Хроника Сервилия Тита

Начало битвы помню хорошо. Особенно надвигающиеся на наши шеренги орущие толпы варваров. Долина просто кишела ими, и их не волновало, что мы стояли на склоне, имели позиционное преимущество. Позиционное преимущество… Этот термин годится скорее для шахмат, нежели для настоящей битвы. Настоящей битвы… Смешно писать эти слова для тех, кто не то что не держал меча, а даже не ударил никого в своей жизни, и, представьте себе, таких неженок примерно 99,9999 процентов населения — Унии Обитаемых Миров (УОМ). Стоит им только начать разговор на слегка повышенных тонах, сработает один из напичканных повсюду индикаторов общественной агрессивности, и сигнал поступит на пульт местной полиции… А тут сто пятьдесят тысяч человек потрошат друг друга, рвут на части! Обезоружь тевтона, и он зубами перегрызет тебе глотку!

Однажды во время моей первой стычки (никогда её не забуду) на меня набросился один с огромной дубиной. От первого удара я закрылся щитом и с ним же рухнул на землю. И сейчас мне не стыдно говорить о том, что, лежа под щитом, я свернулся в позу эмбриона, как ребенок, укутывающийся под одеялом в надежде на то, что это защитит его от неких монстров из его воображения. Мой монстр был вполне реален, и готовился нанести второй, добивающий удар. Какой там к черту щит? С такой силой он, казалось, вобьет меня в землю…

Так бы и случилось, не будь за моей спиной товарища. Неокоммунисты бросаются этим словом направо и налево, но кто из живущих в 28м веке бросится в самое пекло, не боясь получить травму или даже погибнуть, чтобы спасти другого человека? Даже если останутся считанные секунды, они будут продолжать ощупывать себя и вспоминать, «Куда же мне вживили имплантат экстренного вызова (ИЭВ)?» А Спурий Авл, отбросив тевтона щитом, начал оттаскивать меня к задним рядам. И получил удар от другого варвара…

Все походило на то, что меня сочли за убитого. Кто-то наступил на мой щит, а вокруг кричали, резали, кололи, рубили, умирали. Спурий Авл упал рядом со мной, будто нарочно, чтобы немигающим взглядом затекших кровью глаз окончательно лишить меня разума. Но в голове пронеслось: «Он погиб за меня, за мою трусость». На секунду я увидел перед собой картинку из тренировочного лагеря — мы по очереди держим деревянную чашу, и наполняем ее своей кровью…

Ноги сами подняли тело. Рядом бился Мамерк Мастама. Он посмотрел на меня вопросительно, и даже с некоторым презрением, мол, «Да ты не ранен!» Для стыда не было времени. Вот уже тевтон наседает на Амулия Сицилла. Тот щитом уводит в сторону копье врага, и я сразу вонзаю свой меч в незащищенный правый бок… Всегда думал, что убийство, это как в нейрофильмах, раз и всё! Видимо оттуда уже давно удалили все сцены, нарушающие нейрогармонию человека...

Да, ему было больно. Да, лицо исказилось. Но он в следующую секунду ударом кулака повернул мой нос на сорок пять градусов по отношению к лицу. И только потом, истекая кровью, он опустился на одно колено, и правой рукой стал зажимать рану. Сицилл сразу же воспользовался этим, снова отведя копье в сторону, и нанеся в этот раз уже смертельный удар в шею. Кстати, за все три года в этой проклятой античности я так и не потерял привычку давать мысленную команду своему ИЭВу «Медпомощь!». А потом продолжаю внушать себе: «Забудь, Йоз, нет у тебя больше ИЭВа. Сам себе вправляй нос!» И я вправил…

К началу сражения у Акв Секстиевых у меня помимо сломанного носа уже были выбиты три зуба, два раза сломана кисть и не хватало двух пальцев на левой ноге. Про шрамы умолчу. Слишком долго рассказывать.

Так вот, я стоял во второй шеренге третьей когорты. Нашей сотней командовал центурион Гезий. Мы его в шутку называли псом. Уж больно его команды походили на лай. Он с самого начало довел до нас приказ самого Гая Мария: «Стоять насмерть. Хоть одна овца выбьется из шеренги больше, чем на три шага…» И тут, замолчав, он поднял стимул — свое любимое орудие убеждения. При одном виде этой проклятой палки мне было страшнее, чем от орды варваров. Первый год этот кусок дерева гулял по мне, нерадивому юнцу, каждый день, а настоящие битвы — это, поверьте, не такое уж и частое явление в жизни легионера...

— Ставлю десять денариев, что тебя сегодня зарубят, Чудак — ободрил меня Мастама в то время, как тевтоны и амборны уже заполонили всю долину. Кстати, наверное, никто не удивился моему прозвищу. Все думают, что, попав в прошлое, можно воспользоваться своими знаниями, что человек из будущего определенно превосходит античного дикаря. Черта с два! Я даже огонь не умел разводить. Двадцать лет до этого пользовался достижениями современной науки — ховеркарами, левитационными комплектами, мента-волновой связью, общепитовскими чипами и не знал, как это всё работает…

Так вот, про Чудака. Куда идти неженке из будущего, не умеющего даже деревья рубить? Тут я должен быть по гроб жизни благодарен Корнелию Титу, старому ветерану, проявившему жалость к молодому нищему. Он мог бы легко заставить меня работать на себя за гроши, а дополнительную плату выдавать в долг. И так до тех пор, пока размер долга не позволил бы ему выкупить меня у себя самого, сделать рабом. В то время продажа себя в рабство за долги считалась обычным делом, и тут не сошлешься на Межпланетную Конвенцию о правах разумных форм жизни…

Корнелий представил меня, как своего племянника Марка Геминия при наборе в легионы и даже написал рекомендательное письмо легату-пропретору. Без поддержки старого ветерана дорога в легион была бы заказана. Максимум — это служба во вспомогательных войсках, и то маловероятно.(1)

Со мной поступил на службу его сын — Сервилий Тит. Помню, как давал клятву в храме Юпитера Оптимуса Максимуса, сделать все, чтобы сберечь юношу, а если по воле богов ему все же будет суждено пасть на поле битвы, увековечить память о нем. Получилось наоборот. Именно юноша оберегал меня, беспомощного слабака с наращенными мускулами. Каждый раз тащил мою изнеможенную тушку вместе с поклажей на ускоренных маршах, ночами упражнялся со мной в фехтовании. Сколько раз он получал стимулом за то, что я не успевал заполнить строй или пропускал мимо ушей команды центурионов.

Каждый вечер хотелось провалиться в сон и забыть очередной мучительный день. Но не тут, то было. Весь наш учебный десяток собирался в палатке вокруг меня, и…

— Чудак, расскажи нам, про декуриона Павлова — тряс меня Сервилий. Мышцы ноют, в голове калейдоскоп сновидений, а тут еще и эти… Ничего не оставалось. Они любили мои истории.

— Отстань ты со своим Павловым — отталкивал его Спурий Авл — Лучше про гибель Нельсона.

Я, наверное, слукавил, сказав, что все мои знания оказались бесполезными в этом времени. Увлечение историей Солнечной системы определенно выделяло меня среди самых заядлых рассказчиков. Даже отец Сервилия не отрицал этого. Возможно, поэтому он и принудил меня дать клятву в храме Юпитера. Хотя, какой из меня рассказчик? Начал про кличку и вот уже перескочил на основную причину…

Да, я исполняю клятву. А прозвище… так его Сервилий и придумал, и эта история о нем. Вот я вам и раскрыл, чем все это закончится. Юпитер, Нептун, Гелиос всё одно — бредовые верования несведущих аборигенов. Хотя, какого черта?! История стоит того, чтобы ее увековечили. Пусть даже это сделает такой паршивый рассказчик, как я…

Муллы Мария. Так нас называли войны из соседнего лагеря — легионеры старого образца. Они смеялись над нами, особенно в пьяном угаре, мол, тащите всю поклажу на себе, а у нас полно рабов, нищенки. Мы первый год о вине и мечтать не могли, не говоря уже и о рабах. Большинство из нас были, что называется плебсом. Тот же Мамерк Мастама — земледелец, который отказался от жалования на десять лет вперед, чтобы пропретор пересылал деньги жене в счет погашения отцовских долгов. Его не волновала судьба давно спившегося, погрязшего в долгах отца. Главным для него было, чтобы кредиторы не сделали рабыней его жену, Лидию. И когда эти принципы, из соседнего лагеря демонстративно таскали за волосы перед нашими воротами какую-нибудь рабыню — «бесплатное мясо», как они их называли, только Сервилий удерживал ошалевшего мужа от того, чтобы спрыгнуть с четырехметрового частокола и до полусмерти избить пьяного наглеца. Если бы эти «матерые» забияки из старого легиона только знали, что с ними случится в битве при Араузионе…

Таков был Сервилий. Он был готов прийти на помощь всем нам всегда и везде, даже когда приходилось спасать нас от самих себя. Такому человеку можно было доверить все, даже свою жизнь. Инструкторы замечали это и в скором времени назначили его старшим в нашей учебной декурии.

Не стану оправдывать себя тем, что я был не единственным неумелым пловцом в десятке. Видно не всем повезло как Сервилию — в детстве быть выброшенным из лодки посреди озера. Сначала, как он говорил, было страшно. Он кричал, барахтался, звал на помощь, но отец так же безразлично наблюдал за этим. Лишь, когда сквозь страх и панику проклюнулась мысль: «Помощи не будет. Плыви или умри». Вместе с ней пришло спокойствие, и, оказалось, плыть не так уж сложно. О дальнейшем Сервилий рассказывал с таким наслаждением… Нептун, словно, ждал его, чтобы принять в свои ласковые объятия. С тех пор он полюбил воду настолько, что каждый вечер, даже зимой, приходил на это озеро только для того, чтобы сидя на берегу смотреть, как Нептун отражением на водной глади провожает тускнеющего Гелиоса к Сомну и точно отец, за руку ведущий свою дочь к жениху, отдавал Луну затянувшему небо Ноксу. История с озером напоминала мою собственную. Меня тоже, что называется, выбросили из лодки. Только на тот момент я еще не умел видеть красоту озера, в котором плавал. Точнее барахтался…

Естественно, Сервилий не стал выбрасывать нас из лодки на манер своего отца. Он просто научил нас превозмогать в себе «не получится», «не могу», «не умею». Его дядя — жрец в храме Плутона называл все это демонами-паразитами, пьющими кровь у изначально невинной Психеи. Вот, например, Кармента, казалось бы, очень нужный дух порицания, но когда он слишком увлекается Психеей в каком-то конкретном человеке, тот постоянно порицает себя за все, даже за то, в чем абсолютно не виноват. И тут человеку могут помочь другие бессмертные. Сервилий говорил про молитву Дике. Молясь, нужно вспоминать о том, что хорошего ты сделал, чем именно ты гордишься. Как бы смешно это не звучало, но, черт подери, помогает лучше виртуального психоаналитика, а порой даже и реального.

Бывает, в трудную минуту на твою психею заглядывается Павор. Он, как пожар распространяется на тех, кто стоит рядом, а если он преуспевает — Керы устроят свою безумную оргию под мрачную музыку кружащих над полем воронов… Незадолго до того, как мы покинули тренировочный лагерь, Сервилий принес нам деревянную чашу с вырезанными на ней изображениями мужчины и женщины.

— Это чаша Виртуса и Конкордии — Храбрости и Согласия, — объяснил он — Отдайте им свою кровь, и они никогда вас не покинут. Как и меня…

И тут он, ничуть не поморщившись, резко полоснул кинжалом по кисти. Боги получили первую порцию крови. Затем наш десятник передал чашу мне, и я сделал то же самое без колебаний, как и каждый из нас. Настолько мы верили ему. Он был нам отцом, учителем и жрецом. В той приснопамятной первой стычке, когда погиб Спурий Авл, именно это воспоминание, на короткий миг всплывшее в моей голове и помогло мне одолеть Павора внутри себя.

До сражения у Акв Секстиевых я участвовал во многих стычках, и постепенно война становилась привычным делом. Таким же привычным, как работы по возведению частоколов, несение службы часовым. К тому времени я уже перешагнул черту, за которой можно было заколоть, зарезать, забить до смерти человека. Из такой же плоти и крови, как и я. Плевать! Так нужно было. Впрочем, заматерел не только я. Незадолго до сражения перед нашим лагерем стали расхаживать обнаглевшие от своей безнаказанности тевтоны. На самом деле они хотели выманить нас, спровоцировать битву в более выгодных для них условиях. Слышались выкрики на ломаной латыни: «Что передать твоей жене, римлянин? А может, сразимся, ты и я!» Нетрудно догадаться, кого это больше всех раздражало. Мы стояли у парапета деревянной стены, и Сервилий, уже, к ому времени ставшим нашим боевым десятником, первым делом взглянул на реакцию Мамерка. Однако, последний и не думал выходить за ворота. На его лице было написано: «Погодите, вот дождемся битвы и тогда…» Но варвары кричали всю ночь, лишая сна. Сам Гай Марий, совершая ежечасный обход, подбадривал простых солдат. И когда он проходил мимо нас, Сервилий внезапно остановил его и спросил:

— Помнишь ли ты Корнелия Тита, Гай Марий? — консул ничуть не растерялся и вгляделся в лицо юноши. Иной искал бы взглядом своих ликторов, но Марий был не из таких. Он всегда совершал обходы без охраны и даже участвовал в сражениях, как равный среди нас.

— А как же не вспомнить этого смышленого рубаку, любимца богов?! В твоих глазах я вижу его твердость и уверенность, Сервилий.

— Марий! — кричал кто-то из тевтонов — Мое имя Дармогвер, вождь непобедимых амбронов! Выйди и бейся со мной, если ты не из тех, кто прячет намокшие ляжки за щитами своих воинов.

Расступившиеся перед вождем варвары уже очертили ритуальный круг для поединка. Марий так долго избегал генерального сражения, что многие из нас уж было подумали, что он побаивается непобедимых варваров. Особенно после истории о недавних поражениях, когда в двух сражениях они буквально смели римские легионы (в которых служили те самые пьяные принципы, с которыми Мамерк едва не устроил драку).

— Дармогвер! — с издевкой отвечал Марий — Если тебе так хочется умереть, в округе полно деревьев. Иди и повесься на любом!

— Значит всё-таки, Великий Марий — Трус! — варвар не сдавался так легко — И это первый среди римлян! Он даже боится просто выйти и сразиться.

Я и Сервилий точно знали, Марий ни за что не выйдет, не станет своим примером подрывать дисциплину, хотя на него уже начали бросать косые взгляды. И тут Сервилий придумал, как можно было сохранить лицо в этой ситуации. Только подсказал он его шепотом, прильнув к уху консула. Тот выдержал паузу и прокричал в ответ варвару, уже обнажившему свою фалькату:

— И ты полагаешь, будто ровня мне, варвар? Одолей сначала моего раба, и тогда я решу, достоин ли ты того, чтобы биться со мной.

И тут консул жестом подозвал распорядителя обоза и приказал привести некоего Вендига. Оказалось, это был старик ростом не выше моего щита. Сервилий позже рассказал мне, что этот галл — бывший гладиатор, вольноотпущенник Мария. По лагерю волной прокатились смешки. И когда Вендиг вышел за ворота, на заросшем лице Дармогвера отразилось что-то похожее на смесь удивления и отвращения. Он начал, агрессивно жестикулируя, что-то объяснять сподвижникам на своем языке, похожим на собачий лай. Прямо как центурион Гезий по кличке Пес.

Затем варвар плюнул на расчерченный круг и удалился восвояси под заливистый хохот наших ребят. Гай Марий смеялся вместе с нами, а затем добавил:

— Храбрый вождь убоялся пасть от руки старика! Завтра битва, друзья, смотрите, не запугайте их до смерти, а то не с кем будет сражаться.

Конечно же, ни о каком страхе перед бедным Вендигом и речи не шло. Просто для вождя огромного племени было унизительно сражаться с рабом, да к тому же со стариком. Тем самым он осквернял расчерченный круг Водана — их бога-воителя. А своих собратьев Дармогвер отчитывал за то, что теперь ему, дабы смыть свой грех, придется плюнуть на круг и не проливать крови до рассвета. Странные они, эти аборигены древней Земли. Вот и я стал таким же. Молил Марса в импровизированном лагерном святилище о том, чтобы он дал мне силу не подвести своих товарищей, чтобы рука крепко держала меч. Сервилий, был рядом, и почему-то (наверное, все-таки из легкого волнения) мне захотелось спросить:

— Чаша Виртуса и Конкордии у тебя? Помогут ли нам сегодня боги, жрец?

Неожиданно он рассмеялся и похлопал меня по плечу.

— Чудак, боги не оставят тебя. Они любят тебя потому, что ты полюбил их в себе. А про чашу — так это всего лишь кусок дерева с непонятными рисунками. Я лишь указал направление. Способ, как управлять Психеей. Ты, как видевший далекие звезды в грядущем, прекрасно понимаешь, что над нами в облаках нет никакого гиганта, швыряющего молнии по имени Юпитер. Над влюбленными не летает карлик с золотым луком, а богиня Диана не бродит по лесам, направляя стрелы охотников. Есть лишь наша Психея, придумывающая себе любовников, идолов и врагов. Всем нам нужно очеловечить каждую частичку души и того, что нас окружает, ведь мы не умеем управлять даже сами собой. Я уже не говорю о слепой Судьбе. Все бренно. В веках остается лишь память о том, что мы когда-то сделали.

Сказанным Сервилий расставил всё на свои места. А последняя фраза открыла мне глаза. Вот, почему его отец принудил меня к клятве. Взять даже ночной эпизод. Потомки будут думать, что Гай Марий настолько умен, что с честью вышел из щекотливой ситуации. И никто не вспомнит декуриона Сервилия Тита. Вот, зачем нужен был я. В мое время у людей есть всё: права, безопасность, уверенность в завтрашнем дне, удобства, а главное полная свобода, которой мы никогда не пользуемся, предпочитая большую часть времени проводить в гедонакапсулах, стимулирующих центры удовольствия во время создании иллюзии абсолютного рая. У всех возможности для самореализации, а в те времена, все это было привилегией лишь узкого круга людей — элиты. Но в простых солдатах теплится мечта о славе, порой даже не личной, многим достаточно, чтобы прославился хотя бы их легион. Вот, что для них есть самореализация. Но такой человек, как Сервилий Тит достоин этой славы. Так считал его отец, так считаю и я…

Римские шеренги стояли практически неподвижно, чтобы показать дикой орде, что сражаться им придется не с людьми, а с легионом — машиной, способной перемолоть свирепую человеческую массу. Хотя даже невооруженным глазом можно было заметить, что тевтонов намного больше, чем нас. Я знал, что где-то недалеко шел бой — римский вспомогательный отряд уже подошел к реке со стороны Восхода Солнца. Наверное, можно было даже и услышать отдаленный лязг железа, если бы не разноголосая какофония варварских криков. Ругательства, звероподобный рык, все это сливалось в оглушающий усиливающийся рев.

Тевтоны приближались к склону холма. Защелкали баллисты. Болты пробивали тевтонов насквозь, даже тех, у кого были кольчуги. Я заметил, как снаряд вошел под большим углом в землю, и пробитый им насквозь варвар так и остался стоять. Затем его тело плавно начало соскальзывать вниз по древку…

По всей армии прокатилась команда: «Приготовить пилумы!». В руку лег увесистый метательный дротик, и мы ждали, пока враг приблизится на тридцать шагов.

— Метнуть! — прозвучала еще одна команда, дротики со свистом (включая и мой) рассекли воздух… Хлопки, треск, причем такой, будто над моим ухом сразу сотня дятлов устроила охоту на древесных насекомых. Кто-то кричал от боли, кто-то сразу упал и не двигался, а кто-то пытался вытащить тяжелый дротик из своего щита, затем, поняв, что это бесполезно бросал пробитый щит и бросался в атаку без него. Во всяком случае, атака существенно замедлилась, и атакующая первая волна стала более разреженной. Даже самому спокойнее стало. Представьте орущую орду в звериных шкурах, несущуюся на тебя, и лица у всех такие, будто… Даже не знаю, у разъяренных медведей такого не видел. А тут после нашего залпа, они падали, неуклюже сталкивались друг с другом, задевали товарищей вонзенными в щиты дротиками. Обычные люди. Совсем не медведи. Центурионы дали команду для повторного залпа, но к первым двум шеренгам это не относилось, так как тевтоны были уже совсем близко.

Как обычно я выставил щит вперед, смыкая его со щитами рядом стоящих, чудь согнул колени и отвел меч назад. Справа от меня стоял Амулий Дайма — опытный рубака из недавнего пополнения, слева — Сервилий. Как я уже говорил, мы стояли во второй шеренге. Мастама и Сицилл стояли в первой чуть левее от нас троих. Они и встретили первых тевтонов. Те сразу же начали прижимать их щитами, пытаясь разорвать наш строй. Двое давили, отталкивая Сицилла и Мемерка в разные стороны, а третий врывался в открывшуюся брешь, которую сразу же заполнил Сервилий. Все походило на то, что Тевтобод — в первой волне бросил на центр отборные части своего войска. Несмотря на временное замешательство после залпов пилумов, они действовали вполне организовано. К тому же, они были неплохо вооружены. Сервилий нанес рубящий удар мечом по голове одного из них, но не смог пробить шлем, и меч по инерции лишь оцарапал щеку варвара. Я уже не говорю о кольчугах, которые тоже было непросто пробить. Вот еще одна брешь — и тут я вступаю в бой. Подав щит вперед, и приняв на него первый удар секиры (благо два перелома кисти научили меня парировать удары правильно) я присел и нанес колющий удар прямо в голень. На руку брызнуло что-то теплое и влажное. Знакомое ощущение свежевания мягкой плоти. Варвар вскрикнул и, потеряв равновесие, стал заваливаться прямо на меня. Дальше последовал удар рукояткой меча в лоб. И еще один, и еще один. Я бил пока он не стал терять сознание и не упал. Уже лежачего я краем щита добивал его до тех пор, пока не почувствовал, как треснули кости его черепа. Не медля ни секунды, я вклинился в первую шеренгу и колол из-за щита все, что было впереди.

Снова меч вошел во что-то, что было плотнее воздуха. Тевтон впереди меня подался назад, держась за живот, и мы стеной щитов выдвинулись вперед. Да, варваров не муштровали так, как нас и они не успевали вовремя заполнять бреши в строю. Но местами и им сопутствовал успех. Сервилий только закончил со своим противником, как в ту же брешь ворвались лопасти от вертолета… А как еще описать Варвара, вращавшего фалькатой с такой скоростью. Первый же легионер, опрометчиво приблизившийся к нему, в то же мгновение замер. Отрубленная половина его головы походила на сервилиеву чашу, упавшую вверх дном… Видно, это был неопытный юнец, так и не успевший осознать, что без щита легионер — ничто. А у тевтонов были такие вот рубаки. Следующий уже шел со щитом наперевес и надеялся начать теснить могучего война, но после короткого боя лишился ноги до колена. Дайма вытаскивал его, заливающего землю кровью.

Пока тевтон размахивал фалькатой, и все вокруг расступались, Сервилий жестом приказал двум легионерам заполнить строй сзади него. Варвар рассвирепел еще больше, когда осознал, что остался один в окружении уже начавших наседать врагов. Какая к черту честь воина Водана? Он враг и его надо убить! Грязную работу взял на себя Сервилий, сзади резко притянув к себе тевтона за шиворот и перерезав ему горло...

И все же мы побеждали, медленно, но верно теснили врага к подножью холма. Из небольших промежутков между нашими щитами туда-сюда сновали мечи, кромсая, разрезая всё, что попадалось. Со временем, мне даже начала нравиться роль живой мясорубки. Правда, меня слегка отрезвил дротик, задевший шлем по касательной. Со стороны это, наверное, прозвучало, как простое «Дзинь», но это «Дзинь» еще долго резонировало в моей черепной коробке… Я даже не заметил, как мы оказались на равнине, и как внезапно сражение прекратилось. Первая волна разбежалась.

— Стоять! Стоять! — кричал центурион Гезий. Ему вторил Сервилий, удерживая нас от того, чтобы броситься в беспорядочное преследование. Как выяснилось, не зря. Впереди нас ждала самая боеспособная часть войска амбронов.

Я сразу же узнал Дармогвера, выстраивающего плотные шеренги, ощетинившиеся длинными копьями. Атака уже не была столь хаотичной, как предыдущая. Амброны неотвратимо приближались размеренным шагом, сохраняя строй. Они кричали хором, ударяя копьями о щиты:

— Амброны! Амброны!

Зрелище не из приятных, когда на тебя надвигается фаланга…

Периодически из нее выбегали метатели дротиков, чтобы бросить смертоносный снаряд и снова убраться под защиту сомкнутых щитов. А еще эти крючья… Врвары забрасывали острые крючья на длинной веревке прямо в наш строй, и вот Мамерка Мастамы уже нет с нами. Острие крюка вонзилось ему в предплечье, когда амброны подобно рыбакам, подсекающим пойманную рыбу, вчетвером тащили за веревку. Сицилл попытался удержать его. Лицо Мамерка исказилось от жутких страданий. Я даже не представляю, каково это, когда тебя за кусок твоего же мяса тянут четыре человека. Остальные подоспели слишком поздно. Сицилла самого едва не выдернули из строя. Как же больно было смотреть на то, как Мамерка разрывали на части в самой гуще врагов.

— Он еще жив! — кричал кто-то из амбронов. Ведь знают же, что мы своих не бросаем. Для Сицилла зрелище было невыносимым. Эти двое были лучшими друзьями.

— Стоять на месте! — рявкнул Сервилий, и, обратившись к Сициллу, добавил — Ты ему уже не поможешь! Но отомстишь! Помни, Виртус и Конкордия! Не дай Фуринам овладеть тобой!

Мамерк был не единственным, кого «выдернули» из строя. Амброны бросили в нас ни одну голову… Ближе к левому флангу центурия почти в полном составе не выдержала и бросилась в атаку на лес копий. Что они только не делали, прижимали острия к земле, пытались протиснуться между древками, стремясь отомстить за своих товарищей. Все тщетно. Фаланга неуклонно продвигалась вперед, и римским командирам с трудом удалось восстановить дисциплину в своих рядах и вернуть обезумевших легионеров в строй...

Вспоминать не хочется, что было после. Это лобовой удар фаланги. Ты движешься назад, и так до тех пор, пока не прижмешься к своим задним рядам, а на тебя все так же неуклонно наседает этот моховик, у которого есть лишь один недостаток — неповоротливость.

Земля задрожала от стука копыт. Кто-то радостно воскликнул:

— Кавалерия! Наши всадники.

Над рядами варваров я увидел головы наших всадников. Они уже «врубились» во вражеский строй с правого фланга! Давление ослабло, амброны бросились помогать союзникам тевтонам, и тут я заметил Гая Мария. Мы знали, что он сражается в первой шеренге, но не видели, где именно, да и не до него было. И вот он предстал перед нами во всей красе, одним из первых ворвавшись в разрывы вражеских шеренг. Вместе с ним сразу же подались вперед двое, дабы прикрыть его с флангов. А затем еще трое, и так, пока брешь не превратилась в настоящую дыру. Перед нами тоже не все было идеально, враг пришел в замешательство, но здесь был Дармогвер. Он парой жестоких тумаков восстановил дисциплину в своих рядах. Его войны продолжали наседать.

— Марк! — позвал меня Сервилий, и я тут же понял, что он хотел сделать. Из-за продолговатого валуна в фаланге образовался небольшой зазор. Перед естественной преградой стояли лишь двое, и только они отделяли нас от вождя амбронов. Я метнул пиллум. Удачно! Острие вошло точно в глаз фалангита. Сервилий только и ждал этого, чтобы подобраться ко второму и вспороть ему брюхо. Вот он, перед нами Дармогвер, приказывает своим как можно быстрее заполнить брешь, но мы уже там.

Все произошло за какие-то секунды, но мне они казались как минимум часами. Дарвогмер не стал прятаться за своими войнами. Да и тем самым он подорвал бы их боевой дух. В качестве первой цели он выбрал именно меня. Сервилий за моей спиной уже был скован боем с кем-то из ближайшего окружения Дармогвера. Центурион Гезий уже направил десяток легионаров в точку прорыва, но за это время им уже успели преградить путь амбронские метатели дротиков.

Куда мне, простому легионеру, до знатного вождя, проведшего сотни ритуальных поединков с яростными соплеменниками. В тот момент я и не думал об этом. Поверьте, во время битвы лучше на корню разрубать подобные мыслительные цепочки, поэтому я приучил себя оставлять в голове некий вакуум, дабы своевременно реагировать на любые изменения ситуации. Блики от лезвия, от серебряной, инкрустированной рунами рукоятки фалькаты резали глаза.

«Конец». Нет, это был не страх. Я чувствовал приближение смерти чем-то большим, нежели логика. Возможно, сказались занятия Сервилия по «общению с богами» внутри себя, возможно экстремальные ситуации пробудили во мне нечто… В общем, всё говорило о том, что мне предстоит умереть, руны на рукоятке, глаза врага и даже лязг железа вокруг звучал как зловещая музыка паромщика.

От первого удара меня спасла реакция. Я едва успел опустить щит до того, как рубящий удар фалькатой достиг моих ног. В левой руке у него была булава, и он, не прерывая движение, сильным ударом увел щит сторону. Снова взмах фалькатой, на этот раз лезвие шло наискось. И снова парирован. На этот раз мечом. Похоже, что он часто отрабатывал или использовал эту комбинацию. Зная, что противнику придется чуть сместиться, дабы отразить этот удар, Дармогвер, резко развернувшись всем телом, выбросил булаву. И точно в ребра…

Глаза налились разноцветной бушующей взрывами кляксой, а когда взор очистился от спецэффектов, я обнаружил себя лежачим и уже не успевавшим защититься от летящей сверху фалькаты.

Похоже, что ради меня Сервилий оставил живого врага позади. Из его спины торчал дротик, но он со щитом наперевес бросился на Дармогвера, сбил его с ног и сам же упал на него. Прижимая его к земле, получая удары по спине от его сподвижников, Сервилий все же нашел в себе силы вонзить ему в шею кинжал. К тому времени подошли остальные. Даже Гезий вступил в битву.

Боль? Да что это по сравнению с потерей друга? Мне говорили, что я встал с криком, и начал первым делом волочить смертельно раненного (а может быть и уже мертвого) Сервилия. «Медпомощь» — кричал я в порыве безумия, как будто мой ИЭВ всё еще работал.

В это время когорты Марцела уже атаковали тевтонов и амбронов с тыла. Враг дрогнул и под нашим напором, атакующая масса превратилась в паникующее стадо. Павор овладел ими…

Я плохо помню, что было дальше. Пришел в себя только когда в сознании начал стихать императив: «Иди, убивай, убивай зверей!» Запах горелого ударил в нос. Вокруг лежали трупы мужчин, женщин, детей и даже собак. Стоны раненных врагов обрывались ударами меча. Свист плетей подгонял пленных. Вот, Сицилл с ног до головы залитый кровью со зловещей ухмылкой, поправляя тунику на бедрах, выходил из-за обгорелой хижины. Там же лежала женщина с глубокой раной на шее. Она точно рыба, выброшенная на берег, беззвучно открывала рот, хватая воздух…

Повсюду сновали легионеры, выискивая погибших и раненных товарищей. Ко мне подошел Амулий Дайма, обнял и воскликнул:

— Радуйся, Чудак! Хвала Марсу, мы победили! А это по праву принадлежит Корнелию Титу.

Он дал мне сверток, в котором лежала фальката с инкрустированной серебром рукоятью.

На этом, наверное, стоило бы закончить эту историю, хотя, нет… Нужно упомянуть еще одного человека, благодаря которому, мне все же удалось запечатлеть всё это.

Празднество устроили только на второй день. В первый день у нас были силы только для ритуала отправки наших товарищей к паромщику. Хотя у меня и на следующий день всё болело. «Что же ты сделал со мной?» — кричало мое бедное тело. Хотя товарищи смотрели на меня с уважением: почти с самого начала биться в первом ряду и уцелеть, да еще и сражаться один на один с вождем варваров… Захмелевший Гезий признался, что уже рекомендовал меня в декурионы. Мне было плевать. Хотелось только одного: вернуться туда и подставить грудь под первый же удар Дармогвера, чтобы Сервилий остался жив. Хотя, после этого Дармогвер точно прикончил бы его, скованного боем.

Помогало пиво. Остальные брезговали тевтонскими запасами «хлебного вина», предпочтя исконно римское — виноградное. Кто-то развлекался с порабощенными женщинами. Ну а я, как любитель безалкогольного аналога пива из будущего (алкоголь был запрещен в УОМ во избежание нарушения нейрогармонии и роста социальной агрессивности) решил с головой окунуться в его истоки. И тут рядом со мной сел темноволосый долговязый легионер с раскосыми глазами.

— Йозеф Тарви?

Нет, я не опьянел. Человек был достаточно реален и говорил он на общепринятом в УОМ кадгирском языке. Я даже и не знал, как реагировать. В первые месяцы я бы бросился ему на шею и сказал: «Заберите меня отсюда». Теперь же:

— И что дальше?

— Идите за мной.

И я подчинился.

В палатке, куда он меня отвел, сидел еще один в тунике легионера. Невысокий, рыжеволосый с бакенбардами.

— Мистер Тарви! — воскликнул он, обнимая меня. В ответ у меня вырвалась только смачная отрыжка.

— Понимаю, понимаю, — продолжил он — Право же, сколько вы натерпелись за все эти годы, сэр! Но вы выжили, адаптировались, пусть и не без удачи, но все же… Еще никто не выживал ни в античности, ни в средневековье. Максимум — девятнадцатый век.

И тут я к его удивлению рассмеялся:

— Так это было всего лишь частью моего обучения? Молодцы! Но как? Это не симулятор. Человек попросту сойдет с ума, находясь столько времени без перерыва в сенсоимитере или гедонокапсуле.

— Это именно то, что вы видите, мистер Тарви. Путешествие во времени. Так мы готовим работников девятого отдела службы безопасности УОМ. Ведь именно туда вы изволили попроситься. Не так ли, мистер Тарви?

Девятый отдел. Их еще называли миротворцами галактики. Мечта романтика, насмотревшегося нейрофильмов. С детства хотел спасать Вселенную от мирового зла. Человек с бакенбардами продолжил:

— Чтобы предотвращать войны, сударю должно понять, что это такое, пройти через ад. А теперь сравните себя с жителями нашего времени. Вы умеете концентрировать свое внимание, физически и морально выносливы, ориентируйтесь в любой обстановке, и, главное, не боитесь практически ничего. Боль, страх, кровь — то от чего с детства ограждают каждого жителя УОМ, вы всё это видели…

К черту всю эту болтовню. Я перебил его:

— Стойте… Вы говорили о тех, кто не выжил. По официальным данным никто не погибал в ходе обру(после стольких лет латыни кадгирский давался мне непросто)… Обучения. Да и любая из матерей могла обратиться в межпланетный Суд по правам…

— Я понял вас, Мистер Тарви. Вы тоже могли погибнуть и, причем, неоднократно. В этом случае ваша мать получила бы назад клона с абсолютно идентичной памятью, как и до отправки. Вы, наверное, хотите напомнить о Межпланетной Конвенции № 5681. Поверьте, мы можем всё! И вы отныне один из нас, управляющих толпами изнеженных хорьков, не стремящихся ник к чему, кроме собственного удовольствия.

Судя по его речевой манере (чеканил согласные, тянул гласные), он тоже побывал «где-то». И мне, как любителю истории, стало интересно.

— Так вы тоже… Были где-то.

— Извольте представиться, лейтенант Томас Ланчард, командир взвода морской пехоты Её Величества на линейном корабле «Агамемнон», участник Трафальгарского Сражения. Как вы поняли, это не настоящее имя.

— Невероятно… — вырвалось у меня — А почему бы вам не сделать проще, раз у вас есть машина времени — брать воинов при… Прямиком из прошлого.

Ланчард с улыбкой посмотрел на долговязого.

— Неужто вы за, всё время пребывания здесь так не поняли, что из себя представляют местные аборигены? С их закореневшими суевериями, они показали себя неспособными адаптироваться к нашим реалиям с мгновенным перемещением между звездами, быстрым заживлением ран и титаническим объемом информации, ежедневно циркулирующим между мирами, инопланетяне среди нас, в конце концов. Ранние эксперименты провалились. Но, разумеется, везде есть приятные исключения, такие, как Шигери-сан, — Ланчард показал на долговязого легионера — Знакомьтесь, перед вами живой экспонат, человек из четырнадцатого века и будущий командир вашей группы.

Шигери-сан почтительно поклонился. «Вашей команды». Только сейчас я осознал, что больше никогда не вернусь сюда и не исполню клятву…

— Оденьте этот браслет, мистер Тарви.

Я замер в нерешительности.

— Не бойтесь, перемещения во времени — весьма безболезненная процедура.

— Я останусь здесь.

— Право же, я понимаю вашу привязанность к этим людям, но подумайте сами, что вас здесь держит? Клятва перед необразованными аборигенами? Дружба с людьми, для которых вы всегда будете Чудаком? Взгляните на открывающиеся перспективы! Вы больше не будете спать на сырой земле, есть нестерильную пищу, а главное вы будете — управлять судьбами миллиардов разумных существ. Вы нужны нам! Вы овладеете наисовершеннейшим оружием и будете бороться с возбудителями социальной агрессии, будоражащими умеренный миропорядок! А они есть, всегда были и всегда будут, сэр.

— Я останусь здесь, — кто-то из древних однажды сказал: «Делай, что должен, и будь, что будет».

— Не делайте глупостей, мистер Тарви. Шигери-сан прошел школу синоби. Ниндзя. Он убивал великих воинов, имея в арсенале лишь иглу, и при этом притворяясь женщиной. Вы же не хотите, чтобы всё, что вы пережили, было напрасной тратой времени, чтобы вы стали очередным неудачным экспериментом, сэр?

Опять приближение смерти. Такое привычное чувство…

— Я останусь здесь! — Мне было наплевать, какое у них оружие, насколько ловок и силен Шигери-сан… Со мной был только кинжал, и я уже взялся за его рукоять.

— Прискорбно, мистер Тарви — и после этих слов Ланчард мгновенно переместился к Шигери-сану. Видать, мне только предстояло овладеть таким оружием. Предстояло бы… Бывший синоби таким же ускоренным движением достал из-за пояса маленький цилиндрический предмет, слегка напоминавший древнюю чернильную ручку, и направил его на меня. В этот раз товарищи уже не могли мне помочь. Что ж, умирать, так не позорной смертью. Я успел вынуть кинжал, перед тем, как меня ослепила вспышка…

Глаза Ланчарда, ранее выражавшие разочарование, теперь, как бы это сказать, отсутствовали. Из глазниц вырывался дым с запахом жаренного мяса. Обмякшее тело рухнуло на землю.

Шигери-сан убрал оружие и хладнокровно приказал:

— Ложитесь на живот, Тарви-сан — я решил, что если бы он хотел меня убить, то мог сделать это в любую секунду.

— Черт бы тебя побрал! Ты что собрался делать? — крикнул я и снова схватился за кинжал, когда Шигери-сан поднял мою тунику до поясницы, оголив мой зад. Наверное, я слишком многого навидался в этой, мать её, античности…

Легкое жжение, и всё было кончено. Я перевернулся и увидел в его руке что-то маленькое, круглое.

— Так вот, как они следили за мной всё это время! — сказал я, поняв, что именно он извлек.

— Да, Тарви-сан. Чип считывал всю информацию с вашей нервной системы. Всё, что вы видели, слышали…

— Я понял!

— Не до конца, Тарви-сан. Поначалу они планировали использовать ваш общепитовский чип, как они обычно это делали с жителями УОМ, но видимо он сбоит после перемещения во времени, и…

— Подожди! Твою мать! Вот оно! С помощью общепитовских чипов девятый отдел держит миллиарды разумных под контролем! Видят то, что видит каждый, слышат то, что слышит каждый! Чувствуют… — вот, когда я понял, что истинная свобода осталась на Древней Земле.

— Всем хочется быстро поесть, Тарви-сан — с усмешкой проговорил Шигери-сан.

— Да уж. Хотя какая разница? Они так не оставят то, что вы сделали. Я удивляюсь, что они еще не добрались до нас.

Шигери лег на спину, положив руки под голову.

— Не доберутся. Через тридцать секунд после моего перемещения на единственной машине времени во Вселенной сработает взрывное устройство. Они не смогут вернуть других подопытных, матери обратятся в межгалактический суд, и им уже будет совсем не до нас. Что мне нравится в вашем времени, так это неуправляемые потоки информации…

— Всё понятно, кроме одного. Зачем это все? Зачем ты это делаешь? Помогаешь мне, вершишь свою справедливость .

Мне вспомнился еще один персонаж из древних легенд — Робин-Гуд.

— Во-первых, это мерзость — нарушать естественный ход времени, как и создание не настоящих людей. Это возврат к Хаосу и осквернение Идзанаги.

— А ты всё такой же абориген!

Возникла пауза. Я испугался, что оскорбил его своей неудачной шуткой.

— Может быть. Или всего лишь неудачный эксперимент — прошептал он — Во-вторых, я хочу, чтобы ты исполнил клятву и передал трофей туда, куда полагается. Сайонара, Тарви-сан.

Больше я его никогда не видел. Вот и конец. Зачем рассказывать, как я дожил до старости, женился, настругал детей? Это, ведь история Сервилия Тита, а не Чудака.