Флай

Голографическая рекламная красотка, раздвигая непривычно густые заросли инопланетных джунглей, вышла на усыпанную цветами поляну, остановилась, и, белозубо улыбаясь, повела рукой. Марсианские орхидеи, спроецированные голографом прямо на темнеющее небо, трансформировались и слились в призывную надпись: «Вы — те, кто верит в будущее! Вы — те, кто знает, где будущее! Вы — те, кто создаёт будущее всего человечества! Ваше будущее ждет вас в Корпорации Межзвездных Поселенцев! Создайте свой мир!»

Флаер, отразив переливы рекламы, радужной искрой мелькнул на фоне окраинных небоскребов громадного мегаполиса, и, прошив грудь улыбающейся красотки, помчался прочь. Прочь от наполненных тяжелым желтоватым туманом кварталов, отравленных испарениями миллиардного города, прочь от нездоровых параноидальных страхов вырождающейся цивилизации, от стрессовой суеты, преследующей людей с рождения до самой смерти, не стихающей даже на самых верхних, элитных этажах города, не угасающей даже с наступлением ночи. Флаер миновал многомильные загородные свалки, и понесся над каменистой безжизненной пустыней — тем, что осталось от бескрайних таежных лесов. Город остался далеко позади, но сияние электрических огней, буравящих исстрадавшееся по солнечному свету пространство над мегаполисом, было видно и отсюда.

Вскоре камень внизу сменился островками низкорослых сосен, меж ними ртутной кляксой сверкнула поверхность небольшого вытянутого озерка. Заповедник. Вдоль берега водоема, сохранившегося здесь благодаря усилиям природоохранных служб и прихотям самой Природы, жались друг к другу стандартной постройки четырехэтажные дома. Участки земли, на которых высились похожие на башни, уходящие вверх коттеджи из светлого пластика, примыкали вплотную к озеру, и были обнесены высокими стенами.

Машина снизилась, чиркнула брюхом по верхушкам деревьев заповедника, а потом, снова набрав высоту, плавно опустилась на посадочную площадку одного из домов. Предупредительно мигнули и погасли сигнальные огоньки, щелкнули замки, и на подсвеченную голубоватыми посадочными кругами поверхность площадки из флаера выпрыгнул высокий светловолосый парень.

— Приехали, вылезай! — весело окликнул он спутников в кабине, заглядывая внутрь и подавая кому-то руку. — Вот мои пенаты.

Из машины, чуть опираясь на предложенный галантным спутником локоть, выбралась девушка в легком летнем комбинезоне. Откинув со лба русую челку, она с любопытством огляделась. Огромные серые глаза распахнулись еще шире от удивления.

— С ума сойти! — воскликнула она. — Патрик! Мы, конечно, знаем, что ты не из бедной семьи, но чтобы так…

Светловолосый, которого она назвала Патриком, усмехнулся, довольный произведенным впечатлением. Еще бы! Пятикомнатный дом на берегу озера, в заповедной зоне, да целых тридцать квадратных метров земли вокруг него. Земли, на которой растет настоящая, а не синтетическая, трава. Земли, а не камня или песка! Такая роскошь не каждому по карману. Это вам не квартира в высотной застройке, пусть и на элитных двухсотых этажах. Хотя это новоприобретение целиком было заслугой его отца, Шарля Д’Орнея, профессора ИСИТ — Института Современных Информационных Технологий, Патрик считал, что имеет право гордиться. Как-никак, он ведь тоже Д’Орней, подающий надежды сотрудник того же института, хоть и совсем еще молодой. Сегодня Патрику исполнилось двадцать пять лет, и после вечеринки он привез своих друзей — Елену, Александра и Ликамбо посмотреть новый дом, где теперь жила его семья.

Вслед за девушкой из флаера выбрались два парня. Александр — стройный худощавый брюнет с тонкими чертами лица, чрезвычайно подходивший под описание древних испанских конкистадоров, и с идеально дополняющей его внешность фамилией — Гарсиа. И Ликамбо Тора — темнокожий гигант в форменной куртке, на рукавах которой неярко фосфоресцировала эмблема городской патрульной службы.

— Ф-ю-ю! — присвистнул Александр. — Пат, я бы на твоем месте даже не дергался. Зачем куда-то лететь, если ты и здесь живешь так, словно не на Земле находишься?

— Ну, ты не на моем месте, — рассмеялся Патрик.

— Это точно. А жаль! — кивнул Гарсиа, и бросил быстрый взгляд на Елену. — Ну, все-таки, Пат, объясни, зачем тебе это надо? Отец — глава самого громадного и загадочного института, ты сам — вполне состоявшийся ученый, нехилая квартирка в Тайм-Центре, собственный клочок земли в заповедной зоне, да еще и самая замечательная девушка в придачу ко всему этому счастью. Я понимаю Ликамбо — ему с его солдатскими замашками самое место в колонии поселенцев у черта на куличках. Я — тоже понятно, мне здесь ни шиша не светит, кому сейчас на Земле нужны механики? Елена вообще космобиолог, ей сам Бог велел лететь. Но ты-то, Пат? Кибернетика, электроника, киберпсихология — на этом земной мир держится.

— Ну, почему же земной? — откликнулся Патрик. Он стоял, обнимая за талию Елену, и с улыбкой глядел на друга. — В наше время на них любой мир держится. К тому же у меня есть одна очень веская причина.

Он повернулся к девушке и подмигнул ей.

— Елена, скажи им то, что ты сказала вчера мне.

Девушка рассмеялась.

— Я пообещала себе, Алекс, что моя свадьба состоится за пределами старушки Земли.

— Слышал, Алекс? А эта девушка выйдет замуж только за одного человека — за меня. Вот тебе и причина.

— Вам до брачного возраста еще — десять лет! Кто вас поженит раньше тридцати пяти? — скептически прищурился Александр.

— Вот именно, Алекс! Но это земные законы. — Патрик наставительно поднял указательный палец. — А ты сегодня в Корпорации внимательно читал Кодекс поселенцев? Они будут проходить дестерилизацию уже при тестировании перед отлетом, и им разрешается вступать в брак сразу по прибытии на место поселения, и иметь столько детей, сколько хотят! А не одного, как здесь. Сколько у нас их будет, Ленок?

— Да ну тебя! Опять со своими глупостями, — в притворном негодовании замахнулась на него девушка. — И сколько раз тебе говорить — не называй меня «Ленок»! Терпеть не могу этого обращения.

— Ладно, ладно, не буду, — посмеиваясь, прикрылся ладонями Пат.

— Это все пустые слова, Патрик, — вмешался в разговор Ликамбо. — Ты меня знаешь, я шуток не понимаю. Все, что ты сказал — не причина для такого серьезного решения, как внесение своего имени в списки межзвездных переселенцев.

Черные глаза Ликамбо смотрели пристально и серьезно.

— Причина? — Пат поднял брови. — Не занудствуй, Ликамбо. Ты совсем не изменился со школы, все такой же непонимающий. Разве простого желания недостаточно?

— А ты все такой же любитель пустой болтовни, — спокойно парировал Ликамбо. — Желание может в один прекрасный момент испариться, и что тогда? Должна быть цель, Пат, причина.

— У тебя, конечно, она есть?

Патрик скрестил руки на груди, готовясь к одному из многочисленных споров с темнокожим метисом. На незнакомых с ним людей двухметровый мускулистый Ликамбо производил впечатление не слишком обремененного мозгами человека, но только до тех пор, пока не открывал рот. Еще в детстве ему нередко случалось ставить в тупик своими рассуждениями и вопросами преподавателей в школе, и они все наперебой прочили ему блестящую карьеру каждый в своей области. Но Ликамбо привел в изумление учителей и в отчаяние родителей, когда после окончания школы поступил в полицейское училище. Естественно, что для этого была причина.

— У меня она есть, — все так же спокойно подтвердил Ликамбо. — Людям понадобиться помощь по охране поселения и их жизней от опасностей чужого мира. И от самих людей.

— Ага, — сузил глаза Патрик. — Ты, значит, альтруист? И ничего личного?

— Мои личные мотивы — это мои личные мотивы. Конечно, они тоже присутствуют, но я не собираюсь делать из них предмет шуток, хотя бы и для друзей.

Гладко выбритые щеки Патрика заалели, а наблюдающие за разговором Елена и Александр тревожно переглянулись. Конечно, ссорились эти двое крайне редко, какими бы резкими не были их выпады друг против друга, но тем более не следовало этого допускать перед предстоящими событиями.

— Уже поздно, мне пора, — нарочито громко произнесла Елена.

— Сейчас вызову такси, — Александр поправил наушник томофона, собираясь набрать код вызова.

— Зачем такси? Я сам вас отвезу.

Патрик направился к флаеру, но Елена отрицательно мотнула головой.

— Не стоит, Пат. Нет, правда. Алекс меня отвезет.

— Ну, ладно, — пожал плечами тот. — Как скажешь. Тогда возьмите мой флайчик. Алекс, держи код-карту.

— А ты сам как же завтра? — Гарсиа ловко поймал брошенную ему миниатюрную прозрачную пластинку с крапинками микросхем внутри.

— Отец подвезет. Нам же все равно в одно место.

— Уговорил. Коды на управлении не менял?

— Нет.

— Так, может, отправить его потом сюда автопилотом? Какой тут код?

— Лучше забрось на институтскую стоянку.

— Сделаю, — кивнул Александр. — Ликамбо, полетели!

Патрик посмотрел, как машина поднялась в воздух, пролетела над верхушками деревьев, заставив затрепетать бурые листья на ветках, и мгновенно уменьшившись до размера булавочной головки, ушла в направлении города. Он щелкнул по кнопке таймера, в наушнике прозвучал сигнал точного времени — «Три часа семнадцать минут по земному времени». Патрик вздохнул. На сон оставалось менее трех часов. Опять по утру придется глотать стимуляторы. Суета, суета.

Кабина лифта остановилась, и Патрик, стараясь не шуметь, вошел в гостиную. Отец с матерью, уже, наверное, спят.

— Явился, наконец. Свет!

Просторная круглая комната, занимающая весь второй этаж, осветилась. Голос, произнесший эти слова, и их тон заставили Патрика остановиться. Он удивленно повернул голову к креслу напротив визора, в котором с недовольным выражением на лице сидел отец — невысокий полноватый мужчина с еще довольно густой шевелюрой седых волос. В рядом стоящем кресле, страдальчески сцепив руки под подбородком и подобрав ноги, сидела мать.

— Вы еще не спите? — Пат поднял брови.

— Как видишь, — постукивая пальцами о подлокотники, произнес отец.

— Что-то случилось? — насторожился Патрик.

— Случилось?! — отец порывисто вскочил с кресла, домашняя туфля сорвалась с правой ноги, врезалась в экран визора и шлепнулась на пол. Седые брови гневно сдвинулись, голубые глаза под ними метали молнии. — Он еще спрашивает! Где ты сегодня был?!

Патрик недоуменно уставился сверху вниз на отца.

— Где я был? Вообще-то я уже достаточно взрослый для того, чтобы не отвечать на твой вопрос, но, так и быть, отвечу. С утра — в лаборатории, а потом мы с Еленой, Алексом и Ликамбо отметили мой день рождения в «Венерианской медузе». Это все, что ты хотел знать?

— Не делай из меня флирша!

— Разве я сказал что-то оскорбительное, отец? Я действительно не понимаю.

— Не понимаешь? Хорошо, тогда так. Сегодня в пятнадцать двадцать три по земному времени твое имя было внесено в регистрационные списки Корпорации Межзвездных Поселенцев. Что это значит? Куда это ты собрался?

Патрик смотрел на отца, не зная, что сказать. Действительно, сегодня он вместе с друзьями побывал в этом громадном, внушающем почтение здании, что высилось в самом центре города. Они прошли предварительную регистрацию, и их имена попали в большой список тех, кто изъявил желание через четыре месяца покинуть Землю. Покинуть её с тем, чтобы отправиться в длительное путешествие, за пределы Солнечной системы, и на далекой Элавии основать первое поселение землян. Все предварительные исследования этой планеты уже давно были проведены роботами-разведчиками, различными ведомствами оценены перспективы по разработке природных ресурсов, и теперь Правительство решилось на окончательный шаг — заселение. Патрик до самого последнего момента, когда уже нельзя будет ничего изменить, не хотел говорить родителям о своем решении, справедливо полагая, что оно им не понравится. Но, как оказалось, отец уже все знал. Отпираться не было смысла.

— Как ты узнал? — подавленно спросил Патрик.

— Я все же не последний человек в этом городе. У меня есть связи в Департаменте персонификации. Да и сама Корпорация частенько пользуется услугами ИСИТ, так что уже в пятнадцать тридцать все, что касается твоего недальновидного поступка, было мне известно.

— Так ты попросту следишь за мной? Нечего сказать, очень по-родительски! Но не забывай, я уже не ребенок, — Патрик возмущенно вскинул голову.

— Ты — хуже. Ребенком ты хотя бы спрашивал мнения родителей.

— Я хочу самостоятельно решать, как мне строить мою жизнь.

— А то, что в твоей жизни есть еще и мы, ты не учитываешь?

— Отец…

— Шарль…

— Что?!!! Что, Мария?!!! Ты тряслась над ним все эти годы, а он в одночасье наплевал на все твои усилия! Я пытаюсь вразумить его, объяснить, что нельзя так поступать со своей жизнью! И со своими родными. Эгоист! У него сейчас есть все! Все, чего только может в наши дни добиться человек! Чего тебе не хватает, Патрик? Острых ощущений? Все ресурсы наших лабораторий в твоем распоряжении! Хочешь, я дам задание разработать специально для тебя программу виртуального мира? Загрузим в неё все, что тебе заблагорассудится, и развлекайся! Но не на край же Вселенной лететь! Разве я зря потратил жизнь на разработку научных моделей виртуалистики и методов их практического применения? Ты способнее меня, сын. В твоих руках — будущее этой отрасли, будущее института. Ты даже не представляешь, какие возможности сулит человечеству эта технология! В общем, так — завтра же отправишься в Корпорацию и напишешь заявление на удаление из списков.

Д’Орней — старший, считая, что разговор окончен, устало плюхнулся в кресло и потер пальцами виски. Губы Патрика выгнулись упрямой дугой, он выпрямился и полным решимости голосом ответил:

— Нет. Я никуда не пойду. То есть пойду. На предполетное тестирование. Что бы ты ни говорил, это не мимолетное желание. Есть причина. Я хочу увидеть что-то новое, кроме этого старого, облезшего, задыхающегося в предсмертной агонии мира на задворках Галактики. Будущее — там, а не на нашей бесплодной, погибающей планете, изрытой до самых недр миллионами мертвых шахт и подземных трасс. Для чего и кому здесь нужны мои знания? Чтобы просто разрабатывать ненужные теории? Я хочу быть полезным людям. Я хочу закончить свою жизнь не в пансионе с кислородной маской на морщинистом лице, а в окружении многочисленных потомков, рождение которых никто не будет регламентировать. Я хочу построить свой собственный дом не на убогом клочке безжизненной почвы размером пять на шесть метров. Хочу ходить по земле, а не по пластиковым панелям с имитацией, и смотреть на солнце. Пусть оно будет хоть зеленого цвета. А те виртуальные иллюзии, которые ты предлагаешь мне в обмен на все это — обман. Пусть ими развлекаются ни на что не годные скучающие бездельники.

Патрик замолчал, переводя взгляд с отца на мать. Мария Д’Орней слушала сына, сгорбившись в кресле и закрыв лицо руками. Ему стало её жалко. Шарль Д’Орней, темнея лицом, глядел на сына, такого решительного, такого непреклонного.

— Ты плохо учил историю, Патрик? Или просто забыл, как закончилась самая первая попытка отправки поселенцев на Марс? Хочешь, чтобы твои останки тоже плавали в астероидных полях? Что? Да, сейчас полетом на Луну, Венеру, Марс не удивишь даже детей, это верно. Но межзвездный перелет — это нечто совершенно новое. Одна только его длительность! От Земли до Элавии, даже при современных скоростях — полтора года. Ты выдержишь это? В замкнутом пространстве, общаясь изо дня в день с одними и теми же людьми? И, если пассажирский транспорт успешно доберется туда, где гарантия, что в первые же полгода от трех тысяч поселенцев не останется горстка психопатов, свихнувшихся от потерь и трудностей? Так уже было, Патрик. Мы с матерью не хотим тебя потерять. Я все же надеюсь на твою рассудительность, надеюсь, что до предполетного тестирования дело не дойдет.

— Все мои друзья летят. И Александр, и Ликамбо, и … Елена.

— Елена? — подняла голову Мария. — Это из-за неё ты решился на такую глупость?

— Мама, сколько можно! Это не глупость! И я люблю Елену!

— А нас?

— О, господи…

Патрик зарылся пальцами в светлые волосы и зажмурился, в изнеможении выдохнув-застонав. Распахнув веки, он наткнулся на укоряющие глаза матери. И отвернулся.

— Я все равно пройду предполетный тест. И улечу на Элавию. Вместе с остальными.

Он открыл двери лифта, собираясь подняться в свою комнату. Голос отца, тихий, но уверенный, остановил его.

— Не полетишь. Потому что тест ты не пройдешь. У тебя больное сердце.

Патрик сглотнул, побледнел и повернулся. Д’Орней-старший по выражению лица сына понял, что аргумент был выбран правильно. Они с минуту молча смотрели друг на друга. Потом краска постепенно вернулась на лицо Патрика, и он несколько неуверенно усмехнулся.

— Это никому не известно. Только нашей семье. Информации об этом нет в моих персональных данных. Ты же сам потрудился, чтобы удалить её из моих личных файлов в Департаменте персонификации.

— Верно, — кивнул Шарль. — Но верно и другое. Как, ты думаешь, будет проходить тестирование? Или ты считаешь, что все ограничится считыванием твоей карты из банка данных Департамента? Увы, сын мой. Тестирование включает в себя, помимо проверки психологических, антропометрических и прочих данных еще и полное медицинское обследование. А поскольку утаить что-либо, находясь под радиосканером, практически невозможно, то о твоей болезни станет известно в какие-нибудь минуты. И ты не только не полетишь на Элавию, но и, прости за каламбур, вылетишь из Института, поскольку людям с таким пороком там работать запрещено. И куда ты тогда денешься? Как сможешь быть полезным людям? Выбирай, Патрик. Или все на Земле, или ничего на ней же. За пределы нашего агонизирующего, как ты выразился, мира, тебе дорога закрыта. Ибо, даже если каким-то чудом ты проникнешь на транспорт, твое сердце может не выдержать нагрузок космического перелета. Думай. У тебя еще есть время. Целых четыре месяца. Спокойной ночи.

Отец поднялся, и, пройдя мимо сына, стоявшего с поникшей головой, вошел в лифт. Мария подошла к сыну, и, положив ему руку на плечо, заглянула в лицо.

— Не стоит переживать так. Станешь старше, поймешь, что мы желаем тебе только добра. Есть хочешь?

Патрик покачал головой, и она тоже ушла. Он остался один в ярко освещенной гостиной. Подойдя к прозрачной стене, за которой была только ночная тьма, прислонился лбом к прохладной поверхности, и попытался смотреть на улицу. Но увидел только отражения — своё и комнаты. Невесело усмехнувшись, он сравнил себя с узником, заточенным в неприступной пластиковой тюрьме, связанным по рукам и ногам тонкими ниточками привычек, обязанностей, условностей и собственного несовершенства.

***

На следующее утро профессор Д’Орней, закрывшись от всех в своем кабинете под предлогом сильной занятости, мучительно пытался найти выход из сложившейся ситуации. Он мерил шагами светлую просторную комнату на сто семнадцатом этаже институтского здания, и с сомнением поглядывал на пульт видеофона у себя на столе. Шарль знал своего сына, и знал, что тот не стал бы столь перспективным ученым, если бы не его упрямство. Был, был у Патрика талант, но немалую роль в его становлении как ученого сыграло и упорство. То упорство, с каким он в детстве преодолевал последствия сложной операции, едва не стоившей ему жизни, упорство, которое помогло ему наверстать упущенные из-за долговременной болезни знания, а потом и обогнать сверстников в школе, с отличием окончить её, потом колледж и поступить в самое престижное высшее учебное заведение — Институт Современных Информационных Технологий. А потом, блестяще защитив звание магистра, получить должность руководителя сектора киберпсихологии там же. И, хотя кое-кто и считал, что тут не обошлось без помощи его отца, это было не так. Единственный раз Шарль Д’Орней помог сыну — когда, неведомо какими путями, удалил в Департаменте персонификации все сведения о состоявшейся еще в младенчестве операции, чтобы Патрик мог беспрепятственно работать в ИСИТ.

И вот теперь Патрик с тем же упрямством, с каким шел наверх, стремится вниз. А его отец, умудренный опытом ученый, никак не может понять — зачем? Неужели из одного лишь желания быть не хуже других? Те аргументы, какие привел сын в ночной беседе, его не убедили.

Постепенно смутная мысль в голове профессора оформилась в конкретную идею. Он опустился в кресло, занес пальцы над пультом, пошевелил ими, в последний раз раздумывая, а потом решительно ткнул в значок вызова на панели.

— Слушаю, профессор! — на экране видеофона появилось улыбающееся лицо секретаря.

— Соедини-ка меня с Брилли.

Секретарь кивнул, и его лицо сменилось эмблемой ИСИТ. Профессор, нахмурив брови и покусывая губы, смотрел на переливающийся на экране многоугольник и ждал. Через минуту пискнул сигнал приема, и радостный голос заместителя председателя Департамента персонификации приветствовал Шарля Д’Орнея.

— Шарль! Рад тебя видеть!

— Владислав, — морщины на лбу профессора моментально разгладились, губы раздвинулись в приветливой улыбке. — Не помешал?

— Нет, нет. Ну, что там у тебя стряслось?

— Почему ты решил, что что-то стряслось? — Шарль покосился на индикатор общей связи, проверяя, заблокирован ли он.

— Потому что по другому поводу ты никогда меня не побеспокоишь, — рассмеялся Владислав Брилли. — Нет бы, пригласить старого друга пропустить по стаканчику, поговорить о жизни, о детях.

— Вот-вот, о детях я и хотел с тобой поговорить. Точнее, о Патрике.

— С ним что-то случилось? — в глазах Брилли мелькнуло любопытство, замаскированное под беспокойство.

— Еще нет, но… Владислав, могу я просить тебя…

— Все, что в моих силах, — уверенно перебил его Брилли.

— … просить тебя на некоторое время позаимствовать из архивов Департамента личное дело Патрика?

Брилли на несколько секунд растерялся, а потом, округлив глаза и понизив голос, приник чуть ли не к самому экрану.

— Шарль, ты что?! Да еще и по видеофону!

— Владислав, не делай круглых глаз. Я же знаю, что ваше ведомство вне компетенции Комитета Наблюдения. Всего на один день, а?

— Ты ставишь меня в такое положение, — замялся Брилли, опуская глаза.

— Я в долгу не останусь, — произнес Д’Орней.

Брилли задумался.

— А, ладно, — махнул он, наконец, рукой. — Но только на один день!

— Естественно, — кивнул Шарль. — А можно прибавить сюда еще кое-что?

— О, небо, — простонал Брилли. — Что еще?

— Персоналку на Елену Воронову, Александра Гарсиа и Ликамбо Тора.

— Ты с ума сошел! — прошипел Брилли. — Это же чужие карты! Чужие!!! Знаешь, что со мной будет, если это выплывет?

— Да, — спокойно ответил профессор. — То же, что и со мной. Владислав, ну, не в первый же раз, в конце-то концов.

Брилли, опешив от тона, каким его собеседник произнес эти слова, откинулся на спинку кресла и надолго замолчал. Д’Орней ждал.

— Хорошо. Но это в последний раз.

— Само собой, — улыбнулся Шарль. — Запиши имена. Я залечу за ними в конце дня. Заодно по стаканчику пропустим и обсудим мой должок.

— Вот это разговор, — оживился посмурневший было Брилли, торопливо чиркая на планшете названные профессором имена. — Слушай, Шарль, как насчет периода раннего освоения Марса? Или, может, лучше Сикоракса, а? Можно соорудить такую программку? Только чтоб как в реальности. Что-то я засиделся, хочется кровь разогнать.

— Будут тебе острые ощущения, — усмехнулся Д’Орней и отключил видеофон.

Едва погас экран, усмешка исчезла с лица профессора, он презрительно скривился.

— Засиделся, видишь ли. Летел бы на Элавию! Старый бездельник.

***

Профессор вернулся домой позже, чем обычно, наскоро проглотил ужин, и, сославшись на усталость, отправился спать. Мария, прислонившись к косяку ванной комнаты, наблюдала, как муж, выставив амлитуду и скорость зубной щетки до максимума, остервенело шлифовал зубы.

— Шарль, тебе не кажется, что мы слишком категоричны с Патриком? Все же он уже не ребенок.

— Не кажется.

Слова из пенного клубка прозвучали глухо, профессор сполоснул рот, швырнул использованную насадку в мусорный контейнер, а рукоятку аккуратно убрал в футляр.

— Я никогда не препятствовал его желаниям, ты это знаешь. Но всему есть предел.

— Но все его друзья летят, Шарль.

— Патрик — не все! Ты хочешь потерять сына, Мария?

— Нет, — она качнула головой, подавая ему полотенце.

— Тогда доверься мне. Кстати, где он?

— Он звонил днем, сказал, что поживет пока в городе.

— Звонил? Мог бы зайти и сказать это мне, — недовольно проворчал профессор. — Хотя, возможно, это и к лучшему. Я имею в виду, то, что мы какое-то время не будем видеться.

— К лучшему? — в глазах Марии появилась настороженность. — Что ты задумал, Шарль?

— Наставить его на путь истинный.

— Каким образом?

— Показав виртуально, какой может быть реальность.

— Ты меня пугаешь. Объясни!

— Нечего бояться, Мария. Лаборатории института располагают разнообразным материалом по космическим путешествиям. Я разработаю программу специально для Патрика, смоделирую ситуацию полета на Элавию так, чтобы он пожалел о том, что отправился туда. А когда Патрик осознает собственную ошибку, верну его в реальность. Вот увидишь, он еще будет мне благодарен.

— Он никогда на это не согласится, Шарль! Пат не согласится стать аретентом!

— А кто будет спрашивать его согласия? Я применю методику переключения, он и не поймет, что это не настоящий мир.

— Поймет, Шарль! Он же виртуальный психолог, он сам разрабатывает психомодели для подобных программ! Тем более что в созданном тобой мире не будет ни одного знакомого лица!

— Ошибаешься, Мария. Я обеспечу Патрику привычную компанию. Ему будет не скучно.

— Что?

— Брилли любезно предоставил мне все персональные материалы на его приятелей и эту девушку, Елену. В них есть все, вплоть до самых интимных привычек, характерных особенностей. Останется только загрузить эти данные в программу. Как видишь, я все продумал.

— Не делай этого, Шарль! Ты сам говорил, что неэтично держать человека в неведении при погружении его в мнимую вселенную! Тем более, что вы никогда раньше не совмещали знакомых между собой людей в одной программе, вы не использовали конвиртуальность в своей работе! Малейшая ошибка может дорого обойтись.

— Речь не идет о живых людях, Мария. Я всего лишь использую скопированные в Департаменте персональные данные, слегка их изменив.

— Ты не прав. И мне это не нравится.

— Перестань, Мария. Даю слово, что с ним ничего не случится. Ну, немножко понервничает, хлебнет острых ощущений. Потом сам благодарить будет. Ну, хватит, хватит, — он обнял жену за плечи. — Обещаю, что все будет хорошо.

***

Огромная луна вяло барахталась в небе, захлебываясь в нависшем над городом смрадном месиве туч и смога. Она то выныривала из цепкого облачного болота, и тогда липкая тина облаков медленно стекала с её бледного от удушья лика, то снова, не имея сил удержаться за тонкие лучики звезд на открытом пространстве неба, исчезала. Стоя у наглухо закрытого окна в освежаемой кондиционером комнате своей квартиры, Патрик с состраданием наблюдал за тщетными усилиями ночного светила. Нет, не выбраться ей в чистые воды эфира, не скользить плавно легкой ладьей по темной искрящейся глади. Она терпит муки, на которые обрекло её зародившееся когда-то под нежным лунным светом дитя Земли — человечество. Дитя, нанесшие страшные, смертельные раны своей матери, а теперь оставляющее её, бьющуюся в агонии, на милость Природы. Дитя, по собственной жестокости лишившееся родительской любви, и бросающееся на поиски кого-то, кто согласится приютить его. С тем, чтобы когда-нибудь отплатить злом за добро, вновь предать, и вновь покинуть.

Прошло уже три с половиной месяца, а имя Патрика Д’Орнея из списков переселенцев исключено не было. Никто не смог бы заставить его передумать. Но все это время его преследовала, не давала спать по ночам, выгоняла из постели и заставляла льнуть к окну одна и та же гадкая мысль. Мысль, что он — обманщик, предатель, что он хочет лететь на Элавию не для того, чтобы служить человечеству. Он просто бежит, бросая разваливающийся на его глазах мир, обрекая на одиночество отца и мать! Он гнал эту мысль от себя, душил её, убивал по десять раз на дню, находя все новые и новые причины для оправдания своего поступка. Но, как только день сменялся ночью, все начиналось с начала.

Патрик умом понимал, что эти семена сомнения в его сознании посеяны словами отца, но…. Ах, какая загадочная штука — душа! Порой самые рациональные, верящие исключительно в математические обоснования мироздания скептики теряют разум, поддавшись на уговоры души.

Как-то неожиданно выяснилось, что и у Елены, и у Александра, и у Ликамбо оказалось так много незавершенных дел, что они почти перестали видеться. Однажды Патрик, не находя себе места от тоскливых мыслей, прямо ночью позвонил Елене и предложил перебраться к нему на квартиру.

— Я скучаю, — признался он, глядя на милое, заспанное лицо на экране.

— Пат, — улыбнулась она, нисколько не рассерженная несвоевременным звонком, — ты как маленький, честное слово! Мы еще успеем надоесть друг другу за полтора года, потерпи.

И он терпел. Терпел, деля свою тоску с луной. Регулярно звонила мать, справляясь о его делах, говорила, что отец уже остыл, просила вернуться домой. Патрик отнекивался, решив про себя, что до тех пор, пока об этом не попросит отец, он не вернется. А он так и не позвонил. Не встречался с ним Патрик и в институте. Осторожно поинтересовавшись как-то у секретаря, узнал, что профессор очень сильно занят, что он разрабатывает какую-то новую теорию. Патрик лишь грустно усмехнулся. Как это похоже на Шарля Д’Орнея! Презрев все, забыв обо всех и обо всем, даже о предстоящей разлуке с сыном, с головой уйти в работу.

Но настал день, когда Патрик, ответив на вызов по видеофону, удивленно воззрился на отцовское лицо на экране.

— Ну, здравствуй, сын.

Отец смотрел как-то смущенно, пряча глаза и неловко улыбаясь.

— Здравствуй.

— Как живешь?

— Нормально.

Шарль кивнул, и оба замолчали, не зная, как вести себя дальше.

— Ты не передумал лететь? — решившись, наконец, спросил Патрика отец.

— Нет, — мотнул тот головой.

Ответ прозвучал резче, чем хотелось бы. Патрик исподлобья смотрел на отца, ожидая, что сейчас снова посыплются упреки и уговоры.

— Понятно, — неожиданно мягко согласился Шарль Д’Орней. — Я, в общем-то, и не думал, что ты изменишь решение. Что ж, чему быть, того не миновать. Знаешь, мать сильно переживает, ты бы вернулся домой. Ведь каких-нибудь две недели осталось, тебе не хочется провести их с нами?

— Ты хочешь сказать, что больше не сердишься? — осторожно поинтересовался Патрик.

— Я скорее огорчен, чем сердит, — пожал плечами отец. — Ну, да что теперь говорить. Мы с матерью ждем тебя сегодня же. Нам нужно многое обсудить до твоего отлета.

— До моего отлета? — Патрик отвел глаза. — Еще неизвестно, состоится ли он. Это медицинское обследование…

— У тебя есть реальный шанс. Знаешь, сын, я погорячился тогда, при первом нашем разговоре, и немного исказил факты.

— Что значит — исказил? Предполетного тестирования не будет?

— Будет. Будет проводиться отсев больных людей. Но тех, чье здоровье будет вызывать у комиссии неявное сомнение, не будут вычеркивать из списков. Они могут оформить заявление о том, что Корпорация не несет ответственности за возможные последствия, связанные с их недугами. Вот так обстоят дела на самом деле. Ты полетишь.

— Отец! — Патрик просиял. — Ты мне словно жизнь спасаешь!

— Может, так оно и есть, — пробормотал профессор. — Но все же хочу предложить тебе сначала пройти аналогичную проверку на институтском оборудовании. По её результатам уже можно будет судить, пройдешь ты тест или нет. Мало ли что. Не возражаешь?

— Нет, конечно! Спасибо, отец!

— Ну, договорились. Тогда послезавтра жду тебя в лаборатории медблока, в шестом отсеке. А сегодня — домой!

— Уже лечу! — весело откликнулся Патрик, махнув отцу рукой.

***

В лаборатории ИСИТ два лаборанта завершали последние приготовления к завтрашнему эксперименту. Один сосредоточенно работал над внесением данных с доверенных ему профессором Д’Орнеем персональных карточек в основную программу, второй проверял аппаратуру, настраивал датчики и сенсоры. В лаборатории царила тишина, нарушаемая лишь щелканьем клавиш и кнопок. Но вот второй оторвался от клавиатуры, устало потянулся и поднялся. В смежной с лабораторией комнате стоял столик с термосом, чашками и несколькими пачками печенья. Он прошел туда, ткнул кнопку на термосе с водой и бросил в чашку две гранулы кофе. Потом подумал и добавил еще одну — он любил крепкий.

— Ланс, тебе кофе какой, крепкий? — крикнул он через дверь тому, который остался в лаборатории.

Ответа не последовало. Как раз в этот момент Ланс проверял данные с карточки Елены Вороновой, внося кое-где указанные профессором правки в её характеристики. Он досадливо поморщился, так как был очень занят и не хотел отвечать, поправил наушник, и продолжил негромко диктовать в микрофон необходимые установки.

— Ланс! Ты что, оглох? Тебе какой кофе?

Ланс прикрыл уши ладонями, чтобы не отвлекаться. Осталось совсем немного.

— Да что я тебе, нянька, что ли? — возмутился его товарищ, распахивая дверь и держа в одной руке дозатор с кофе, а в другой чашку. — В последний раз спрашиваю — крепкий или нет?

— Не-е! — огрызнулся, не выдержав и отвернувшись от экрана, Ланс. В этот миг курсор на экране дрогнул, и, повинуясь голосу, впечатал два символа перед словом «принципиальна». Ланс, не заметив этой ошибки, отключил микрофон, нажал на клавиатуре «ввод», закрыл программу и снял наушники. — Черт с тобой, наливай свой кофе.

Но только они пригубили исходящего ароматным паром напитка, как в лаборантскую стремительно ворвался профессор Д’Орней.

— Бездельничаете? — он окинул неодобрительным взглядом застывших с печеньем в руках лаборантов. — Что с аппаратурой?

— Все готово, профессор! — расплескав кофе, Ланс торопливо поставил чашку на столик и бросился вслед за профессором туда, где стоял радиосканер, больше похожий на пластиковый гроб с проводами, чем на медицинский аппарат. — Мы только что закончили итоговую проверку.

Д’Орней склонился над пультом, и его пухлые пальцы заплясали на клавиатуре.

— Так. Всё. Хорошо. Жду вас обоих завтра не позже восьми. Свободны.

Лаборанты переглянулись, облегченно вздохнули, и, быстренько убрав остатки несостоявшегося перекуса, исчезли.

Профессор остался в лаборатории один. Он провел там всю ночь, то задремывая в кресле, то стряхивая беспокойную дрему и в очередной раз проверяя готовность оборудования. Стоящий в одном из отсеков медицинского блока радиосканер был переоборудован профессором под виртуализатор, и позволял не только подключать человека к программе виртуального мира, но и наблюдать за его состоянием — физическим и эмоциональным. О затеянном профессором эксперименте знали всего несколько подчиненных ему человек, и уж точно не знал никто, кто мог бы запретить его проведение. Ибо, проходя бесконечные согласования и собирая многочисленные разрешения, Д’Орней мог упустить драгоценное время. А его и так было в обрез.

Завтра наступило удивительно быстро, и в половине восьмого прикорнувшего на краю стола профессора разбудили голоса — лаборатория постепенно наполнялась народом. А в девять часов появился Патрик, пребывающий в прекрасном настроении.

— Доброе утро, отец!

— Доброе утро, — вяло улыбнулся профессор, проводя ладонями по лицу.

— У тебя бледный вид, зачем опять ночевал на работе? Мать беспокоилась за тебя.

— Она всегда беспокоится по пустякам. Ну что, приступим?

Патрик кивнул и стал раздеваться. Оставшись в одном белье, он опустился на жесткое ложе, поеживаясь при мысли о возможном отрицательном результате теста. Датчики и сенсоры, закрепляемые лаборантами, облепили его тело, провода разноцветной паутиной опутали вытянувшуюся под прозрачным куполом радиосканера фигуру. На пяти мониторах развернулись окна наблюдения с замершими в нетерпеливом ожидании графиками, отражающими ритм сердцебиения, дыхания и прочие данные. Д’Орней подошел и склонился над сыном. Патрик, боясь повернуть голову, скосил глаза на отца и улыбнулся.

— Надеюсь, это ненадолго? У меня сегодня много дел.

Голос сына из прозрачного саркофага прозвучал глухо.

— Нет, — качнул головой профессор, сглотнул и прикоснулся к выпуклой кнопке на панели управления радиосканером. Последнее, что видел Патрик в реальном мире, были глаза его отца.

***

Дверь в квартиру Елены открыл Александр. Ликамбо вошел, и, занимая собой почти всю прихожую, снял куртку. Он набросил её на вешалку, пригладил черные волосы, и только тогда удосужился спросить:

— Что случилось?

— Патрик пропал, — мрачно пояснил Александр.

— Как пропал? — оторопел Ликамбо.

Александр пожал плечами, и они прошли в комнату. Там на диванчике, поджав ноги, шмыгая носом и дрожащими пальцами пытаясь выудить из контейнера очередную салфетку, сидела Елена. Пол у диванчика был усеян влажными комочками. При виде Ликамбо из глаз Елены полились утихшие, было, слезы. Метис опустился рядом с ней, вытащил салфетку из футлярчика и приложил к опухшим глазам девушки.

— Алекс, давай объясняй, что происходит.

— Если бы я знал, — Александр дернул верхней губой, над которой в последние два месяца красовалась тоненькая ниточка усов. Смотрелось весьма импозантно. — Последний раз Пат связывался с Еленой шесть дней назад, и после этого — ни одного звонка. Она была и в институте, и на его квартире, побывала в клубе. Его нигде нет. Через три дня предполетное тестирование, а тут такое.

— А родителям звонили?

— Да, я сам связывался. Профессора нет, а мать Патрика не хочет говорить, где он.

— Угу-м. Так.

Ликамбо вытащил еще одну салфетку и подал её Елене. Очередной пропитанный слезами комочек полетел на пол.

— Сдается мне, что Патрик просто не хочет, чтобы его нашли, — подняв брови и криво улыбнувшись, высказал предположение Ликамбо.

— Что значит — не хочет? — утихомиривая рвущиеся наружу слезы, осипшим голосом спросила Елена.

— А то и значит. Возможно, он передумал лететь, и теперь стыдится собственной слабости.

— Не может быть! — в один голос воскликнули Елена и Александр.

— Я сказал — возможно. Алекс, дай пульт. Елена, набери еще раз номер его родителей.

Александр подал пульт видеофона девушке, и та дрожащими пальцами отыскала в справочнике номер профессорского дома в заповеднике. Несколько минут напряженного ожидания, и на экране появилось лицо Марии. Говорить пришлось Ликамбо, так как у Елены голос то и дело срывался на всхлипы, а Александр не захотел.

— Здравствуйте, госпожа Д’Орней. Могу я переговорить с Патриком?

На лицо женщины на экране легла тень, как только она увидела своих собеседников.

— Он… он сейчас очень занят.

— Так он дома? Нам бы парой слов перекинуться.

— Я не знаю, будет ли он говорить с вами. Во всяком случае, если дело касается Межзвездной Корпорации и отправки на Элавию, то хочу сразу сказать, что Патрик никуда не полетит. Он передумал.

— Нам бы хотелось услышать это от него, — улыбка Ликамбо была сама вежливость, но в голосе чувствовалась такая настойчивость, что Мария, поколебавшись, кивнула.

— Хорошо.

Экран погас, но связь не прервалась. Снова медленно потекли минуты. Елена, не осознавая зачем, один за другим тянула из упаковки салфетки, и, смяв, бросала на пол. Александр нервно теребил бережно приглаженные усы, так что, в конце концов, они стали напоминать взъерошенную щетку. Ликамбо, пощелкивая пальцами, вглядывался в темную поверхность экрана.

Голос из динамиков заставил всех вздрогнуть.

— Я… не пойду… на предполетное тестирование. … ты… говорил, это… мимолетное желание. Есть причина. Будущее… на нашей бесплодной, погибающей планете … здесь нужны мои знания… Я хочу быть полезным людям. Я хочу построить свой собственный дом… …те… иллюзии, которые ты предлагаешь мне в обмен на все это — обман. Пусть ими развлекаются ни на что не годные скучающие бездельники.

— Патрик! — Елена вскочила и бросилась к видеофону, но связь уже прервалась. — Патрик!!! Алекс, Лик, как… как он мог! Он, он…

Она разрыдалась и уткнулась в плечо подоспевшего Александра.

— Вот сво…, — Ликамбо осекся, и просто махнул рукой. — А, да что говорить. Я знал, что этим кончится.

— Ну, знаешь, — повернул к нему лицо Александр, — с его стороны это просто свинство! Если передумал, почему просто не объяснить? Хотя бы ей! — он перевел глаза на всхлипывающую на его груди Елену, и крепче обнял её. Но девушка вдруг, высвободившись из его рук, бросилась в прихожую.

— Ты куда? — в один голос воскликнули парни.

— Он решил отделаться от меня короткой тирадой по видеофону? — губы Елены скривились, в глазах росло возмущение. — Ну, нет уж, пусть объяснит мне все, глядя в глаза. Я лечу к нему!

— Погоди! — протянул к ней руку Александр, но, натолкнувшись на её взгляд, вздохнул. — Я с тобой.

Ликамбо на ходу подхватил куртку, и они втроем бросились на посадочную площадку.

Через полчаса флаер на предельной скорости, буравя поднимающийся с земли ядовитый туман, несся над темнеющими дырами карстовых провалов и горами всевозможного мусора. Вел машину Ликамбо, а Елена с решительным лицом вглядывалась в экран радара. Но за несколько минут до того, как на нем появились координаты заповедника, на панели управления вспыхнул огонек связи и из микрофона в кабину ворвался резкий настойчивый голос:

— Внимание! Вы находитесь у территории частных владений! Код вашего транспортного средства не опознан, у вас нет разрешения на нахождение в запретной зоне! Немедленно покиньте территорию заповедника!

— Это что еще за …? — округлил глаза Александр.

А голос все продолжал их стращать.

— Внимание! Повторное предупреждение! Немедленно покиньте территорию заповедника! В случае неповиновения по вашему транспортному средству будет открыт огонь на поражение!

— Ах ты, черт, — тряхнул головой Ликамбо и резко развернул машину.

— Что ты наделал! — вскрикнула Елена, в отчаянии глядя, как удаляются очертания озерца с приткнувшимися по его периметру коттеджами.

— Спас нам жизнь, — мрачно ответил ей Ликамбо, а Александр провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть окрасившую его бледность.

До города летели молча. Разговаривать не было необходимости, и так все было ясно. Лишь прощаясь с Еленой у дверей её квартиры, Ликамбо проронил:

— Если Пат решил остаться, то зачем тебе лететь туда? Какой смысл?

— Есть причина, — ответила она, не поднимая на метиса совершенно сухих и каких-то опустевших глаз. — К тому же, мы с ним больше не связаны. Ничем.

***

Через шесть дней, наполненных суетой, мелкими недоразумениями и поспешными прощаниями, Елена стояла на регистрационной площадке космодрома, среди трех тысяч таких же, как она, переселенцев. Она уже простилась с родителями, провожающими её со слезами. Их лиц было не разглядеть в общей пестрой массе народа за толстым стеклом, что отделял центральный зал ожидания от регистрационного зала. Но Елена знала, что они там. Что они будут там до тех пор, пока диспетчер не объявит о том, что межзвездный транспорт успешно стартовал с орбиты. Возможно, что Патрик тоже был там. Возможно, но не более.

Личные вещи, строго регламентированные по количеству и весу, были уже упакованы в специальные контейнеры и отправлены на корабль. Теперь очередь была за пассажирами. Людей на трех шаттлах предстояло доставить с космодрома на межзвездный транспорт, ожидающий на околоземной орбите.

Боль в нижней части живота, оставшаяся после короткой, но болезненной процедуры дестерилизации, была не более чем фоном. А соло играла сосущая под ложечкой тоска прощания с Землей и обида на Патрика. Он даже не пришел их проводить, не дал о себе знать и вообще ничем не напомнил о себе. Все три дня, до самого тестирования, она надеялась, что Пат все же появится, и они, как и планировалось, полетят вместе. Она ждала до самой последней минуты.

— Елена Воронова, двадцать три сорок один! — голос из динамика заставил её вздрогнуть, и она, продвинувшись к освободившемуся окошечку, протянула регистрационную карточку служащему космопорта.

Пока сведения о её личности записывались клерком в несколько различных журналов, мысли Елены поменяли направление. Она стала думать о предстоящем путешествии. Громаднейший космический транспорт был задуман как маленький город, где у каждого свои обязанности. Так, Александр был приписан к механической палубе, служащие которой по первому зову бросаются на устранение неполадок в системах воздухоснабжения, отопления и прочего жизнеобеспечения корабля. Ликамбо, естественно, остался стражем порядка. Ну, а её, как космобиолога, определили на работу в оранжерею — ей предстояло холить и лелеять земные растения, обязанные обеспечивать будущих поселенцев необходимой растительной пищей во время полета. Был на корабле и отсек с животными. Ликамбо в шутку называл транспорт Ноевым ковчегом:

— А разве не похоже? — усмехался он. — Каждой твари — по паре. А людей вообще три тысячи. Планету заселить — раз плюнуть! Вот и не верь после этого библейским сказкам!

Успокаивало то, что жилые двухместные каюты, предназначенные для пассажиров, у Елены и её друзей находились на одном уровне. А парни к тому же выпросили разрешения жить в одной каюте. Так что, пока все складывалось более или менее удачно.

— На посадку! Марк Кожецкий, двадцать три сорок четыре!

Елене всунули в руки её карточку, она в последний раз оглянулась на далекие лица и помахала рукой, надеясь, что отец и мать её увидят. А потом ступила на убегающую в неизвестное будущее дорожку эскалатора.

***

Патрик метался по своей каюте, пытаясь привести в порядок мысли. Как? Как могло случиться так, что Елена, его Елена, всегда такая правильная и принципиальная, так низко пала?! Прошло всего несколько дней с момента отлета, а она изменилась просто до неузнаваемости! Он схватил со своей полки фотографию в рамочке, вгляделся в улыбающееся на ней лицо, а потом в сердцах швырнул снимок на пол. Перед глазами всплыло то же лицо с глумливой усмешкой на губах, среди зарослей оранжерейного винограда. А Алекс! Тоже, друг называется!

— Убью! Убью подлеца! Обоих убью! — Патрик ринулся из каюты. Пластиковая рамочка, жалобно скрипнув под каблуком его ботинка, смялась.

Он бежал по переходам, перепрыгивая через невысокие порожки отсековых люков и наталкиваясь на встречных людей, к оранжерее. Громадный отсек, состоящий из нескольких боксов, встретил его едва слышным жужжанием вентиляторов. Рабочий день здесь уже закончился. Патрик пошел вдоль рядов ярких цветов, названий которых он даже не знал.

— Елена! — его голос приглушенно прозвучал во влажной, пахнущей землей и удобрениями, духоте. — Елена!

Ответа не последовало. Он обошел всю оранжерею, и только в последнем боксе наткнулся на человека, сидящего у пульта с книгой в руках.

— А где Воронова? Елена? Здравствуйте, — Патрик смешался.

— Ленок то? Уже ушла к себе. Если поспешишь, будешь вторым на сегодня, — и человек, посмеявшись, снова уткнулся в книгу.

Патрика опять затрясло. Замутило от тона, которым были произнесены эти слова, и от взгляда, которым одарил его дежурный. «Ленок»?! Раньше она никогда, никому, даже ему, не позволяла так себя называть! Что случилось, в конце то концов?

Он развернулся, и поплелся прочь. Но, не дойдя до выхода, сел под деревцем, росшим в специальной кадке, и задумался. Чем больше он размышлял, тем нелепее и абсурднее казалось ему все происходящее.

Елена сильно изменилась. Настолько, что он перестал понимать её совершенно.

Люди на корабле были, словно неживые. Даже сейчас, пока Патрик бежал по коридорам, ни один из тех, кого он толкнул, ни единым словом не упрекнул его.

Разговоры в столовой, в клубах, в библиотеке ограничивались лишь корабельными темами. Ни намека на прошлую жизнь! Ни слова об оставшихся на Земле родных! И одни и те же разговоры у совершенно разных людей! Создавалось ощущение, что его окружают запрограммированные куклы. Он сам разрабатывал похожие модели поведения для виртуальных миров, когда работал в ИСИТ.

Патрик, дернувшись от внезапной мысли, ударился затылком о край кадки. Боль показалась какой-то слабой, нереальной.

Запрограммированные… программа… реальность… модель… виртуальный мир… Отец?!? Патрику стало невыносимо жарко. Он, задыхаясь, рванул вниз молнию на куртке и распахнул ворот рубашки. Левая половина груди отозвалась слабой, щемящей, но вполне реальной болью.

***

Это сразу же было отражено на одном из экранов в лаборатории. Плавная кривая резко скакнула, высветившись тревожными зигзагами. Один из дежуривших в медблоке лаборантов обеспокоенно кивнул другому.

— Сообщи профессору, что наблюдаются изменения в показаниях кардиоприборов.

***

Патрик поднялся и медленно побрел в свою каюту. «Отец, как ты мог? Зачем? Сколько я уже здесь? Неделю? Месяц? Год? В какой момент кончилась реальность и началась эта ложь? А Елена? Настоящая? Та, которую люблю… любил? Нет, люблю. Что с ней? Знает ли она, что со мной произошло? И на Земле ли она еще? Нет, конечно, нет. Она сейчас свободная, счастливая, летит в сверкающей звездными огнями бесконечности. Она летит, улетает от меня к новой жизни, к новому настоящему, к будущему. Отнял. Все отнял. Украл. Так кто из нас эгоист?!».

Патрик с размаху ударил кулаком в ребристую стену. На костяшках выступила кровь. Он слизнул её, безвкусную, и, подчиняясь усилию его воли, царапины прямо на глазах затянулись, зажили. Патрик расхохотался. Так смеются те, кто знает, что уже обречен. А потом всхлипнул. Вновь возникшая в груди боль, уже более сильная, перекрыла дыхание, бросила его на гладкий пол, заставила согнуться в три погибели.

***

— Профессор Д’Орней! Да, показания резко изменились. Что? Хорошо, профессор. Ланс, готовь инъекцию! Три к одному, восемь кубиков. Интервал две минуты. Сердечный ритм? Готовь еще одну!

***

«Хм, стало легче. Видимо, вкололи что-то. Жить. Заставил. А надо ли? Теперь?».

Патрик, цепляясь за выступы в стене, поднялся. Вздохнул. Боли не было. Выпрямившись, он решительно направился к лифту.

«Неплохая идея, — усмехнулся он. — Виртуальная реальность в качестве тюрьмы! Или психиатрической клиники. Или воспитательной колонии для непослушных детей. Полный контроль над подопечными, гарантия, что они никуда не сбегут. Но я не хочу, чтобы меня контролировали, внушая те мысли и чувства, которых я не испытываю! Всегда найдется лазейка, о которой бдительная охрана не подозревает. Тем более, если пациент сам строил подобные тюрьмы».

***

— Все в порядке, профессор, — улыбнулся следящий за монитором лаборант. — Ритм ровный, дыхание в норме.

— Слава Богу, — облегченно вздохнул Д’Орней, глядя на приобретшую спокойную плавность кривую на экране. — Сделай-ка мне кофе.

— Сию минуту, шеф! — вскочил лаборант. — Ланс, последи.

Ланс кивнул, и уселся в освободившееся кресло, а еще не оправившийся от волнения профессор пошел пить кофе.

***

Патрик вышел на техническом этаже. Оглядевшись, нашел над одной из дверей значок радиационной опасности, и отправился прямо туда. «Максимализм? Пожалуй. Но время компромиссов кончилось. Кончилось в тот миг, когда ты, отец, решился на эту ложь».

Навстречу Патрику из раздвинувшихся стальных дверей вышли два охранника, облаченные в антирадиационные костюмы.

— Здесь не положено находиться посторонним, вернитесь на свой уровень, — насупился один, положив руку на расстегнутую кобуру.

— В самом деле? — и Патрик, криво усмехнувшись, прошел прямо сквозь него.

«Забавная штука виртуальность, если знаешь, как с нею обращаться» — подумал он, оглядываясь на стоящую в той же позе охрану реакторного отсека.

Он миновал два перехода, следуя указателям на стенах. Вот и заветная дверь. Происходи это в реальности, Патрику ни за что на свете не удалось бы сюда попасть. А если бы и удалось, он был бы мертв задолго до того, как добрался до последней камеры, за дверями которой разбушевавшимся вулканом билось сердце космического корабля. Ядерный реактор.

Пат ударом кулака разбил прозрачную коробку, нажал круглую кнопку с изображением черепа, и тяжелые, полуметровые половинки люка разъехались в стороны. Глубоко внизу ревело и бесилось ослепительное адское пламя, пронизывая остающееся за кормой корабля пространство шлейфом из раздробленных атомов.

«А теперь надо доказать себе, что это — реально», — спокойно подумал Патрик, заглядывая за край люка. И сделал шаг вперед.

***

— Профессор!!! — истошный крик Ланса испугал профессора. Одновременно с криком в лаборатории взвыли сирены подключенного к сканеру медицинского оборудования. Чашки полетели на пол, густая темная жидкость некрасивой кляксой расползлась по поверхности стола, ручейками потекла на пол. Д’Орней, с посеревшим от предчувствия беды лицом, кинулся в соседнюю комнату.

Там творился кошмар. Датчики пищали на разные тона, вопили сигнальные системы, а на мониторах в стремительной пляске заходились красно-зеленые зигзаги. Лаборанты метались от одного монитора к другому, жали какие-то кнопки, что-то орали друг другу, а их голоса тонули во всей этой какофонии.

Д’Орней на секунду замер посреди лаборатории, оглушенный этим бестолковым разноголосьем. Его взгляд упал на ближайший монитор. На нем было отчетливо видно, как под воздействием непонятных, необъяснимых сил буквально распадалась на отдельные обрывки нервная система того, кто находился под прозрачным куполом радиосканера.

— Патрик!!!

Профессор, сбросив оцепенение, бросился к аппарату, и негнущимися от ужаса пальцами в исступлении стал обрывать идущие внутрь, присоединенные к телу сына, провода. Шарль Д’Орней кричал, но его голос казался ему слишком тихим, чтобы его услышали мечущиеся по помещению помощники.

— Отключите!!! Отключите систему!!! Стоп!!!

В распахнутые двери шестого отсека медицинского блока, привлеченные шумом, вбегали люди. Прозрачная крышка, сорванная профессором со сломанных креплений, грохнулась на пол, по её поверхности расползлись тонкие ручейки трещин. Обрывок искрящегося провода, взвившись в воздухе, ужалил Шарля током в бледную щеку. Кто-то подскочил сбоку, чьи-то пальцы надавили на красный пластмассовый диск. Погасли мониторы, замолчали пронзительные сирены, утихли напуганные голоса людей.

Д’Орней, не стесняясь слез и некрасиво искривленного рта, склонился над сыном, бережно выпутывая его голову с мгновенно поседевшими волосами из проводов. Дрогнули и поползли вверх веки, и профессор глухо вскрикнул, когда увидел, что вместо голубых, как небо на старых картинах, глаз его сына — сочащиеся сукровицей бельма. И не имея сил оторвать от них взгляда, чувствуя, как по спине словно проползает ледяное щупальце смерти, услышал тихое:

— Я всего… лишь хотел… я хотел…

Последний, бессмысленный, ничего уже не значащий, выдох. Но сверхчувствительные сенсоры единственного оставшегося не отключенным компьютера уловили его, трансформировали, перевели и выбросили на экран в виде одного короткого слова.

— Flay…

***

Мария Д’Орней аккуратно надрезала пакетик, выложила овощной брикет в пароварку, и поставила таймер на двадцать минут. Доктор настоятельно рекомендовал Шарлю мягкую пищу. После полугодового заключения в городской тюрьме, и годичного пребывания в клинике для пациентов с нервными расстройствами желудок бывшего профессора окончательно испортился.

Мария присела на кухонную скамеечку, и, чтобы просто не сидеть в тишине, включила визор. Её не занимали полуголые девицы и парни на экране, валяющие дурака в каком-то шумном и бестолковом телешоу. Она погрузилась в воспоминания.

После смерти Патрика многое изменилось. Первые полгода Шарль Д’Орней провел, давая бесконечные показания и объяснения следователям в Объединенной тюрьме. Ему грозило пятнадцать лет заключения в колонии на астероидах, но, приняв во внимание возраст, заслуги перед обществом и, наконец, психическую нестабильность, его перевели в закрытую психиатрическую клинику. Закрытая-то закрытая, но деньги на лечение мужа Мария добывала сама. Пришлось продать и дом в заповеднике, и квартиру в Тайм-Центре. Кончились деньги, кончилось и лечение. Прошло уже семь лет с того дня, как она привезла Шарля — слабого, заговаривающегося, с трясущейся головой старика, в их новый дом. В эту двухкомнатную конурку на окраине, в разваливающемся от старости пятидесятиэтажном доме. В эту халупу, где вечно не работали кондиционеры, гоняя по квартире не воздух, а зловонный, оседающий на поверхность земли смог, где перебои с чистой водой были привычным делом, а многочисленные соседи по этажу с регулярностью одного раза в месяц резали друг друга насмерть.

Ненавидит ли она мужа? А какое это имеет значение теперь? Все равно, ни у него, ни у неё не осталось никого. Хотя нет. Это у неё никого не осталось. А у Шарля есть Патрик. Неведомо какими путями ему удалось сохранить копию персональной карточки сына, той, которую некогда дал ему Брилли. Вероятнее всего, кто-то из бывших сотрудников, пожалев профессора, утаил её от служб Комитета Наблюдения, и передал ему. И теперь сутки напролет Шарль проводит в своем любимом месте — в виртуальной реальности, беседуя с сыном, которого уже давным-давно нет.

Шоу закончилось, и на экране мелькнула заставка новостей. Таймер пискнул, Мария вынула рагу из пароварки, и поставила остывать.

— А теперь — такие редкие и желанные новости с Элавии!

Мария вздрогнула.

— Наконец-то после длительного периода подготовительных работ удалось наладить стабильную связь между Землей и этой далекой планетой, которую обживают девять тысяч наших соотечественников. Прибывший шесть дней назад грузовой транспорт привез первые новости о тех, кого мы любим, и за кого волнуемся. Больше тринадцати тысяч видеописем уже разосланы родственникам поселенцев. Поздравляем всех, кто получил эти весточки! И поздравляем тех, у кого на Элавии появились внуки, первые коренные элавийцы! — с лукавой улыбкой произнесла ведущая.

Мария выключила визор, и попробовала овощи. Остыли, пора кормить Шарля. Вдруг какой-то звук потревожил её слух. Она подняла голову, нахмурившись и не сразу поняв, что это тренькнул почтовый сигнал. Они никогда не получали почту. Исключение составляли счета, или получаемая Шарлем пенсия, но их, как правило, приносил старший по этажу.

В пыльном лотке для корреспонденции лежал маленький пластиковый конверт. На конверте стоял адрес их прежнего дома в заповеднике, и имя — Патрик Д’Орней. Мария опасливо взяла его и вскрыла. И увидела видеодиск.

С экрана приветливо и несколько смущенно улыбнулась очень загорелая тоненькая девушка с короткими белыми волосами.

— Здравствуй, Патрик! Даже не знаю, с чего начать. Так много времени прошло. Записывала письмо родителям, и подумала о тебе.

Мария, глядевшая не дыша на экран, наконец, узнала её. Елена.

— Как ты живешь? Наверное, уже профессором стал? Жаль, что ты…. Но, впрочем, кто старое помянет, тому глаз вон, — девушка засмеялась. — У нас все хорошо, обживаемся. Здесь неплохо, только солнце очень уж, как бы это сказать, колючее. Видишь, волосы совсем выгорели? Александр и Ликамбо просили передать тебе привет. Они тоже зла не держат. Говорят, может, когда-нибудь и свидимся еще. Корабли с Земли будут еще прибывать, так мы тебя будем ждать. Лик женился. Теперь у него двое симпатичных мальчишек — копия отец! И у меня, — она замялась, опустив глаза, но всего на секунду. — У нас с Алексом тоже двое. Ты поймешь, я думаю, Пат. О, тут как тут!

В кадр всунулась растрепанная ребячья головка. Сверкнули радугой любопытные глазенки, и Елена рассмеялась, оттаскивая темнокожую светловолосую девчушку лет пяти от экрана.

— Когда появились первые дети, — со смехом рассказывала она, — все мужчины нашей общины решили, что пора бить чернокожих. Но, слава Богу, генетики вовремя объяснили, что это всего лишь каприз местной природы. Теперь никого не удивляет, когда у пары блондинов появляются такие вот шоколадки. Просто безобидные мутации кожи и глаз. Видимо, как защита от местного солнца.

Девочка приблизила личико к экрану, балуясь и показывая розовый язычок, и Мария разглядела, что её глаза действительно сияют всеми цветами радуги.

— А вообще, здесь замечательно, Пат, — Елена посерьезнела, усадив дочь к себе на колени и заставив её угомониться. — Я и не предполагала, что трава такая мягкая, а цветы могут так пахнуть. Знаешь, ты прости, но я ни разу не пожалела о том, что оставила Землю. Будущее — здесь. Прилетай, Пат. Я, Алекс, Лик — мы все будем тебя ждать. Прилетай.

Запись кончилась, овощи остыли, а Мария все сидела, глядя на пустой экран.

— Мария! — послышался слабый капризный голос из соседней комнаты. — Кто это там?

— Никого, — не поднимаясь, ответила она. — Просто новости передавали.

— По-моему, мне пора обедать! Ты что, хочешь уморить меня голодом? Или заставить глотать эти капли, от которых потом тошнит?

— Иду, — Мария встала, вытащила диск из проектора, бережно убрала его в конвертик, а конвертик — в запирающийся ящичек, где хранились важные документы. Теперь и у неё есть кто-то.

Она поставила на поднос тарелку с остывшим рагу, распечатала два ломтика хлеба, налила в чашку теплого чаю, и понесла обед мужу, брюзгливо ворчащему в соседней комнате.

Возможно, Патрик был прав. Возможно, будущее Земли — не на ней самой. Оно — в миллионах парсеков от неё, на далеких, пока еще неизведанных планетах. Когда-нибудь, через многие тысячи лет, на покрытую непроходимыми джунглями поверхность Земли, повергая в ужас одичавшие остатки земных племен, опустятся небесные колесницы. Из их чрев выйдут темнокожие радужноглазые пришельцы, с удивлением взирающие на незнакомый, загадочный мир, и даже не подозревающие о том, что стоят у края своей колыбели. Они принесут в него цивилизацию, подарят людям имена новых богов.

Мария тихо улыбнулась. Одно из главных имен она могла бы назвать точно — Элавия.