Композитор Зюзин, Цербер и Мурка

Хрипков Николай Иванович

Село Калиновка, Россия

khripkov.nikolai@yandex.ru

КОМПОЗИТОР ЗЮЗИН, ЦЕРБЕР И МУРКА

РАССКАЗ

Композитор Зюзин писал музыку для шансона. Заказов было много. Платили неплохо.

Чем лучше тебе было вчера, тем хуже будет утром.

Зюзин разодрал глаза. Повернул голову. В затылке ломило. На полу битая посуда, рыбные и мясные кости. Скатерть сползла со стола. Перевернутый стул. Полный разгром. В боку кололо. Огляделся. Он лежал на раздавленном елочном шарике. Елка накренилась, как будто собралась кому-то отвесить поклон.

Зюзин, кряхтя, поднялся и обследовал поверхность стола, затем заглянул под стол, поглядел под елочкой. Только пустые бутылки и стопки.

Но — это уже стало традицией — в дальних закромах холодильника у него всегда хранилась заветная поллитровочка. На всякий пожарный! Кажется, такой пожарный случай наступил. Зюзин попытался выпрямиться. Хотя это не удалось, но на ногах он держался, а значит, мог передвигаться в нужном направлении. А когда есть заветная цель, то до нее можно и по-пластунски добраться. Он сделал несколько шагов.

Так моряк идет по палубе корабля во время сильного шторма. Но если у моряка есть цель, он всегда доберется до нужной точки. Но даже морской волк не сможет этого сделать, если на пороге кухни (пардон, кокпита!) он узреет чудище, которое «обло, стозевно и лаяй». Именно такое зрелище и предстало перед Зюзиным. Ну, ладно, там белочка или зеленые чертики. Его этим уже не напугаешь. Но это был огромный косматый монстр с тремя собачьими головами. Возле его ног шевелился змеиный хвост.

Но джентльмен даже с глубокого бодуна остается джентльменом.

— А вы кто будете? — миролюбиво спросил Зюзин. — Не из зоопарка ли случаем сбежали?

Чудище всеми тремя головами оскалило желтые мокрые клыки.

— Я Цербер!

— Очень приятно! И что с того?

— Мужик! Ты чего? В школе не учился? Я охраняю вход в ад.

— Понятно! — кивнул Зюзин. — Я тоже одно время поработал охранником. Меня, правда, быстро выгнали. Во время боевого дежурства я не стоял, а лежал пластом.

Трехглавая псина зарычала. Причем это было настолько убедительно, что Зюзин не решился дальше продвигаться к заветной цели.

— Да знаешь, что я делаю с теми, кто пытается вырваться из ада? Рву их в мелкие клочья.

Это заставляло задуматься. Дилемма: не понятно, что лучше — быть здоровым и веселым или быть разорванным в клочья.

— Значит, на кухню я не смогу пройти? — на всякий случай поинтересовался он.

— Аа!

— Да! Значит, я действительно в аду.

Он поплелся к ёлочке. А за его спиной стук зверских лап и смрадное дыхание.

— А телевизор-то хоть можно включить? Посмотреть, как люди встречают новый год? В смысле, продолжают встречать. Кстати, там Токарев должен спеть песенку, музыку к которой написал я.

— Я тебе включу! — рыкнула одна из голов.

— У матросов нет вопросов!

Зюзин плюхнулся в кресло. Обруч, который сжимал голову, как будто кто-то подкручивал и подкручивал. Сердце билось через раз. И этот раз мог затянуться, да так, что он посинеет и похолодеет. Цербер полностью перекрывал дверной проем, не оставляя никакой надежды на спасение.

Так вот он какой этот ад! Однако не очень комфортно. Как говорится в таких случаях, не пожелаешь и врагу.

— Хотя бы водички! — простонал Зюзин.

Цербер попытался собрать на одной из лап фигушку. Хотя она получилась не очень красивой, но убедительной. Зюзин вздохнул и погрузился во мрак мучений. Внутренние демоны рвали его внутренности, готовы были разорвать его кровеносные сосуды.

— Сколько же это будет продолжаться? — простонал Зюзин.

— Утешил! А разве тебе не известно, что декларация прав человека запрещает пытки.

Цербер зевнул.

— Так это же человека! А ты грешник. И на ад законы международного права не распространяются.

В это время на коленях он почувствовал что-то мягкое и теплое.

— Мурзик! — умильно пробормотал Зюзин. — Как ты мой, ненаглядный, встретил Новый год? А мне, знаешь, как сейчас плохо!

Мурке было хорошо. В отличии от хозяина у нее были только полезные привычки. Зюзин завидовал ей. Она была для него недостижимым идеалом, эталоном. А еще говорят «животное». Это мы животные. Самые худшие из худших.

Кажется, Мурка всё понимала: как плохо ее хозяину сейчас. Он не заигрывал с ней, не гладил, не щекотал за ушком. Она подняла голову и увидела печальные глаза.

Муркнула. И стала медленно подниматься. Спинка ее изогнулась дугой. Шерстка стала дыбом. А глаза округлились. В них был страх и одновременно готовность сражаться до последних когтей. Она смотрела на порог. Потом зашипела как змея и издала воинственное «мяу». Собаки, известно, не отличаются остротой зрения. Даже те, кто приходит к нам из ада, когда наши несознательные души терзает неотвратимое похмелье.

Зато у Цербера оказался острый нюх. Теперь в нем не было прежней расслабленности. Перед ним не какой-то тюфяк Зюзин, а враг всего собачьего рода, даже тех, у кого три головы сразу. Враг страшный и неутомимый. Цербер занял боевую стойку, бойко застучал змеиным хвостом по полу и одновременно оскалил сразу три пасти.

Мурка спрыгнула на пол и, всё так же изгибая спину и шипя, боком медленно двинулась к двери. Цербер рычал, злобно следил за ней, но не двигался с места. И только, когда Мурка оказалась у самой двери, он переставил одну лапу вперед и низко наклонил головы. Мурка громко мякнула и стрелой вылетела за двери.

Цербер, громко топая лапами, ринулся за ней. Зюзин только успел увидеть стремительно исчезающий в дверях змеиный хвост. И что это было? Он сидел как соляной столп. Оказывается, столп может не только стоять.

Да, что же он застыл? Зюзин осторожно поднялся, прислушался. Тишина. Он сделал шаг и опять прислушался. Ничего. А вдруг Цербер устроил что-нибудь такое-этакое за его непослушание. Еще шагнул. А! была не была. Он на цыпочках добрался до кухни. Заглянул. Тихо и пусто. Зюзин добрался до холодильника. Вот она заветная, неприкосновенный запас в самом нижнем ящичке. Холодная, покрытая снежной изморозью. Нетерпеливо скрутил пробку. И прямо из горлышка. По пищеводу, по желудку, а потом по всему телу разлилась приятная теплота.

Следом пришел аппетит, а за ним смысл жизни. Стало совсем хорошо. Нет! Рано ему еще в ад.

— Мурр!

Зюзин опустил взгляд.

— Мурочка ты моя ненаглядная.

Кошечка гладилась то одним, то другим боком об его ногу.

— А где этот-то?

Он не решился назвать его вслух. Скажи «черт», и черт тут как тут.

Как же он забыл! У древних египтян была богиня мудрости. Как ее? Бакстет что ли? Ее изображали в виде кошки. Хоть Цербер и ненавидел кошек самой лютой собачьей ненавистью, но что он может сделать богини?

— Хорошо Зюзин встречает Новый год! — восхищались жильцы дома.

До самый потаенных уголков дома, который осчастливил своим проживанием неунывающий Зюзин, доносился его проникновенный голос, которому мог бы позавидовать даже самый дорогой блондин страны:

Мурка! Ты мой Муреночек!

Мурка! Ты мой котеночек!

Это была любимая песня великого композитора шансонье Зюзина.