Как смерть продлила мою жизнь

Я не буду вдаваться в подробности всей своей жизни, сразу перейду к важному её эпизоду. Зовут меня Алексей Дигонов. Родился я в городе Николаев, где и жил всю жизнь. Сорок два года назад я попал в аварию. Сотрясение мозга. Эти события трудно выбросить из головы. Часто, когда пытаешься что-то забыть, оно только въедается в память, словно кислота в металл. Лихач, который врезался в мою машину, отскочил в дерево на своей иномарке, и вскоре погиб, а я остался жив. Моё авто перевернулось несколько раз, и улеглось в бювете. Я был всё это время в сознании. И когда заметил глаза этого мужика, полные ужаса в момент нашей встречи, и когда меня переворачивало в машине, словно сотни рук тянули меня в разные стороны, и когда ко мне подбежал прохожий в пальто и шапке и что-то говорил, выпуская маленькие облака пара изо рта. Я относительно легко вылез из автомобиля, и стоял, шатаясь, на дрожащих ногах. Незнакомец в шапке поддерживал меня, чтоб я не упал в сугроб. Под ногами я заметил кровь. Это была моя кровь, ярко видневшаяся на белом снегу. Я смотрел, как машину моего обидчика обступили люди, и затем упал на землю, потеряв сознание. После, мне рассказали, что сбивший меня водитель скончался по дороге в больницу.

Я очнулся в палате. Перед моей койкой сидела жена, и нежно на меня смотрела. Рукой она ковырялась в сумке. В её взгляде я ничего не мог разобрать. Счастлива ли она, что вновь видит меня, или со мной что-то не то, и она опечалена? Её глаза удивлённо на меня смотрели. Я уже хотел сказать ей, что понимаю, как чувствует себя кот, которого случайно закрыли в стиральной машине. Я оглянул помещение, и не заметил ничего, кроме мебели, ламп под потолком и умывальника. Я ещё не знал, что палата была тем местом, где я впервые увижу ЭТО. Возле меня была тумба, на которой горела настольная лампа. Общий свет не горел, и от этого углы казались чёрными. Кто-то стоял в дальнем углу, и непонятно почему, я решил, что это манекен. На нём была чёрная рубашка с длинным рукавом и брюки. Стоял он неподвижно, со свисающими вниз руками. Ноги были босыми. Но его лицо, не было ни на что похоже. Бугорок на месте носа, и два углубления вместо глаз. Всё остальное гладкое, как будто облеплено телесного цвета пластмассой и отшлифовано. Точно лицо манекена из бутика модной одежды. Я не обратил на него внимания, и решил, что это больничный стенд, на котором учат студентов-медиков. Я глядел в глаза жены, и уже хотел спросить, почему она опечалена, ведь со мной всё в порядке. Я себя чувствовал неплохо, для человека, попавшего в аварию. Она молчала, не желая меня беспокоить лишними словами. Боковым зрением я видел, как лицо манекена повернулось в мою сторону. С ужасом и испугом я повернул голову.

— Люда, кто это? — Спросил я, повернувшись на тело в углу. Пустое лицо, без эмоций, без признаков человечности меня жутко пугало. Но ещё больше меня напугал ответ жены.

— Там никого нет, Лёша. Мы одни. — Ответила она, глянув в угол, и вновь повернулась ко мне. Но в её голосе чувствовалось напряжение. И тут я подумал, что это ангел, или слуга Дьявола, или кто угодно ещё, пришедший за мной. Ждущий мою смерть. Вот почему жена опечалена. Я долго не протяну. Эта мысль пробила меня насквозь, как пуля, и по всему телу прошла дрожь.

— Люда, я умираю? — Спросил я с отчаяньем в голосе. Мне хотелось выть от ужаса и страха. Сердце готово было вырваться из груди, словно струя жидкости, при сжатии жестяной банки.

— Нет. — Ответила она и смотрела на моё пылающее лицо.

— Люда, кто там стоит? — крикнул я. Теперь я запаниковал, и уже перестал контролировать свои эмоции. — Включи свет, Люда! Позови санитаров, но не выходи из палаты, прошу тебя! Умоляю тебя, не выходи!

Люда от ужаса начала кричать, паника передалась ей, через наши соприкасающиеся руки, и посетила сердце, как бывает у влюблённых. Она поняла, что мне нужна помощь.

Через минуту в палату вошла сестра и включила общий свет. Я убрал руку от своего лица и огляделся. Манекен пропал. Дальний угол, теперь освещённый, был пуст.

— Что случилось? Что вы тут орёте? Люди спят. — Начала возмущаться сестра, глядя, как я пришёл в себя и успокаивался. Люда не знала что ответить, она отпустила мою руку и встала с кровати, оглянув помещение в последний раз. Она смотрела на меня так, будто я сознался в убийстве.

— Не уходи, — начал я просить, — прошу, Люда. Не уходи. Останься.

Я смотрел на жену, с которой мы жили вместе уже два года, затем на дальний угол, в котором ранее видел ЭТО.

— Сейчас я сделаю вам укол, и вы сможете расслабиться. — Сказала сестра, и вышла из палаты.

— Я не смогу тут провести ночь, Люда. Я прошу тебя. — Я обращался к жене, с мольбой в голосе. То, что я увидел, напугало меня до полусмерти, ведь я думал, что скоро умру. Но жена, подумав, что у меня помутнение рассудка, начала меня успокаивать.

— Не переживай, — сказала она напугано, и я ощутил её страх. — Тебе всё показалось. Сейчас тебе сделают укол, и всё пройдёт.

— Нет. Я видел что-то страшное, мне не показалось. Не уходи, любимая. Мне страшно. Я боюсь, что не доживу до утра.

Но Люда не послушала меня. Она дождалась, пока мне силой сделали укол, а потом, когда мне стало легче, поцеловала меня в лоб, и ушла.

— Почему я в палате один? — Спросил я сестру, когда мои веки стали тяжелее от лекарства.

— Ваша жена выбрала эту палату, предпочтя её общей. Она хотела, чтоб вам было комфортней.

Голос сестры отдалялся, будто её уносило ветром в открытое окно. Я уснул. Больше я ничего подобного не видел в палате. Долгое время это видение не уходило у меня из головы. Овал с бугорком, вместо носа, и гладкими ямками, вместо глаз. Образ поворачивающегося в мою сторону лица манекена, запомнился надолго. Каждую ночь в больнице, я засыпал с лампой, горящей на столе. Каждый раз, как я закрывал глаза, мне являлся образ безликого существа с тёмной одеждой. Этот образ был не случаен, и не галлюцинацией. Я знал точно. Но не знал, что видение изменит мою жизнь (уже изменило).

Меня выписали через неделю. Я шёл к машине такси, заказанного женой, и радовался, что наконец покину это место, где сильно пахнет формалином и кварцем, а по ночам слышны стоны, будто в фильме ужасов. Жена встретила меня страстным поцелуем. Могло ли быть иначе? Дети через дорогу лепили снежную бабу, проезжающие водители мельком глядели из закрытых окон. Пациенты, вышедшие покурить, и стоящие на снегу в пижамах, завидным взглядом провожали своего брата по несчастью, покинувшего гнездо, ненадолго объединяющее нас. Мы с женой стояли и целовались на снегу. С неба сыпало, будто по заказу, а мы не могли оторвать губ друг от друга, пока водитель такси не посигналил.

— Эй! — крикнул он нам. — Нельзя на морозе целоваться, давайте в машину. Я тут продрог уже.

Мы приехали домой, в квартиру на третьем этаже старого дома. Молодая семья, вновь объединившаяся, и на эту ночь, забывшая проблемы и неприятности.

Всё текло своим ходом, как и должно быть. Раны затянулись, жизнь восстановилась. Я ходил на работу, как и раньше. Иногда читал молитвы, в которых благодарил Бога за то, что остался жив. Я делал это тайно от жены, когда её не было дома. Сам не знаю почему, но было немного стыдно перед ней. Она начала задерживаться на работе в последние месяцы. Я мог объяснить это её беспокойством, по поводу пережитого. Она хотела отдать себя работе, чтоб не вспоминать, глядя мне в глаза, как близко она стояла с границей, разделяющей замужних жён от вдов. Скорее всего, она считала, что не стоит ковырять рану, пока та не зажила. Время лучший доктор.

Пришла весна, затем лето. Я начал забывать своё видение, и уже считал это сном, пока однажды…

— Что случилось? — Крикнул мужчина в шляпе, с воткнутым в него пером.

— У него приступ. — Вскричала женщина.

Я шёл домой с пакетом продуктов. После утилизации моего автомобиля, я стал чаще гулять, и ездить на общественном транспорте. В один из таких летних дней, проходя через парк, я услышал переполох. Люди сбегались к крайней скамейке, возле которой кто-то лежал на полу. Я шёл не спеша, мимо меня пробежал мужчина в шляпе с пером, затем женщина с фиолетовой сумочкой. Все спешили посмотреть, будто на скамейке выступали иностранные артисты.

— Ему плохо… — крикнул неуверенный мужской голос.

— Это анафилактический шок. — Возразила женщина со знанием дела, будто отвечала таблицу умножения. Скорее всего, она понимала в медицине, по крайней мере, я так решил. Я шёл к толпе людей, окружившей скамейку, и чего скрывать, хотел поглядеть. А вдруг чем смогу помочь? У меня с собой таблетки, я всегда ношу аспирин, при случаях головной боли. После аварии, они помогают, когда боль накатывает волнами.

— Держите ему язык, чтоб он не подавился им. — Крикнул кто-то, но не очень уверенно.

— А так бывает? — Спросил другой голос.

Я был уже возле толпы, и переложил продукты в другую руку, чтоб не мешала боль в ладони, от надавленного пакета. Ведь нужна всего минутка, только взглянуть одним глазком, и сразу домой, к жене. Передо мной стоял мужчина, доходивший мне до плеча, он курил сигарету. Справа от него другой мужчина жестами руки указывал, как правильно нужно уложить человека на скамейку. Только один человек, насколько я слышал, догадался вызвать скорую. Он стоял слева от меня, вне круга зевак, и говорил по телефону, отвернувшись в сторону. Он назвал адрес и своё имя, затем повесил трубку. Я увидел краем глаза, как мужчину без сознания перенесли на скамейку. Кто-то смочил платок газированной водой, и положил ему на лоб. Чья-то рука вылезла из толпы и прощупала пульс. И тут я отступил назад, выронив пакет из рук. Пакет упал и плюхнулся на пол с неприятным звуком. В пяти метрах от толпы собравшихся, стоял манекен. Тот самый, которого я видел в углу своей платы, шесть месяцев назад. Руки у него свисали вниз, босые ноги стояли неподвижно, из одежды чёрная рубашка и брюки, и… без лица. Только бугорок вместо носа, и два углубления вместо глаз. При свете дня казалось, что ему натянули кожаный пакет на голову. Он стоял неподвижно, а лицо было направлено на лежащего мужчину, насколько я сообразил. Я смотрел на него, и понял, что кроме меня его никто не замечает. Должно быть это последствия автокатастрофы, которая что-то переменила в моей голове. Я поднял свой пакет, и глупая на тот момент мысль начала грызть мне мозг. Как я объясню жене, что яйца разбились? Я смотрел на манекен и отступил назад на несколько шагов. Тот не шелохнулся. Но через секунду повернул ко мне лицо. Как мне стало страшно в тот момент, нельзя передать. Будто я оказался заперт в доме с призраками, а ведь был день и вокруг полно людей. Что же ощущают экстрасенсы, оставаясь одни в доме? Я даже боялся представить. ОНО посмотрело на меня, и его лицо начало меняться. Я увидел появившиеся глаза, рот, губы, волосы. Тоненькие усики, и небольшую родинку на правой щеке. Лицо выразило удивление, будто мужчина только что телепортировался, как герой фильма Муха. Он крутил головой во все стороны, и начал метаться, словно потерявшийся мальчик. Одновременно его тело начало тускнеть. Он становился прозрачным. Стали видны деревья и трава за ним, затем от него остались только очертания, через секунду он исчез. Я стоял, шокированный увиденным, не в силах пошевелиться. Из ступора меня вывели слова женщины (которая, как я думал, была медиком).

— Он умер. Пульса нет. — Медленно сказала она, и шум голосов прекратился. Мужчина с пером в шляпе снял свой головной убор, и держал его в руках. Я хотел увидеть лицо человека, оставившего этот мир, тело которого лежало на скамейке в нескольких шагах от меня. Я поднялся на носочки, и заглянул в толпу, туда, где на скамейке лежало тело теперь уже мёртвого человека. У его рта не было пены, на лбу лежал платок. Обычное лицо обычного человека запомнилось мне навсегда. Тоненькие усики, родинка на щеке, глаза, губы, нос. Это лицо я увидел на манекене, перед тем как тот исчез.

Я шёл домой в растерянности, но напуган не был. Я понял, что ОНО приходило за мужчиной на скамейке. Это собиратель душ. По дороге домой меня беспокоило другое. В палате, после сотрясения, я впервые увидел ЭТО. Но если ОНО приходило за мной, значит, я должен был умереть, но избежал смерти. Я решил рассказать об этом жене, но она не поверила, ни одному слову. Она сказала, что после сотрясения мне ничего не угрожало, я не был при смерти, а значит, моя версия неправдоподобна. Я ходил к врачу, который меня осматривал, но и он подтвердил, что на тот момент моей жизни ничего не угрожало. Это поставило меня в тупик. Если ОНО приходило не за мной, значит за женой. Значит с ней что-то не так. Возможно рак, или болезнь, не проявившаяся сразу. Но мои доводы, жена отбросила, как мусор в урну. Она мне не верила, и уверяла, что полностью здорова. Перечить ей я не стал, но добиться своего можно и хитростью.

Спустя примерно месяц, у меня должен был начаться отпуск. Мы с женой брали его одновременно, чтоб можно было поехать куда-то. Я решил поехать во время отпуска в Карпаты. После того, как мы вернёмся, я предложу ей пройти медкомиссию. Я притворюсь подхватившим неизвестную болезнь, и, чтоб она не заразилась, предложу ей провериться. Ехать решили поездом. Кое-какие запасы денег у меня были, и мы могли поехать почти на месяц. Во время этой поездки я уловлю малейшее проявление болезни жены, если таковая имелась, но Люда согласилась только на две недели. Я давно планировал съездить со своей любимой, и во время поездки хотел поговорить о детях. Моей мечтой было вырастить сына, но жена будто противилась этому. Итак, чемоданы наполнялись, как песочные часы. Началась вечерняя беготня перед дорогой. Жена не особо носилась по дому, что удивительно, а просто сидела и смотрела телевизор, перебирая некоторые вещи. Я метался, как ошпаренный, собирая то, что может пригодиться хотя бы раз за две недели. Солнце давно село и слышны были лишь крики кузнечиков за окном, да лай собак вдалеке. Вот уже пора ложиться спать. Мы лежали в кровати, я собирался принять своё лекарство перед сном. Как обычно, я забыл это сделать вовремя, и теперь мне приходилось вставать, чтоб пойти на кухню. Я не успел дойти до дверей и включить свет, когда понял, что мы в спальне не одни. Лунный свет отражал что-то гладкое, стоящее в тёмном углу. Я узнал очертания человека, но лицо… оно не было человеческим. Тот же самый гладкий рельеф, с горбиком и впадинами. Свисающие вниз руки, с расслабленными пальцами. Чёрные рубашка и брюки. Его «лицо» повернулось в мою сторону. И тут я закричал. Я закричал громко, как еретик, которого жгли на костре. Я кричал, не отводя взгляда от «гостя», и не реагируя на крики жены. Я не обращал внимания на то, что она пыталась меня уложить в постель, отвлечь, или заставить замолчать. Не обращал внимания на то, что пришедший сосед силой скрутил меня, и держал до приезда скорой. А я всё глядел в теперь уже пустой угол. Всё это время я вырывался и сопротивлялся, будто подросток, пойманный служителем правопорядка. Санитары перевернули меня и сделали укол. Только тогда я вновь смог размышлять и немного успокоился. Все вокруг стали расплываться, как миражи в пустыне, но важно было только одно, что ОНО исчезло из квартиры. С этой мыслью я улетел в мир иллюзий. Когда я очнулся, со мной провели беседу. Это было не в доме, и даже не в больнице. Это было в специальной клинике. Я был в пустой комнате, сидел за столом. Напротив ещё один человек, представившийся моим лечащим врачом, и у стены стояли пятеро мужчин. Врач посоветовал мне рассказать всю правду, не упуская никаких деталей, и тут меня пронесло. Я выложил всё прямо в лицо врачу. Информация лилась из меня, будто струя блевотины из алкоголика в паршивом баре, после дешёвой водки. Меня долго слушали, и затем долго совещались, оставив в помещении одного. Я спокойно мог всё обдумать. На душе стало легче, после выхода информации, будто мне высосали яд от укуса змеи. Я дышал свободней, и был рад, что меня выслушали. С довольным лицом я ждал решения, но оно оказалось не в мою пользу.

— Вы утверждаете, что собирались в Карпаты? — спросил меня мужчина. — Но мы не нашли у вас билетов. И жена отрицала поездку.

— Как это, отрицала? Она сама ходила за билетами на вокзал. — Утверждал я. Я хорошо это запомнил, так как лично в руки дал ей денег.

— Мы считаем, что вам всё это причудилось, точно так же, как и ваш манекен без лица. У вас серьёзные проблемы, Алексей. Ваша жена сказала, что у вас бывают провалы в памяти. Она рассказала нам об аварии, из которой вы вышли с травмой головы. Рассказала, что вам мерещиться всякого рода странности, что она боится вас оставлять одного.

Я удивлённо смотрел на доктора, и не знал, что ответить. Восемь месяцев назад я попал в аварию, и у меня начались видения. Может ли такое быть? Вполне. Бывали ли у меня провалы в памяти? Никогда. Но может ли утверждать это человек, который не помнит происходящего?

— Что со мной будет, доктор? — Спросил я.

— Мы будем вас лечить и наблюдать за вами. Кто знает, — доктор пожал плечами, — может вы и вправду здоровы.

И я лечился. Первая ночь в клинике прошла терпимо. Я ожидал увидеть видение, ждал появления в своей комнате безликого. Но ничего не произошло. Прошла неделя, другая. Затем снова наступила зима. За ней весна. Жена навещала меня несколько раз, но делала это с неохотой. В один прекрасный день, бах! Штамп в паспорте, свидетельствующий о разводе. Она ушла по-английски, не попрощавшись. А я остался в клинике. Меня спрашивали, как у меня дела. Врачи со мной говорили так, будто я был здоров, и обещали пересмотреть моё дело. Но всё откладывалось. Раз в день мне давали какие-то таблетки, от которых всё становилось безразличным и серым. Забывалась Люда, с которой мы прожили почти три года в браке. Забывалась моя мечта, вырастить сына, который станет спортсменом. Возможно, этим я хотел компенсировать свою вялость в спорте. Забывалась авария, и её последствия. Забывалось ОНО. Теперь я не боялся встречи с ним. Я был бы только рад разнообразить вою пресную жизнь хоть чем-нибудь. Пусть сама смерть зайдёт в мою палату, и предложит прогуляться, я не откажусь. Особенно после таблеток. Время шло, и месяцы превращались в годы. Я изменился, стал безразличным. Я стал просто плыть по течению вдоль реки, не опасаясь того, что будет впереди, будь то водопад, или голодный крокодил. Моя Люда вышла замуж за другого, об этом я узнал много лет спустя. Но попав в клинику, я уже представлял себе это. У меня появился друг. Мы часто с ним общались. Каждый день, когда нас пускали погулять, мы стояли во дворе и смотрели на птиц. Иногда он что-то говорил, иногда я. Очень интересно просто смотреть на птиц, и молчать. Мой друг Степан не представлял собой ничего особенного, невысокий с плоским лицом и малочисленными волосами. Он любил смотреть на птиц, и молчать. Когда он поднимал голову, то видно было, как ходит его кадык, будто он поласкает горло. Мы стояли с поднятой головой и смотрели, как с ветки на ветку перелетают птицы. Мы долго молчали, а иногда Степан что-то говорил.

— Красиво летают. — Тихо говорил он, будто это было нашей тайной.

— Да, — отвечал я, — они ведь свободны.

За долгое время, я перестал поддерживать разговоры, и стал похожим на других пациентов. Мы с другом перестали воспринимать окружающий мир, как единое целое. Там, за воротами, для нас всё было другим. Всё бурлило и бежало, как бурная река. Нас пугало это, и мы иногда делились впечатлениями об ужасном месте, за воротами.

— Там плохо, а тут хорошо, — говорил Степан, когда наблюдал за птицами. — Иначе птицы сюда бы не прилетали.

— Ты прав, — отвечал я, — нам тут хорошо.

И мы возвращались в палаты, довольные, что живём в лучшем месте, где нет проблем. В такие дни я ощущал себя свободным как птица. Проходили месяцы, за ними годы. Моя прежняя жизнь забылась, и я перестал о ней вспоминать, но иногда осколки воспоминаний всплывали в озере моей памяти, как пустые пластиковые бутылки. Мой друг потерял остатки волос, на его лице появились морщины, на носу он стал носить очки. Ходить он начал, опираясь на палочку. Я не замечал своего возраста, но очки и палочку тоже приобрёл. Мы так же продолжали смотреть на птиц, стоя рядом, как два дерева, растущие сорок лет вместе. Осенью и весной в расстёгнутых куртках и шляпах, зимой в пальто, летом в штанах и рубашках. Гладко выглаженные рубашки это одна из радостей пребывания на свежем воздухе. Для кого мы старались их выглаживать, я не знаю. Скорее всего, друг для друга. Мы гуляли по территории, и не замечали остальных. Нам было хорошо и радостно вместе, не смотря на то, что мы почти не разговаривали. Мне казалось, я знал этого человека всю жизнь, и остальной мир был для меня чужим.

Но вот наступил тот день, когда я вышел во двор один, Степан не смог встать с кровати. Мне иногда позволяли навещать его. Я сидел рядом с его кроватью и смотрел в окно, задрав занавеску. Он, лёжа на боку, тоже смотрел в окно и молчал.

— Красиво летают. — Тихо говорил он, своим сиплым голосом.

— Да, — отвечал я, — они ведь свободны.

Когда я был в последний раз в его палате, я заметил кого-то в углу комнаты. Человек стоял, свесив руки, и молчал. Его лица не было видно, будто оно слилось с обоями.

Степан умер ночью, в одиночестве и тишине. Мне сказали об этом уже после того, как его тело увезли. Я лишь надеюсь, что теперь он может летать, и улетел вместе с птицами. Я теперь смотрю в небо в одиночестве, в старательно выглаженной рубашке, как делал это все эти сорок лет. Надеюсь увидеть Степана ещё. Возможно, он станет прилетать на место, где мы с ним стояли очень долго, и наблюдали смены сезонов года. Но кроме обычных птиц никто не прилетает.

Сегодня я смотрел на себя в зеркало, и кое-что увидел.

— Дед? — Обратился я к своему отражению. На меня смотрело заплывшее лицо, со старой кожей. От носа во все стороны шли морщины, словно трещины в разбитом стекле. На носу круглые очки в дешёвой оправе, сквозь них можно различить померкшего цвета зелёные глаза. Седые волосы стали редкими, будто опали как осенняя листва. Только по краям головы две белые линии волос напоминали, что раньше, когда-то давно, она не была лысой. Я смотрел на своего деда, и меня посетила неожиданная мысль.

Ведь мой дед давно умер. Это не может быть его лицо.

И я понял, что это моё лицо. Я даже коснулся его рукой, чтоб удостовериться, что это не мираж. Я понял, что моя жизнь прошла. Это конец, а я так ничего и не сделал. Но теперь, без своего друга, я не сильно переживал. Я сидел в палате, и часто не выходил оттуда, наблюдая за птицами через окно. Мне так было легче. Я знал, что скоро наступит день, и я просто не смогу выйти во двор, даже если захочу. Я всё ещё получал таблетки раз в день, и эта стабильность меня утешала. Но я решил найти выход из положения. Я не глотал таблетки несколько дней, а копил их, пряча под подушку. Я решил принять недельный запас за один раз. Это должно было прекратить моё одиночество. Но перед этим я решил поискать что-то, что напомнит мне мои прожитые годы. Я иногда ощущал себя в машине времени. Раз, и прошла неделя. Два, и прошёл год. Досчитай до десяти, и ты уже вынимаешь вставную челюсть перед сном, чтоб положить её в стакан. В коробке, под кроватью, где мне позволили хранить вещи, я нашёл альбом. Там была фотография жены. Я с трудом узнал её, так давно всё это было. И неожиданно мне в руки попал мой дневник. Я и не помнил, чтоб вёл его. Я листал его хаотично, будто тут описывалась чужая жизнь. На глаза мне попались слова:

Я думаю, моя жена пыталась меня убить. В первый раз, когда я видел ЭТО, мы были в палате вдвоём, она хотела достать из сумочки таблетки, и бросить мне в стакан с водой, но её спугнула вошедшая сестра, услышавшая мой крик. Жена всё спланировала, и для этого поместила меня в отдельную палату. Второй раз, когда мы собирались уехать в отпуск в горы, я снова увидел ЭТО. Я поднял крик, и прибежавший сосед не дал жене меня отравить. Я тогда не задумался о словах врача (Мы не нашли у вас билетов, и жена отрицала поездку), но потом их смысл дошёл до меня. Жена мне изменяла, а говорила, что остаётся допоздна на работе. Как я был глуп! Но я продолжаю жить, благодаря вестнику смерти. Существо, забирающее души, спасло меня от могилы.

Я посмотрел на дату. Тридцать лет прошло, с тех пор, как я написал эти строки. Я отложил дневник, и посмотрел на горстку таблеток, лежащих на столе. Возле них стоял стакан воды. Я взял стакан в одну руку, таблетки в ладонь другой и встал, будто собрался сказать тост. Ладонь, в которой я держал таблетки, начала потеть. Стакан с водой становился тяжёлым. На моём носу были очки, но я всё равно не мог разглядеть того, кто стоял в углу комнаты. Я прищурился, и разглядел только тёмную одежду, лица видно не было.

— Ты спас меня от смерти, — сказал я сиплым голосом, — а я прожил такую ничтожную жизнь. Пора уже мне освободить эту палату.

Я положил в рот таблетки, и запил их водой. Голова начала кружиться, и я увидел, как ОНО меняется. У него появляется лицо. Глаза, на месте ямок, две полосы седых волос на голове, уши, рот, нос, на носу очки. Лицо выглядело глупым. Будто это лицо увидело пришельца или снежного человека. ОНО стояло с моим лицом. Через несколько секунд его тело упало на пол, в неудобной позе. Я стоял и смотрел, как его тело лежало. Но что-то было странное в этом теле. Оно лежало в моей одежде, и возле коробки с моими вещами. Из замершей руки выпал стакан, и разбился. Тут до меня дошло, что в неудобной позе лежало моё тело. Я оглядел себя, посмотрев вниз, и увидел, что стою в чёрных брюках и рубашке с длинным рукавом. Мои ноги босые, а руки свисают вниз. И стою я в углу комнаты. Всё вокруг начинает растворяться, словно в бреду. Появился светло синий туман, свет которого залил помещение. Пришло время. Так всё и происходит. Досчитай до двенадцати, и ты увидишь это безглазое, словно вылепленное из глины лицо. Я ощутил себя будто моложе, и, сделав глубокий вдох, шагнул в неизвестность.

К утру в палате нашли тело Алексея Дигонова, без признаков жизни. Рядом лежал разбитый стакан, и записка, с несколькими словами, написанными от руки:

Если бы не смерть, я бы давно умер.

Июль 2015