Картошкин Казус

Когда над площадкой перед гротом появилась голова в заиндевевшем колпаке, и через защитные очки стало видно выражение глаз альпиниста, я впервые подумал, что со всей этой импровизацией я, кажется, сильно перемудрил!

Впрочем, «подумал» — это не совсем то, что было на самом деле. На самом деле я собственной кожей, упрятанной под тонким слоем горного костюма, задрапированного привычным глазу местного населения альпинистским снаряжением, ощутил, что первое побуждение не всегда бывает самым верным. Именно в тот момент я по-настоящему осознал, насколько цейтнот, штука подлая, и до добра не доводящая!

Однако деваться было уже некуда.

Глаза лезущего на площадку альпиниста, едва помещающиеся в очках, вот они. Я, сидящий возле костерка, тоже — вот, и времени на то, чтобы исчезнув отсюда, всё переиграть заново, не осталось совсем.

Что называется — насветился!

Без всякой подсказки со стороны, я понял — надо срочно выкручиваться. И, опять же без той же подсказки понял, что делать это придется по доброму старинному рецепту: — «Куда кривая вывезет».

«Чёртовы фильтры! — В сердцах подумал я, разглядывая заиндевелого гостя. — Как же не вовремя они сдохли!».

Паре, шедшей в связке по скале, оставалось примерно двадцать минут пути до грота, в котором я сейчас гордо восседал, когда весь его наполнили запахи, в горах на такой высоте невозможные в принципе.

Давыдыч, исполнявший сегодня обязанности кухонного мужика, решил побаловать нас жареной картошечкой, приготовленной с дымком костра на настоящей, антикварной, из Женькиных запасов, сковороде. Он, оказывается, потихоньку от нас даже дровишек припас на этот случай. Просто уговорил начальника очередной археологической группы, и тот прихватил с собой пару вязанок.

И это, надо отдать должное мужеству начальника, был своего рода подвиг, поскольку в капсуле ему пришлось сидеть на этих самых вязанках. И вся его группа от души потешалась над ним, не скупясь на едкие замечания по поводу собаки на дровах, добавляя при этом другие, совсем неуместные по отношению к начальству, шуточки.

Он, правда, в долгу тоже не остался, пообещав, когда прибудут на место, отыграться и всех без исключения скормить местным тираннозаврам.

Пока шла дозарядка капсулы, а группа отдыхала и заправлялась на нашей кухне, у них только и было разговоров, что неплохо бы выяснить, кого же сожрут первым? И составил ли начальник точный список, или будет импровизировать, вылавливая их по одному? Начиная, разумеется, с тех, кто послабее, и бегает помедленней!

Мы, с Женькой, в это время были заняты капсулой, и до чего они там договорились так и не узнали. Потом мы благополучно отправили их дальше, разбираться со своими «заврами», а Давыдыч занялся картошечкой, обещая нам впечатления незабываемые. Он, кстати, и не подозревал, насколько близок был к истине относительно незабываемых впечатлений.

Когда обещанное лакомство подходило к полной готовности, и мы тоже были уже почти «готовы» потому, что аромат, сдобренный настоящим дровяным огнём, и настоящим дровяным же дымком, плыл по ангару и будоражил ноздри! М-м-м…

Вот именно в этот момент, не раньше и не позже, совершенно неожиданно сдохли фильтры. И сдохли они именно тогда, когда местным альпинистам до грота, где они наверняка запланировали стоянку, оставались те самые пресловутые двадцать минут. Может быть даже меньше.

И всё было бы хорошо. И всё было бы прекрасно. И ребята эти прошли бы свой маршрут, совершенно не догадываясь, что азартно вколачивают крючья едва ли не в наши затылки, как это делал до них не один десяток таких же энтузиастов. Но — кто бы мог подумать?!

А никто бы и не мог подумать, я это точно знаю. Никто бы не мог подумать, что фильтры вообще умеют отказывать. На моей памяти такого ещё не было. Ну, просто не было. Вообще, и — никогда.

А эти… эти взяли, и — сдохли!

И небольшой грот, время от времени служивший нам чем-то вроде прогулочного балкона, наполнился ароматом костерка, кипящего масла, и картофеля, великолепно жарящегося в этом масле.

Когда физиономия Давыдыча высветилась на мониторе операторской, и, глядя на нас страшными глазами, сообщила жуткое известие, мы с Женькой, сначала тупо поглядев друг на друга, а потом на монитор, в один голос спросили: «Какие фильтры?».

«Вы что, совсем обалдели?! — свирепо зашипел он в ответ. — Те самые! Наши фильтры! Там сейчас не грот, там ресторан высокогорный! Точка общепитовская, в местном просторечии!».

«Где он только слов-то таких набрался? — помнится, подумал я в тот момент. — «А я-то был уверен, что по антиквариату у нас Женька специалист».

Но тут, наконец, до нас дошёл смысл происшедшего, и мы с Женькой снова переглянулись, стараясь как можно оперативнее сообразить, что теперь делать, и куда именно теперь надо кидаться?

На ремонт времени нет, это ясно даже идиоту. Там получасом не обойдёшься. Часом, впрочем, тоже, да и запах этот, штука стойкая. Вентилировать? Куда? Внутрь — не получится.

Наружу?

Вот наружу уже и не надо: альпинисты, поди, носами водят, пытаясь понять, откуда это в кристальном воздухе такие ароматы завелись? К тому же несложно понять, что двадцать минут по вертикали, далеко не такой же метраж, как двадцать минут по горизонтали.

В общем, нам было уже не до вентиляции.

И тут сама собой родилась мысль о маскировке.

Но как её устроить?

Посадить Джина, с лампой медной? Или кого-нибудь в шкуру обрядить, да заставить руками махать, авось ребятам, с перепугу, не до ароматов станет? Но ведь они от изумления и ледорубами могут начать кидаться. Или, чего доброго, рванут в направлении неизведанном… спасай их потом, в ту же шкуру обрядившись. Нет, это всё не подходило, и нужно было срочно придумывать что-то совсем-совсем другое.

Вот тут меня чёрт и дёрнул!

Цейтнот — вот что меня по-настоящему сгубило. Если б времени было чуть больше, я бы успел сообразить, что в веке двадцатом нормальные люди с дровами в горы не ходят. Это в веке нашем заказать дровишек под шашлычок можно куда угодно, с доставкой проблем не будет. Сам же, хочешь — ползи по склону на руках, если адреналин нужен, хочешь — на платформе, если ветер свежий по нраву, а хочешь — с комфортом, в мягком кресле. На выбор. И любуйся на здоровье красотами, под аромат дымка и жаркого.

В общем, взял я инициативу на себя, гаркнув: «Спокойно! Сейчас мы изобразим путника на привале, угостим измотанных альпинистов картошечкой, и отправим их с миром дальше к вершине. И вся проблема!».

И ведь они послушали меня, дурака!

Кинулись организовывать стоянку доисторического путешественника, сковороду не забыли, даже треногу поставили. Кресло, слава богу, не припёрли.

Я же в это время метался по складу, выбирая снаряжение, соответствующее времени, в котором мы находились. В самом деле, не мог же я появиться в термокостюме перед людьми, понятия не имеющими, что это такое, и как в этой плёнке можно выдержать серьёзный мороз.

Уже полностью одевшись, я вдруг обнаружил, что у нас нет ни одной нормальной альпинистской шапки! То есть — вообще ни одной. Выяснять куда их все подевали, времени не оставалось, и я рванулся в Женькину комнату, вспомнив, что там, на стене висит самый настоящий треух. Как раз из двадцатого века.

Женька, увидев его на мне, от возмущения задохнулся так, что едва в пропасть не навернулся, всерьёз угрожая жизни пыхтевших на последних метрах альпинистов. Я показал ему кулак, свирепо ткнув пальцем в глубину грота. Он состроил жуткую рожу, но возражать не стал, звуки в горах очень уж хорошо разносятся, и быстренько исчез за куском скалы, мягко закрывшим дверь в ангар.

Костёр уютно потрескивал, я дожидался явления гостей, и, помешивая картошку, соображал в каком ключе вести светскую беседу, как вдруг вспомнил, что совершенно не знаю на каком именно языке с ними надо общаться.

— Жень! — тихо позвал я. — Кто эти ребята?

— Альпинисты, по-моему. — Прозвучало в ухе.

— Догадываюсь, что не садоводы. — Свирепо прошипел я. — Кто они по национальности?

— Ой, не знаю! — задумчиво проговорил Женька. — Визиток не предъявляли. Общаются на староанглийском.

— Как думаешь, русский они понимают?

— Представления не имею. А почему именно русский? Ты что, кроме родного все языки позабывал? Так они и твой родной, не очень-то поймут.

— Ты в своём антиквариате хоть что-нибудь смыслишь? — Ядовито прошипел я, соображая, сколько времени у меня осталось до торжественной встречи отважных горнопроходимцев. Или — горнопроходцев? — Реликвия твоя прямиком из России происходит. Я сильно сомневаюсь, что эти ребята слепые.

— Ещё сильней я сомневаюсь, что они — антиквары. — Хмыкнул в ответ Женька.

— Правильно сомневаешься. — Согласился я. — Тем более что для них это не старина седая. Для них это утилитарная вещь из их же эпохи.

— Вот ты сейчас всё с ними и обсудишь. — По-прежнему насмешливо успокоил меня Женька. — Они уже на подходе. Между прочим, носами по сторонам ворочают, и физиономии при этом делают странные.

— Ничего! — самоуверенно заявил я. — Сейчас мы их покормим, и будет полный порядок. У меня всё уже готово.

Я ждал гостей, время от времени помешивая в сковороде, и был очень доволен собственной находчивостью. До того момента, пока над краем площадки не появилась голова первого гостя, и того момента, когда на фоне ослепительной синевы появились очки, до краёв заполненные изумлением расширенных глаз.

Вот именно тогда, очень медленно, как в тягучем липком сне, я начал осознавать, в какую на самом деле сел лужу с этой дурацкой идеей, дурацкой маскировки! А главное, переиграть же ничего нельзя, а как выпутываться, неизвестно. А что прикажете? Быстренько затоптать костерок, и со сковородой под мышкой нестись вглубь грота, вопя на ходу: «Сезам откройся!»? Или, схватив в охапку проклятый костёр, махнуть над головой обалдевшего восходителя прямо в пропасть?

Вариант, конечно. Не лучше других, впрочем. Хотя — нет, чуть-чуть, но всё-таки лучше: от усталости парень может решить, что вся эта муть ему откровенно пригрезилась, да ещё и напарнику рассказывать об этом не станет. Так. На всякий случай.

И опять — цейтнот проклятый! Нужно действовать, нужно что-то предпринимать, а меня заколодило так, что я просто тупо смотрю в эти очки, и глупейшим образом улыбаюсь самой радушной улыбкой, на какую способен в этой ситуации. В самом деле, не могу же я прыгать во все четыре стороны разом!

В общем, остался я сидеть так, словно проходил тут мимо, да и решил устроить небольшой привал. Подумаешь, какое дело! А тут гости приползли по скале, надо ж ребят покормить, скала-то крутая, сил много требует.

Идиотизм, разумеется, а что делать? Груздем я уже назвался, хочешь, не хочешь, а кузов вот он — стоит, и ждёт, когда я в него залезу.

Голова, появившаяся над площадкой, застыла, словно упёрлась в стену, и несколько долгих мгновений разглядывала меня огромными немигающими глазами. Потом глянула вниз, что-то сообщив зияющей пропасти, и появилась снова, вытягивая за собой туловище, увешанное крючьями и верёвками.

Я сидел, радушно улыбался из-под треуха и ждал, когда первый вытянет второго на площадку. Ждал чтобы, как положено в этой эпохе, напоить обоих чаем и угостить картошкой, будь она не ладна.

Мои ребята, наблюдая эту жуткую сцену на мониторах, со смеха умирали, глядя как я жестами приглашаю совершенно обалдевших людей к огню, и, спасая ситуацию, налаживаю контакт с ошалевшими восходителями.

Тот, что в связке шёл первым, с недобрым видом оглядел меня, словно к чему-то примеряясь, и осторожно спросил:

— Кто вы, чёрт возьми, такой?

«Да, Женька прав! — Подумал я в тот момент. — Это действительно — староанглийский. Хорошо. Языковой контакт мне сейчас противопоказан начисто. Не дай Бог, они русский знают, тогда будет плохо. Тогда придётся из себя совсем уж идиота разыгрывать».

— Что? — переспросил я по-русски, и для наглядности помогая себе руками, добавил: — Я вас не понял!

— Что он сказал? — поинтересовался другой альпинист, высовываясь из-под руки своего напарника.

— Сам не знаю! — ответил тот. — Похоже, он нормального языка не понимает.

— Откуда он вообще здесь взялся? — второй всё-таки прорвался через выстроенную первым баррикаду, привалил к стене рюкзак, и, протянув руки к огню, начал рассматривать сковороду так, словно та собиралась загрызть его насмерть.

— Хотел бы я знать. — Пробормотал первый, и уже обращаясь ко мне, снова поинтересовался:

— Кто вы такой, и откуда вы здесь взялись?

— Послушайте! — облегчённо ответил я, снова изображая на лице радушнейшую улыбку, и широким жестом приглашая гостей к костру. — Я здесь передыхаю и подкрепляюсь перед тем, как продолжить спуск вниз.

Я показал, куда именно собрался спускаться, изобразив движением пальцев, как именно собираюсь это делать. И, не снимая улыбки с лица, стал ждать реакции собеседников. Сейчас мне было важно понять, знают ли они язык, и если знают, насколько хорошо?

Как ни крути, а любой язык живёт и развивается. И при этом сильно меняется. Меняется произношение, меняются акценты, да и новые слова появляются. Пара веков — не шутка. Старорусский я знал хорошо, как и староанглийский, но не настолько хорошо, чтобы обойтись без акцента вообще.

— Нет! — задумчиво смотрел на меня первый, соображая как общаться дальше. — Английского он не понимает. А на каком говорит, я не понимаю. По-моему — он славянин. Майк, ты, кроме английского, какие языки знаешь?

— Язык Сохо! — пробурчал тот сердито. — Только.

— Не подходит. — Возразил первый и, обращаясь ко мне, сказал: — Я, — он приложил ладонь к груди, — Англичанин. — Ты, — он показал пальцем на меня, — кто?

— А-а! — радостно закивал я. — Англичанин! А я русский. Из России. Как это, по-вашему? А! Фром Раша! Вот: Фром Раша.

Они, не сговариваясь, посмотрели друг на друга, на меня, на костёр, и второй сказал:

— Джон, я не ослышался? Он действительно сказал «Россия»?

— Нет, Майк, ты не ослышался. Он действительно это сказал.

— Значит он — русский? — проговорил Майк, совершенно бесцеремонно разглядывая меня. — А откуда он здесь взялся?

— Почём мне знать, откуда он здесь взялся? — раздражённо ответил Джон, сообразив, что всё ещё стоит в полном снаряжении и сваливая, наконец, с себя рюкзак.

— Слушай, Джонни, — не унимался Майк, — ты что-нибудь слышал о русской группе на этом маршруте?

— Ничего не слышал! — всё так же раздражённо ответил тот. — Я знаю только, что эти странные русские всегда лезут по самым сложным маршрутам. А этот, к тому же, еще в одиночку тут разгуливает.

— Может, свяжемся с базовым лагерем, и поинтересуемся, не известно ли чего им?

— А толку? — теперь уже изумился Джон. — Или ты серьёзно полагаешь, что всё это тебе снится? Или ты думаешь, что вот сейчас свяжешься с базовым лагерем, и тебе пришлют звонок будильника, чтобы ты смог проснуться в своей Лондонской квартире?

— Эти сумасшедшие русские! — сокрушённо констатировал Майк. — Эти сумасшедшие русские… — повторил, завершив, наконец, беглый осмотр. — То-то я гляжу на его дикий головной убор, и никак вспомнить не могу, где именно видел такое раньше? Слушай, а звёздочки у него нет?

— Майк, тут так темно, или у тебя с глазами плохо? — Ядовито поинтересовался Джон. — Какая, к дьяволу, звёздочка? Ты на его снаряжение посмотри!

— Я бы с радостью последовал твоему совету. — Кивнул тот. — Только я никакого снаряжения не вижу. Надеюсь, ты не считаешь снаряжением ту треногу, и дрова, которые этому сумасшедшему не лень было тащить на эту высоту? И вообще, как он в одиночку сюда забрался? Это не небоскрёб в Сити. Это серьёзные горы.

— Вот и спроси у него, — глядя на сковороду, каким-то очень аккуратным тоном, посоветовал Джон, — куда он напарника своего подевал?

Я понял, что настала пора вмешиваться, пока философские изыскания не завели этих ребят, чёрт его знает куда, и с радостной миной на лице, сделав широкий жест, гаркнул:

— Джентльмены! Прошу отведать угощения, и погреться у костра!

Жест они поняли, и определение «джентльмены» — тоже. Но физиономия моя им явно не понравилась!

— Слушай, Джонни? — понижая голос, сказал Майк. — Похоже, мои предположения насчёт сумасшествия, не далеки от истины! Ты посмотри на его лицо. Оно светится такой радостью, что мне становится как-то очень не по себе!

— Майк! — Джон тоже понизил голос. — Это же русский! Они же все там, в своей России, немного сумасшедшие. Их вообще невозможно понять. Нам, я так понял, предлагают обогреться и подкрепиться. Ты, против?

— Нет. — Ответил Майк задумчиво. — Естественно, я не против, но!… — он с прищуром посмотрел на меня. — Приглядывать за ним, всё-таки надо! Я не хочу быть его следующим напарником!

— У тебя уже есть напарник. — Успокоил Джон, присаживаясь к костру. — И внимательны мы будем по очереди.

Было немного забавно, хотя и не совсем этично, слушать их препирания. Как ни крути, а я ведь слушал чужой разговор, без ведома говорящих. И было в этом всём нечто такое, от чего и мне становилось как-то вот совсем не по себе!

Серьёзные, взрослые люди, десятка явно не робкого, впрочем, другие сюда и не ходят, расценивают меня как приличную потенциальную опасность для собственной жизни! И дурашливость моя только прибавляет им уверенности.

Нет, я, конечно, тоже хорош со своей затеей, не спорю. Шутка глупая. Но всё же — шутка! Я как-то не мог предположить, что в связи с ней могут родиться подобные ассоциации.

Мы сидели возле костра, поглощали ароматную жареность, и аккуратно наблюдали друг за другом. Я из любопытства, гости из разумной предосторожности. Разговор не клеился даже между ними, а уж между нами он склеиться не мог в принципе. Но и без невозможного разговора в воздухе явственно ощущалась прогрессивно растущая напряжённость.

Первый шок от встречи прошёл, и, пока работали челюсти, у парней появилось время для некого подобия анализа, или анализа, без некого подобия. В общем, так или иначе, но мрачные мысли в головах моих гостей явно плодились и размножались в геометрической прогрессии. Чтобы ощутить это, и психологом не надо было быть. Острые взгляды, позы не расслабленные, ноги напружиненные, готовые к прыжку, даже из неудобного положения…

«Здорово ребята нашорохались! — думал я глядя на всё это безобразие. — Долго теперь не успокоятся! Уходить, пожалуй, надо. Можно уже. Ну, поговорят они, что отдыхал тут проездом придурковатый русский. Ну, вспомнят, что вместо нормального рациона предпочитал он картошку настолько, что таскал за собой костры со сковородками.

И что?

Поверит им кто?

Ха! Байка альпинистская, не более!

Как, впрочем, и этот запах жареной картошки, больше напугавший именно нас, нежели среду окружающую! Ну, унюхали бы они его… и — что?

Ни-ч-е-г-о!

Результат тот же. Байка — не более!

Кой чёрт понесло меня в эту авантюру? Жрали бы мы своё лакомство преспокойно недалече от их носов, и в ус не дули. И было б всё нормально! Им, чтобы отыскать наш костерок, не ледорубы — горнопроходческая техника необходима, не меньше. Поводили б носами впустую, да сошлись бы на том, что это высотная галлюцинация. И — всё!

А я, от большого ума, сижу тут, и Ивана дурака из себя изображаю! Уходить надо…

А как это сделать, не преумножая уже навороченной глупости? Друзья эти с меня теперь глаз не спустят, будьте уверены. И оставаться тут долго не резон. Им, в самом деле, отдыхать надо, а какой там отдых, когда под боком маньяк картофельный окопался?

И куда уходить, тоже вопрос. Наверх нельзя, они туда же идут, да и я проинформировал их, пальчиками, что вниз иду. Вниз мне можно, но надо же приличия соблюдать, у меня ни крючьев, ни верёвок! Вбок мне тоже можно — там небольшой карниз есть. Правда он никуда не ведёт, и без крючьев и верёвок тоже не обойтись, но им это видно не будет.

— Так, ребята! — поднимаясь, сказал я, когда сковорода освободилась, и её можно было забрать. — Мне пора возвращаться. Сейчас соберу пожитки, и отправлюсь домой. А вы пока, — я показал жестами, — погрейтесь! Дрова я с собой не потащу. Налегке пойду!

«Тебе дверь в ангар открыть?» — Ехидно прозвучало в ухе.

«Попробуй только, убью!», — чуть не гаркнул я, но вовремя спохватился, хотя вот теперь это уже не имело никакого значения, даже если мои гости скрывали знание русского языка, и поняли бы, чем я грожу безмолвствующим скалам. Всё равно ярлык сумасшедшего, уже облепивший меня с ног до головы, всё стерпит. Собственно я и не был против этого ярлыка. К дуракам и сумасшедшим, как известно, претензий не предъявляют, и легенды о них не слагают.

А чего там слагать? Дурак, он дурак и есть. Это я хорошо уяснил ещё в детстве, когда сказки читал. Русские народные. Они, кстати, так и говорят: «Иван Дурак». Не просто, а — Дурак. С большой буквы, и с большим уважением! И все умные, в конце концов, ему проигрывают. Почему? А потому, что он — «Дурак».

«Дурак» с большой буквы, это далеко не то же самое, что «дурак» с буквы маленькой. Это звание. Ранжир. Как у разведчиков!

Цель не афишируется, средства не демонстрируются, а глупость, развязывающая умные языки, вот она — на обозрении всеобщем! Любуйтесь. И всерьёз не принимайте. И двигайтесь по дорожке, которую для вас вымостили.

Умные английские джентльмены поняли элементарную вещь, а именно — встретили в горах Ивана Дурака! А с дурака какой спрос? И никакие странные ароматы тут уже не в счёт. Легенды о Иване дураке, ползающем по горам с вязанкой дров и мешком картошки, могут сколь угодно народ веселить. Но никто их всерьёз не примет.

А кому жалко, что народ веселится? Да на здоровье. Польза сплошная. Смех, как известно, жизнь продлевает, и от лишних вопросов в сторону уводит.

В общем, сунул я сковороду в рюкзачок, закинул его за спину, огляделся вокруг, проверяя не оставил ли чего после себя, поклонился гостям, едва не уронив треух раритетный, сказал: — «Ну, ребята, я пошёл!».

И пошёл…

Вниз.

Сам не знаю, почему я это сделал. Нелогично, неправильно, ненормально. Всё понимаю, но! Опять он меня дёрнул. Я подумал, что и так насветился со всей этой глупостью — дальше некуда, так почему бы напоследок не соорудить жирную такую точку? Во весь лист. Для большей недостоверности.

«Куда тебя!», — взревело в ухе, и, помнится, я ещё подумал, что настучу кое-кому по тыковке, за умышленную порчу слухового нерва.

Гости мои подскочили так, словно на них антигравы нацеплены, и застыли у костра как изваяния, рты только не поразевав, глядя как я, совершенно непринуждённо, пошёл на спуск, будто скала, на которой они только что пыхтели, верёвочными лестницами увешана вдоль и поперёк.

Так они и стояли, пока я не исчез, и даже к краю площадки не подошли, чтобы глянуть, как я там мастерством поблёскиваю. Я специально следил, хватит им терпежу, или всё-таки полюбопытствуют?

Не полюбопытствовали!

За это я их, кстати, очень горячо, хотя и мысленно, поблагодарил. Не пришлось долго на скале болтаться. Вообще-то оно не страшно, но удовольствия от обжигающего физиономию ветерка я как-то тоже не испытывал. Удостоверившись, что горизонт чист, с облегчением нырнул в люк нижнего ангара, где с меня тут же содрали драгоценный антиквариат и страшным голосом посоветовали больше его не трогать!

На этом эпопея, в общем-то, и закончилась. Без видимых последствий для исторической науки.

Но — не для нас!

Нам-то, как раз, эта история даром не обошлась: скандал был грандиозный. Можно даже сказать — жуткий. Досталось всем. И больше всего, разумеется, мне, как главному «Ивану».

Потихоньку, однако, всё утряслось, и жизнь станции вошла в обычную колею. Приём капсулы, зарядка, отправка, снова приём…. Рутина, в общем.

И только время от времени, как особый ритуал: дымный аромат костра и кипящего в масле картофеля. Ещё — прибаутки. Порой граничащие с абсолютной бестактностью…

Но жареный картофель…

Рекомендую!