Чайки, перья и острова

...Одинок и долог путь чайки. Её крылья студит холод, бьют ветра, опаляет солнце, и ложатся белые перья корабликами на море, теряются в высокой траве, цепляются за шершавые камни. Вехи остаются на пути, а чайка летит дальше без отдыха и сна. Никто не знает, сколько волн разобьётся вдребезги далеко внизу, и сколько раз лавины спустятся с ледяных наконечников гор, пока она будет парить над ними, сливаясь с облаками. И чайка не знает, но летит. Её ждёт остров...

***

— Ради тебя, Джок… — прошептала Марга, оглянувшись в последний раз.

На горизонте сверкнула и погасла белая полоска моря. Где-то далеко, по другую от неё сторону, язвы разрухи уничтожали брошенные земли. Когда-то те земли были её домом… Внизу пыхтел чёрными трубами военный город, обволакивал себя паутиной дыма. Она больше туда не вернётся. Марга натянула фуражку поглубже на глаза, как можно спокойнее подошла к приграничному посту.

— Документы! — сказал, как выплюнул долговязый патрульный.

Не поднимая головы, Марга протянула пропуск. Она надеялась, что патрульный не заметит, как дрожат её руки. Пропуск она стащила из-под носа вдрызг пьяного капитана Реттера Датта. Теперь он мёртв. Реттера навестили трое одинаковых людей в форме, спокойно вышли, а потом его дом взлетел на воздух. Всё из-за неё. А ведь Реттер оказался не таким уж скверным. Пленников из брошенных земель не щадили, ей же досталась непыльная работа прислуги в капитанском доме. Если бы она только не раскопала в чулане старые книги — тайник Реттера… Но откуда ей было знать, что здесь книга — смертный приговор? Проклятая война! Проклятые солдаты! Как же она их ненавидит...

Патрульный, наконец, закончил изучать бумаги, подозрительно глянул на Маргу.

— Датт, пройдёмте со мной!

Марга похолодела. Она еле справилась с первым порывом броситься в бега и медленно двинулась следом за патрульным. Реттер был прав — ей тоже не выбраться. Беспросветно пьяный, вчера он кричал, что у стен есть уши и даже руки, которые скоро сомкнутся на его шее. Кажется, эти руки дотянулись и до неё. Голые стены маленького кабинета давили, не давали вздохнуть. Долговязый подтолкнул Маргу к столу.

— Потрудитесь оставить отпечатки пальцев! Распоряжение начальства!

Марга выходила на негнущихся ногах, чувствуя прожигающий спину взгляд, не веря в свою свободу. Она только что миновала пост. На горизонте волновалось тёмно-зелёное полотно леса, трава пригибалась к земле от ветра, и Марге чудилось, она уже там, вдыхает тот воздух...

— Эй, Датт, вы кое-что забыли!

Марга резко оглянулась, фуражка упала, волосы предательски рассыпались по плечам. Краем глаза она увидела, как маска важного человека слетает с лица патрульного, растерянный, он застывает в нелепой позе, протягивая ей пропуск.

— Стой, буду стрелять!

Она рванула с места, побежала. Полоска леса теперь казалась недостижимой далью. От страха заплетались ноги, не хватало воздуха. Что-то толкнуло в плечо. Боль оплела тело, бросила на землю. Марга неуклюже поднялась, сделала шаг и кубарем покатилась вниз.

***

Бусины звёзд рассыпались возле тонкого месяца. Марга моргнула, тяжело вздохнула, села. Плечо распухло, пульсировало болью. Рука машинально скользнула к нагрудному карману, нащупала края огрубевших страниц.

Прикосновение немного успокоило. Марга вспомнила, как в поисках Джока набрела на мёртвого старика в опустевшем доме. Скрюченные пальцы сжимали растрёпанную книжку. Она одурело стояла перед стариком не в силах пошевелиться, потом решилась — взяла листики, развернула. Семь страниц из середины, названия не разобрать, да и автора тоже. Но на каждой странице — чайка.

...Её ждёт остров. Изумрудная лента суши в прозрачной лазурной глади. Она встречает чужих чаек, и те кричат вслед: «остановись, не ищи, чего нет», но она летит. И чем дольше она летит, тем больше узнаёт горы и море. Скалы и небо. И кажется ей, что летит она домой…

С тех пор Марга перечитала историю сотни раз, она свыклась с этой чайкой, сроднилась с нею...

Какой неприятный сладковатый запах! Марга огляделась — она сидела в глубоком рву. Значит, от погони удалось уйти. Но долго ли она протянет здесь с простреленным плечом? Интересно, почему её не добили? Реттер, бывало, стращал Маргу историями о жестокой расправе с беженцами, она не слушала — всё думала о Джоке, и корила себя, что застряла в этом проклятом городе...

Она и раньше нередко попадала в переделки — сбегала из интернатов, охотилась за чужим добром наравне с мародёрами, за что часто бывала бита. И если бы не Джок, кто знает, какая канава стала бы для неё последней. Удачливый вор, на десять лет старше Марги, Джок был для неё всем — другом, братом, семьёй. С ним Марга забыла о голоде, у неё появилась тёплая одежда, разноцветные побрякушки. Они жили душа в душу, Марга хохотала над его шутками так, что болели скулы. Как давно это было, в другой жизни. Будто ей не пятнадцать, а все пятьдесят...

Марга с трудом поднялась, сделала два шага, споткнулась. У неё в ногах лежал человек. Марга наклонилась, в нос ударил уже знакомый тошнотворный запах. Она переступила труп, двинулась дальше. Они были везде. В форме, в комбинезонах, мужчины, женщины — недавние жертвы, с запёкшейся на месте ран кровью, и потерявшие облик, изуродованные смертью тела.

Марга ходила как чумная, всматривалась в лица — может, кто-то ещё дышит, ждёт помощи. А вдруг и Джок здесь? Его ведь не было в городе. Она изучила этот город, как карту, по которой ищут клады. Выводила углём его имя на стенах — пусть в следующий раз кто-то напишет рядом: «Марга»! Напрасные надежды...

Зачем убивать? Почему нельзя просто отпустить людей? Внезапно до Марги дошло. Она не исключение — сегодня ночью придёт долговязый патрульный и довершит дело. Может, уже пришёл. Марга вскинула голову. Тихо. Что же делать? Ров очень высокий, ей не выбраться. Паника оглушила, сердце зашлось от страха. Нет, она не сможет, это нехорошо… Марга вспомнила глаза мёртвого старика, всхлипнула. А иначе она погибнет.

— Простите меня, простите...

Гора из тел росла — Марга стаскивала их со всего рва. Она задыхалась, давилась рыданиями, спотыкалась, падала, снова вставала.

А потом навалилась отупляющая усталость. Если сейчас не выбраться, ей больше не подняться. Марга задержала дыхание и начала карабкаться вверх.

***

Земля осыпалась под ней, не желая отпускать добычу. Наконец Марга ухватилась за торчащий из земли корень, найдя в нём пусть ненадёжную, но опору. Забыв о боли в плече, она подтянулась, перевалилась через край.

Шаги получались сбивчивыми, нетвёрдыми. Как же далеко был этот лес. Но сейчас нельзя останавливаться. Утром её заметят, будет травля. Она не выдержит. Сейчас нельзя…

— Эй, проснись!

Марга дёрнулась, рывком села, но тут же повалилась на спину от слабости. Солнце просвечивало сквозь кружева листвы — она зажмурилась: неужели наступил новый день? На неё в упор смотрел смуглый мужчина с выгоревшими на солнце волосами до плеч и светло-голубыми, почти прозрачными глазами.

— Надо идти, днём патруль прочёсывает лес. Сможешь?

Марга закрыла глаза, собралась, снова попробовала встать. На этот раз получилось лучше — голова уже не кружилась, заботливо перетянутая чистой тканью рука почти не болела. Мужчина помог Марге подняться и, поддерживая под здоровую руку, повёл по тропинке вглубь леса.

— Я ведь не дошла…

— Я тебя перетащил.

— Зачем?.. Извини, — Марга осеклась, — здесь никто никого не спасает, только стреляют.

— А если бы я валялся полуживой в траве, и ты бы шла мимо?

Марга молчала. Перед ней стоял совершенно незнакомый человек — мужчина в странной свободной одежде, непредсказуемый, непонятный, чужой. Что она могла ответить? На дне его глаз вспыхнул и погас огонёк.

— Ладно, пойдём, путь не близкий. Меня Айлан звать.

— А я Марга.

Айлан вывел её на узкую тропку, и Марга, доверившись, шагнула следом. Ей всё равно куда идти, лишь бы подальше от солдат и от выстрелов.

***

Вековая война обошла стороной монастырь — высеченный в скале белоснежный город. Народы истребляли друг на друга, подрывались столицы, за один день стирались с карты мира страны, а спрятанный в непроходимых горах монастырь оставался нетронутым. Может, то была защита Высших, а может, сильные мира сего не усмотрели в нём достойной добычи. Далеко внизу медленно умирали брошенные земли, с натугой дышали полупустые деревни, тяжело возвращались к жизни захваченные тиранами города.

Монастырь был открыт для всех, но мало кто сумел найти дорогу и не отступить перед высокими кручами. Да и дошедшие задерживались ненадолго. Суровая без излишеств жизнь, окружение неразговорчивых монахов, строгая дисциплина — вот плата за спокойный сон ночью и тарелку похлёбки днём. Айлан видел, как беспощаден с нарушителями настоятель. Привязанный к столбу бродяга издыхал долго — ругался, умолял, выл. Монахи безучастно проходили мимо, они знали — каждый сам отвечает за свои ошибки.

Айлан считал, что его дом теперь здесь. О другом старался не вспоминать — закрыл обветшалую дверь и ушёл, оставив за ней тихо скончавшуюся от голода мать. Он не успел. Лепёшка жгла руку — бесполезная, ненужная. А он, дурак, радовался, когда нёс добычу из соседней деревни. Вприкуску со слезами Айлан всё-таки съел чёрствый хлеб...

Ишу, старший наставник монастыря, нашёл мальчика в лесах — исхудавшего, на грани голодного обморока.

Едва окрепнув, он порывался бежать — давил страх перед настоятелем, тот казался неприступной жёсткой скалой. Даже Ишу не поднимал головы в его присутствии. Но Айлан выдержал многочасовую беседу, и его взяли в послушники. Тогда и пришло решение. Раз не прогнали, он в лепёшку разобьётся, но станет настоятелем. Только справедливым и добрым. И не убьёт ни одного человека.

Айлан быстро привык к строгому монастырскому распорядку — вставал на заре, таскал воду из колодца, ухаживал за больными в лазарете. Вечера он проводил в красно-золотом храме со ступенчатой крышей — вокруг Айлана плясали огоньки свечей, Высшие на фресках мудро улыбались и тянули к нему нарисованные руки, а он воображал, что один в этом мире, и что весь мир для него.

Он повадился ходить к границе. Айлан видел бегущих людей, слышал крики, выстрелы, чувствовал повисшее в воздухе отчаяние. Возвращался сам не свой, но через день снова шёл туда. Вспоминал маму, и чёрствая лепёшка снова шкрябала ладонь, а бессилие рождало пустую злость. Стиснув зубы, он смотрел, как солдаты бахвалятся меткостью, спорят, кто первый уложил беглеца. Однажды Айлан подобрался совсем близко и чуть не попался. Патруль устроил настоящую облаву — солдаты спустили собак, прицельно палили по живой мишени, его спине. Айлан никогда так быстро не бегал — если бы не изнурительные тренировки с Ишу, лежать ему в том лесу с простреленной бестолковой головой. Урок не прошёл даром — и он забыл о вылазках к границе.

Жизнь в монастыре шла своим ходом. Ишу проводил с ним много времени, учил всему, что знал сам. В память о каждой неудаче хитрый старик ставил ножом зазубрину на огромном камне в ограде тренировочной площадки, а потом подначивал Айлана сбросить глыбу в пропасть и разом покончить с проблемами. Он, конечно, шутил. Камень был недвижим. Иногда Айлану казалось, что камень — одно целое со скалой, приютившей монастырь...

Днями напролёт Айлан тренировался, читал древние книги, медитировал — он должен был успеть. Скоро откроется священная пещера — тот, кто её пройдёт, станет настоятелем. Хоть многие смельчаки остались там навсегда, а другие вернулись обезумевшими, Айлан не отступал.

— Зачем так спешить? Знание нельзя выдрать силой, его надо прожить… — Ишу прищурившись смотрел в небо, — смотри-ка, чайки! Никогда их здесь раньше не видел!

Ишу прав, но он не мог ждать, не хотел останавливаться. Высшие благословят Айлана, пещера выпустит его живым. Кто-то должен положить конец жестокости настоятеля.

Но пещера прогнала его, как паршивого котёнка. Он не успел обогнуть первые глиняные столбы — за их частоколом прятался чёрный зев пещеры — как поднялся ураган. Жёлтая пыль забила рот, глаза нестерпимо жгло, песок елозил под одеждой. Остановился Айлан только, когда ветер сбил его с ног, и град глиняных осколков посыпался на голову.

Он пришёл на следующий день, а потом ещё через день. И, наконец, пещера приняла его. Мерный звук падающих капель сначала успокаивал, потом раздражал, потом слился с общим ощущением ужаса. Из пещеры невозможно было сбежать — неизвестная сила привалила узкий вход снаружи массивным камнем. Через несколько дней уверенный в себе, тренированный Айлан содрал все ногти, пытаясь вырваться на волю. Он растерял остатки мужества, возненавидел себя, был согласен и на позор, лишь бы злополучный камень отошёл...

Айлан забыл, кто он, и сомневался, есть ли у него тело — кромешная темень съедала все формы. Иногда представлял себя чайкой, пером из её крыла, иногда воздухом и пустотой. Потом исчезли и мысли. Время потеряло себя, когда в пещеру вылился ушат солнечного света. Айлану было больно. До одури не хотелось снова втискивать себя в непослушное тело, куда-то идти, что-то делать. Но пещера его не спрашивала. Она была своенравная, эта пещера...

Он возвращался в монастырь через ночной лес. Айлан был доволен собой — он прошёл испытание. На указательном пальце поблёскивало золотое кольцо с древними письменами — подарок пещеры. Обнаружил его зажатым в кулак, как только почувствовал своё тело вновь. Он мог поклясться, что видел такое же у настоятеля.

Вдруг потянуло на границу. То ли пещера всколыхнула старое воспоминание, то ли он потерял бдительность. Привыкшие к темноте глаза различили в траве у рва щуплую фигурку — девушка лежала навзничь, неуклюже подогнув руку.

Айлан снова ощутил в ладони злополучную лепёшку, свою вечную ношу.

***

Огонь жадно лизал ветки, они набирались жаром изнутри, становились оранжевыми и, не выдерживая накала, распадались яркими угольками. Тогда в пасть огню летела новая ветка, и он с охотой принимал жертву, от удовольствия тянулся вверх горячими языками.

Марга завороженно смотрела на огонь. Они шли весь день, останавливаясь на короткие привалы. На горизонте уже маячили горы — невиданное для неё чудо. Жаль, донимала пульсирующая боль в плече, не давая хоть на миг расслабиться.

Они сидели спина к спине вполоборота к огню.

— Как ты сюда попала?

Марга разлепила запёкшиеся губы, с трудом выдавила:

— Солдаты схватили…

Она сама сдалась. Не найдя Джока, Марга вернулась в лесную лачугу, их брошенный дом, и наткнулась на патруль. Не стала убегать — слабая надежда встретиться с Джоком пусть в тюрьме, да где угодно, придала силы...

— Так ты из брошенных земель?

Марга кивнула. Чуть помедлила и добавила:

— Выведи меня из леса, дальше сама пойду.

— Куда же?

Айлан говорил спокойно, в голосе звучала искренняя заинтересованность.

— Не знаю, — честно призналась она, — я ищу… одного человека.

— Ты уверена, что он ещё жив? Если его не было в городе...

Марга сжала зубы:

— Не тебе судить! Это моё дело!

Спина Айлана превратилась в холодный камень. Марга отстранилась и подбросила в костёр веток. Пусть говорит, что хочет.

***

С плато хорошо просматривался залив и мрачные соты городских домов. Айлану казалось, он различает маленькие подвижные точки — солдат, курсирующих вдоль границ. Охраняют собственное невежество — ну и ладно. Каждому своё. Он больше не вернётся в их логово, пусть глупцы ввязываются в бессмысленные сражения. Ещё пара перевалов, и они будут дома — в монастыре. Если Марга, конечно, захочет идти туда.

Айлан оглянулся. Девушка сидела на выщербленном камне, сосредоточенно жевала травинку, щурилась на солнце. Она крепко сжимала раненую руку, будто силой пыталась выдавить боль. Марга выглядела уставшей — за несколько дней щёки ввалились, плотно сжатые губы потеряли цвет, только глаза блестели огромными плошками.

И кого она так отчаянно ищет?

Он оттащил её с линии огня, и теперь, когда эйфория прошла, не представлял, что делать дальше. Марга, конечно же, хорохорится, она не знает, куда ей нужно, только выведи. Но он же видит её растерянность, понимает, почему дрожит голос, когда девушка спрашивает, сколько им осталось до конца путешествия… В монастырь она не пойдёт. И что прикажете делать? Бросить всё и волочиться по дорогам вслед за взбалмошной девчонкой? Только потому, что он не смог пройти мимо подстреленной жертвы патруля? Раздражение било тело мелкой дрожью. Это же ответственность — Марга повисла на нём мёртвым грузом!

И где же дарованные пещерой безмятежность и всеприятие… Как мало нужно времени, чтобы снова погрязнуть в этом неправильном мире. Почему Высшие это допускают?

Марга, видно почувствовав взгляд, повернула голову, попыталась улыбнуться. Улыбка вышла вымученной. У Айлана сжалось сердце, стало стыдно за свои мысли — она совсем ещё ребёнок, ей нужна помощь. Он подошёл, присел рядом:

— Нравится?

Марга кивнула. Ему тоже нравилось — каждый раз поднимаясь в монастырь, он останавливался здесь полюбоваться белыми пирамидами гор. Приятно было думать, что он вырос в этом краю и для этих гор — свой, родной, особенный.

— Выбирай полянку для ночлега, а я займусь костром...

Разлапистая кедровая ветка нашлась сразу — не ветка, а целое дерево, им хватит на весь вечер. Он покрепче ухватился за шершавый ствол, потянул на себя — ветка тихо зашуршала по хвойному ковру, цепляя за собой шишки, подскакивая на облюбованных под муравейники пнях.

— Айлан!!! А...

Кричала Марга — странно, страшно, по-настоящему. Удобная ветка была тут же брошена и забыта.

Девушка извивалась в руках патрульного — тот пыхтел, злился, фуражка съехала набок, но отпускать добычу он не собирался.

— Тише, тише… — солдат зажимал Марге рот, рвал на ней рубаху.

— Ах ты… — красная пелена застлала глаза Айлана, он схватил солдата за ворот, с силой отшвырнул.

Мельком увидел белое лицо Марги, умоляющий взгляд.

— Ты это, пыл усмири! — солдат, нимало не смутившись, лез в кобуру за пистолетом. — Девка твоя в розыске, все патрульные службы в курсе. А мне повезло больше всех!

Лицо солдата расплылось в наглой усмешке, он наставил пистолет на Айлана, еле слышно щёлкнул предохранитель. Айлан перестал думать, время растянулось и завибрировало. Забыв про осторожность, он шёл прямо на солдата. С такого расстояния трудно было промахнуться, но пистолет дал осечку. Запоздало вскрикнула Марга, Айлан вышиб из руки пистолет, сгрёб солдата в охапку.

— Чтоб я тебя здесь больше не видел, понял? — прошипел он сквозь зубы.

Солдат с натугой сглотнул, стал медленно пятиться. Не спуская с него глаз, Айлан поднял пистолет. Прикосновение холодного металла к коже привело в чувство. Красная пелена постепенно сходила. Он не мог стрелять. Высшие ему не простят убийство. Тем более, сразу после пещеры. Что она с ним сделала? Или это новое испытание, которое он должен с честью пройти… Солдат всё больше сникал — от былой спеси не осталось и следа, теперь в глазах гулял настоящий страх.

— Не надо, пожалуйста, я никому… честное слово, пожалуйста! — солдат еле волочил ноги, спотыкался о мелкие камни.

Он не бежал, справедливо полагая, что так лишь ускорит свой конец.

Айлан смотрел перед собой, но чувствовал присутствие Марги, её ужас и обречённость. Если солдат уйдёт живым, погоня обеспечена. А может, и смерть. И что станет с Маргой? Навечно вне закона, без крова и дома? Они так близко к монастырю… И сейчас он убьёт человека. Врага, но всё-таки человека… Солдат не выдержал, побежал, и Айлан выстрелил.

— Своим… — солдат хрипел, кровь пузырилась на губах, — своим-то я успел передать… ждите подарочек…

Айлан застонал, с отвращением отшвырнул пистолет.

***

Айлана била дрожь, он избегал смотреть на Маргу. Та неподвижно стояла, опустив голову, спутанные волосы закрыли лицо:

— Я не хотела… — еле слышно прошептала Марга, — прости.

Они похоронили солдата в неглубокой могиле в лесу, сверху забросали еловым лапником. Айлан нашёл брошенную им в прошлой безмятежной жизни ветку, отошёл подальше от могилы, стал методично готовить для костра хворост.

— Айлан, скажи что-нибудь, не молчи! — Марга встала между ним и веткой, совсем близко, так что он мог видеть пульсирующую синюю жилку на лбу, родинку в уголке губ.

— Я никто, я всё потерял! О чём говорить? — Айлан не заметил, как перешёл на крик. — Уходи, я вывел тебя из леса, теперь уходи!

Марга отшатнулась, лицо стало непроницаемым. Она вскинула голову, волосы чёрными змеями метнулись за спиной.

Он сидел в одиночестве перед аккуратным шалашиком из веток — Айлан не стал разжигать костёр. Зачем? Он хотел согреть Маргу, приготовить обед… Но девушка давно ушла. А сам Айлан перестал чувствовать голод и холод. Да и вообще ничего не чувствовал — приди сейчас рота солдат, не пошевелил бы и пальцем. Как он мог за несколько дней так опуститься?

Если бы он тогда не остановился помочь Марге… Айлан зарычал, одним ударом снёс заботливо выложенные ветки. Часто заморгал, в носу щипало. Если бы он тогда не остановился, возненавидел бы себя ещё раньше. Он хотел быть сильным, справедливым, рвался в пещеру, думал, что прошёл испытание. Думал… А домой возвращался убийца. В монастыре к таким брезговали прикасаться — ловили на лассо и сбивали с обрыва палками. Вот грифы были неразборчивы — лакомились мясом преступников с превеликим удовольствием.

Он опозорил Ишу, опозорил себя. Как теперь смотреть в глаза другим монахам — он хуже любого насильника со стороны. Потому что свой… Свой… Слово застряло во рту, у него был неприятный тревожный вкус. Марга что-то сказала напоследок?

Нет, это умирающий солдат твердил про «своих». В промозглый апрельский вечер Айлану вдруг стало жарко. «Своим-то я успел сказать», — стучали набатом в голове слова солдата. Если он не врал, патруль скоро сюда доберётся. У них машины, рации, оружие — что стоит проверить координаты? А он отпустил Маргу. Нет, прогнал её. Айлан сжал зубы. Он вернётся в монастырь, и пусть его скормят грифам — он это заслужил. Но прежде сделает в этой жизни хоть одно стоящее дело…

Айлан бежал уже долго, усталости не было, но с каждым новым поворотом росло беспокойство. Красный диск солнца скоро нырнёт за гору, и сумерки тут же обернутся ночью. Ему-то темнота не помеха, его ноги годами топтали здесь траву, а вот Марга…

Она стояла на краю обрыва, кончики ботинок свисали над пропастью.

— Марга! — тихо позвал Айлан, — не надо!

Айлана охватило отчаяние. Сумасшедшая девчонка! Как ему надоели эти смерти и собственное бессилие.

— Марга, пожалуйста! — Айлан был готов ползать перед ней на коленях, но поможет ли?

Он никогда не видел столько ненависти во взгляде — если бы чувствами можно было убить, Айлан бы рухнул на месте замертво. Но это слишком просто, никто ему не даст такой поблажки.

***

Знакомый голос отозвался болью недавней обиды.

— Думаешь, из-за тебя брошусь вниз? Мечтай побольше! И отстань от меня, понял?

— Ты никуда не пойдёшь одна!

Айлан стал между камней, загородив дорогу.

— Пусти!

Марга поравнялась с ним, с вызовом вздёрнула подбородок, она едва доставала ему до плеча. Айлан покачал головой, и тогда она ударила — открытой ладонью, наотмашь, не отдавая себе отчёта, желая любой ценой сбежать от этой унизительной жалости. Он не ушёл — только потёр горящую щеку.

— Марга, прости. Глупость сказал тогда. Я не должен был тебя оставлять.

— Почему глупость? Всё правильно! — злые слезы жгли глаза. — Я приношу несчастье, от меня лучше избавиться!

— И не подумаю! — Айлан осторожно коснулся её руки.

Чёрная волна захлестнула Маргу, она перешла на крик, голос срывался, но остановиться она не могла. Где-то умирает Джок, а они плетутся в какой-то монастырь. И зачем было её спасать? На ней клеймо, она не может жить среди людей. Не должна. Она воровка, преступница, беглянка.

Уродливые слова сыпались из неё, как крупа из дырявого мешка, и Марга чувствовала злорадное удовлетворение — пусть знает, с кем связался, пусть бросит её ещё раз, пусть перестанет быть таким правильным...

Марга с трудом приходила в чувство. Теперь, когда шок и обида прошли, навалилась грузная вина. Сердце сжималось — из-за неё он убил человека. Солдаты делали это по десять раз на дню, и Марга сама навидалась нелепых смертей. Но если бы у неё на глазах убили Джока? Маргу передёрнуло. Она ведь даже не знает, где его искать. И все поиски — напрасный труд. Она находит лишь трупы. Марга судорожно всхлипывала — Айлан крепко её держал, будто всё ещё боялся, что убежит.

— Я не спрашивал, но сейчас это важно. Кто знает, как пойдёт дальше. За нами погоня. Может, меня не будет рядом, когда… если… тебя схватят. Те странички, что ты прячешь — зачем они?

Рука метнулась к нагрудному карману.

— Откуда ты… Да ладно, чего уж, это талисман, — Марга удивилась, как легко она говорила о своём секрете, — нашла у одного старика… он умер с этими листиками в руках. И я подумала, просто пришла в голову глупая мысль, что там что-то важное для меня.

Марга достала из кармана потёртый текст, передала Айлану. Его пальцы скользнули по ладошке, она почувствовала их дрожь, вздрогнула, и быстро отдёрнула руку — спрятала в пустой карман. Странное это было прикосновение — оно превратило идеального, куда ни глянь, Айлана в простого смертного, живого человека. Марга смутилась. Новые чувства беспокойно бились внутри, требовали к себе внимания.

Айлан отыскал в дорожной сумке фонарик — слабый лучик забегал по знакомым строчкам.

… И кажется ей, что летит она домой. Что её семья и друзья уже там — мостят гнезда, ждут встречи. Даже те, кого сбила пуля, кто погиб от голода, устал верить, что остров есть, и кто держит рубежи, отдавая последние силы войне. Наваждение проходит, и снова незнакомые звезды зияют безднами в ночном небе. Она найдёт этот остров. Ради тех, кто ещё верит. Ради тех, кто ещё жив…

Марга ждала, глядела в сторону, наконец осмелилась посмотреть Айлану в лицо — его рот расплылся в неуместной, от уха до уха, улыбке. В темноте сверкнули глаза.

— Что смешного?

— Я знаю эту историю! Детская сказка… И ради неё ты рискуешь жизнью?

— Не интересно, не смотри, — Марга попыталась выхватить страницы, но Айлан высоко поднял их над головой, и тише добавила, — отдай! Это всё, что у меня есть!

Айлан вдруг перестал улыбаться. Снова взялся за фонарик, рассеянно перелистнул страницы.

— Это всего лишь отрывок. Ты даже не знаешь, что будет в конце. Но всё равно рвёшься на свой остров?

Марга кивнула.

— Расскажи! Чайка долетела?

Он долго смотрел на неё в упор. Марге стало не по себе.

— Не ищи этот остров, Марга, — он отвернулся, — когда мама умерла, я ведь тоже бежал туда...

Голос Айлана охрип, картинки его жизни мелькали пёстрой лентой, у Марги кружилась голова. Она переживала за Айлана — хотелось что-то для него сделать, немедленно, сию минуту, будто это «что-то» могло отменить все беды прошлого.

***

— Мы вернёмся в монастырь вместе, — Айлан подал ей руку, помог перепрыгнуть расщелину. — Пусть со мной делают, что хотят, но тебе помогут.

Весь день они шли в гору, разряженный воздух сбивал дыхание, перед глазами плясали белые мошки — хотелось отмахнуться от них, и от этого сумасшедшего подъёма, и от… Нет, от Айлана отмахиваться не хотелось. Как непривычно, неправильно. И как хорошо! Бедный Джок, он где-то страдает, а она радуется жизни. Но ведь и делает, что может. «Ой ли?», — завела свою пластинку совесть.

Марга остановилась отдышаться.

— Извини, что так мучаю, ты же знаешь, у нас нет времени на отдых.

Она знала — если тот солдат не соврал, патруль может появиться в любую минуту. Это их задача — проверять доносы, выезжать на рейды.

В другое время дорога бы показалась Марге красивой — белая галька склонов, редкая трава, сиреневые огоньки крокусов, поросшие разноцветным мхом камни, звенящее прозрачное небо. Здесь опасность не казалась опасностью, здесь не получалось как следует испугаться. И Айлан был очень похож на эти земли — с ним Марга перестала чувствовать страх, пропитавший прежнюю жизнь насквозь. Даже когда Джок был рядом.

Марга упёрлась ладошкой в камень — тёплый! Она поёрзала, поудобнее уселась и с удовольствием захрустела сухарём. Последние запасы. Но не беда, завтра скитания окончатся, ночь можно и потерпеть. А ведь ещё вчера она не собиралась идти в монастырь.

Айлан сидел рядом, щурил глаза, что-то высматривал среди россыпей камней на пустынных склонах.

— Подожди, я сейчас.

Марга не успела удивиться, как он скользил по сыпухе вниз. Она замерла с недоеденным сухарём, пытаясь не упустить Айлана из виду. Он что-то поднял с земли и заспешил назад. И как можно держать равновесие на этом щебне? Айлан поднимался легко, играючи — ноги уверенно находили устойчивые выступы.

— Вот! — он запустил пятерню в соломенные волосы, неожиданно застенчиво улыбнулся, — подумал, может, ты потеряла, когда на остров летела.

В протянутой руке подрагивало белое с черным ободком перо. Прямое, как стрела, большое — оно отливало перламутром. Настоящая драгоценность!

— Чайкино перо? Айлан! Ты… — Марга не удержалась, повисла у него на шее, чмокнула в щёку.

— Я хотел...

Нечаянная радость свернулась в тугой комок, вмиг выпустивший иголки страха. Марга уже не слышала Айлана — за его плечом далеко внизу, будто игрушечные, шагали человеческие фигурки. Она могла ошибиться в чём угодно, но солдат чуяла безошибочно.

Айлан всё понял. Его лицо огрубело, он резко обернулся. Марга крепче сжала перо, переводя напряжённый взгляд с Айлана на солдат и снова на Айлана. Он что-то придумает, он столько раз вытаскивал её из передряг, он придумает, обязательно.

— Марга! Монастырь рядом, я не могу их привести туда… — Айлан говорил глухо, будто перекатывал во рту камни, — а ты добежишь, они не станут искать!

— Мы вместе успеем, запутаем следы, пересидим, — Марга плохо понимала, что говорит, просто паузы для неё сейчас были невыносимы, — ты не останешься здесь!

— Останусь! А ты уйдёшь! Ты должна выжить… Всё, что я делал, — мираж; только твоя жизнь настоящая, — Айлан притянул Маргу к себе, крепко сжал, заныло больное плечо. — Когда тащил тебя к лесу, не думал, что так обернётся. Но не жалею. Жалею, что не успел большего.

— Айлан, зачем? Что ты...

— Беги, и чтоб духу твоего здесь не было! — он неожиданно грубо толкнул Маргу на верхнюю тропку. — Ради Высших, скорее!

Зачем он её гонит? Почему ничего не делает? Она посмотрела вниз — фигурки людей росли, игрушечные солдатики превращались в настоящую угрозу. Старый страх быть пойманной, посаженной в клетку, свёл живот. Марга инстинктивно сделала шаг к тропинке. Всё бросить, сбежать — сколько раз уже так было. И что? И ничего. Джок, Реттер, теперь Айлан — все пострадали из-за неё.

— Марга, уходи! — Айлан кричал, глаза горели сумасшедшим огнём.

Что ж, решено. Марга пошла в сторону тропинки, резко развернулась, ринулась вниз.

— Эй, я здесь! — она махала руками, неуклюже скользя по сыпучей насыпи.

Марга уже различала их лица — лица победителей, довольно ухмыляющиеся в предвкушении лёгкой добычи.

Крепкие руки поймали её, потащили вверх, зажали рот. Айлан тряс её, голова безвольно болталась.

— Что… что ты наделала?

— Зато теперь ты меня не прогонишь!

— Зато теперь я тебя потеряю! — слова ударили хлыстом.

— Пусть так. Одной всё равно страшнее, — Марга взяла его за руку.

— Ты не понимаешь, как ты могла… — Айлан отдёрнул руку, спрятал глаза, — эх, Марга…

Он встал впереди, расправил спину — плечи сведены в напряжённом ожидании, кулаки судорожно сжаты — ногти, наверное, уже оставили в ладонях глубокие полукружья вмятин. А ведь с ним можно было прожить всю жизнь. Жаль, жизнь выдалась такая короткая.

— Поднять руки! Медленно спускаться!

Их было пять человек. Вооружённые до зубов, в серой форме, с бордовыми от крутого подъёма лицами, они выглядели здесь как пришельцы из другого мира. Айлан медленно поднял руки, но не двинулся с места.

— Отпустите её, и я пойду с вами!

Солдаты загоготали, будто в жизни не слышали шутки смешнее.

— Молчать! — рявкнул патрульный в пестреющей нашивками, как у Реттера, форме, наверное, тоже капитан.

— На совести этой шпаны, — щуплый солдатик с бегающими крысиными глазками махнул дулом пистолета в сторону Марги, — побег, использование подложных документов, воровство, убийство. Ты, монах, уверен, что хочешь её защищать?

— Не ваше дело, что я хочу. Отпустите её!

— Настаиваешь… — протянул щуплый, — а дорогу к монастырю покажешь? Всё никак случая не выдавалось в гости зайти.

— Обоих под конвой, живо! — гаркнул капитан.

— Не будет конвоя! — пистолет ходил ходуном в руках у Марги, но это ничего, сейчас она справится. Айлан его выбросил, а она подобрала. Всегда хотела научиться стрелять.

Солдаты засмеялись, но уже не так весело, как первый раз. Постепенно смех стих, взгляды упёрлись в капитана. Тот молчал, лихорадочно взвешивал шансы, какая объяснительная окажется длиннее — почему упустили преступницу, или как случилось, что шальная пуля скосила его ребят или, не дай Светлый Генерал, и его самого при исполнении. Хотя, тогда объяснительная — уже не его забота.

— Схватить суку! — крысиные глазки с ненавистью смотрели на Маргу, — мы тебя казним по высшему классу!

События посыпались, как стенки карточного домика.

Капитан, наконец, махнул рукой, кто-то выстрелил.

Айлан кубарем скатился вниз под ноги солдат.

Марга безрезультатно дёрнула спусковой крючок, вспомнила все мародёрские ругательства, сняла с предохранителя и принялась палить по форменным фуражкам.

***

Они добрались до монастыря ночью — безмолвные, быстрые как тени монахи открыли ворота, впустили домой. Айлан поддерживал Маргу — думал, что поддерживает её, хотя, наверное, это она держала его всю оставшуюся дорогу. Один он бы не вернулся сюда. Никуда бы не вернулся — сам для себя Айлан потерял всяческую ценность. Он давно вне закона, внутреннего закона, который всегда жил в нём, ещё до монастыря. Не причинять вреда другому. Не приносить боль. Не дать погибнуть. Айлан прислушался к себе — тишина; измученная совесть вяло отмахнулась и забылась беспокойным сном. Он беспросветно очерствел.

Если бы Марга ушла, он бы не стал бороться с патрулём. Так было бы лучше всем. Хотя...

Он чувствовал острый локоть Марги, лёгкое давление пальцев на своей руке, чувствовал, как дрожит её тело под грубой тканью формы, и видел знакомый с детства монастырь по-новому, её глазами. Он привык к ней, ненормально привык, и радовался этому, и расстраивался своей глупости, и не хотел отпускать её. А ведь Марга ищет какого-то Джока, и, раз столько прошла ради него, наверное, любит. И захочет идти дальше. Айлан стиснул зубы. Лучше не думать сейчас об этом.

Сколько раз он ходил по монастырским дорожкам? Бежал к Ишу за советом, спешил исполнить его поручение, возвращался домой. Вот этому чахлому кусту здорово доставалось от его палки, когда Айлан был не в настроении, а огороженная круглыми камнями тренировочная площадка ещё помнила его разбитый нос и вывернутое плечо. И этот проклятый камень с зарубками. Что скажет Ишу на этот раз? Снова поставит отметку? Только в пропасть полетит вместо камня сам Айлан. Айлан-убийца. Впрочем, теперь уже всё равно. Только бы Маргу пристроить.

Дверь была открыта. Айлан тихонько подтолкнул засыпающую на ходу Маргу внутрь, вошёл сам. Ишу сидел, скрестив ноги на циновке, смотрел на догорающую свечу, тихо пел.

— А, вернулся, — сказал он будничным тоном.

Слабое пламя выхватило седую копну волос и совсем не стариковские, раскосые с хитринкой глаза.

— Покажи девушке место для ночлега, — кивнул он на пошатывающуюся Маргу, — а потом поговорим.

Хитринка зажглась как-то по-особому ярко. Марга встрепенулась, но выдержала взгляд Ишу.

— Пещера тебя изменила, — протянул он задумчиво.

Они сидели одни в кромешной тьме — предвестнице рассвета. Марга сопела в соседней комнатушке; маявшаяся бессонницей птаха несмело чирикнула за окном.

— Она меня убила...

— Так всегда происходит. Умирает один, рождается другой, — Ишу помолчал, пожевал губами. — Делать-то что дальше будешь?

Надо сказать. Обязательно надо сказать. Теперь, когда осталось дело за малым, язык намертво прилип к небу. Айлан прокручивал в голове эту ситуацию сотни раз, он заготовил слова, он выучил речь, но как же трудно теперь… Звуки замерли, он не слышал даже своего сердца, только размеренное дыхание спящей Марги. Высшие, но почему именно сейчас? Это несправедливо. Так не должно быть.

— У меня нет «дальше», — он не узнал собственный голос. — Я всюду нарушил закон. Ишу, меня скормят грифам, да?

— Ты стал слишком жёстким, Айлан. Грифы сломают о тебя клювы.

Он в недоумении поднял голову — в предрассветном тумане глаза старика ещё больше сузились, точь-в-точь две шустрые рыбёшки сверкнули чешуёй в волнах.

— У тебя обновка, — Ишу кивнул на блеснувшее в темноте золотое кольцо. — Настоятель неожиданно скончался. Место не может пустовать. Ты нам нужен, Айлан!

— Но я убивал! Убивал людей! Этими руками! — Айлан перешёл на крик.

— Тише, разбудишь девочку. Ты ведь её любишь.

Ишу не спрашивал, Ишу утверждал.

— Тебя не казнят. Тебя коронуют. Впрочем, не знаю, что хуже...

Айлан обхватил голову руками, надолго замолчал. Нет, пещера убила не только его. Она уничтожила его надёжный правильный мир. Он был готов ответить за свой проступок. И принял бы наказание, как полагается мужчине. Но от него ждали другого.

***

Айлан стоял на открытой всем ветрам верхней террасе монастыря — место, откуда видно всё, хоть карту рисуй. Он смотрел пристально, желая найти подсказку — может, вон под тем камушком, застрявшим в колючем сорняке, или под облаком, похожим на сосновую ветку… Но подсказок не было.

Ишу тоже молчал, делая вид, что не слышит вопросов. Впрочем, Айлан сам согласился на эту роль. Мог отказаться от должности, прилюдно признаться в преступлениях. Мог бы. Но смалодушничал. На кону было место настоятеля, его давнишняя мечта.

С тех пор Марга сторонилась его — завидев, обходила десятой дорогой. Он не придал значения — пусть, настроение Марги, что погода в горах, пройдёт. Но дни шли, и ничего не менялось. В новой одежде, аккуратно причёсанная — она уже не выглядела беспризорным мальчишкой. Марга превратилась в красивую женщину — Айлан видел, как пялятся на неё монахи, и еле сдерживался, чтобы не броситься на них с кулаками.

Но появлялись насущные заботы, и волнения забывались. Службы в храме, беседы с наставниками, разрешение споров, финансы, ремонты — дела не отпускали ни днём, ни ночью. Айлана хвалили. Редкий ум, самоотверженность, трудолюбие, блестящие способности к переговорам — старшие наставники удовлетворённо кивали. На миг похвала скрашивала жизнь Айлана. Но потом хотелось большего. И Айлан снова впрягался в повозку суеты.

Так длилось, пока он не нашёл перо. Втоптанное в пыль некогда белоснежное перо, его подарок Марге. Невесть какой, ребяческий подарок, но тогда она обрадовалась, тогда для неё это что-то значило. Айлану стало больно дышать. Он не пошёл на собрание. Самоотверженный, подающий надежды настоятель начисто про него забыл. Побежал к Марге. Хотел показать перо, прямо спросить, зачем она это сделала. Хотел сказать, что ему тяжело, что с их отношениями творится что-то странное, и если он виноват… Но вместо этого спрятал перо в золотой рукав и понёс полнейшую чушь, упрекал её, возмущался. Какой дурак! Немудрено, что она уходит. А он не может найти нужных слов...

Довольно. Айлан спустился с террасы, нечувствительный к холоду раннего утра, безразличный к красотам природы. Тихо вошёл в дом. Комнатушка Ишу пуста. И Марги уже нет. Он положил кольцо на циновку, что ранее служила ему кроватью. Так честнее. Ишу его поймёт. Остался пустяк. Может, тогда его неудачи закончатся.

Камень в зарубках гордо восседал на своём месте. А куда ему деться? Айлан встал на колени, поднатужился, налёг всем весом — проклятая глыба не сдвинулась ни на йоту. Она удобно лежала в своей лунке веками и не собиралась куда-то легкомысленно катиться только потому, что какому-то выскочке так приспичило.

Айлан начал злиться. Он не считал себя слабаком, а этот безмозглый камень диктовал ему условия. Он сжал зубы и снова принялся за дело — сорванные ногти и одеревеневшая от напряжения спина не в счёт. С натугой выдохнул, тяжело опустился, облокотился на ненавистную шершавую стенку. Это всё те зарубки. Они делали камень таким тяжёлым. Айлан злился на Ишу, когда тот выводил очередную отметину, а Ишу просто прятал в камень его неудачи, как запирают в клетке хищных зверей. Маленький мальчик не справился бы с ними. Тогда каждая ошибка была равна смерти — не Айлана, чьей-то другой, он не мог ошибиться. И из-за этого знания ещё больше ошибался. Простила ли ему мама свою смерть? Простят ли его другие за промахи? С тех пор прошло столько времени. Он очень хотел жить по правилам, он старался. И он всё испортил. Его тошнит от самого себя. Айлан прикоснулся к шершавой поверхности, и камень ответил — будто друг вернул рукопожатие...

Глыба сидела глубоко в земле. Вот и весь секрет. Айлан изуродовал ногти, сломал несколько лопат, но умудрился выкорчевать камень. Остальное заняло не больше пяти минут — каменный пень отправился в свободный полет с нижней террасы, и Айлан с наслаждением слушал, как грохочет и разлетается на куски его прошлое.

Он отряхнул руки и, не оглядываясь, пошёл к воротам. Собранный с вечера рюкзак терпеливо дожидался в кустах у дороги. Что ж, святого из него не вышло.

Знание надо прожить — Ишу как всегда был прав.

Айлан улыбнулся — вспомнил серьёзное лицо Марги, когда она говорила про чайку, и как смеялся над ней тогда. Детская сказочка, наивная история. Но ведь Марга не успокоится, пока не пройдёт весь путь своими ногами. А теперь и ему пора в дорогу. Где-то за горами его ждёт остров, осталось сделать первый шаг.

***

Марга ушла на рассвете. Каждый шаг давался с трудом. Натягивались и обрывались незримые связи — болезненно, как никогда раньше. Каких-нибудь сто шагов — и она свыкнется с мыслью, что больше никогда не почувствует надёжность монастырских стен. Ещё две сотни — и забудется хитроумный старый Ишу, а через тысячу — она перестанет думать об Айлане. Через тысячу… В запасе осталось шагов восемьсот. Всего восемьсот.

Он сказал, ей надо учиться. Её жизнь никчёмная и беспутная, а сама Марга — пустышка. А она обозвала Айлана святошей, кричала, что он не видит дальше своего носа. Он здорово разозлился, Марга даже думала — ударит. Но нет — Айлан и пальцем её не коснулся, только выражение глаз поменялось, и он стал похож на растерянного мальчишку. Айлан тяготится ею — дошло до Марги, не знает, как втиснуть в свой крепко сбитый мирок. Она решила помочь. Невелика беда, если она уйдёт сейчас.

Девятьсот девяносто девять. Всё! Обратного пути нет.

Она видела, как билась в храме снежно-белая чайка — кружила под крышей, задевая крыльями балки, в панике теряла силы, не видя открытых настежь окон. Марга кричала, пытаясь прогнать, но птица только больше металась в своей тюрьме. И тогда высокие люди на фресках вдруг ожили — Марге казалось, сейчас они сойдут со стен, сделают шаг. Когда она очнулась, чайки не было. Марга знала — нарисованные люди выпустили её. Птице там не место, как и ей тоже.

Она найдёт свой остров. Жаль, пропало перо, подарок Айлана. Тишина давила на уши, она и не заметила, как привыкла к гомону монахов, ощущению кипящей жизни вокруг, к неспешной речи Ишу, к будоражащему присутствию… Нет, она дала себе слово не думать о нём. И всё же… Марга попыталась вспомнить Джока, его улыбку, шутки. Если приходилось туго, это всегда помогало. Но улыбка выцвела и поблекла — от Джока осталось только имя.

Она спустилась к подножию плато. Сошла с дороги, задрала голову — вверху, как волшебный дворец, в первых лучах солнца засверкал монастырь. Марга зажмурилась — до чего же слепит глаза.

Пустота тишины прорвалась, и в мир просочились чужие неуместные звуки. Марга обернулась — навстречу шёл мужчина в изрядно потрёпанной одежде. Кажется, форменной. Смутно знакомый мужчина из другой жизни. Заметив её, он остановился — лицо исказилось, налились злобой глаза, обнажились в оскале кривые зубы.

— Мерзавка! Сволочь!

— Реттер? Вы?

Потрёпанный дорогой, исхудавший, он всё же был сильнее — заломил руки за спину, раненное плечо зашлось в пульсирующей боли. Марга невольно вскрикнула, и Реттер удовлетворённо хмыкнул.

— Лучше бы я сгорел тогда! Ты, сука, ответишь! — он смачно сплюнул в дорожную пыль. — Знаешь, как это, когда тебя вычёркивают из жизни? Когда один выход — похоронить себя в проклятом монастыре?

Марге хотелось сказать, что знает, что только вчера её вычеркнули жирной чертой, и что тысячу раз до этого вычёркивали тоже. И Джок, скорее всего, просто сбежал, а она зачем-то искала его, жалела, хотела спасти. Но Марга только мотнула головой.

— И не подозреваешь… — сам себе ответил Реттер, — а я тебе помогу узнать!

Что-то щёлкнуло, на запястьях повис тяжёлый металл. Наручники! Реттер грубо развернул её к себе:

— Я заслужил хорошую жизнь, я работал, старался. У меня было своё место в этом городе! Ты его уничтожила, ты!

Марга разрыдалась. Она устала быть лишней. Пусть Реттер её убьёт, и она перестанет портить жизнь всем вокруг. Зачем врать себе — острова нет. Да никому он и не нужен, этот остров. Она куда-то бежит, и только приносит боль другим. Когда-то её полет должен был закончиться. Вот, пришло время.

Реттер что-то крикнул, взмахнул рукой — Марга не услышала. Всё потонуло в странном гуле. Он толкнул её неожиданно сильно, и Марга неуклюже упала. От гула заложило уши, хотелось закрыться руками, но такой роскоши она не заслужила. Внезапно гул стих, и пространство взорвалось криком Реттера. Когда Марга исхитрилась подняться на колени, было снова тихо. В десяти шагах от неё лежал Реттер, заживо погребённый под огромным осколком валуна, испещрённым как узором ровными метками.

Маргу вырвало, она снова повалилась на землю — и долго лежала без движения, вдыхая запах смерти и страха, — такой, по сути, знакомый запах. Казалось, будто это её расплющило камнем, и она умерла под ним, так и не успев понять, что произошло. А ведь она была совсем рядом.

Солнце уже садилось за соседнюю гору — Марга тяжело поднялась, с усилием разгибая дрожащие ноги. Сделала маленький шажок по дороге вверх. Впереди ещё каких-нибудь девятьсот девяносто девять.

Марга так долго искала спасительный остров, ничейный уголок, где она спрячет всё, что боится потерять. Так хотела спасти Джока. Или бежала от мысли, что он мог предать её и уйти? Нет, не предать, просто начать другую жизнь. Она потратила на это все силы. Только чтобы понять, как ей дорог Айлан. И как хочется заглянуть в прозрачные глаза, задеть ненароком руку, и вздрогнуть от прикосновения. Пусть он злится, ругается. Она останется рядом, полюбит его жизнь, начнёт учиться. Она сама, Марга, была ничейным уголком, ей не надо искать другого.

Она вспомнила людей на фресках. Они не спешили на неведомые острова. Нарисованные, они оставались свободными, не сходя со стены. И ещё — они умели отдавать то, о чём просили другие, а не то, что тяжело было нести самим.