Джонни, милый!

Джон Донсон родился во вторник после полудня. Ровно в четверть первого в стеклянной двери роддома отразился высокий двадцатидвухлетний мужчина атлетического телосложения. Бледная кожа, голубые глаза, иссиня-чёрные волосы. Джон с удовлетворением отметил, что он — красавчик. Необычная внешность говорила о редкой комбинации генов, которая должна была обойтись родителям в кругленькую сумму.

«Только мать, отца нет, — вспомнил Джон. — Мелисса Донсон, биологический возраст — тридцать четыре года, ментальный — двадцать. Домашний адрес…». По улице шла кошка, трёхцветная, с рыжим пятном на ухе. Она аккуратно ставила лапы, пытаясь обходить лужи на асфальте, вдруг остановилась, повернула голову и посмотрела на человека за стеклом.

Джон толкнул дверь.

По краю сознания едва заметно пробежало ощущение холодной гладкости стекла, но тут же пропало. На Джона, словно заждавшийся родственник, набросился с объятиями яркий до слёз апрельский день. Первыми откликнулись лёгкие. Они надулись, как мехи волынки, и сжались. «Запах озона», — услужливо подсказала память. По рецепторам к мозгу рванул будоражащий импульс, мозг отреагировал эндорфинами — обратно в кровь ринулось сумасшествие. Оно промчалось по венам, тихонько кольнуло печень, на миг обездвижило сердце — и вырвалось наружу, выгоняя безвкусный воздух роддома. Джон ступил в лужу, набрал в ботинок воды и идиотски улыбнулся.

С парковки ему ответил солнечным зайчиком ярко-красный кабриолет. «Маман и тут не подкачала», — подходя к машине подумал Джон, дёрнул дверцу за ручку и прикрыл глаза, отдаваясь ощущениям. Приглушённый хлопок двери, едва слышный скрежет стартера и ответное бормотание мотора. Нежная шершавость кожаной панели. Дальше тело действовало само. Ступня без заминки отыскала педаль газа, рука точно угадала расположение кнопки магнитолы. «Дородовый навык вождения со специализацией под личный автомобиль. Неплохо, — подумал Джон и улыбнулся зеркалу заднего вида. — Посмотрим, что будет дальше». Ему всё больше и больше не терпелось познакомиться с собственной матерью.

Автомобиль легко бежал по гладкой, как асфальтовое озеро, дороге, из приёмника лился жизнерадостный джаз, и Джон с любопытством рассматривал встречных людей. Солидного мужчину в костюме и с дипломатом в руках, парня в кислотно-зелёной майке и на роликах, молодую женщину в спортивном костюме. Она бежала по асфальту, весело помахивая собранными в хвост волосами, но споткнулась. Нелепо выставила перед собой руки и упала на коленки, расцарапав кожу. Обыденная картина поразила Джона. Он испытал острую жалость, сожаление за чужую оплошность и ещё одну новую эмоцию — желание исправить случившееся. Если не отмотать время назад, то хотя бы просто утешить упавшую — погладить по ушибленной коленке, чтобы снова увидеть на её лице искреннюю улыбку.

Джон почувствовал, что сознание не справляется со всеми эмоциями. Начало накатывать забытьё. Чувствуя, как окружающий мир ускользает, он всё же успел поднять руку и щёлкнуть тумблером автопилота. Автомобиль переключился на пониженную передачу, и это странным образом успокоило Джона. Он расслабился и перестал сопротивляться. В глазах потемнело.

Когда Джон пришёл в себя, он здорово испугался. В этот раз всё закончилось хорошо, но в следующий раз ситуация может сложиться трагично. Что, если он не успеет включить автопилот или будет находиться за пределами машины? Если его угораздит отключиться на пешеходном переходе? Ему следовало учиться контролировать эмоции, и как можно скорее! Новорожденный перебрал несколько закладок в памяти и нашёл нужную:

«В дородовый период в ребёнка вкладывается набор воспоминаний и ряд навыков. Интеллектуально и физически новорожденный почти не отличается от взрослого индивида. Сложнее дело обстоит с эмоциями. Их синтез ещё не реализован на промышленном уровне, в связи с чем наделить новорожденного эмоциями в роддоме нет возможности. Но не нужно бояться. Дети успешно синтезируют и воспроизводят чувства сами. Главное, для них — не потеряться в потоке первых, ярких откровений. Для этого разработаны перфокарты отчуждения, но это только одна из защитных мер.

Смягчить урон, нанесённый детской психике эмоциональным стрессом, поможет простая техника. Малыш, ты должен тщательно и неторопливо распробовать любое новое ощущение. Затем его нужно запомнить — поместить в подходящую ячейку памяти. Научись правильно выбирать место — воспоминания нужно укладывать по принципам эмоциональной схожести и усиления. Хорошие — рядом с хорошими, грустные — к грустным, радостные — недалеко от весёлых. Систему лучше визуализировать — придумай себе шпаргалку. Часто детям нравится заполнять память по аналогии с музыкальной гаммой или цветовой палитрой, выбирая каждой новой эмоции подходящий цвет, ноту или их сочетание. Сперва тебе придётся тратить много времени на запоминание, но со временем ты привыкнешь и начнёшь пользоваться накопленными знаниями легко и с удовольствием. А пока — успехов тебе, малыш. Мы рады твоему рождению! Сотрудники корпорации «Биллингтон».

«Стало быть, по цветовой гамме» — задумался Джон. Он закрыл глаза и попытался припомнить всё, что испытал с утра. Холодный стеклянный страх перед неизвестностью, бело-рыжая насмешка, солнечная радость, спортивно-красная уверенность в себе…

Размышления прервал телефонный звонок. Послышалось негромкое треньканье, и на приборной доске замигала лампа входящего вызова. Джон перевёл выключатель в положение «Вкл.». Салон автомобиля наполнился мелодичным женским голосом:

— Джонни, милый, с днём рождения!

— Мама? — спросил Джон, сердце подкатило к горлу и гулко ухнуло вниз.

— Да, сын. Как ты себя чувствуешь?

— О…, — Джон немного растерялся. — Всё отлично, ма! Всё так здорово! Ты представляешь, я видел кошку!

— Хорошо, малыш. — перебила ма. — Расскажешь позже. Для начала выполни мою просьбу. Положи руку на затылок… Чувствуешь полоски? Это перфокарты отчуждения… «шпильки». Когда будешь подъезжать к дому, перед дверью достань первую справа. Она самая толстая и шероховатая на ощупь…. Нет-нет, сейчас не вздумай доставать! Только перед самой дверью. Договорились?

— Да, мама, — ответил новорожденный.

— Вот и чудно, — заметила Мелисса и отключилась. Было не очень-то похоже, что ей на самом деле интересно, как себя чувствовал её ребёнок. Обида оказалась похожей на укол иголкой. Джон запомнил её, увязав с цветом стали. Он хотел всерьёз обидеться на мать и, может быть, даже не разговаривать с ней первое время, но быстро забыл — занялся изучением других эмоций. Таких, как ожидание встречи. Малыш решил, что оно должно быть малинового цвета — цвета крыш соседских домов, мимо которых Джон мчался к маме. А нетерпение пульсировало густо-красным, как стучащая в висках кровь. От него немного тряслись руки и пересохло во рту. С трудом справившись с замками, Джон открыл входную дверь, судорожно сглотнул и крикнул:

— Я дома, ма!

И тут же испугался. Задумавшись, он забыл выполнить мамину просьбу.

Скорее, положив руку на затылок, Джон нащупал и вытащил самую большую шпильку, первую справа. Она не поддавалась, малыш обломал ноготь и едва не взвыл от досады. Мама его просила о такой малости, а он даже этого не смог. Вдруг она решит, что её сын — бестолочь? Джон поменял руку, взялся за шероховатую шляпку поудобнее, резко дёрнул — и перестал различать цвета. Мир, который до этого был карнавалом ярких красок, в одночасье превратился в бесцветный серый холст.

— Здравствуй, малыш. — откуда-то сбоку раздался тихий голос и Джона обняли за плечи ласковые, тёплые руки. — Ты голоден? Я приготовила тебе сэндвичи с лососем.

На холст робкой зелёной лозой вползла нежность. Рядом легли лососевые штрихи признательности, между ними — глубокое синее ощущение спокойствия и домашнего уюта. Джон обнял мать в ответ и скорее представил, чем увидел, маленькую изящную женщину, ростом ему по плечо. Джон осторожно потрогал прядь волос, пропустив их между пальцами, прикрыл глаза и подумал, что жить — это просто здорово.

***

Со временем ощущения стали притупляться. Джон изучил, запомнил и классифицировал основные чувства и теперь мог обходиться без цветовой шпаргалки. Ему не составляло труда мгновенно перемещаться по аккуратно выстроенной картотеке знаний, за долю секунды выискивая свободные ячейки, куда можно было бы впихнуть новую эмоцию. Правда, их становилось всё меньше и меньше. И всё чаще теперь встречались неприятные. Горькое разочарование пришло к нему, когда он понял, что разный опыт может вызывать одинаковые эмоции. Каждый раз, когда он наблюдал за игрой команды своего штата («Быки» были особенно хороши в этом сезоне), он испытывал почти такое же удовольствие, как и от красиво разыгранной карточной партии. И от этого чувствовал себя обворованным. Джон никак не мог смириться, что эмоция, испытанная второй, третий раз — это всегда лишь бледный отпечаток самого первого вкуса. Это было, как один раз попробовав мороженное, всю жизнь довольствоваться холодной водой с сахаром.

Некоторое время помогали перфокарты. Извлечение каждой открывало новую, незнакомую Джону сторону человеческой жизни. Первая отвечала за платоническую любовь и подарила ему радость от материнской ласки. Вторая — за слух. Третья открыла мир запахов, четвёртая позволила наслаждаться вкусом. В день, когда её достали, Мелисса ухохоталась, глядя, как её двухметровый малыш тащит в рот что ни попадя, от мыла до грифелей химических карандашей. Джон стеснялся своего глупого поведения, но никак не мог совладать с любопытством. Едва только ма отворачивалась, он снова утягивал что-нибудь вкусно пахнущее и, спрятавшись за дверью, пытался съесть. Мелисса бегала за ним, пытаясь отобрать очередную парфюмированную отдушку, пугала желудочными коликами и грозила сдать обратно в роддом. За непослушание. Никуда она его не сдаст, думал Джон. Им чертовски весело вместе.

— Ма, а давай достанем остальные «шпильки»? Все сразу? — спрашивал Джон за завтраком, уминая сэндвичи с лососем. Мелисса не была сильна в готовке, и редко баловала его чем-то новеньким. Тосты с колбасой на завтрак, куриный суп и котлеты на обед, и овощная запеканка на ужин — вот и весь нехитрый рацион. Но Джон не жаловался. Разве может быть недоволен человек, которого каждое субботнее утро ждёт большая чашка кофе и два свежих сэндвича с яйцом, лососем и петрушкой?

— Нет. Тебе ещё рано — в сотый раз отвечала Мелисса на вопрос о перфокартах.

— Ма, ну почему: рано? Мне месяц отроду!

— Мы уже об этом говорили.

— Да, знаю я! «Перфокарты отчуждения позволяют временно блокировать наиболее сильные ощущения, действие которых сопровождается изменением гормонального фона» — процитировал Джон. Мелисса рассеяно кивала. Недавно она купила переносной эмограф, и уделяла ему внимания не меньше, чем Джону. А то и больше.

— Нельзя понять всё сразу, — терпеливо объясняла Мелисса. — Вот представь самый вкусный обед: и сэндвичи, и мороженное, и газировку. Представил?

Джон кивнул.

— А теперь перемешай всё в одном ведре и съешь. Вкусно?

— Нет. Нет, — не поверил Джон. — Ощущения не могут перемешаться. Они же разные.

— Могут-могут. Они перемешаются и ты ничего не поймёшь. Только схлопочешь себе эмоциональный вывих.

— А, может быть, всё же пора? У меня осталось всего две шпильки. И Мари, наша соседка, говорит, я уже совсем взрослый.

— Ну, раз взрослый, то устройся, пожалуйста, на работу. Квартплата сама по себе по себе не оплачиваются, а у меня на банковском счете скоро будет дырка от бублика. И убери руки от шпилек — достанешь хоть одну без разрешения — волосы на ладошках вырастут. — Рассмеялась Мелисса и тут же увлекалась новой, неожиданной идеей:

— Раз тебе месяц, давай это отметим? И купим шикарный подарок! Автомобиль? Нет! Давай сходим в казино, и проиграем кучу денег. Ты же ни разу не был в казино! Ах, да. Азарт — эмоция последнего порядка. Джонни, милый, ну когда ты уже повзрослеешь?!!

— Мама, а откуда у нас деньги? — тихо спросил Джон, уже предчувствуя бурю. — Ты ведь не работаешь.

— Милый Джонни! — взорвалась Мелисса. — Я многое тебе дала, и ты мог бы хотя бы из благодарности не мучить меня бестактными вопросами! Доедай бутерброды и сходи прогуляйся. Только держись подальше от Мари. Она — дешёвка.

Мать злилась всегда, когда разговор заходил о деньгах. Вспыхивала, как спичка и срывалась по пустякам. Такую же бурную мамину реакцию вызывала только одна вещь на свете — корпорация «Банк Памяти». Едва услышав первые ноты весёлой рекламной песенки, Мелисса переключала видеовизор на другой канал или выходила из комнаты. Джон искренне не понимал, что плохого в работе корпорации, филиалы которой располагались в каждом районе. «Мы платим деньги за ничто» гласил слоган. Корпорация предлагала кругленькую сумму любому, кто захочет стать донором воспоминаний. Современное оборудование позволяло быстро и безболезненно изъять любое воспоминание. Операция не требовала госпитализации. В качестве особого бонуса донорам давалась запись для эмографа. «Ваше воспоминание остаётся с вами, — утверждали агитки. Мы только сделаем копию».

Однажды Джон всё же вынудил Мелиссу поговорить с ним об этой корпорации. Он долго ходил за ней следом и ныл: «Маааа… а почему Банки Памяти плохо? Ну, почему? Ну, почему?» пока та не сорвалась. «Это преступники — кричала она. — Сначала они заманивают тебя. Мы ничего не возьмём, говорят они, а сами выдирают у тебя душу, швыряя взамен кредитки. А когда деньги кончаются, ты думаешь: ладно, сердце у меня большое, а душа бессмертная. Почему бы не продать ещё кусочек? И идёшь к ним снова и снова. Ты продаёшь воспоминание о прогулке с сыном за новую машину, восхищённый мужской взгляд — за новые туфли, ощущение комфорта — за возможность не платить за квартиру. Разве все эти вещи не помогут мне насобирать новых воспоминаний? — думаешь ты. Нет, Джонни, скажу тебе по секрету — они совсем не помогают. Чёртовы костоправы вместе с воспоминаниями вырезают что-то ещё. Способность быть счастливым. Но это полбеды, малыш. Со временем наступает момент, когда женщина за конторкой заявляет: ваш ментальный возраст двадцать лет. Из вас больше нельзя вырезать ни единого воспоминания без того, чтобы вы не превратились в несмышлёного ребёнка. И всё! Они тебя использовали, пережевали и выплюнули. И никого не волнует, как ты собираешься выживать дальше»

Выкричавшись, Мелисса убежала в свою комнату и заперлась. Некоторое время из-за двери доносились горькие всхлипы, но быстро утихли и сменились сонным сопением. Ма умела отыскать самый приятный способ борьбы с обстоятельствами.

***

Найти работу оказалось несложно. Джон прошёл собеседование в агентстве по подбору персонала, и предложения посыпались одно за другим. Торговый агент, маклер, специалист по связям с общественностью, актёр малобюджетного сериала — на любой из этих работ были рады видеть молодого мужчину привлекательной внешности с открытой, чистой улыбкой и живой искренней мимикой. Отсутствие опыта работодателей не смущало.

— В вас есть то, что редкость в наше время. Вы наивны и чисты. Попробуйте сохранить эти качества. Жизненный опыт их погубит, обязательно погубит. Но вы всё же постарайтесь, — сказал Джону режиссёр сериала.

— Вы открыты и располагаете к себе, — шептал, возбуждённо блестя глазами, толстопузый менеджер торговой корпорации. — Люди будут тянуться к вам. Вы вызываете доверие своей неспособностью обмануть.

— Мне придётся учиться это делать? — вопрос был напрасным, но Джон не сдержался. Это было пятнадцатое собеседование за неделю, и он порядком устал от тех, кто его рассматривает, ощупывает и оценивает.

— Ну что вы?! Конечно, нет! Мы всем нашим клиентам говорим только правду. Ту правду, которая написана в буклетах.

Приехав домой, Джон позвонил своему агенту и попросил дать согласие любому работодателю, какой им только заинтересуется, только чтобы больше не было этих ненужных, унизительных собеседований. Совершенно неожиданно для него это оказалась художественная мастерская. Должность, которую ему предложили называлась «специалист по подбору масляных красок», и оплату предлагали далеко не лучшую, но Джон обрадовался. Эта работёнка точно была ему по зубам. В детстве он же умел раскладывать эмоции по цветам. А теперь он будет раскладывать цвета по эмоциям. Он легко станет ходячей энциклопедией масляных красок. Он будет знать названия всех существующих цветов, и, словно виртуозный повар, изобретать новые, ранее неведомые свету.

Мечта разбилась вдребезги на второй же день работы. Выяснилось, что Джону нельзя смешивать краски. Нельзя изобретать новые цвета. Нельзя давать им названия. Всё это — дело инженера по масляным краскам, но никак не помощника. Через два дня это стало проблемой. Наверное, кто-то другой отнесся к ограничению легко, но не Джон. Его мучила необходимость каждый день подбирать одни и те же цвета одним и тем же способом. Получать заявку и выдавать по ней: одну часть белёсой утренней свежести, две части солнечного оранжа и добавлять к ним одну часть сумеречной синевы. Последняя так и вовсе выводила Джона из себя. Какому идиоту могло придти в голову компоновать утренние ассоциации с вечерними! Такое непозволительное дилетантство раздражало и мучило, как битое стекло в ботинке.

К обеду его терпение кончилось. Он пошёл к начальству. Начальство звалось «Старший смены, Н. Блэкстон».

— Наша палитра несовершенна. Она нуждается в оптимизации — решительно заявил Джон, сразу от двери.

Старший смены сидел за столом. Он молча указал вошедшему на стул. Также молча налил стакан воды, протянул Джону. Когда тот отрицательно покачал головой, залпом выпил его сам. После чего задумчиво пожевал губами и, отвернувшись немного в сторону, сказал:

— Стало быть вы — эмпат.

— Кто? — такой реакции Джон ожидал меньше всего.

— Эмпат. Человек с повышенным эмоциональным фоном. Любите новые ощущения собирать, ассоциации раскладывать, верно?

— Ну….да. А разве это не всем детям характерно.

— Да, ребятишки, они такие… Но способностей-то куча, какая больше других вылезет — не понятно. Вот мой младший, до чего упёртый мальчуган представляете, что удумал… — оживился Н. Блэкстон, но наткнулся на насупленный взгляд собеседника и осёкся. —

— Я не понимаю, к чему вы клоните. — Джон попытался вернуть разговор в нужное русло.

— Я хочу сказать, что у всех есть странности и склонности. Но в жизненных реалиях через них нужно переступать. Учится идти на жертвы, подстраиваться под обстоятельства. В том числе и неприятные. Такие, например, как неудобная таблица.

— А почему нельзя просто палитру оптимизировать? Раз я эмпат, мне же лучше видно, как правильно. Так давайте сделаем, как лучше.

— Нет. Эмпатов много, ассоциации у всех личные. Таблица одна, общая для всех. Либо вы под неё подстроитесь, либо…

— Либо?

— Либо вам нужно будет найти какое-то другое место, где ваши способности раскроются наиболее полно.

Через неделю Джон уволился.

Он устроился помощником торговым агентом. Потом рекламным агентом, потом ещё каким-то агентом, кодировщиком, кассиром. Он пробовал работать как с людьми, так и с техникой, но всё было безнадёжно. Ни одна из этих работ не могла наиболее полно раскрыть его способности. Через месяц Джон избегался. Про него перестали говорить «открытый» и «вызывает желание общаться». Следом пришла репутация неуживчивого, надменного человека. Поток предложений уменьшился, а вскоре и вовсе превратился в скудный ручеёк. Джон с ужасом ждал того дня, когда он откроет ящик и не увидит там ни одного письма, но беда пришла с другой стороны. Изменилась мама.

***

— Мам, давай сгоняем в кино в четверг?

— Да, Джон, сходим как-нибудь.

— А когда ты сводишь меня в казино. Мне уже, наверное, можно.

— Да, милый, попозже…, — рассеянно отвечала ма, разминая виски тонкими пальцами. Между ними струились провода. Они тянулись через весь стол к небольшой кичливо-малиновой коробке. Не смотря на проблемы Джона с работой, Мелисса не так давно купила новый переносной эмограф, и теперь ни на минуту с ним не разлучалась. Старый стационарный агрегат стоял в углу, Джон бился об него коленками, когда проходил мимо, и собирался выбросить как-нибудь втихомолку, но мать не разрешала.

— Ты хоть сэндвичи будешь? — спрашивал Джон за завтраком, доставая хлеб, масло и отрезая от куска рыбы тонкие полупрозрачные ломти. На солнце они окрашивались в уютно-весёлый ярко-лососевый цвет, и Джона выплёскивалось чувство, очень похожее на счастье. Джон называл его «Ма-я-дома!»

— Джонни, милый, — раздражалась тем временем Мелисса. — Мы обязательно сходим всюду, куда тебе только заблагорассудится. Только дай мне немного времени. Я занята.

И её пальцы снова приставляли к вискам присоски эмографа.

Джон грустно смотрел на мать и тихонько ставил перед ней тарелку с едой, которую та не замечала. Как не заметила Мелисса и того, что сын лишился последней шпильки.

Он не хотел, не был готов, и оно как-то само вышло. Вернее, не то, чтобы само. Словом, он встретил на лестнице Мари, когда та тащила тяжёлые сумки с логотипом ближайшего супермаркета. Джон, как вежливый мальчик, вызвался помочь. А когда они зашли в квартиру, в темноте коридора Мари прижалась к нему всем телом. Джон с интересом прислушался к ощущениям. Гладкая кожа, лёгкий запах духов, тепло тела через одежду — это было приятно. А вот мокрые губы — не очень. Малышу уже приходилось видеть такие ласки на улице — молодая парочка дарила их друг дружке украдкой. Тогда, со стороны это казалось странным и не вызывало желания попробовать. Теперь, изнутри тоже оказалось не слишком-то вкусно. Джон хотел отодвинуть Мари, но та упорствовала. Положив руку на затылок Джона, она ругнулась, повозилась немного, и, оцарапав пальцами кожу, вытащила последнюю шпильку. Малыш хотел возразить: мама ещё не разрешила, — но внезапно весь его мир встал с ног на голову. Вернее, переместился куда-то в центр тела, туда, где осторожно трепыхнулась плоть. Словно отмерли рецепторы, ухудшилось зрение, ушли запахи, а мозг перетёк в новое, непривычное место, забыв забрать с собой сознание. И вот сейчас это сознание в панике билось в пустой черепной коробке, лихорадочно пытаясь смириться с кончиной — Джон уверился, что умирает. Это было неправильно, непонятно, неконтролируемо — он хотел застонать, но вместо этого зарычал. В темноте поощрительно улыбнулась Мари.

Когда Джон вынырнул из сумасшествия эмоций, оказалось, что прошёл месяц. Большую часть этого времени он провёл с Мари. Иногда поднимался к маме, кормил, спрашивал как дела. Мелисса сетовала, что Джон слишком много времени проводит с товарищами по играм и утверждала, что она без него совсем заскучала. Но стоило Джону хоть на минуту оставить её одну, как она снова утыкалась в эмограф, откуда её уже было не дозваться. Джон не слишком пытался. Он спешил вернуться в ласковые объятия Мари, где было так приятно и увлекательно. Отзывчивое тело любовницы казалось Малышу целым миром, непознанным и непредсказуемым, и Джон был готов, не жалея времени и сил, заниматься его картографией. Из этого приятного времяпрепровождения его однажды и выдернул сигнал пневмопочты. Джон достал из ящика плотный коричневый пакет, и сердце ёкнуло от дурного предчувствия. Внутри пакета лежал квадратный клочок бумаги, шириной едва ли больше двух дюймов. Острым злым почерком там было написано всего лишь одно слово: уволен.

Это был крах.

Джон совсем забыл, что нужно ходить на работу.

Он и сам не мог понять, как так случилось. Наверное, виновата во всём была Мари — она достала шпильку, когда Джон ещё не был готов и, как следствие, он потерял голову. Но возможна, часть вины лежала и на Мелиссе — она должна была заботиться о Малыше, поддерживать и наставлять его на верный путь. Ему ведь всего четыре месяца отроду, как эти две женщины могли всерьёз надеяться, что Джон будет их содержать?

Спустя полчаса бессмысленных сетований и обвинений, Джон принял единственное возможное в этой ситуации решение. Он оделся, взял идентификационную карточку и поехал в ближайший Банк Памяти.

Обслуживание в банке было на уровне. Джона встретила очаровательная девушка и накрахмаленной форме. К лацкану формы был приколота квадратная картонка с надписью «консультант-терапевт Натали». Усадив Малыша в огромное кожаное кресло, она предложила тому чашку чая, погладила по руке и начала расспрашивать. Как-то незаметно для себя Джон выболтал милой девице всю свою нехитрую биографию, от выхода из роддома до получения злополучного конверта. Он не хотел, чтобы Натали подумала, что он какой-то там неудачник и принялся объяснять ей, что попал в сложную ситуацию исключительно по причине неудачного стечения обстоятельств, но консультант прервала его:

«Мы согласны забрать у вас эти воспоминания» — с этими словами она протянула ему блокнот. На верхней странице были перечислены все самые приятные моменты из жизни Джона. Напротив каждого стояла сумма. Две или три из них были трёхзначными. Малыш прикинул: общего багажа накопленных эмоций хватало на год безбедной жизни — Джон решился. Немного красуясь перед девушкой, он размашисто написал «Ва-банк» и расписался. Восхищённая Натали звонко рассмеялась.

***

«Ма, я дома» — крикнул Джон и прислушался. К дому и к ощущениям. В доме было тихо — Мелисса не ответила. А внутри себя…. Откуда-то из глубин подсознания выплыл мутно-розовый пузырь. Большой и неповоротливый, он должен был значить что-то важное, но Малыш никак не мог вспомнить что. Словно на месте пузыря должно было быть какое-то большое и тёплое чувство, которое привычно охватывало Джона всякий раз, когда тот возвращался домой, а сегодня оно вдруг куда-то исчезло.

Малыш раздражённо отмахнулся и пошёл на кухню. Похоже, ма ждала его. На тарелке посреди стола лежали его любимые сэндвичи с рыбой. Джон налил себе кофе, откусил бутерброд и тут же выплюнул.

«Кофе с рыбой — это ведь дрянь, — подумал Малыш. — Как я мог раньше есть такую гадость?».

С ним творилось что-то странное. Он хорошо помнил, что раньше сэндвичи означали что-то большее, чем просто еда. Он любил их не за странный вкус, а за то чувство, которое они дарили. Но снова не мог вспомнить ни что это за чувство, ни почему именно сэндвичи.

Джон заглянул в комнату Мелиссы. На диване, уткнувшись в эмограф, сидела немолодая и не очень красивая женщина. Джон испугался. Он подошёл к маме, сел рядом и обнял.

— Джонни, милый, — сказала Ма, — где ты был? Я тебе сэндвичи сделала. Там, на кухне.

От мамы пахло потом и чем-то ещё неопрятно-кислым. Джон обнял её и запустил руку в волосы. Странно, он раньше не замечал, что они пересушены феном, сухие и будто пыльные на ощупь. Малыш вдруг отчётливо понял, что его совсем ничего не связывает с этой чужой, совсем ненужной ему женщиной. Но как же так. Это ведь была его Мелисса, с которой они столько времени были счастливы вместе. Неужто костоправы из Банка Памяти на самом деле вырезали из памяти что-нибудь нужное? Или воспоминания значили в человеческой жизни больше, чем казалось Джону на первый взгляд? Малыш достал из кармана куртки запись проданных воспоминаний и вставил в эмограф. Похоже, ему предстояло вспомнить что-то крайне важное. Или научиться заново.