Газетайна

Газетайна

— Прямо по курсу объект, примерный диаметр сто метров.

— Выполнить отклонение вправо.

— Выполнено.

— Прямо по курсу ничего нет.

— Вернуться на исходный курс.

— Прямо по курсу объект, примерный диаметр сто пятьдесят метров.

— Выполнить отклонение вправо.

— Выполнено.

— Прямо по курсу ничего нет.

— Вернуться на исходный курс.

— Прямо по курсу газета.

— Повторите.

— Прямо по курсу газета.

— Не предпринимайте никаких действий.

— Выполнено.

… признать сбоем программы, игнорировать сообщение.

— Прямо по курсу газета.

— Не предпринимать никаких действий.

— Прямо по курсу газета.

— Не передавать сообщений о газете.

Эту статью следовало бы озаглавить — Я до сих пор не могу оправиться от шока, хотя лично я колеблюсь между названиями — Народ, вам что, делать больше нечего — и — Почему наш мир окончательно сходит с ума. И не спешите кидать в меня тапками за такие названия, если бы вы пережили то, что пережила я, вы бы еще и не то написали.

Итак, я сегодня никого не трогаю, лечу по своим делам (ха-ха, будто есть у меня какие-то дела!), вижу где-то в отдалении космический челнок, знаете, из таких старых, уже который век доживающих последние дни. Я поначалу не обращаю внимания, ну летит себе и летит, лететь не запретишь. Спохватываюсь только когда понимаю, что в меня… стреляют. Вот так, прицельно, в меня, чтобы сжечь меня дотла.

Я еще надеюсь, что челнок развлекается от нечего делать, я еще улетаю от него, меняю курс, — и что вы думаете, он не отстает, он преследует меня, выпускает снаряд за снарядом, хочет меня сжечь. Сказать, что я испугалась, значит не сказать ничего, это было что-то немыслимое, как в плохом боевике или даже фильме ужасов, я лавирую в открытом космосе, уворачиваюсь от него, он несется за мной, огромный, неуклюжий, меня спасло, что я меньше него в тысячи раз, ускользаю, как бабочка от слона...

И все-таки это было чистое везение, что мне удалось от него улизнуть, что он потерял меня в пучинах космоса. Я уже собиралась было радоваться и ликовать, ну не каждый день вот так ухожу от смертельной опасности. И что вы думаете? Не успела я отдышаться (ха-ха, как будто я умею дышать!) — как вижу, что меня настигает еще один такой неадекват, наводит цель, собирается испепелить меня на месте.

Сразу порадую вас, дорогие читатели: со мной ничего не случилось, я осталась жива-здорова, ну, я думаю, вы и сами об этом догадались, иначе бы я всего этого не писала. Однако, два нападения за день (ха-ха, как будто здесь есть какие-то дни!) — это уже слишком, это уже повод задуматься, что со мной происходит что-то не то.

Нет, я понимаю, что много раз писала лишнего, да не просто много раз, а только этим и занимаюсь, и вообще странно, как меня никто до сих пор не порывался сжечь. И все-таки раньше мне как-то удавалось выходить сухой из воды, а теперь, похоже, придется всерьез задуматься о своей безопасности.

ОСТАВИТЬ СВОЙ КОММЕНТАРИЙ

Что, допрыгалась?

Давно пора её было сжечь.

Премию тому, кто её спалить хотел.

Какую премию, спалить и то не смогли, позорники.

И не стыдно вам самой писать себе комментарии?

… газета превращается в самолет, пикирует вниз на пустую планету, превращается в птицу, летит в легком тумане, у самой почвы рассыпается на страницы, одна из которых превращается в уютное кресло, вторая становится кофейником, третья принимает облик человека, четвертая — кофейной чашки, пятая не знает, чем ей стать, наконец, остается газетой, надо же человеку что-то читать в кресле за чашечкой кофе. Ближе к верчу страница-кресло превращается в кровать, страница-чашка становится огрызком месяца, страница-кофейник принимает облик будильника возле постели, обещает не звонить в семь утра. Пятая страница укрывает собой спящего человека, как одеялом, — до утра, а утро здесь наступит не скоро, через тысячи земных лет, когда планета повернется к звезде.

Газете еще есть чем тут заняться, она еще станет верблюдом, чтобы идти по пустыне, еще станет корабликом, чтобы плыть по рекам, еще станет птицей, чтобы лететь над равниной — зря, что ли, газета обучалась древнему искусству оригами...

Кто вы?

...

А что такое газета?

...

Что значит новости?

...

Чем я могу вам помочь?

...

Кто вас преследует?

...

Все — это кто?

...

Почему они вас преследуют?

...

В чем вы перед ними виноваты?

Эту статью следует озаглавить — Мир не без добрых людей, хотя насчет последнего слова я глубоко сомневаюсь. Я даже не могу описать, что это такое — хотя, казалось бы, с моим многовековым опытом работы нет ничего проще. У него (Неё? Него, в смысле — оно? Них?) постоянно меняется, у него бесконечное число граней, у которых я даже не могу сосчитать углы. Но самое главное — как я неожиданно сама для себя получила могучего защитника и покровителя, который не даст меня в обиду всяким неадекватам, только и мечтающим кого-нибудь сжечь дотла...

—… очень рада, что мы сегодня встретились с вами, скажите, пожалуйста, как вас зовут?

Нет понятия имя.

— Простите за совершенно нескромный вопрос: сколько вам лет?

Есть понятие времени, но нет понятия измерения времени.

— Вы помните, как появлялись звезды?

Звезды не появляются и не исчезают, звезды переходят из одного состояния в другое, но они есть всегда.

— А может быть… простите, я ни в коей мере не намекаю на ваш возраст, быть может, почтенный… но возможно, вы помните Большой Взрыв? Ну, когда появилась вселенная?

Вселенная не появляется и не исчезает, она переходит из одного состояния в другое.

— И сколько раз на вашем веку она переходила из состояния в состояние?

Знак бесконечности.

— Бесконечно много? Вот это да! А позвольте спросить, чем вы занимаетесь в жизни? Ну… вы… один? Или вас много?

Один значит много, много значит один.

— В смысле… в вашем случае это одно и то же? Вот это да… удивительно… Даже боюсь спросить, чем вы питаетесь? Надеюсь, не газетами?

Воспоминание, как можно черпать жизнь из информации.

— О, получается, я была почти права! Выходит, мы с вами своего рода коллеги, я тоже питаюсь новостями… Позвольте узнать, когда вы будете собирать урожай новостей, оставите мне хотя бы кусочек?

Информацию можно разделить на бесконечное число желающих её получить.

— Да, вы совершенно правы, как вы тонко это сформулировали! А можно вас попросить, когда мы найдем что-нибудь такое, интересненькое, а можно сначала я это передам всем, всем, всем, все, так сказать, насытятся, а потом уже вы? Можно мне, так сказать… пальму первенства?

Вы мне нравитесь. Это хорошо так делать, искать информацию, давать другим, чтобы хватило всем.

— Ой, да не стоит так, это всего лишь моя работа… Кстати… вы, наверное, голодны?

Чувство нехватки, острое чувство нехватки, да, да, да.

— Так давайте я вас угощу, у меня архив за тысячи лет...

Вот я не сторонник пафосных названий, набивших оскомину, но для этой статьи нужно именно пафосное название, которое выразит весь мой восторг. Например — Несокрушимая сила космоса или — Самый могущественный во вселенной. Сегодня мы с моим удивительным покровителем опустились на погасшую звезду, обустроились там — и что вы думаете? Не прошло и полгода (да, это случилось где-то через полгода), как в небе над нами прямо-таки закружились космические челноки, как стая стервятников. Я уже сразу поняла, что это по мою душу, но еще на что-то надеялась, и как оказалось, напрасно — они пришли, чтобы обратить меня в прах. А дальше начался совершеннейший апокалипсис, когда пустыня вокруг меня буквально горела пламенем, и сам воздух (ха-ха, если это можно назвать воздухом!) плавился от жара. Стоит ли удивляться, что погасшая звезда не выдержала такого издевательства и раскололась на части? И когда я понимала, что мне самой осталось жить считанные секунды — и тут-то произошло самое невероятное в моей жизни чудо, когда мой покровитель (Покровительница? Покровители?) что-то сделал с челноками… нет, даже не с челноками, а с самим пространством, в котором были челноки, как будто вывернул его наизнанку, схлопнул, сложил, как оригами, хотя оригами, это про плоский лист, а не про трехмерный мир, — и от моих преследователей не осталось и следа.

Ух, как это было сложно, — вот уж казалось бы, про что только не приходилось писать, а тут мне как будто весь разум наизнанку вывернули и сложили в оригами, уж очень это было за пределами моего понимания то, что случилось...

(Нет имени) читает:

— Я прибыла в этот город...

Что такое город?

Что такое — много домов? Что такое — дома?

Газета разворачивается во все свои пять листов, листы складываются в уютные домики, которые спускаются с горы к морю...

Что такое море?

Листы складываются в причудливые кораллы, в кораблик с парусами, в рыбу с пышным хвостом, в морского конька, последний лист опять не знает, кем ему стать, ну плохо у него получается оригами — наконец, изображает водную гладь, трепещется на ветру.

(Нет имени) сворачивает пространство в изумительные четырехмерные фигуры, в которых можно угадать дом на склоне горы, корабль под парусами, морского конька, одинокую башню на берегу океана...

Где город?

...

Вы писали, что здесь город.

...

Я не вижу здесь никакого города. Я не вижу стройные шпили, которые пронзают облака, я не вижу припорошенные снегом крыши, увенчанные изящными флюгерами, я не вижу узкие улочки, которые заблудились в самих себе, я не вижу площади, над которыми парит музыка!

...

Значит, вы отравили меня ложью?

...

Где же город?

...

Покажите мне эту статью.

...

Но я не вижу здесь города, пылающего в огне, я не вижу беспощадного пламени войны, пожирающего некогда величественную цивилизацию, я не вижу непримиримых врагов, бегущих от неминуемой погибели, которую они сами навлекли на себя, я не вижу здесь чудовищного финала многотысячелетней истории, о котором вы пишете! Вы отравили меня ложью?

Эту статью следовало бы озаглавить — Как я оказалась на волоске от гибели, хотя лично я колеблюсь между вариантами… вариантами… черт, даже никаких вариантов в голову не приходит. Потому что это же надо было так опростоволоситься, когда мой могучий покровитель пожелал увидеть все то, о чем я ему рассказывала, все то, о чем упоминалось в моих статьях. Я понимаю предвкушение моего безымянного, но могучего покровителя, — он был восхищен удивительными городами еще до того, как их увидел — и каково же было его разочарование, когда мы пересекли огромное расстояние до далекой галактики, чтобы увидеть безжизненную пустыню насколько хватает глаз! Никогда не забуду этого ужаса, как мой могущественный покровитель рассекал пустыню в поисках хоть какого-нибудь намека на город, напрасно выискивал лестницы в глубине арок, окна, распахнутые на узкие улочки, крепостные стены, которые поднимаются над безднами. Стоит ли говорить, что мой загадочный покровитель стал обвинять меня во лжи, и как я вижу, для него, как и для меня нет ничего страшнее обмана! Я не знаю, что бы со мной было, если бы мой защитник не заметил необычную форму одинокой скалы посреди пустыни, не сравнил этот обломок скалы с фотографией собора на площади, на одной из моих страниц, не догадался бы, что когда-то бесконечно давно здесь и правда шумела городская суета, и колокол на ратуше отбивал полвечер — полудня и полуночи у них не бывает. Сказать, что я натерпелась страху, значит, не сказать ничего — если честно, я уже была готова попрощаться с жизнью...

Прямо по курсу газета.

Атаковать.

Газета отклоняется от курса.

Следовать за газетой.

Выполнено.

Прямо по курсу газета.

Атаковать.

Газета отклоняется от курса.

Следовать за газетой.

Выполнено.

Прямо по курсу неопознанный объект.

Опишите объект.

Число граней — 4, 3, 7, 4, 7, 3, 4, 3, 7, 4, 7, 3, 4, 3, 7, 4, 7, 3...

Челнок № 11727 уничтожен.

… довожу до вашего сведения, что за последний фиксированный отрезок времени вышло из строя 19 спутников....

… характерные симптомы ошибки — при требовании описать объект система начинает считать число граней и каждый раз сообщать разное количество, потом приходит сигнал об уничтожении челнока, подробности уничтожения не сообщаются...

Газета рассыпается на листы, которые складываются в парящий город, закрученный лентой Мебиуса на самом себе, — пятый лист долго не может сложиться хоть во что-нибудь, наконец, сворачивается в подобие атомного взрыва, когда-то уничтожившего город. (Имени нет) не нравится атомный взрыв, (Имени нет) сворачивает пространство (и, как кажется, время тоже) в причудливый город, который тянется из плотной атмосферы к кольцам астероидов, пускает ростки.

Здесь нет города.

...

Почему вы показываете мне города, которых нет?

...

Почему все миры, в которых вы были, про которые вы писали, исчезли бесследно?

...

Почему все ваши статьи только об одном — о закате и гибели многотысячелетних империй?

...

Почему так?

Эту статью следует озаглавить...

… нет, не будет никакой статьи, ничего не будет, потому что через считанные секунды не будет и меня самой. Впрочем, все по порядку, хотя ха-ха-ха, какой тут вообще может быть порядок, когда мир сошел с ума...

Сегодня ко мне опять прицепились боевые челноки, нет, ну а что им еще делать, кроме как цепляться ко мне, других занятий в космосе же нет, кто бы сомневался. Только теперь я уже не боюсь, как раньше, я знаю, что у меня есть могущественный покровитель, который испепелит каждого, кто послан, чтобы убить меня. И правда, не прошло и нескольких минут, как от преследовавшей меня армады не осталось и следа, — я даже поймала себя на том, что мне нравится смотреть, как мои противники сворачиваются в какие-то немыслимые измерения. Мне даже самой захотелось свернуться в какой-нибудь боевой космический лайнер и пострелять по врагам.

Однако, я никак не ожидала, что сделает дальше мой спаситель, повернется ко мне, скажет, что начинает понимать, что случилось, почему они гонятся за мной, почему все города, в которых я побывала...

Сенсация!

Срочно в номер!

Шок! Газета доводила до катастрофы целые империи, чтобы писать про их гибель!

(какого черта я пишу это, какого черта я разоблачаю саму себя, — а что поделать, я не могу не писать новости, в этом моя жизнь, мое призвание, в этом вся я...)

… был представлен прототип электронного новостника, снабженного диктофоном и видеокамерой, который фиксирует события и оформляет их в виде статей. По иронии новостник был оформлен в виде газеты, какими они были до появления электроники...

… я опускаюсь на холмы Вавилондона, где меня никто не ждет — город с многотысячелетней историей даже не смотрит на меня, весь погруженный в свои повседневные дела и заботы...

… как омрачает меня, когда я вижу сумраккадов, которые вторглись на земли слышумеров, чтобы создать свой Вавилондон, на земли, на которых их никто не ждал. Меня поражает, как слышумеры молча стерпели это странное соседство...

… я присутствую при величайшей битве, которая должна положить конец многовековому засилью сумраккадов...

… в жизни не думала, что мне придется быть свидетельницей гибели многотысячелетней империи...

… благодатные земли Династии Тимьянь встречают меня летним разнотравьем и полуденным зноем...

… династии кафтан не место на землях, принадлежащих династии овсун...

… я присутствую при величайшей битве...

… меня встречает Арфаген — недоверчиво, настороженно, его арфы молчат, и я понимаю, что мне нужно быть очень осторожной, чтобы этот город, раскинувшийся на целую планету, принял меня...

— Вы видели газету?

...

— Да-да, вот такую, плоскую, часто меняющуюся...

...

—… где она теперь?

...

—… как вы убили её?

...

— Мы можем увидеть тело?

...

— Простите, мы не знали, что вы убиваете… вот так...

Вернуть из небытия то, что было в небытие.

Высасывать прошлое. До конца. Дочиста. Каплю за каплей. Горькое прошлое, обжигающее прошлое, леденящее прошлое. Прошлое, замкнутое в неразрываемый круг —

...(Арфаген, Вавилондон, Зимайя, Мозгипет)...

… меня омрачает...

… величайшей битвы...

… свидетельницей гибели многотысячелетней...

(Нет имени) хватается за последнюю ниточку, которая обрывается пустотой, началом начал, землей, от которой едва ли остался хотя бы прах. (Нет Имени) выискивает, высчитывает, где сейчас могут быть эти обломки, в рукавах каких галактик далеко-далеко… Найти, добраться, выискать, узнать правду, которую не знает даже сама газета...

Газета превращается в бумажный самолет, чтобы спикировать в атмосферу, тут же перелистывается в птицу, чтобы лететь в вышине. У самой земли газета машет крыльями, опускается на безжизненную пустыню, думает, в какую фигуру ей сложиться дальше, сначала становится чем-то четвероногим, потом пытается встать на две ноги, тут же падает, летит, подхваченная ветром, наконец, сворачивается во что-то на колесах, едет по пустоши. (Нет Имени) появляется из пустоты, покачивается в мертвом воздухе, зорко следит за бескрайней равниной, пытаясь выхватить хоть что-то кроме пустоты, хоть какое-то напоминание о том, что было здесь бесконечно давно.

Газета останавливается, замирает на невысоком холме, одна страница складывается в башню, вторая пристраивается часами, третья страница превращается в крестообразный собор, четвертая сворачивается куполом, пятая долго не знает, кем ей стать, пытается изобразить телефонную будку, не может. Страницы шуршат дальше, складываются в марширующих гвардейцев, в корабли, плывущие по морям, по волнам в дальние страны, корабли становятся воинами, которые сражаются с живущими на далеких берегах. (Нет Имени) пытается изобразить четырехмерные часы на башне, причудливые мосты, перекинутые через вселенную, корабли, под всеми парусами плывущие в пучины космоса.

Газета летит дальше, машет страницами, (Нет Имени) торопится за ней, — газета спешит, боится не успеть, ведь нужно показать так много. Страницы сворачиваются башнями Кельнского Собора и колоннами Венской Оперы, расстилаются заснеженными вершинами гор, плывут бумажными корабликами по пустоши, где когда-то была Венеция, извиваются Китайской Стеной, скручиваются храмами Мьянмы. Страницы летят журавлями в осень, порхают голубями по площадям, кружатся осенними листьями, скачут боевыми конями, сворачиваются в рыцарские доспехи, рубят друг друга в пух и прах. Газета торопится, разворачивает прошлое страницу за страницей в глубину веков, летит боевыми самолетами, узко-узко сворачивается в дула танков и пулеметов, складывается звездами-сюрикенами, комкается в скелеты убитых солдат, развевается боевыми знаменами. (Нет Имени) не нравится, он не хочет сворачивать из пространства смерть и кровь, он (она, оно, они?) не хочет читать газету, но понимает, что должен (Должна? Должны?) прочитать до конца. (Нет Имени) не верит, перелистывает страницы, не понимает, почему все одно и то же, одно и то же, это ведь разные страницы, разные эпохи, почему снова и снова все те же слова, за которыми последует смерть и кровь.

Темнеет.

Небо ощеривается звездами.

Газета хочет сложиться в кресло, в кофейник, в чашечку кофе, в сидящего человека, а пятый лист чтобы был газетой, надо же что-то читать — но на этот раз что-то не клеится, газета как будто забывает, как ей сложиться. (Нет Имени) тоже не в себе, изгибает пространство то туда, то сюда, не знает, в какую фигуру сложить. (Нет Имени) и газета задумываются, что делать, как-то нужно сложиться в другую историю, которая пойдет совсем иначе, где не будет поля, усеянного мертвыми костями, и сожженных дотла городов, канувших в небытие. Листы вертятся, складываются во что-то невообразимое, беспомощно рассыпаются. Все смотрят на пятый лист, смотрят со странной надеждой, что он что-то знает, что-то придумает, свернется во что-нибудь невероятное — а кто его знает, а вдруг...