Иван да Марья

Они познакомились на бильярде.

Ах, бильярд! Пул, американка, снукер, карамболь… Игра не для всех. Некоторые личности столь монументальны и основательны, что в жизни не смогут прокатиться по зелёному сукну. Таков, например, Петро, Иванов сосед. Он прямолинеен, отличается остротой суждений и не идёт на компромиссы. Чужое мнение ему параллельно или перпендикулярно. Петя — куб.

Не то Иван. Два радиуса — это вам не длина ребра! Одно характеристическое число на организм, полный примитив. И пусть общество стыдливо не признавало подобных мнений, но Иван знал: больше чисел — сложнее личность. Поэтому он с благодарностью вспоминал прородителей, которые выбрали для него форму тора — форму непростую, требующую воображения.

Бильярдом, в основном, увлекались, конечно, шары. Один из них, Витёк, и привёл Ивана в клуб. Шару вообще хорошо: лежи себе на боку или на голове. Или стой — никакой разницы. Тору играть на бильярде труднее — надо успевать поворачиваться и при этом держать равновесие. Но Ване понравилось чувство преодоления. Ведь не каждому хватит ума так рассчитать направление и силу, чтобы попасть в лузу! Особенно с первого раза.

Пирамиду разбил Витя. Удачно разбил, Ивану открылось прямое направление. Хорошо! Иван подготовился, поднабрал крутящего момента и сорвался с места. За миг до удара он понял, что цель его — не шар, да и вовсе девица, но было поздно. Удар показался Ивану странно мягким, но достаточным. Чуть не в объятиях они свалились в лузу.

Неудобно, конечно. Ваня сделал вид, что ни при чём.

— Извините, девушка, — сказал он, откатываясь на предписанное приличиями расстояние. — Сами понимаете, игра!

— Оставьте, — она не рассердилась. — Всё я понимаю. А вы хорошо катились. Много тренируетесь?

— Впервые пришёл, — признался Иван.

— Молодец! Меня Мария зовут. А вас?

— Иван.

Навряд ли Иван катился так уж хорошо, но похвала льстила. Они вылезли из лузы, и он смог рассмотреть собеседницу вблизи. Цветок! Круглый, состоящий из множества мягких лепестков цветок! По его бокам бежала радужная волна. Фрактальная сфера — очень редкая форма, признак художественного склада личности. Внутри у Ивана возникло внезапное томление. Захотелось прижаться к лепесткам крепко-крепко, почувствовать их теплоту и биение полей.

Зашли в энергетическое кафе при клубе. Через два заряда общались на ты, как Маша и Ваня.

Договорились встретиться на следующий день. Ночью Иван связался с ней и сказал:

— Жить без тебя не могу, Машенька! Мои радиусы — твои радиусы, моя энергия — твоя энергия, а про жилище и не говорю. Давай будем вместе?

Что она ответит? От неудобства захотелось скрутиться восьмёркой. Ведь она могла отдыхать! Сейчас откажет, и будет права, и будет он сам виноват. Только и останется, что пойти к городскому реактору и броситься от позора в котёл, и пусть даже память о нём…

— Согласна… — просто ответила Маша.

Конечно, холостяцкая капсула Ивана не годилась для семейной жизни, как и жилище возлюбленной. Новую квартиру, большую, но уютную, с видом на горы, выбрала Мария.

Счастье заполнило их жизнь. Никогда раньше Иван не мог представить, что ему может быть так хорошо всего лишь от того, что она рядом! Растянувшись сколько возможно сильно, рискуя потерять связность, он обнимал Машу и молчал. Слова казались лишними. Всё, что важно, он видел в танце огоньков на её милом теле. Световые кольца рождались в его глубине и медленно дрейфовали по лепесткам наружу. По пути они дробились на более мелкие, завивались в спирали, меняли цвет от глубокого пурпура, через аквамарин и изумруд к меди и солнечному золоту. Любимая грелась в лучах его обожания и бездумно смотрела в окно. Далеко внизу бежала река, билась о камни, отчего над её руслом вставала радуга — почти такая же прекрасная, как Маша.

Но только почти!

— Хочу от тебя сына, — сказала она однажды.

— Здорово! — восхитился Иван. — Завтра же пойдём в Комбинаторий!

— Ты не понял, — побледнела от смущения — или от страха? — Мария. — Я хочу настоящего сына!

— И я хочу, — удивился Иван. — Наши геноментальные матрицы и есть мы. Топологическая машина лишь смешает их в правильной пропорции… Ты не можешь не знать! Это безопасно и очень красиво!

— Нет! — если бы могла, Маша зарыдала, но фрактальные звёзды не умеют плакать. — Я хочу настоящего сына! Как ты не понимаешь… Матрицы… комбинаторика битов — это обман. Мне нужен живой ребёнок. Я буду заботиться о нём, кормить его, воспитывать… Он будет как ты, такой же красивый и умный, но настоящий!

— Я тоже настоящий, — обиделся Иван.

— Нет, нет, я плохо сказала! — заговорила Мария сбивчиво и торопливо. — Конечно, ты настоящий! Но я хочу малыша из плоти, и чтобы в его жилах текла твоя кровь, и он вырастет, и будет любить в нас родителей, а не наборы чисел!

— Это не принято, так давно не делают, — после паузы сказал Иван. — Я не знаю, как родить ребёнка из плоти и крови. Но я люблю тебя.

В зале царила полусфера топологической машины. Рядом с ней располагались другие, столь же монументальные, конструкции и установки, предназначения которых Иван не знал. На секунду стало обидно, как он, венец эволюции, может чего-то не знать, но Иван заставил себя не думать о пустяках.

На этом фоне доктор-призма выглядел мелким и несолидным, но не смущался. Ведь это он повелевал машинам, не наоборот.

— Вы хорошо подумали? — спросил доктор-призма.

— Это опасно? — заволновалась Маша.

— Нет, — ответил доктор, — но непривычно. Органика — источник многих неудобств.

— Вы расскажете про них? — спросил Иван.

— Только теоретически, — сказал доктор. — Вкратце.

— Может, ну его? — обрадовался Иван возможности переиграть. — Родим как все люди. Доктор, вы можете сделать нам сына?

— Нет и нет! — категорически заявила Маша. — Мы справимся со всеми трудностями. Хочу живого малыша.

— Но неудобства… — начал Иван.

— Не переживайте, — успокоил их доктор-призма. — Во время перехода топологическая машина загрузит вам в память пакет базовых знаний. Думаю, многих проблем вы даже не заметите.

— Точно? — не мог успокоиться Иван.

— Теоретически.

— Всё, хватит! — Мария была сама непреклонность. — Мы решили. Мы же решили, Ваня?

— Решили, милая.

Нельзя сказать, что Иван не боялся. Боялся, как же иначе? Только наладилась жизнь — и такой крутой разворот! И спросить некого… Конечно, он слышал раньше про ушедших и про вернувшихся, но никогда не думал, что такое может коснуться его самого. Теперь поздно искать и спрашивать: а как оно там, в загадочном нижнем городе? Но ведь не отправят их с Машей в небытие?

— Не волнуйтесь, это совершенно безопасно, — сказал доктор, закрывая за ними камеру топологической машины.

Они остались вдвоём в огромном стальном пузыре. Разбросанные по периметру лампы, дававшие рассеянный свет, стали постепенно гаснуть. Опустилась и уплотнилась темнота, вязкая, густая.

— Ты как? — спросил Иван.

— Не знаю, — ответила Маша, — скорее бы началось.

Неизвестность всегда пугает больше остального.

— Быстрее бы, — согласился Иван.

Маша не ответила. «Почему ты молчишь?» — хотел спросить Иван, но не смог, потому что началось.

Тело — лёгкое, послушное, изящное! — отказалось слушаться, словно его налили холодным свинцом. В эту секунду Иван понял, что чувствовала утопленница Алёнушка из древней сказки. Неужели так они и жили, запаниковал Иван, неужели теперь так будет всегда? И как Машенька, она нежная девушка, ей труднее и страшнее!

Тяжесть росла и давила, потом нашла лазейку внутрь Ивана — и взорвала его изнутри!

Он не знает, сколько прошло времени — вот первое, что уяснил Иван, очнувшись. Орган, отмерявший секунды, пропал, словно никогда не существовал, и прихватил с собой магнитный компас, навигатор, электровихревой питатель и многое другое, без чего невозможно жить.

Иван не успел ужаснуться: страшно зачесался нос. Нос? Сведение из базового пакета хлынули наружу… Заполонили память, кружась смерчами, сливаясь и вновь дробясь, и осели на положенных местах, невероятно изменив мир и самого Ивана. Он другой теперь. У него есть нос, чтобы… нюхать! Уши, чтобы слышать. У него есть глаза, вспомнил Иван, и открыл их.

В зеркальном потолке отражались две неправильной формы безволосые фигуры, побольше и поменьше. Иван пошевелил рукой, и большая тоже пошевелила одним из отростков. Это он. А рядом — Маша? Какая она… удивительная? Другая? Вспомнилось, зачем они здесь; память подсказала детали, способы и варианты. Одновременно в голове всплыли общепринятые трактовки и предрассудки. Кровь бросилась Ивану в лицо. Разве возможно так? — не мог он поверить.

— Маша? — сказал Иван и протянул руку.

Она тоже очнулась и тоже вспомнила всё, потому что рывком села на ложе, плотно сжав ноги и подтянув к груди колени. Прекрасные ноги. Соблазнительные колени. Грудь… Девушка порозовела.

— Холодно, — дрожащим голосом сказала она.

Холодно? Ивану казалось, что вокруг, особенно в низу живота, бушует пожар.

— Нет, — сказал он. — Ты красивая.

Глаза у Маши округлились, а лицо стало совсем пунцовым.

— Ох, прости, — понял Иван и поспешно закрылся руками.

— Не за что, — прошептала Маша. — Просто неожиданно!

В молчании потянулись минуты. Ему показалось, или Маша оказалась чуть ближе? Наверное, показалось, решил Иван и слегка подвинулся навстречу девушке. И ещё, и ещё!

Стены тесной камеры дрогнули и поползли вверх. Иван увидел знакомый кабинет, только съёжившийся, сильно потерявший в размерах. Гигантские металлические фермы, которые недавно привлекли внимание Ивана, оказались обычными стульями. На них лежала одежда — два комплекта. Маша радостно вздохнула и ухватила тот, что меньше.

— Поздравляю с успешным переходом! — раздался механический голос из динамика под потолком зала. Иван осмотрелся: где доктор-призма? Да вот же он! Какой маленький — чисто воробей! И верхняя грань блестит, словно лысина.

— Чего ждёшь, одевайся, — сказала Маша, не обращая внимания на доктора, будто того и не существовало. — Неприлично.

Иван не стал спорить и послушно натянул на себя просторные штаны и рубаху. Это удалось не сразу. Руки не хотели слушаться, голова не понимала, что к чему. Иван заставил себя не думать — и всё получилось само собой. Великая вещь — базовые знания! Маша оделась куда быстрее и теперь рассматривала себя в полированном кожухе топологической машины.

— А что, нормального платья не нашлось? — спросила она недовольно.

— Не понимаю, Мария, — Ивану показалось, что доктор обиделся, хотя механический голос остался равнодушным.

— Куда вам, — сказала Маша. — Что дальше?

— Выбираете любой дом в нижнем городе и живёте, — ответил доктор-призма. — Питание найдёте, в каждом доме есть схемы.

— А дальше? — ввернул Иван.

— Не знаю, — ответил доктор-призма.

— Конечно, не знает, — фыркнула Маша. — Куда ему. Пойдём, Ваня!

Тут случился казус, который Иван потом будет долго со стыдом вспоминать. Перед выходом он воровато посмотрел по сторонам, словно в зале мог оказаться кто-то посторонний и… щёлкнул доктора-призму по «лысине».

Руку свело от электрического разряда.

— Глупо, молодой человек! — в голосе из динамика Ивану снова почудилась обида.

Глупо, кто бы спорил! Но ведь весело, правда?

Пустой город жил тихой и бессмысленной кибернетической жизнью. Роботы поливали улицы, постригали кусты вдоль дорог и деревья в скверах, драили окна домов, но город всё равно казался пыльным и неухоженным. Неудивительно, города не могут без людей. Ивану все дома казались одинаковыми, но Маша тащила его дальше и дальше.

— Здесь! — торжествующе и гордо сказала, наконец, она.

— Здорово, — сказал Иван, — а почему?

Дом, на его взгляд, ничем не отличался от десятков прочих, которые они оставили позади. Такие же двери, такие же окна, и типовая скамейка у палисадничка.

— Сквер же, — удивилась Маша и странно посмотрела на Ивана. — Где гулять малышу?

Едва зашли в дом, Маша сразу полезла в большой, врезанный в стену пенал — платяной шкаф.

— Есть! — закричала она счастливым голосом.

— Что там?

— Смотри, сколько всего!.. — Маша разложила по диванам и креслам разноцветные тряпки. Некоторые напоминали полученные в Комбинаториуме штаны, другие — рубахи, а для чего служили третьи, Иван не мог даже предположить.

— Всё это нужно, чтобы родить настоящего сына? — засомневался Иван.

— Да!.. И ещё как!

— Докажи.

— И докажу, — Маша нахмурилась и смешно надула губки, — только выйди.

Иван удивился, но послушно вышел в другую комнату и прикрыл дверь. Вряд ли у неё что-то получится, но зачем спорить по пустякам? И без того есть чем заняться.

Дом будил воспоминания о недавно ещё незнакомых вещах: столах, кроватях, тарелках и стаканах в шкафчике. Кроме прихожей, в нём были две спальни, кухня, большая ванная комната с душем, смежное с ванной помещение, при виде которого Иван обнаружил, что ему срочно надо его посетить… посетил и задумчиво продолжил экспедицию. Ещё один зал удивил его высокими, до потолка, полками, на которых обнаружились настоящие бумажные книги! Читать Ивану понравилось, и он завис бы здесь надолго, если бы не Маша.

— Вот ты где, — раздался сзади её недовольный голос, — а я зову тебя, зову!..

— Я, видишь, тут чего нашёл…— начал Иван, оборачиваясь, и замолчал.

То, чему Иван не мог найти предназначения, оказалось тоже одеждой. Но какой… Это не базовый пакет, это извечное женское коварство сделало с невзрачными кусочками ткани нечто, от чего Иван потерял дар речи!

Недавно, внутри топологической машины, их потянуло друг навстречу другу, но тогда Маша была просто голая. Зато сейчас!.. Коротенькие юбочки и прозрачные, невесомые блузки красят девушек даже больше наготы.

— Да, — хрипло произнёс Иван. — Ты доказала.

Их руки встретились, губы соединились. Далее — проще, спасибо базовому пакету. Глаза Маши смеялись, пока Иван целую минуту путался в своей робе.

Юбочка и блузка сбросились легко.

— Наш сын уже зародился? — спросил Иван чуть погодя.

Голова жены лежала на его животе. Левой рукой Иван ласкал её затылок, розовое ушко, поглаживал щёку, касался тёплых губ, и Маша покусывала его пальцы. Рука правая путешествовала по девичьему боку, исследовала замечательный изгиб бедра и дальше, и глубже, в общем, занималась не менее приятным и полезным делом.

— Не знаю, — ответила Маша. — Это понятно не сразу.

— Значит, надо повторить, — сказал Иван. — Вдруг не получилось?

— Обязательно. И не один раз, — засмеялась Маша и села на него верхом. — Я заметила, ты уже готов повторять?

Они повторили, а потом ещё и ещё.

Что он знал о чувствах раньше? Что он мог знать?.. Обманка, суррогат, бесполая абстракция, не понимавшая сути.

Иван не жалел о потере чуткого электронного тела. Считать секунды в объятиях любимой — редкая глупость, их надо не считать, а растягивать! Зачем нужны магнитные линии? Куда важнее изгибы женской фигуры: они безупречны и единственно правильны. Блик от Луны в Машиных глазах; вкус соли, которую слизываешь с воспалённой от ласк кожи; сладость языка; стук сердца и лихорадочное, прерывистое дыхание. Огонь, текущий по обнажённым нервам и дрожь её ладоней на его плечах в миг наивысшей страсти.

Смерть Вселенной.

Рождение мира.

Тихое: «Спасибо. Мне было хорошо...»

Однажды утром Маша проснулась в слезах.

— Что случилась, родная?

— Зародился, — хлюпнула носом Маша и спрятала лицо у Ивана на груди. — Наш ма-аленький!..

— Отлично! — обрадовался Иван, гладя её плечи и спину, целуя короткие рыжие волосы на макушке. — Почему ты плачешь?

— Не знаю, — ответила Маша. — От радости?

Несмотря на календарную зиму, в пустом городе продолжалась весна. Ваня и Маша часто гуляли вдоль одетых в камень берегов, рассматривали ленивых золотых рыб, которые жили в пруду с проточной водой, слушали птиц в парках и садах. Маша ступала медленно, спину держала прямо, осторожно поддерживая живот. Болячки, о которых Иван вычитал в книгах, её миновали: город заботился о будущей матери; наверное, не в первый раз.

Иногда Машу мучили страхи. Тогда Ваня шептал ей на ухо бесхитростные слова из тех, что для двоих.

Скоро живот увеличился так, что Маше стало трудно ходить. Вместе с животом выросли и страхи. Маша всё чаще оставалась дома, выдумывая внезапные опасности и пугаясь собственных фантазий. Теперь она часто плакала. Иван ложился рядом, прижимал ухо к тугому жениному боку и слушал, как ворочается в чреве их будущий сын. Мальчик сучил ножками, ему не терпелось наружу.

От нежности к беременной жене холодело в груди. В сравнении с куполом живота и тяжёлой грудью её руки и ноги, её тонкая шея и острый с ямочкой подбородок казались трогательно-беззащитными. Заслонить и защитить… Приласкать. Кончиками пальцев, губами и языком, едва касаясь. Везде.

Скоро семья засыпала, Иван уходил в библиотеку и долго читал медицинские книги. Он хотел быть уверен, что сделает всё правильно, когда придёт время. В книгах роды изображались детально и равнодушно-деловито. Иван понимал, что так и надо, что эмоции могут помешать, но боялся, что ему не хватит хладнокровия, что дрогнет рука, если что-нибудь пойдёт не так.

Справочники пугали осложнениями. Иногда, не в силах смотреть на врожденные уродства, Иван прятал книгу подальше, чтобы назавтра достать снова. Он должен быть готов.

Он должен.

Выдержать её муки, её крики, сохранить ясную голову, чтобы не потерять сына. Почему доктор-призма не предупредил, что ей будет больно? Не отговорил, обошёлся формальным «Вы хорошо подумали?». И сам-то хорош, согласился на переход! Ничего не зная, ни в чём не разбираясь!

Скорее бы всё кончилось…

— Началось, — чуть не плача, сказала Маша. — Больно…

Иван вынырнул из мутного сна и рывком сел на постели. Жена, поджав колени, сидела рядом и смотрела на него круглыми от страха глазами.

— Не бойся, — сказал Иван. — Всё будет хорошо.

— Не могу, — Маша замотала головой. — Ванечка… Внизу кто-то есть.

— Кто здесь может быть? — удивился Иван. — В городе нет никого, кроме нас.

— Он там… Мне страшно.

Они замолчали. В гостиной отчётливо слышались шаги. Звякнула стеклянная дверца шкафа, с мелодичным звоном лопнула перепонка люка, ведущего на второй этаж, в спальню. Скрипом отозвалась деревянная лестница.

— Сиди и не двигайся! — шепнул Маше Иван, схватил тяжёлую керамическую вазу и встал возле дверей. Снаружи визитёр тяжело, с присвистом, дышал. Иван поднял вазу над головой…

Гость вежливо постучал:

— Можно войти? Вы уже не спите?

— Кто вы такой? — выдохнул Иван.

— Акушер.

— Этот город, на деле, огромный родильный дом, — рассказывал Акушер. — Каждый из тысяч домов может стать палатой. Для этого есть всё: приборы, оборудование, лекарства… Маша вот-вот родит, и дом вызвал меня. Когда-то нас, Акушеров, было много, но фигуралы забыли про настоящих детей. Это долго и хлопотно, а нам некогда. Теперь я остался один. Двадцать лет прошло с последнего раза, тридцать? Не помню. Успел состариться…

— Фигуралы не стареют, — сказал Иван.

— Срок жизни записан в наших матрицах. Генетика, человек не может не стареть, — ответил Акушер. — Время прошло, и я не молод. Но ещё одни роды я приму, не беспокойтесь.

Акушер ходил по комнате, сдвигал незаметные панели, нажимал тайные кнопки, — и их привычная спальня превращалась в больничную палату. Оживали дисплеи, гудели приводы.

Маша, убаюканная негромким речитативом Акушера, расслабилась и лежала, тихо улыбаясь.

— Вы не похожи на древнего старика, — сказал Иван. — Просто пожилой человек.

— Не похож, — согласился Акушер. — Я такой, какой мог быть, если бы никогда не болел. Но возраст никуда не делся… Пройдут дни, и я начну быстро дряхлеть. Природу не обманешь.

— И мы не будем жить вечно?

— Не знаю, — сказал Акушер. — В этом теле — вряд ли. Поэтому я не рискну прийти сюда ещё раз. Вам тоже придётся вернуться. Потом, когда ребёнок подрастёт и станет самостоятельным. Это будет нескоро. Настоящего человека мало просто родить. Его надо вырастить. Он должен переболеть детскими болезнями, понять, каково это — быть маленьким и беспомощным, научиться слушать ровесников и слушаться старших, и ещё многое, многое другое. А сейчас… Утром ваша супруга родит здоровую, крепкую девочку…

— Мы думали, будет сын, — сказала Маша.

— Дочка, — Акушер ласково покачал головой. — Она будет похожа на вас. И знаете что, Иван? Идите-ка вы спать! Нам с Машей нужно немножко поработать, чтобы роды прошли удачно. Приходите завтра, Иван?

Вокруг бушевала настоящая, нефальшивая весна. Снег уже почти сошёл, только в тени валунов и под старыми елями остались его грязные, ноздреватые подушки. Ничего, недолго ему осталось под таким солнцем!

— Ма! Па! Чивяк? — полуторагодовалая девочка присела возле лужи, на дне которой извивался первый весенний земляной червь.

— Червяк, Дашенька, — Иван запустил движок, и гравиколяска всплыла над покрытой прошлогодней хвоей тропинкой. — Поехали, девушки. Хорошо бы добраться дотемна.

За молодым ельником блестел купол, в котором, по словам Акушера, жили люди. Те, что ушли раньше. А где люди, там и дети. Так считала Маша, так думал Иван. Даше нужны сверстники и приятели для игр.