И даже тут он видел космос

Земля светилась мерцающими желтоватыми огнями городов и была голубой лишь с самого края, где солнце еще не успело перевалиться за бугор выпуклой планетной сферы. Она была похожа на ночник в детской комнате Николая Беннера, бывшего капитана и единственного главного пилота исследовательского корабля «Юнити», обломки которого не найти теперь по всей галактике.

Впрочем, ему грех было жаловаться на свое заключение. Мало кто мог похвастаться отсидкой срока в орбитальной тюрьме. Да, из нее не было выхода. Не было ни малейшего шанса на побег, одна мысль о котором ассоциировалась бы с самоубийством. Но зато какие красивые виды открывались из иллюминатора камеры! Млечный путь стелился белой россыпью от голубых и темно синих до красновато-фиолетовых кристаллов. Они группировались в созвездия, космические облака, туманности, наполненные холодным и безжалостным величием.

Сам министр космических сил придумал такое жестокое наказание для своих адмиралов не лишенное, впрочем, чувства юмора. Таким образом космические преступники могли любоваться одним глазом на вожделенную ими черную пустыню, а другим на родной дом, прекрасно осознавая, что ни в ту, ни в другую обитель им не суждено попасть никогда более.

— Николай! — Из стены вспыхнула голограмма в образе сердитого Бородатого лица со сдвинутыми клином бровями и сверлящим взглядом. Лазерная проекция ограничивалась лишь овалом лица. В трехмерное изображение, висящее в воздухе не попало массивное тело маршала, его объемный живот, мундир со всеми прилагающимися звездами и орденами.

— Николай, проснись и изволь смотреть, когда к тебе обращается высшее командование. — Бывший капитан, а теперь уже заключенный вяло повернул затекшую шею в сторону синего огонька. За пределами проекции маршал расстегнул воротник.

— Президент прямо-таки заставляет меня дать тебе последнюю попытку изъясниться. Но перед тем как ты снова начнешь нагло врать, я хочу, чтобы ты перед лицом всей комиссии поклялся на межзвездном кодексе. Кстати говоря, мне донесли, что теперь ты не признаешь больше себя атеистом. — Широкое и немного приплюснутое из-за голограммы лицо маршала Корелла издало издевательские смешки, звучавшие словно кваканье древесной лягушки. Лишь через минуту они утихли.

— Так, если ты теперь не атеист, то значит межзвездный кодекс не является для тебя высшим клятвенным документом. А что тогда является? Библия, Коран, Тора? Какую религию ты предпочел себе после твоего так называемого «просветления»? — Хихиканья утихли, но все еще раздавались где-то на заднем фоне. Маршал явно не один сидел в своем кабинете. Николай также почувствовал присутствие многих лиц и многочисленные взгляды, направленные в его сторону. Только поэтому он отвечал максимально сдержанно, сохраняя достоинство военного человека.

— Религия — это лишь балахон под которым скрыто стремление человека познать нечто более глубокое. Думать за рамками своего сознания, жизни и смерти.

— О черт, ты уже и говоришь, как эти самые проповедники, которых человечество с таким трудом изжило с нашей планеты столетия назад. В общем, мы тебя поняли. Теперь выкладывай как все было. Комиссии интересно, что заставило нашего капитана уничтожить целый флагманский крейсер.

— Почитайте хроники. Там все написано предельно ясно. — Равнодушно пробубнил Николай.

— Ты же знаешь, я ненавижу хроники. Здесь все ненавидят хроники, так что придется тебе, капитан Беннер, уделить нам драгоценных пол часа твоего времени.

Николай поднялся с бетонного пола. Его кости захрустели словно в кой-то веки мышцы привели их в движение. Ясное лицо капитана, пораженное коростой грусти и тоски в мгновенье ока преобразилось, наполнилось соками жизни, далекими странствиями, новыми не открытыми космическими просторами.

В ходе долгой космической экспедиции корабль «Юнити» открыл массу новых планет, звездных систем, космических явлений, которые только еще предстояло изучать в университетах Земли по прилету. Экипаж «Юнити» вернулся в родную обитель 18 июня 2377 года.

В длинном отчете капитана Николая Беннера на Землю сообщается, что весь пятилетний полет его корабля прошел удачно, если не считать одно чудовищно трагичное происшествие.

ДЕТАЛИ ПРОИСШЕСТВИЯ: недалеко от Системы альфа Медея корабль попал в метеоритный поток в результате которого произошла поломка навигационных систем. Приборы вышли из строя, и для выяснения причин поломки был вызван молодой техник Леонид Трой. Не найдя какой-либо поломки внутри корабля, он надел скафандр и вышел в открытый космос с целью проверки наружных модулей. Однако, повреждений не было обнаружено на поверхности корабля. Но сразу же после отчета по рации связь с Леонидом пропала.

Трой был обнаружен без сознания командой спасателей. Также ими была обнаружена неизвестная субстанция, прилипшая к скафандру Леонида. Субстанция напоминала белое желе, преломлявшее свет, точнее вбиравшее его в себя. Астрофизиком Кимом Стенли сразу же было высказано предположение, что это — та самая легендарная темная материя, существование которой физики-теоретики пророчили еще в далеком 21 веке.

В целях безопасности вся «темная материя», летавшая вокруг корабля была собрана гравитационным «пылесосом» и помещена в специальную капсулу лабораторного отсека.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ МЕД. ПЕРСОНАЛА: 10 октября 2375 года в 23:30 по Гринвичу земного времени техник корабля «Юнити» Леонид Трой впал в кому после соприкосновения с иноземной субстанцией.

Экипаж корабля приземлился посреди Атлантического океана в 14:52. Из корабля были забраны на Землю все образцы грунта, металлов, веществ и газов кроме той самой черной материи. Вещество оказалось крайне нестабильно и вступало в бурную реакцию с любыми твердыми телами, жидкостями и даже газами. Так что было решено держать её внутри корабля, вращающегося по орбите Земли, чтобы избежать негативного действия земной гравитации на материю.

Любые методы выведения Леонида Троя из комы известные современной медицине и эффективные в 90% случаев оказались бесполезны. Волновая активность его мозга падала с каждым днем.

19 августа 2377 года Леонида, подключенного к аппарату жизнеобеспечения перевезли в родительский дом в далеком уединенном поселке Зеленый острог. Там о Трое заботились супруга и мать.

ТРОЙ:

Это был невероятно долгий и тяжелый путь домой. Путь затянувшийся на 5 лет и охвативший непостижимые когда-то прежде расстояния. Хотя, признаться честно, он слишком затянулся даже для меня, бывалого любителя всяческих приключений. Все это путешествие теперь стало похоже на граммофонную пластинку, играющую равномерно бодрую неизвестную тебе до этого момента мелодию. Стены уютной комнатки вибрируют от звонкой барабанной дроби поверх саксофона, оригинальные пассажи фортепьяно не дают мотивам быстро приесться к ушам. Ты сидишь в самом удобном своем кресле и слегка постукиваешь в такт. Однако, через какое-то время мелодия все же приедается, и вот тогда все эти одинаковые звуки начинают раздражать. Проходит минута, две, три и, наконец-то, по завершающим аккордам ты угадываешь концовку, и где-то в маленькой коморке, отгороженной от твоей комнаты стеклом, неизвестный тебе ди-джей сейчас сменит пластинку. Вот ты слышишь, как он придавливает пальцем черный виниловый диск, чтобы задать эффект замедления перед сменой мелодии, но самой смены не происходит. Пластинка заедает, и этот замедленный в несколько раз мотив, искаженный уродливыми басовитыми отзвуками играет снова и снова до бесконечности.

В общем, сейчас я сижу в этой комнатке со стилизованными под 70-е полосатыми желтыми обоями из низкокачественной бумаги, слушая до головной боли приевшийся сверлящий мотив, и знаете, что еще у меня звучит в голове? Одна фраза, одна из тех обидных фраз, однажды услышанных о себе, что люди хранят в голове и используют в дальнейшем дабы подстегивать свое эго. Для кого-то эти самые фразы являются моральным кнутом самобичевания, кому-то помогают побороть свои слабости, но со мной все было немного не так.

"Ты никогда ничего не добьешься", "ты всегда будешь жирным", "ты так и останешься никому не нужен" — одна из этих фраз.

Вообще, меня довольно сложно задеть, особенно каким-то дурацким обзывательствам уровня средней школы. Если бы подобные слова произнес один из многих моих тупоголовых начальников, то этот вербальный плевок бы вряд ли вообще оказал на меня какое-либо воздействие. Я всегда с гордостью считал себя одним из тех людей у которых был высокий порог сопротивления ко всякого рода чепухе. Это, как выяснилось в дальнейшем, и было моей главной слабостью.

"Ты всегда будешь заперт в своей долбанной раковине" — говорила мне Вероника, а в гневе она, черт возьми, умела подбирать слова. Она говорила тогда, что это наиболее точное определение всей моей скользкой сущности. Удивительно, что тебя могут десять раз обозвать ублюдком, сукиным сыном, куском дерьма, а ты был просто тем самым гусем, которому, как в поговорке вода ругательств, льющаяся из чужих грязных ртов не была страшна. Но тут какой-то набор слов, даже не ругательных, какой-то пустяк садится в самую душу.

Я помню в тот вечер Вероника много пила и не успокаивалась: «Ты можешь кому угодно что угодно доказывать своими полетами, экспедициями и прочей безумной хренью. Даже если ты спрыгнешь с Ниагары вниз головой, все равно ты останешься в этой долбанной раковине.» Вероника считала, что я заперт для настоящих чувств в каком-то по ее мнению пуленепробиваемом панцире. Она говорила, что я живу поверхностно без сопереживания к окружающим вещам, что бы это, к черту, ни значило. Мы сидели на пороге родительского дома в дачном поселке «Зеленый острог» в 15 километрах от Шахт. Вероника тушила остатки догорающего табака в мокрую от дождя пепельницу. Я оперся о мокрые деревянные перила, пытался спокойно и аргументировано доказать ей обратное, но разве это вообще возможно в таких ситуациях? Я сказал Веронике, что она мастерски умеет выставлять даже лучшие качества человека в невыгодном свете. Я не умел просто соглашаться и молчать. Надеюсь, хоть теперь она насладиться моей тишиной, ведь я действительно сейчас заперт в долбанной раковине. Июльским вечером 2368 года ветер последний раз колыхал висящие под дверным косяком погремушки на тонкой веревке, служившие дверным звонком, под бряцанье которого мы любили сидеть и провожать солнце.

Я заперт. Я уже в миллиардах километров от Вероники и ее сладко цветочного запаха одеколона, но я все равно слышу ту ее фразу. В своих снах я прикладываю морскую раковину к уху и слушаю шумящее глубоко внутри дыхание моря. Оно зовет меня к себе: холодное, свежее, убаюкивающее. Эта мелодия словно зов сирен, играющих на арфе, лилась из глубины чего-то поистине величественного. И вот я покоюсь в ней. В своей раковине. Вернулся в нее навсегда, на веки вечные, до скончания времен.

Через мгновенье я в космосе. Я гуляю по архипелагу из метеоритов в безвоздушном пространстве среди бледных мерцающих огоньков. Страх, тоска и чувство одиночества существуют в другой вселенной, абсолютно изолированной от меня. Я — комета с необузданной волей к свободе и красивым синим шлейфом, несущимся позади меня. Где-то вдали пролетают разноцветные валуны планет, раскаленных или блекло холодных, окруженных поясами из обломков или сами крутящиеся в хороводе вокруг гигантских звезд. Синевато-зеленые переливы и убаюкивающие мерцания дальних огней окружают меня все время: не важно являюсь ли я в этот момент стремглав несущейся кометой или же просто гуляю по испещренным телам астероидов. Вселенная прекрасна.

Правда, все это мое путешествие среди обломков мертвых планет и света таких же неживых звезд длится недолго. Все чаще мое тело оказывается в маленькой комнатушке с этой медленно прорезающей сквозную дыру в голове на месте ушных отверстий, мелодией, и моментами граммофон хрипит какими-то потусторонними голосами, идущими словно из сломанной рации. Барабаны звучат тяжелыми басами, саксофон кажется уже тромбоном, а пианинные партии растянуты и ниже положенного на несколько октав.

«Трооой» — Раздался хриплый голос между ударами барабанной кувалды. Это было первое отчетливое слово, услышанное мной за все время, как будто кто-то призывал меня из другого мира. Эти призывы звучали несколько раз подряд, последний простонал особо отчаянно уже через час, и после осталась лишь одна мелодия.

Ты ни о чем не думаешь, когда ты в космосе, а если и думаешь, то все кажется тебе невероятной глупостью, абсолютно мелочной вещью не достойной даже нано частицы внимания. Поощрительным является лишь восхищение великим космическим замыслом. Если бы я не был атеистом, то сказал бы, что в эти минуты восхищения находился ближе всего к Богу, и понимал его как никто другой. Единственное, что было не совсем понятно: для чего нужна та дурацкая комната, угнетающая меня сильней всего? Разве нельзя постоянно жить в космосе и плавать в океанах бесконечно прекрасного переливающегося разными цветами раскаленного газа? Зачем Бог хочет, чтобы я страдал?

Эти вопросы все чаще тревожили меня и не давали наслаждаться в полной мере величием вселенского замысла. Чуть позже к этим вопросам прибавился еще один, появившийся после тех радиосообщений: Может я и действительно был кому-то сейчас нужен, но кому?

«Нет, этого не может быть. В этом нет логики.» — констатировал разум. Но готов поклясться чуть позже по тому же сломанному радио-граммофону, мне казалось, что я слышал чьи то тихие всхлипы. А однажды, купаясь в расплавленных атомах гелия в оранжево-красном свечении одного из миллиардов солнц, в одной из множества хаотических вспышек мне показались белые перила родного дома. В какой-то момент среди бурлящей до горизонта лавы появлялся остров, на котором стоял одноэтажный дом с двумя сосенками и небольшой верандой.

Пузырь лопается, высвобождая очередную порцию раскаленных брызг. Океан на самом деле не красный и даже не желтый, он переливается от темно-синего до ярко белого и темно-багрового. Эти моментами резкие вспышки и создают иллюзии в моей голове. Вот он: взрыв сзади меня. Очередной пузырь лопается, и мне кажется, что это Вероника гладит меня по затылку. На самом деле по нему стекают капли остывающей лавы.

Но мне не больно. Никогда. В космосе нет боли, там нет даже звука. Однако я слышу эхо в глубине своей раковины, и вот сейчас кроме него чей-то тихий шепот из сломанного граммофона настолько отчетливый, что мое сердце начинает вибрировать в груди.

«А ты знал, что пустые раковины, выброшенные на берег — это дома мертвых морских существ? В их извилистых недрах отголосками звучит сама смерть. Зачем ты ее так пристально слушаешь?»

Капитан:

— А дальше все было банально, как в голливудских фильмах. — Николай курил оперевшись о стену. Только ему и начальнику тюрьмы разрешалось таким постыдным образом уничтожать драгоценный кислород. — На Землю летел астероид. Почему его проглядели наши астрономы — другой вопрос, слишком долгий для разъяснений. Кто-то ссылается на вспышку суперновы в том секторе, загородившую своим светом приближение объекта. Кто-то на то что темная материя, находящаяся в космическом корабле, создавала сбои в работе орбитального телескопа. Факт остается фактом. Астероид летел, и он был настолько большим, что к тому моменту как была запущена программа ядерный щит, оказалось уже поздно что-либо сделать. Вычисления показали, что со всеми ядерными силами, имеющимися у землян в наличии, мы вряд ли сдвинем астероид и даже если разобьем его, то осколки поразят землю с сокрушительной силой. Космическая ассоциация сохраняла молчание слишком долго. Формулировали, наверное, пресс-релиз о конце света. — Николай пустил смешок. — Какой-то астроном любитель обнаружил астероид в свой телескоп, опубликовал снимки в прессе, и весь мир взорвался.

Паника охватила планету. Хаос бушевал во всем мире. И лишь в немногих уголках планеты, где жили люди, царила тишина. Одним из таких мест стал дом Леонида и его семьи. Только изредка по ночам там слышался тихий женский плач, но вовсе не по поводу кончины мира.

Вероника:

— Граммофон сломался. — Заметила Вероника по тому как искривившаяся игла после очередного витка перескакивала назад на начало дорожки винилового диска. Музыка играла еле слышно, так что Вероника только сейчас обратила на это внимание. После щелчка кнопки черный лакированный диск остановился, стал слышен шум дождя.

— В этот раз я обещаю, что не буду плакать. Ты учил меня, что счастья и горя хорошо в меру. А иногда, когда мы ничего можем сделать, стоит отдаться судьбе.

Глаза девушки уже почти не блестели, смотря на своего возлюбленного, лежащего в камере жизнеобеспечения. Десяток трубок и проводов внутри камеры подключенных к телу Леонида Троя словно кабели питания к электроприбору, давали его организму необходимую энергию, чтобы все биологические процессы не остановились в нем и не началось разложение. Монитор мозговой деятельности тоже был подключен и даже изредка выдавал легкие зигзагообразные колебания, едва заметные.

— Я думаю, что я смирилась. Меня, в свете последних событий, тешит мысль о том, что мы скоро встретимся. Эта искра надежды бегает во мне с такой силой, что страх собственной гибели отошел на второй план. Я даже передумала отключать тебя от аппарата, чтобы мы одновременно попали туда, куда нам уготовано попасть. Надеюсь ты не против. — Девушка посмотрела на худое бледное лицо Леонида сквозь стеклянный скафандр камеры. Оно было недвижимо, словно лицо мраморной статуи древнегреческого бога. Белая линия монитора тоже не колыхнулась в этот раз.

— Вот и здорово, что ты со мной согласен. — Девушка прильнула к округлому стеклу щекой.

КАПИТАН:

— Продолжать ли мне? Пожалуй, стоит, раз уж я начал. Если бы смех и издевки таких как вы людей останавливали меня, то я бы никогда не притронулся к штурвалу даже легонького истребителя. Когда Вероника Трой вышла на связь с кораблем. В её бешеной, нечленораздельной и сбивчивой речи, я смутно понял, что она от меня хочет. Слова девушки звучали как полное безумие. Но когда Вероника успокоилась, в её доводах я нашел рациональную нить. Пускай едва зримую. Темная Материя — сказала она. Материя внутри корабля обладает огромным энергетическим потенциалом. Только она способна уничтожить астероид. Все что для этого требовалось — мощный импульс на скорости близкой к скорости света.

— И вы сразу же отдали приказ следовать к астероиду? — раздался приглушенный голос из приемника. Голос, похоже, принадлежал президенту.

— Нет. Я спросил своего радиста, какие новости с земли по поводу объекта. Не нашел ли штаб какое-либо решение. На что мне ответили: без паники, центр в процессе обработки информации. Я подбросил счастливую монетку на удачу и вжал штурвал до полной скорости.

— Мы смотрели из спасательной капсулы на это зрелище. Жаль, вы его не видели своими глазами. Оно было воистину незабываемо. Черная материя внутри корабля, еще до столкновения последнего с астероидом, соприкоснулась со стенками удерживающего её сосуда, и произошел взрыв, который бывает, когда из пустой цистерны выкачивают воздух, оставляя вакуум. Взрыв вовнутрь. Материя превратила корабль в ядро небольшой черной дыры, которая всосала в себя астероид, оставив от него лишь жалкие метеориты.

— Вот так все было. И, упреждая ваш вопрос, по поводу того, откуда Вероника узнала о подобных свойствах никому неизвестной темной материи, скажу — Леонид Трой поведал ей во сне!

Лицо маршала Корелла приняло тот самый горделивый вид перед членами комиссии, заменяющий фразу: “Ну я же вам говорил, он сошел с ума!”.

Его помощник вторил. — Да, в космосе действительно был замечен массивный летящий объект, чья траектория пролегала в опасной близости к Земле, но недостаточной, чтобы столкнуться с ней. Астроном недоучка развел панику по этому поводу, и её подхватила планета.

— Нет, нет, нет, господин секретарь! Вам вряд ли удастся выйти сухим из воды, как бы вы не старались. — Хитро улыбнулся капитан, размахивая пальцем. — Мне поведали о вашей жалкой попытке отвертеться.

— И кто же? Не примите за грубость, желание узнать. — При этом тон голоса маршала перешел в тон врача, говорящего с душевно больным.

— Трой, во сне. Посудите сами, кто еще может заглядывать в будущее? А еще он сказал: «Бог устал. И, кажется, я теперь за него.»