Инстинкт спасения

Мы с Виком еще дремали в уютном дневном полусне, когда сосущее ощущение чужой боли заставило меня раскрыть глаза и приподняться. Вик недовольно зарылся лицом в подушку, скользнул широкой ладонью с моего живота на плечо и чуть нажал, предлагая снова спрятаться в согретом нашими телами гнезде из одеял.

— Тссс, — я сбросила его руку, обернулась на плотно занавешенное от дневного света окно.

Только знакомые звуки, привычные и успокаивающие: поскрипывание старого дома, шелест листвы, приглушенное кудахтанье несушек. Но я знала — они там, в лесу. Зрачки непроизвольно расширились, слюна начала вязко скапливаться под языком. Я сглотнула, постаравшись взять себя в руки, и посмотрела на Вика. Муж уже полусидел на постели. Короткие светлые волосы по-детски взъерошились после сна, на щеке розовел зигзагообразный след от складки на наволочке. Людей еще не почувствовал, слишком далеко для него. Но мой запах пробуждающейся тяги он прекрасно знал. Вик подтянул меня ближе, провел языком влажную дорожку по ключице и тепло выдохнул в шею, успокаивая. Я откинулась спиной мужу на грудь, вернула его ладонь себе на живот.

— Люди. Двое.

Вик напрягся, теперь и он самым краем зоны восприятия уловил их присутствие. Еле заметная дрожь волной пробежала по его телу и стихла. Вик мужчина, ему проще управлять своими инстинктами. И для него близость ослабленного человека лишь досадное неудобство.

Вик отодвинул меня и попытался заглянуть в лицо. Я виновато опустила глаза, спряталась за завесой длинных темных волос, стараясь не встречаться с ним взглядом.

— Ты обещала.

— Да, обещала. И исполнила обещание. Но там раненый, — верхняя губа невольно приподнялась, обнажая клыки, — тяжело раненый, умирающий.

Вик втянул воздух, прощупывая мой запах.

— Ань, ты слишком уж возбуждена. Уверена, что сдержишься? К тому же мы договорились…

— Да, договорились.

В раздражении, вызванном чувством вины, я соскочила с кровати и накинула халат. Вспомнился долгий жаркий спор еще там, в нашей уютной четырехкомнатной питерской квартире. Да, договорились, больше двух лет назад. Вик убедительно расписал мне все риски, пришлось сдаться. Я ему обещала, он мне обещал, мы все обсудили и пришли к разумному решению. И вот мы здесь, в глухом удаленном от цивилизации месте на старом заброшенном хуторе, лишенном привычных удобств городского жилища. И ни единой живой души на десятки километров вокруг… Да, обещала, но что я могу сделать?.. Они там, совсем близко, два теплых тела, пахнущих слабостью, одно из которых вот-вот перестанет дышать.

Вик присел на край кровати. Пружины матраса чуть скрипнули от переместившейся тяжести.

— Я могу помочь снять твое напряжение.

— Дело не в желании… не только в нем, — я нервно стянула халат поясом. Помощь Вика в любом случае понадобится, что бы мы не решили. Слишком горячо пульсировали растревоженные предвкушением железы под языком и над клыками.

Я подошла к окну и, сдвинув тяжелые шторы, вгляделась в подступающую практически вплотную чащу. Самые непролазные заросли и кусты вокруг хутора Вик вырубил, как только мы сюда переехали, но высокие крепкие клены и березы трогать не стал. Оставшиеся деревья совершенно не мешали — огород и хозяйство мы в любом случае заводить не собирались.

— Перестань. Они глубоко в лесу и, скорее всего, на нас не наткнутся. Скоро пройдут мимо, и все будет как раньше. Я помогу тебе. Потерпи.

Вик тоже выбрался из постели, бесшумно пересек комнату и обнял меня. Я немного посопротивлялась, показывая свое недовольство, и в ответ прижалась к любимому сильному телу. Касаясь щекой мужской груди, я замерла, вслушиваясь в родной и знакомый ритм его сердца.

— Он умрет, Вик… И второй, возможно, тоже, если не быстро не выберется. Я чувствую слабость, болезнь… Они не дотянут до людей, не выживут, — мышцы Вика напряглись в протесте на пару секунд, и снова медленно расслабились под моими ладонями.

— Я ничего такого не сделаю — торопливо-умоляюще шептала я, уже зная, что муж сдается, — никто ничего не узнает. Не можем же мы там их бросить? Я и вправду не собираюсь ничего ломать.

— Ты будешь рисковать из-за двух бродяг?

— А ты готов оставить их в лесу умирать, лишь бы тебе было спокойнее?

Я уже злилась. Вик поднял руки в знак капитуляции.

— Сразу же отвезу их обоих в поселок.

— Ты же знаешь, — вздохнула я, — все размыло. Людей приведешь — съезди проверить дорогу. Они немного отдохнут. Если уже подсохло, то с утра и повезешь.

Недавно прошел ливень, и единственный путь в ближайшее село превратился в непролазную топь, где на танке-то не пройдешь, не то что на нашем стареньком, но довольно бодром уазике. Вик шутливо называл эту ветхую машину «мой Савраска», и постоянно копался в пахнувших смазкой и бензином внутренностях автомобиля.

— Я…, — начал Вик

— Ты будешь за мной присматривать. Я знаю. Спасибо, милый.

Напоследок ласково ущипнув заросшую светлой щетиной щеку, я оторвалась от своего мужчины и подала ему штаны. Он с преувеличенно громким вздохом смирения начал одеваться.

***

Вик нашел меня двадцать три года назад. В то время я работала на скорой, в основном — в ночные смены. Персонала в больнице не хватало, поэтому частенько на вызовы я ездила без напарника, только в компании с водителем. Очень удобно. Мало ли что происходит за закрытыми дверьми машины скорой помощи, пока она мчится к приемному покою, распугивая поток автомобилей визжащей сиреной.

Конечно, я была осторожна, насколько могла и умела, но все же иногда срывалась. Когда я познакомилась с Виком, по больнице уже поползли опасные слухи, медсестры и врачи шептались мне в спину. Волей-неволей приходилось настраиваться на смену легенды, даже не зная, кем придется стать и удастся ли так же хорошо устроиться на новом месте. В действительности, я уже несколько раз проделывала подобный трюк, причем уходила практически в последний момент, тянула, сколько могла, балансируя на грани разоблачения. Работу я старалась находить удобную — приемная травматологии, ночная сиделка в реанимационном отделении, онкология — жаль терять.

Зарегистрировались мы через неделю после знакомства. Тихо и скромно, без подготовки, со случайными свидетелями. Уже позже, в Питере Вик настоял и на венчании. В силу своего воспитания он был убежден, что только венчание по-настоящему сделает нас мужем и женой. Брак будет "одобрен Небесами", как он пафосно выразился в одном из наших споров. Я смеялась над этими предрассудками. Сделать нас еще ближе не может ни штамп в паспорте, ни одобрение церкви. Обмен физиологически связывал наши тела в единый организм — что нам до надуманных людских церемоний? Тем более, что мы еще не раз будем менять свои личины. Но для Вика это было очень важно, и я пошла ему на встречу.

По мнению немногочисленных друзей из больницы, свадьба была слишком скоропалительной. Мы так быстро скрылись из города, что это скорее напоминало побег. Тогда я еще не умела как следует готовить пути отступления, продумывать сразу несколько запасных вариантов. Этому, и многим другим стратегиям выживания, меня уже позже научил Вик. У него, как у старого опытного лиса, постоянно был какой-нибудь туз в рукаве, и не один. Всеми своими тайнами и секретами муж не делился даже со мной.

***

Перед уходом в лес Вик проанализировал мое состояние и впрыснул в кровь точно отмеренную дозу успокоительного. От ответной услуги он отказался. Я не уговаривала. Если бы муж сомневался в своей способности сдержаться, он бы непременно попросил меня помочь. После укуса мои железы практически пришли в норму, думать стало намного проще.

Потирая затягивающиеся ранки на предплечье, я подхватила ведро и направилась к колодцу во двор. Нужно было все подготовить к приходу людей. Мы установили насос, который качал воду прямо на кухню, но он накрылся недели три назад. Вик поклялся мне привезти детали из следующей поездки в город и починить агрегат, но пока этого не случилось, приходилось действовать по старинке.

Наматывая напряженную от тяжести цепь на дубовый ворот колодца, я в который раз подумала, как заботливо и умело мой муж успел подготовить разваливающийся хутор к нашему появлению. Он облюбовал это место еще до войны. Куда подевались хозяева, толком узнать не удалось. По слухам, семья переселилась отсюда в тридцатые годы, возможно, переехали в поисках лучшей жизни в город или присоединились к одному из множества образовывающихся колхозов. В то время и дом, и прилегающие сараи уже начали приходить в негодность. Вик обновил и подправил избу, позволив остальным постройкам сгнить и развалиться под действием непогоды и времени. Иногда он жил здесь, когда ему нужно было отдохнуть от людей, подумать. Кардинально на хуторе муж ничего не менял вплоть до нашей встречи. Через несколько лет после свадьбы он, предвидя события, начал постепенно превращать старое жилище в место, где мы сможем довольно комфортно провести эти волнительные и тревожные пять лет. Его расчеты слегка не оправдались, поэтому последние доработки мы производили уже после переезда.

Я поставила воду греться, достала чистую простыню и разрезала ее на импровизированные бинты. Теперь самое неприятное. Люди из леса наверняка голодны. Я не знала, как долго они уже не ели и выдержит ли их желудок жирное жаркое из кабанятины, которое стояло в холодильнике. Куриный бульон с овощами для начала будет в самый раз. Поэтому пришлось идти на двор и приманивать просом ничего не подозревающих пернатых.

Не скажу, что я слишком уж чувствительна, но убивать животных не люблю. Мясом нас обеспечивает Вик. Он неплохой охотник, поэтому дичью мы лакомимся довольно часто. Двенадцать наших курочек и трех петушков я сама вывела в домашнем инкубаторе, а после долго ухаживала за появившимися желтыми комочками, так умильно таскающимися за мной повсюду, куда бы я не направилась. Цыплят я вырастила не ради яиц или мяса, а от банальной скуки: жить в хуторе посреди леса не слишком увлекательно. Подросшие птицы долго обижались, когда пришло время определить их во двор, в маленький, но уютный курятник, который смастерил для них Вик. Сейчас, к концу сентября, птенцы моими стараниями превратились в крупных, разбалованных и хамоватых кур под предводительством драчливых самоуверенных самцов.

Поймав одного из петухов, я свернула ему шею. Теплое тельце, потрепыхавшись, застыло, крылья бессильно обвисли, лапы вытянулись в смертной судороге.

Облив тушку кипящей водой и поставив новую кастрюлю греться, я устроилась на низенькой скамейке позади дома и начала ощипывать птицу. Мокрые перья легко выскальзывали из ошпаренной кожи, поэтому к моменту появления Вик с людьми тушка была почти чистая. Остро ощущая приближение раненного, я задумалась, было ли все-таки хорошей идеей их сюда приводить? Ну что ж, иначе пришлось бы просто дать им погибнуть в лесу.

Меня, как и Вика, беспокоила моя реакция на слабость незнакомцев. Быть может, не только мое текущее состояние было виной гиперчувствительности, двухлетнее воздержание тоже могло сыграть свою роль. Обмен с мужем, конечно, очень помогает, но все же… За прошедшее время к нашему хутору лишь трижды выходили люди. Охотники, скорее всего браконьеры из обнищавших деревень, пытающиеся хоть как-то прокормить семью. Все трое были крепкими сильными мужчинами, и инстинктивного желания во мне не вызывали. Наверное, следовало убедить Вика хоть изредка брать меня с собой в город.

Встречать я не вышла. Опустила голову еще ниже и трясущимися пальцами выдирала из несчастного петуха оставшиеся перья. Муж сам подойдет ко мне, как только устроит невольных гостей. Приближаться к ним в подобном состоянии без дополнительной инъекции было рискованно. Становилось ясно, что впрыскиваний понадобится в разы больше чем обычно. Если бы ранки практически мгновенно не зарастали, то к тому моменту, когда мужчины уедут, я бы напоминала подушечку для булавок.

Скрипнула дверь, и вот уже Вик неслышно подсел ко мне на скамейку, носком сапога разворошил кучку подсыхающих перьев.

— Один в очень плохом состоянии. Травма головы, открытый перелом, рана грязная. Началось довольно скверное нагноение. Рану я поверхностно очистил, достал осколки кости, но потребуется квалифицированная обработка.

— Я посмотрю, что смогу сделать. Второй?

— Гораздо лучше. Ослаб, конечно, обезвожен, легкая лихорадка, хрипит и кашляет, но никаких травм. До больницы продержится. Я налил ему бадью горячей воды, сейчас отмокает.

— Ребята деревенские?

— Московские. Горе-охотники. Один из них — тот, что в состоянии говорить — где-то отсюда родом. Вернее не он сам, его родители. Подготовился как на сафари — навороченный комбез, нарезной blaser. Даже термобелье не забыл. Решил вывезти приятеля-врача на заповедную природу зверья пострелять без лицензии и надзора. И хватило ума, уговорил здешних отвезти их на охотничью заимку на три-четыре дня. Не за так, естественно. На второй же день потерялись. Компас-то не взяли. И вот уже больше недели бродят. Все бы нормально, но доктор умудрился скатиться с обрыва — и об камешки.

Рассказывая, Вик обнимает меня и безотчетно перебирает выбившиеся из косы пряди. Я на время оставляю ощипывание, и, стараясь не трогать его грязными руками, утыкаюсь носом в ложбинку между плечом и шеей. Пахнет мхом, прелой листвой и корицей. В этой смеси его естественного запаха четко выделяется резковатая нотка нервозности. Даже ему нелегко сдержать желание рядом с человеком в настолько ужасном состоянии, как несчастный врач. Вик слегка изворачивается, и под моими губами появляется пульсирующая жилка. Я улыбаюсь ему в шею. Это смущенная просьба о помощи, признание его слабости.

Нежно прокалываю туго поддающуюся кожу зубами, набираю кровь и слегка перекатываю ее во рту. Рецепторы на языке становятся дыбом, пробуют вкус, оценивают. Я глотаю теплую жидкость для окончательного анализа. Организм мужа настолько знаком, что практически сразу железы над клыками наполняются, распираются от смеси ферментов, гормонов и еще бог знает каких веществ, необходимых Вику. Я жду, дрожа от нетерпения, пока могу, а потом выпускаю образовавшийся коктейль в кровеносную систему мужа через полые каналы в клыках. Волна удовольствия прокатывает по телу, начинаясь в опустевших, съежившихся железах и постепенно затухая в чуть немеющих кончиках пальцев. В голове слегка шумит. До чего приятно, хотя железы и не работали в полную силу. Неудивительно, последний обмен мы производили всего пару недель назад.

Протягиваю руку ладонью вверх. Вик осторожно целует сгиб у локтя, несколько секунд — и по моим венам разносится успокаивающаяся жидкость. Кроме подавляющей желание смеси там почти ничего и нет, в остальном я в норме.

Что ж, теперь мы оба в порядке на какое-то время.

Откомандировав Вика опаливать и потрошить петуха, я начисто вымыла руки и направилась в дом.

Войдя в сенцы, я слегка задержалась перед оббитой войлоком дверью, ведущей в жилые комнаты, размышляя, что из моих травяных сборов, которые я использовала для заваривания чая, можно применить как лекарства. Шалфей, мать-и-мачеха, корень солодки должен остаться. Простывшему сделаю теплый отвар — слегка успокоит кашель и боль в горле. Для воспаленной раны… Даже и не знаю, если только приложить компресс с настоем шиповника.

Из проема кухни, располагающейся в виде пристройки отдельно от остальной избы, в сени выглянул муж и сунул мне в руки тазик с горячей водой.

***

Тяжелый, гнилостный запах инфекции я почувствовала сразу же. Раненный без сознания лежал на постели, накрытый легкой простыней. В центре комнаты, рядом с остывающей бадьей, грудой валялась разорванная грязная одежда и тряпки, использованные Виком для очистки раны. Второй мужчина сидел за массивным обеденным столом и раздраженно терзал кнопки мобильного телефона. Бесполезно, сюда сеть не дотягивает.

Я стиснула края таза с водой так, что побелели костяшки пальцев, и решительно направилась кровати.

Очень, очень плохо… Перелом обеих костей голени, причем острые концы большеберцовой вышли наружу, образовав рваную рану. Ее края опухли, нога в месте поражения приобрела нездоровый красновато-коричневый оттенок. Я тронула пальцем кожу и, как и опасалась, услышала легкое потрескивание. Гангрена. Нужно срочно везти в город. Еще немного — и даже ампутация ноги не поможет. Плюс, подсохшая ссадина голова. Как минимум сотрясение.

Я подвинула табуретку к краю постели и занялась пострадавшим. Много сделать не сумею, нет антибиотиков, инструментов. Он бы выжил и даже сохранил ногу, если бы я могла позволить себе риск хоть одного укуса.

— Виктор сказал, что ты врач.

Мужчина перестал мучить телефон, отключил его и встал рядом со мной, держась за спинку кровати.

— Да.

— Ты же просто девчонка, какой ты врач? Сашке нужен настоящий доктор! У вас же есть машина — отвезите нас в город, в больницу!

— Дорогу размыло.

— Ну и пусть, все равно нужно попробовать! Твой муж говорил, что лекарств у вас здесь нет, чем вы собираетесь его лечить? — он сорвался на крик и закашлялся.

Я прервалась, бросила влажные куски простыни в таз с водой и обернулась к мужчине.

— Ваша истерика сейчас тоже не поможет. Как вас зовут?

— Игорь Станиславович, — он запнулся, — просто Игорь.

Его веки опухли и покраснели от усталости, глаза слезились, лицо и руки покрывали комариные укусы. Он еле стоял на ногах… И безумно боялся за друга.

— Игорь, уже стемнело. Муж скоро съездит проверить дорогу. Не стоит вашего друга зря трясти по колдобинам. Если можно проехать, то с рассветом муж отвезет вас в город. До утра ваш друг не умрет, не бойтесь. Вы тоже устали, вымотались. Ложитесь-ка в соседней комнате, там диванчик стоит, и отдыхайте.

Игорь устало опустил плечи. Он не злился, просто ощущал себя сейчас виноватым, бесполезным, поэтому и сорвался на меня.

— Вы уж извините меня… Аня, кажется? — Я кивнула. — Вы извините меня, Аня. Просто все случившееся так дико, что в голове не укладывается. Вывез Сашку на природу, называется. А ведь он мою жену спас. Вытащил Настю почти с того света. А я вот — отблагодарил.

— Не волнуйтесь, все, что можно сделать, я сделаю.

Не все, конечно, но ему об этом знать не нужно.

Человек на кровати одуряющее пах болезнью. У меня путались мысли, железы мучительно ныли в ожидании работы. Всего один маленький глоток крови, один укус — и инфекция отступит, человек сохранит ногу, а меня не будет терзать эта невыносимая тяга к исцелению. И что потом? Пострадавший врач уж точно знал, что его рану не вылечить банальным промыванием и примочками. Начнутся вопросы, слухи. Как тогда, на скорой, когда люди, которых я привозила, на следущий же день шли на поправку. Или в реанимационном отделении, где я работала ночной санитаркой. Все доктора пытались устроить своих больных именно в те палаты, которые были закреплены за мной. Отшучивались суеверием, легкой рукой и совпадениями, не желая терять лицо, но настаивали именно на моем уходе за своими подопечными.

Я быстро закончила обработку раны, наложила повязку и, придержав голову, напоила мужчину. Потом заглянула в каморку, где хранились травы, выбрала несколько мешочков, подхватила с пола грязную одежду и пошла на кухню.

Муж уже разделал петуха и поставил мясо вариться. Сейчас он, сосредоточенно хмурясь, аккуратно снимал стружку с моркови. Я бросила одежду в таз с бельем, вымыла руки и занялась травами.

— Ну как?

— Плохо, гангрена, — достала небольшую кастрюльку, наполнила водой и поставила на огонь. От чересчур резкого движения часть воды выплеснулась через край.

— Продержишься часика два одна? Или, может, со мной поедешь?

— Продержусь. Подожду тебя во дворе.

Завязки на одном из холщевых мешочков никак не поддавались. Я нервно подергала за концы, затянув в итоге еще более плотный узел, чертыхнулась и разрезала проклятую бечевку ножом.

Вик внимательно посмотрел на меня, отложил овощи и похлопал по скамье, приглашая присесть. Я устало опустилась на полированное дерево и сгорбилась, обхватив себя руками.

— Ну что, птенец, совсем тебя прижало? — муж аккуратно убрал прилипшую к моей щеке прядку и поцеловал в висок.

Я закрыла глаза. Тяга была сильнее, чем когда либо, даже учитывая годы без Вика.

— Ничего, я потреплю. Ты езжай, не беспокойся.

***

Я стояла у окна кухни и наблюдала, как свет фар исчезает в темноте леса. Перед отъездом Вик в очередной раз укусил меня. Пока эффект не ослаб, нужно было быстро позаботиться о невольных гостях. Я закончила готовить бульон, процедила и поставила остужаться травяной отвар.

Игорь дремал, закутавшись в шерстяной плед. Пришлось его будить. Мужчина жадно проглотил свою порцию, пальцами выбрал со дна кусочки курицы и сразу осоловел от горячей еды. Пока он окончательно не заснул, я заставила его выпить немного отвара, оставив остальное в кружке возле его кровати.

После я накормила так и не очнувшегося врача, буквально по капле вливая в него наваристую жидкость.

Вот и все, как обычный человек я больше ничего не могу сделать. Стоит рискнуть — и закончишь жизнь на столе у вивисектора в какой-нибудь секретной лаборатории. Лет триста назад можно было получить осиновый кол в грудь или связку пылающих поленьев под ноги. Наука и культура развивается, но итог для нас один.

***

Мы с Виком часто шутливо спорили, почему же мы так отличаемся от остальных. Я утверждала, что нас вывели на основе человеческого материала древние, уже погибшие цивилизации как своего рода медицинское оборудование. История мне казалась правдоподобной, учитывая практически полное совпадение строения тела, постоянное стремление вылечить любого, кто болен хотя бы насморком, и, самое важное, сама способность проделать подобный фокус.

У Вика была другая версия. Он считал, что мы появился не на земле, а попали сюда из космоса или из параллельного мира, а уж потом волей-неволей предкам пришлось приспосабливаться к земным условиям. Подкреплялась эта гипотеза кучей доводов: семидесятичасовой суточный ритм, трудности деторождения и неспособность организма самостоятельно выработать все необходимые для жизни элементы.

Были у нас и другие идеи: спонтанная мутация, параллельное развитие, даже колдовство, но суть оставалась той же. От людей мы отличались.

Платоновская легенда о двух ищущих друг друга половинках написана как будто о нас. Эволюция чужого мира или задумка древних биоинженеров, но нормально жить мой вид мог лишь в семейной паре, время от времени обмениваясь биологически активными веществами. Пара составляла единый организм, каждый партнер идеально дополнял другого.

Физически взрослеем мы к годам тридцати — тридцати пяти под постоянной опекой родителей, которые обеспечивают своего ребенка нужными гормонами, ферментами и витаминами до тех пор, пока он не сможет делать это сам. Далее, по мнению Вика, в родном мире мы находили подходящего парня или девушку и жили долго и счастливо. Но на земле нас всегда было слишком мало, поэтому пришлось притираться к людям. Помощь человеку — односторонний обмен, но он подталкивает наше тело, заставляя железы работать и на собственный организм. Причем, чем сложнее болезнь, тем дольше мы можем продержаться самостоятельно. В итоге, с точки зрения мужа, и возникла чувствительность к болезням и травмам, «инстинкт спасения», как он это называл. Мое мнение — так и было задумано нашими древними создателями.

После нашей с Виком встречи можно было перестать «подхлестывать» обмен веществ укусами. Но с инстинктом ничего не поделаешь, тяга то и дело гнала нас на ночную охоту. Не часто, конечно, три-четыре раза в год.

***

Сидя на ступеньках крыльца, я терпеливо дожидалась мужа. Ощущала, как пару раз ненадолго приходил с себя Александр, слышала надсадный кашель Игоря, но в дом не заглядывала.

Вик вернулся за пару часов до рассвета. Оставил заляпанный жидкой грязью уазик возле ворот и присел рядом со мной.

— Ничего без меня не натворила? Не перелечила всю живность в округе? — шутливо затребовал ответа муж.

Я поддержала игру.

— За время вашего отсутствия несанкционированных укусов не производилось! — Я улыбнулась. Как же хорошо, что он рядом.

Пристроив мою голову у себя на плече, Вик перешел на серьезный тон.

— Дорога еще вязкая, есть пара сложных мест, но, я думаю, проедем. Если что, с Игорем вдвоем машину вытолкнем. Так что можно прямо сейчас парней поднимать.

— Лучше подождем рассвета, с восходом и повезешь. А пока давай тут посидим.

Я засунула руку Вику под рубашку, что бы ощутить родное тепло его тела. Немного помолчали.

— А тебе их совсем-совсем не жалко, — тихо спросила я мужа.

Вик вздохнул.

— Конечно, жалко. Может, в другое время я бы разрешил тебе укусить Сашу. Но ты и сама знаешь — всем не помочь. А нам нужно думать не только о себе.

Он был прав. Мои желания сейчас не имели значения.

Нашим семьям очень сложно завести ребенка. Полностью половозрелыми мы становимся только после долгой притирки друг к другу. Для нормальной беременности нужны гормоны обоих родителей, поэтому будущий счастливый отец на протяжении всех пяти лет должен быть рядом с не менее счастливой матерью. Мало этого, у беременной женщины резко увеличивается чувствительность к больным людям. Чтобы жена не рвалась укусить каждого кашлянувшего под окном, мужу приходится или запирать её и постоянно следить, или увозить подальше от соблазна в какую-нибудь глушь.

Вот Вик и привез меня на хутор, собираясь пять лет заботиться обо мне, старательно ограждая от опасностей большого мира.

Я прижалась к мужу и легонько дернула его за мочку уха.

— Тяжело тебе со мной? Признавайся.

Вик бережно положил руку на мой только начинающий округляться животик.

— Все было бы гораздо проще… — знакомо-мечтательно начал он.

— Если бы меня тянуло только на соленые огурцы, — закончила я и накрыла его теплые пальцы своей ладонью.