Дружеская беседа

Тропинка круто подымалась в гору. Щебень выскальзывал из-под ног. Серая пыль забивалась под одежду. Лошадь пришлось оставить на укромной полянке около часа тому назад. По такой тропинке можно разве что на горной козе ехать. И все-таки есть в горах своеобразная прелесть: высокое, бескрайнее небо, незыблемая вечность камня и приятно щекочущее ощущение опасности. Горы — это не для неженок, а для настоящих мужчин. Ох, и высоко же он забрался. Можно, конечно, было и с парадного входа к пещере подобраться, там дорога получше — как-никак, рыцарскими конями утоптанная; но кто его знает, в каком настроении Смагрл: плюнет спросонок огнем — и поминай как звали. Последний привал на плоском сером камне, разогретом на солнышке. Еще немного — и за мшистой скалой скрытый от любопытных глаз вход. Ну, слава богу, дотащился.

— Эй, хозяин, гостей принимаешь?

— Явился, сказочник… давненько не заглядывал.

В пещере у костра, на лежанке из прошлогоднего папоротника, лежал великолепный дракон редкой золотистой масти. Отблески костра играли на крупной чешуе, как будто сотни саламандр танцевали свой огненный танец. Сказочник бесцеремонно выдернул из-под бока ящера большую охапку сушеной травы и устроился напротив.

— Привет, дружище. Ты когда пониже переберешься? До тебя пока долезешь, семь потов сойдет. Никаких сил на светскую беседу не остается.

— Мне ниже нельзя, рыцари одолеют. Здесь-то покоя не дают.

— Так я и поверил. Кто тебя побеспокоит, пяти минут не проживет.

— Вот потому ты уже столько лет таскаешься в горы, чтобы нахамить бедному дракону.

— Я же не виноват, что ты самый замечательный собеседник и неисчерпаемый источник историй. Слышал, ты опять принцессу умыкнул?

— Поклеп. Ее родители сами в ковре привезли.

— Во как? Это что-то новенькое… Рассказывай.

— Да что тут рассказывать… помнишь ту принцессу, что детей не хотела заводить? Не пойду, говорит, замуж, потом дети появятся. Шуметь будут, от них только фигура портится и голова болит…

— Это та, которую ты целый год с семью гномами заставил нянчиться? Помню, помню. Занятная вышла история. Она еще мышей боялась, и пришлось ей хрустальное ложе на серебряных цепях подвешивать, чтобы спала спокойно. Когда жених за ней приехал, перепугался до смерти — подумал, что она в гробу лежит…

— Ну да, не самая удачная кроватка получилась… Зато ты-то как потом покуражился. «В той норе, во тьме печальной, гроб качается хрустальный». Если б ты слышал, как она по ночам визжала, когда мыши шебуршали, ты бы ей и не такое ложе соорудил. Ведь совсем спать не давала. Ну да ладно, сейчас речь не о ней. Представляешь, у нее уже дочь подросла, девица на выданье. Избаловали ее родители — хуже некуда. Женихов в шею из дома гонит, ножками топает, посуду об пол бьет. Вот ее и сдали мне на перевоспитание.

— Да быстро время летит. Смагрл, сколько лет мы с тобой знакомы?

— Люди столько не живут.

— Но-но-но. Это ты на что намекаешь?

— Я не намекаю, а прямым текстом говорю, что сказочники — это та же нечисть, только сильно языкастая.

— Слушай, а вот во рту-то совсем пересохло, ты, того, плеснул бы, что ли, своего заветного напитка.

— Прошлый раз тоже просил только горло смочить для поддержания беседы, а потом сказку сочинил про трехголовое чудовище, страдающее растроением личности. Как ты меня там обозвал? Змеем Горынычем? Хорошо, что ты мне под горячую лапу не попался. Не посчитал бы, сколько лет дружим. Не умеешь пить — не пей.

— Ну и ладно, я сегодня со своим. Посуду доставай. — Сказочник из заплечного мешка вытащил большой бурдюк с вином, а дракон извлек пару чеканных золотых чаш.

— Это ты чего, теперь на золоте ешь-пьешь?

— Ну говорю же тебе, посуду принцесса бьет.

Темно-бордовое вино кроваво отблескивало в золотых сосудах.

— Слушай, готичненько так смотрится — может, про жертвоприношение что-нибудь сочиним? Про то, как ты кровь рыцарей смешиваешь с вином и справляешь кровавую тризну.

— Только с тобой вместе.

— Со мной нельзя. Я герой положительный.

— Это потому, что ты сам про себя придумываешь. Вот как приложу тебя пару раз хвостом по голове — и станешь отрицательным.

— Слушай, Смаргл, у меня уже шея затекла на тебя смотреть, ты бы принял какое-нибудь обличие поменьше.

— Помнится, я при тебе мышью оборачивался, а ты кота из котомки вытащил — еле я успел в расщелину спрятаться.

— Ага, а потом полчаса огнем плевался. Кот, между прочим, воспитанный был, говорящий. Он после того случая неделю бегал вокруг дуба и матом ругался, а потом от меня в бродячий цирк сбежал.

— Туда ему и дорога. А помнишь, как ты мне в оборотное зелье мухоморов подсыпал?

— Да, забавная такая лошадка получилась, смесь осла с верблюдом. На спине с двумя горбами и с аршинными ушами.

— Народ на ярмарке чуть от смеха не помер.

— Не преувеличивай, всем понравилось. Очередь даже покататься выстроилась.

— Нет в тебе сказочник, почтения. Вот и вывихивай шею, не буду превращаться, так я солидней смотрюсь.

— Да ладно тебе, а с принцессой-то что?

— Да ничего — сидит, третий месяц батистовым платочком алмазы с изумрудами протирает. Со скуки волком воет. Клянется за любого, кто ее освободит, замуж выскочить.

— Жениха уже подобрали?

— Да, хороший такой парнишка подвернулся. Первый месяц я все нахалов-самозванцев от пещеры гонял. Ну, сам знаешь. Кто за полцарством ломился, кто надеялся моими сокровищами поживиться. Всё, как всегда: то корову отравленную под пещеру подкинут, то армию с собой приведут. Чужими руками пытались жар загребать, но нам таких не надо. Вот когда схлынул поток желающих нахрапом пещеру взять да в королевские зятья прорваться, тут и появился он. Не больно богатый, но родовитый. На поединок честь по чести вызвал, бился как зверь… Полдня его гонял… На золото да драгоценные камни ни позарился. Нет говорит, отдавай принцессу — и все тут. Отправил его за выкупом. Заказал фарфоровый столовый сервиз на сто персон. Надо же урон возместить. Кандидатуру с королем обсудили. Одобрение на брак получено. Вот вернется, разыграем, как положено, смерть дракона, и пускай свою принцессу забирает.

— Слушай, а ты всех своих принцесс замуж выдал?

— Нет, был у меня один брачок, но это не моя вина. Ядвига с молодости особой красотой не отличалась. Худая как жердь, да и нос длинноват. Характер тоже не сахар: язвительна, вспыльчива… но умна, зараза; а как в шахматы играла! В карты, правда, шельмовала — и хоть бы раз поддалась, никакого уважения ни к драконам, ни к мужчинам. Ну и куда такую пристроишь? А я-то по неопытности ее в пещере с книжками закрыл, так она там всякой каббалистики начиталась — и давай в женихов огнем пуляться да в козлов превращать. Был подходящий жених. Алхимик сильнейший. Он ей в подарок философский камень приволок. Сначала они из-за этого камня разругались — методы применения искали. Представляешь, теперь у алхимика дворец из золота. Жалуется: говорит, зимой холодно, а летом жарко, да тут еще алчные людишки повадились ходить, всёе пытались хоть кусочек отломать, а обратно превратить золото в камень не получается. Пришлось у замка лес непроходимый выращивать. А Ядвига всё пыталась с помощью философского камня зелье омолаживающее создать или эликсир вечной красоты. Объясняли же ей, что тут никакой камень не поможет, а мы ее и такой любим. Психанула, алхимика выгнала, философский камень вдогонку выбросила. Не пойду, говорит, за него замуж, он худой, видите ли, и шевелюра редковата, и вообще зануда редкостный. На себя бы в зеркало посмотрела. Он ей в отместку какую-то девицу молоденькую спер и у себя в замке держал, пока за ней жених не явился. Шуму понатворили, пол-леса выкорчевали. С одной стороны замок Ванька с мечом осаждает, а с другой Ядвига — с кочергой; и не знаешь, кто опасней. Девицу вернули, Ванька в качестве морального урона целый угол от дворца отковырял. Ядвига до сих пор дуется. Так и выясняют отношения уже лет шестьдесят: и вместе тошно, и порознь скучно. Живет она теперь неподалеку в лесу, у Калинова моста. Я к ней частенько в гости залетаю, в шахматы поиграть. Готовит неплохо, а какие анекдоты травит — закачаешься. Хочешь, познакомлю?

— Нет уж, спасибо. Я уж как-нибудь сам… кого-нибудь поспокойнее найду.

— Жаль, с ней не заскучаешь… А книги я теперь принцессам не оставляю: пагубно они влияют на их неокрепшие умы.

— Смагрл, а зачем тебе вообще это нужно? Ведь каждый раз столько возни. Спектакли целые разыгрываешь, кем только ни был — и конем богатырским, и чудом-юдом заморским, даже серым волком, сколько принцев на себе перевозил — а благодарности ни на грош.

— Понимаешь, мало нас осталось. В последнее время драконам редко удается себе пару подобрать. Мне не повезло. Одинок я. Скучаю. И вообще — что пристал, мне просто нравится, когда твои сказки заканчиваются: «И жили они долго и счастливо, и умерли в один день».

В костре потрескивали угольки, окрашивая пещеру багряными всполохами, освещая дракона и человека.

— Знаешь, дружище, иногда мне кажется, что когда-нибудь и про нас скажут: «Жили они долго и счастливо и умерли в один день».

— Пожалуй, это будет красивая и грустная сказка.

— Только напишу ее, слава богу, не я. Лично мне не нравится этот мир без сказочника и дракона.

— Поверь, дружище, придут другие сказочники, сочинят новые истории, вместо драконов придумают какие-нибудь страшилки… да и нам еще будут очень, очень долго перемывать косточки.

Солнце садилось за горы, окрашивая пурпуром бескрайние небеса, а у костра в пещере сидели: дракон, сказочник и … сказка.