Имплантация

Загудела обшивка внешнего кольца, тонко звякнули причальные механизмы, и рейсовый лайнер «Земля — Марс» прилип к боку титанического бублика станции «Олимп». Сотни молодых людей, утомлённых двухнедельной дорогой, заполнили причальную площадь.

Вахта, новая смена. Их уже встречали. Бригадиры и сопровождающие сновали повсюду, выкрикивая имена и собирая новичков. Старожилы раскланивались со станционными знакомцами, солидно занимали места в пассажирских карах.

Последними причал покинули девушки — гидропонщицы. До общежития пищевого комбината было рукой подать, и они всегда добирались пешком.

Шли не торопясь.

Марс в иллюминаторе жилого пенала лайнера и Марс в панорамном окне «Олимпа» — две разные планеты, поэтому новенькие обязательно задерживались у прозрачной стены тоннеля, тянулись, выглядывали из-за спин подруг. Исполинский туманно-рыжий шар потрясал воображение! Скоро они привыкнут, научатся смотреть мимо планеты, не замечать её, но сейчас девушки жадно разглядывали пыльное лицо бывшего бога.

У дальнего конца посадочного пандуса стоял Георгий Климанов, для всех просто Жора, и столь же жадно глазел на вновь прибывших. Это были его любимое место и любимое время. Где ещё увидишь так много девушек сразу, и где ещё они так мало замечают наблюдателей, как не здесь, у обзорной стены?

Ах, земные девушки! Не успевшие переодеться в рабочую униформу, они ещё там: на жарких приморских бульварах, когда прохладный ветерок раздувает их невесомые прозрачные сарафаны; в учебных аудиториях, затянутые в модные радужные трико; на пляжах и в спортивных залах; просто идущие навстречу, высвеченные ласковым солнцем.

Как хотелось Жоре подойти к той или к той, познакомиться, постоять рядом, увидеть интерес в их глазах! Может быть, коснуться ненароком руки, а там…

Рядом кто-то завозился и втянул воздух. Кто-то… Как бы не так! Жора с досадой сложил и убрал в карман очки-бинокль.

— Папа, не вздыхай! Что ты ходишь за мной?

— Мой сын — бездельник и лоботряс.

Афанасий Климанов, лысеющий мужчина лет пятидесяти, хмуро изучал носы своих дорогих туфель.

— Я честно зарабатываю эрги! Леонид Валентинович…

— Ведьминцев — растратчик и шарлатан! — рявкнул старший Климанов. — Мне очень интересно, кто ему доверил лабораторию.

Жора с тоской проводил глазами девушек, которые налюбовались на планету и проходили мимо, настороженно оглядываясь на ссорящихся аборигенов.

— Не смей! — вскинулся он, разворачиваясь. — Он гений!

— Тех средств, — наступал отец, — хватило бы на новый стапель! Нам нужны грузовики! Пояс практически не изучен, а энергия утекает в пустоту, на дурные прожекты. А ты, ты… — он задохнулся, — двадцать пять лет, у тебя нет даже подружки!!

— Не лезь в мою жизнь! И вообще. Всё у меня есть! — Жора покраснел, от этого его русые волосы показались отцу совсем блёклыми.

— Жорик, — сбавил тон Афанасий Васильевич, — помнишь, я предлагал тебе операцию? Подумай? Так будет лучше. Мой опыт…

— Отстань, старый пень! — Георгий всхлипнул, развернулся и пошёл, почти побежал прочь. Споткнулся, взмахнул руками, удержался на ногах. Скрылся за поворотом.

Афанасий Васильевич долго смотрел в пустой коридор.

«Почему я всегда срываюсь? — ругал он себя. — Никогда не могу найти правильных слов, выбрать верный тон? Нашёл, чем укорить. Парню и так кисло. Конечно, он обиделся. В самом деле, пень. Дурак старый».

Георгий Климанов не был ни мстительным, ни злопамятным. Уже через полчаса он простил отца, и ругал за ссору больше себя, чем Афанасия Васильевича. Отец был прав. Не во всём, понятно. Но подружки Жора так и не завёл, к великой своей досаде. Зато Жора умел плюнуть и забыть, хотя бы временно, это обстоятельство. Так он и сделал в очередной раз, и появился во владениях Ведьминцева в обычном лёгком настроении.

— О-о-о! Пытуемый пришёл! — сделал ему ручкой Леонид Валентинович, моложавый чернявый толстячок, почётный доктор нескольких университетов, автор монографий, понятных, кроме него, ещё десятку человек в мире, балагур, продувная бестия, пройдоха и стрекулист. Шаман и шарлатан. Гений.

— Ты задержался, Жорик, — Ведьминцев уже освобождал акцепт-кресло, сбрасывал на пол плёнки распечаток, стучал в разъёмах управляющей панели коклюшками штекеров. — Барышень встречал?

Всем про всё известно. На лице у него написано? Жора не знал, но злиться на Ведьминцева совсем не хотелось. Он смущенно улыбнулся и сквозь баррикады преобразователей и паутину шлейфов добрался до кресла.

Тягучий, невыносимо сладкий релаксант дразнил язык толикой мятной горечи. Чувствуя, как тяжелеют плечи, Жора отставил бокал на столик рядом с креслом и откинулся назад. Легионы мурашек побежали по коже, мягко обхватила локоть питающая манжета.

— Двенадцать, одиннадцать, — начал проговаривать Жора. Леонид Валентинович осторожно закрепил на его голове шипастый непрозрачный шлем.

— Три, два, — губы онемели.

«Сзади я похож на дикобраза» — всплыла смешная картинка.

— Ноль…

— Акцептор готов, старт! — прогремел отовсюду голос Ведьминцева, и слепая темнота перед глазами Георгия разлетелась на тысячу осколков.

Пятимерие — странная штука. Законы его слишком сложны, а логика безумна, и бесхитростные компьютеры пасуют. Пятимерие — это даже не реальность, это нелинейная проекция мира на человеческое подсознание.

Жора стоял в тесной норе с колючими земляными стенами, поросшими неопрятной бородой отростков и корней. Внутреннее пространство пульсировало, ежесекундно расширялось и опадало. Кое-где сквозь бурую поросль проглядывали устья ходов — кротовин. Жора точно знал, что с той стороны самой левой дыры — Марс. Он сам пробил этот ход в один из первых сеансов. Растратив квартальный лимит энергии, Ведьминцев через него смог забросить на поверхность планеты крошечную свинцовую горошину.

Это был их главный довод.

Довод, которым не стоило козырять. Слишком узким оказался лаз, чересчур низкой — точность представления и невероятно высоким — потенциальный барьер. Сегодня, как и весь последний месяц, Жора упорно расширял, растягивал тугую, упрямую кишку. Стенки её дышали и опалесцировали, и каждая пядь их была соткана из пустоты — тысяч и миллионов не пробитых, не найденных ещё трещин, щелей и проколов. Где-то среди них был путь к толстяку Юпитеру, к Земле, к Полярной звезде, к центру галактики Млечный путь… или в соседнюю комнату. Каждую щель требовалось занести в каталог, проявить и расширить. Или забыть навсегда, ведь не всякую дорогу стоит начинать.

Тело работало само, трамбуя неуступчивую пустоту. Тело… Ничего этого не было. Всё вокруг — иллюзия, попытка сознания найти внятные аналогии. На самом деле он сидит в акцепт-кресле, в расслабленном полусне, и грезит, пока сопряжённый с компьютером мозг обсчитывает головоломные модели Ведьминцева.

Вот трещинка перед глазами: частное решение одного из уравнений. Всего лишь. Но интуиция акцептора, равный партнёр машины, подала сигнал — присмотрись! Резкий удар кулака — и в стене хода появился узкий отнорок. Одновременно в памяти компьютера возникла новая запись: пять чисел, пять прикидочных координат возможных ворот. Куда — пока неизвестно. Когда придёт время, он уточнит их.

Время! Мир раскололся и потух. Шлем потянули с головы, и Георгий зажмурился от скупого лабораторного света.

— Молодец, Жора! — Леонид Валентинович чуть не облизывался от удовольствия.

— Сколько? — спросил Георгий.

— Два!

Два дополнительных знака по каждой координате. Хватит, чтобы переместить килограмм.

— Отдыхай неделю! — сказал Ведьминцев, протягивая запотевший стакан. — Считать нам — не пересчитать!

— Леонид Валентинович, — цедя ледяную воду, спросил Жора, — я могу прийти просто так?

— Конечно! Но зачем? — Ведьминцев скорчил смешную рожу и стал похож на обиженного чёрта. — Машины гудят, я сижу и молчу. Даже лаборантов не будет, всех отправлю. Зачем приходить?

— Посмотреть? Поговорить? — предположил Жора.

— Приходи! Смотри! Разговаривай! — разрешил Ведьминцев. — Но лучше не надо. Думать буду.

Идти домой не хотелось. Разглядывать Марс сквозь обзорную стену — тем более. Отец привёз Георгия на станцию в десять лет, сразу после разрыва с матерью, и виды пыльных бурь и ржавых песков парню давно надоели. Поэтому Жора перевёл часть отпускных денег в наличные и спустился уровнем ниже, в центр развлечений.

Наплававшись в кольцевом бассейне до дрожи в руках, он купил у стойки большой бокал тоника и вернулся к шезлонгу. И замер. Сердце зачастило и оборвалось, пульс застучал в ушах.

Соседнее место уже не пустовало.

Сначала Жора заметил только грудь в капельках воды и маленькие розовые сосочки в полукружиях альвеол. Прошло несколько секунд, прежде чем он заставил себя оторваться от созерцания и поднять глаза. Девушка смотрела на него сквозь огромные солнцезащитные очки и чуть заметно улыбалась. В чёрном пластике отразилась его испуганная физиономия.

— Извини… те, — справился он с голосом, и сел, подтянув колени в груди.

«Ой, как неудобно», — страдал Жора, стараясь не коситься в сторону незнакомки. Это оказалось бесполезно: она полностью отразилась в зеркальном боку дизайнерской кадки с пальмой. Девушка не обращала внимания на его муки. Она блаженно растянулась в шезлонге, закинула руки за голову, отчего её грудь приподнялась ещё выше. Жора уткнулся носом в бокал, но точёные ноги, плоский живот и тонкая полоска плавок перед глазами были неистребимы. В довершение девушка помахала ему рукой:

— Меня зовут Майя, — сказала она, — а вас?

— Жора, — ответил он. Зубы стучали о стекло бокала.

— Здесь так скучно, Жорик, — мурлыкнула девушка и тряхнула головой.

Золотые пряди рассыпались по плечам. До Георгия донёсся сладкий запах духов. Это был знакомый аромат, совсем недавно он уже слышал его, не прошло и пары часов. Где он мог его слышать, мелькнула мысль. Неважно!

— Да, здесь скучно, — ответил он.

— Вы угостите даму, Жорж? — девушка улыбнулась и встала, качнув грудью. Это не вопрос, понял Жора, это приглашение.

— Конечно!

— Тут рядом есть отличное местечко, — Майя подхватила с песка платье. — Пойдёмте, Жорж!

— Да, Майя!

Девушка стояла и смотрела, как он одевается, путаясь в брючинах и рукавах. Потом повернулась и пошла, а Жора поплёлся следом. Платье было лёгкое и прозрачное, и ничего не скрывало.

Они пили коктейль в полумраке кафе. Жора не помнил этого заведения, но здесь было очень уютно, играла негромкая музыка, и им никто не мешал в укромном углу, среди лиан и орхидей. От аромата цветов у Жоры закружилась голова; лицо Майи плавало перед ним в тумане; потом она сказала кому-то в сторону:

— Готово, Саймон.

— Что? — захотел спросить Жора, и почувствовал, как чьи-то руки в кармане брюк, там, где лежала кредитка.

Он рванулся, оборачиваясь, и успел заметить незнакомого мужчину за спиной. Тот сделал короткое движение, и Жора потерял сознание.

— Вы правильно сделали, что не стали тянуть, — представитель банка лучился оптимизмом, — потери невелики, надеюсь, мы сумеем отследить транзакции.

— Конечно, я позвонил сразу, — любезно отвечал Афанасий Васильевич, подталкивая клерка к дверям. — Держите меня в курсе.

— Как только будет определённость...

Жоре было муторно. Его обманули, как мальчишку! Поманили телка полным выменем. Противно болела голова.

— Духи с феромонами, — сказал отец, когда они остались в палате одни. — Не слишком переживай, устоять было трудно.

— Этот запах! — Жора сморщился и потрогал затылок. — Почему я его помню?

— Они следили за тобой. Женщина была возле терминала, когда ты снимал деньги с карточки.

— Я дурак?

— Ну-у… — протянул Климанов, — не дурак, но опыта не хватило. Ладно. Отдыхай. Я приду завтра в обед.

Афанасий Васильевич хотел поцеловать сына в лоб, но передумал, и просто пожал ему руку.

— Папа! — слова сына догнали Афанасия Васильевича в дверях. — Я свалял дурака, прости меня!

— Ладно, глупости!

— Папа, — тихо сказал Жора. — Я согласен на имплантацию. Согласен.

На табличке значилось: «Чумацкий и Кох».

Врач-гипнолог Чумацкий был профессионально убедителен.

— Это как таблица умножения, — взгляд сквозь очки в золотой оправе внушал уверенность. Врачу в таких очках легче верить. — Мы знаем, что шестью семь — сорок два. Можно сложить шесть семёрок, но зачем? Есть единственно верный результат. Так же и тут. Опыт — умение поступать правильно и просто!

— Вдруг это буду не я? — засомневался Жора.

— Глупости, молодой человек! Вы ничего не потеряете, слышите? Ничего. Только получите! Вам повезло, молодой человек, — Чумацкий на мгновение замолчал. — Вам очень повезло. Я купил опыт профессора Коха за большие деньги. Афанасий Васильевич делает вам подарок. Опыт успешного администратора, глупо отказываться!

— Не стоит тянуть, Георгий! — сказал Климанов-старший. — Ты сам решил.

Релаксант был не такой сладкий, со слабым лимонным привкусом. В остальном Жора не заметил разницы, разве что шлем был прозрачный и походил на ежа. Отец сидел напряжённо, твёрдо сжав губы. «Ему в новинку!» — понял Жора и успокоился. Он почувствовал себя странно. Как будто вспомнил что-то стыдное, и заныла совесть. Горечь непринятого решения сменилась разочарованием. За страхом следовала печаль, за печалью — ощущение потери. Не живые эмоции. Отголоски, отражения в мутном зеркале.

Отец в соседнем кресле хмурился, играл желваками, сжимал кулаки. Жоре стало жалко отца. Климанов-старший заново проживал то, что доходило до Жоры слабым эхом. Все ошибки, все глупости, все поражения. Всё, составляющее суть пройденного.

Потом они долго сидели в сквере рядом с клиникой, в зарослях роз. Отец выглядел совсем стариком. Сидел, погружённый в воспоминания, и белые капли купленного Жорой мороженого пятнали траву под ногами. Афанасий Васильевич так и не съел ни кусочка.

Семь — десять дней потерпеть, вспомнил Жора слова врача. Одному нужно забыть, другому вжиться и принять.

«Олимп» плыл над чёрно-бурой громадой планеты. Уползали назад редкие светляки рудников, и возвращалась ледяная пустота. Но кромка диска уже вспыхнула золотом. Рассвет! Минута, и засияло Солнце. Сработал фильтр стены, притушив ярость светила. Золотая полоса внизу ширилась, тускнела, уходя в охру и рыжину. Грейпфрутовой коркой светились сквозь пыль бесконечные поля барханов.

Пересмотрев за последние дни все древние стереофильмы из отцовского собрания, Жора пришёл к обзорной стене. Просто так, в неурочный час, побыть в одиночестве.

— Как красиво!

Жора обернулся.

Девушка! Невысокая, в форменном комбинезоне пищевиков. Серые глаза смотрели из-под каштановой чёлки. Глаза улыбались! Девушка была серьёзна, но в глазах жила смешинка!

Что делать?!

Жора не успел испугаться.

— Девушка! Вы не знаете, как сыграли вчера «Чеховские медведи?» — внезапно заговорил он. — Позвольте представиться, меня зовут Георгий. Вы наверняка спортсменка, художественная гимнастка. Почему я раньше вас не видел? Вы тоже любите смотреть на рассвет? Это не вы взяли золото на прошлых Всемирных играх?

«Что я несу?!» — обречённо подумал он, замечая, как округляются серые глаза.

— Ой, — сказала девушка, — меня Даша зовут. Я здесь недавно.

— Даша! — с чувством произнёс Жора. — Позвольте, я покажу вам станцию?

В этот раз Жоре в лаборатории показалось неуютно. Бросилась в глаза пыль на силовых шкафах, разозлила путаница проводов. «Какой я ему Жорик? Георгий Афанасьевич!» — шутливое обращение Ведьминцева обидело.

— Найди мне Юпитер, — напутствовал его Леонид Валентинович.

Жора молча кивнул.

Пятимерье преобразилось. Просторный зал шершавился каменными сводами. Ходы-лазейки обратились аккуратными коридорчиками; каждый был помечен указателем. Георгий Афанасьевич обратил внимание на марсианскую дорогу, и коридор послушно расширился. Побежали цифры на табличке. Тонны достаточно, понял Георгий Афанасьевич; ему ещё долго работать здесь, куда спешить? За давешним отнорком, конечно, прятался Юпитер. Георгий Афанасьевич добавил пару цифр точности. Пусть Ведьминцев порадуется. И пусть удвоит оклад. Не забыть напомнить.

Ему показалось, или стены на глазах наливались монолитом? Зарастали дальние пути, пропадали ненайденные дороги. Что случилось с его молодым задором и необузданным воображением? Планомерность и твёрдые схемы — его судьба отныне?

Жоре стало страшно. Он разучился видеть новое.

Мир остался прежним, он просто перестал слышать его дыхание. Он заткнул уши неверием и напялил шоры здравомыслия. Спасибо за подарок, папа!

Вдруг Даше станет с ним скучно? Как скоро Ведьминцев поймёт его слепоту?

Опыт пятимерья принадлежит мне, решил Жора. Я помню, как это было.

Собрав себя в таран, Жора ударил. Потом ещё и ещё.

За своё надо биться.

Иначе никак.