Блуждающие огоньки

В том далёком 1978 они только собрались поставить палатки. Вытащили из рюкзаков, разложили по поляне, застолбив места, чтобы днём не оказаться на солнцепёке, начали стругать колышки. Достали лопатки, котелок, пачку макарон да пару банок тушёнки, а две девчонки пошли высмотреть сухие деревья для костра.

Дальше — чёрно-белые фото.

Вот Алик с вырванным горлом — чужое запрокинутое лицо. Пальцы в крови касаются струн гитары.

Таня — сердце остановилось, когда она собиралась набрать воду в котелок. На русалку похожа… И улыбается.

Витя лежит на животе, а голова вывернута так, что глаза смотрят в небо. Рядом лопатка, и от неё линия по земле — наметил, как лагерь окапывать.

Никита лишился сердца и правой руки, её нашли в шестнадцати метрах — со страшной силой выдернута рука из плеча, как у пластиковой куклы.

Лена — в двух местах сломан позвоночник, и кожа снята с лица напрочь.

Уцелели две девочки, которые ушли в лес. Анечка и Марина.

Всё же черно-белые фото страшнее цветных. Слишком много остаётся на откуп воображению. Что это — кровь, грязь? Рваная одежда похожа на внутренности, а внутренности — на рваную одежду. И не хочешь — начинаешь всматриваться, а потом понимаешь, что увидел, и лучше бы не всматривался.

Всегда в этот момент Слава вспоминал причуды испанского гравёра. И там и там много страшного, непонятного, удерживающего взгляд. На гравюрах Гойи лица такие, словно он рисовал покойников — резкие, заострённые, застывшие, вздёрнутые вверх. Лица мертвецов, которые в последнюю минуту жизни почему-то пытались улыбнуться… У Тани получилось.

Человек выбросил окурок, обернулся. Ух ты… какой глазастый. Радужка настолько тёмная, что кажется чёрной. Опасное для девушек сочетание. А ещё он хрупок и тонок и вряд ли высок. Белые волосы собраны в небольшой хвостик. Крашеный, поди… Да точно крашеный. Идиот.

Мгновение, когда я разглядывала его, прошло. Он досадливо уклонился от пролетающей осы, одновременно освобождая мне место на скамейке.

Села, и он тут же стянул резинку с хвостика. Волосы упали, закрыв лицо до подбородка. Словно отгородился от меня.

Нахмурилась. Нафига тогда место освобождал? Чудные люди встречаются в чудной день… Последний чудной день.

— Простите, если помешала, но как раз на этой скамейке я договорилась встретиться со старым другом.

— Почему вы решили, что помешали?

Ага. И зачем извинюсь, не чувствуя вины...

— Вы отгородились… распустили волосы.

Всё же я дура. Не потому, что баба, а потому, что дура...

Он громко рассмеялся. Боги, он раздражает всё больше и больше… Где же Олег?

— Что, не угадала? — спросила резко.

— Наполовину. Отгородился. Но не от вас, а от осы.

Мы замолчали. Я достала пудру и критически глянула в зеркальце. Из дома пришлось выйти быстро. Хорошо хоть расчесаться успела.

Человек протянул руку:

— Можно?

Почему нет? Он не по-мужски ловко открыл крышку, посмотрел на свой лоб, вернул. Проследил движенье, которым я бросила пудру в сумочку.

— Думал, испачкался. Понимаете, ветка низко, и....

— Зря оправдываетесь. Мне всё равно.

— Да. Видно.

Он положил руку на спинку скамьи, а на руку — голову. Взгляд был — мимо меня. Солнце било ему в глаза, но он даже не прищурился.

Только когда утренний туман опустился на поля, девочки смогли найти дорогу к селу. Грязные, ободранные. Это и понятно — лес густой, древний. Чудом вышли, не иначе.

Марина почти сразу впала в забытье. Шла, куда вели, ела, когда кормили. Молча и послушно. Вышла к людям — и всё, отказалась воспринимать реальность. Слишком велики оказались для неё страдания.

Рассказывала Анечка. И показывала. Сначала поисковой группе, потом милиции. С пугающей размеренностью и логикой робота. Отстранилась. Разве что в третьем лице о себе не говорила.

Жизнь её разделилась на «до» и «после».

О том, что «до» говорила легко и радостно — как собирались в поход, как доехали на электричке до станции, с трудом разузнали у местных дорогу, как пели, как нашли идеальную полянку для лагеря. Почему сюда решили? Наперекор суевериям. Таня всех взбаламутила. Так приятно же быть первыми! Гляньте, какая красота, какая глушь! И никого — потому что черти, леший, баба яга...

О том, что «после» — отрывисто, односложно. По кадрам. Вышли на поляну. Пахло жасмином и горячим железом. Сначала увидели Витю и не поняли, что с ним. Дурачился, куртку задом наперёд нацепил? Потом увидели Алика. Тут ясно стало, что беда.

Возбудили уголовное дело. Сказать, что землю носом рыли — ничего не сказать. Потом говорили, что пытались замять, что раз ребята все бывшие детдомовские, то и заступиться некому, но это не правда. Слава сам видел. Приехал на следующий день, как условились. И рад и не рад был, что задержаться пришлось...

Было тихое селение, а теперь — башня вавилонская, обрушенная. Вертолеты, правда, в отдалении на поле садились, но машин, людей… Море. Почему-то запомнился лай собак. И ещё — погоны. В штатском тоже много было, но вот спроси о первом, что всплывает в голове — погоны. Какие там лейтенанты-капитаны — генералы да полковники. В глазах рябило от звёзд.

Почти сразу нагрянули и правительственные комиссии. А за ними комсомольцы-добровольцы, но их быстро разогнали. Не до них было.

Но это как-то смутно в памяти осталась. Анечка жива, это главное. И всё время пытался он её увидеть, а не пускали...

Лес гребёнками прочёсывали, и это не преувеличение, да только не нашли ничего. Зря суетились следователи, эксперты, зря приезжали комиссии, зря полетели с кого-то погоны. Да, нападение и убийство, но кто это мог сделать? Жители деревни? Сбежавшие зэки? Сами девчонки? Могли. Теоретически. И жителей многократно вызывали на допросы, и выяснили, что зэки не сбегали, ну а девчонки — шею разве так выкрутить смогли бы?

По словам экспертов, ребята не сопротивлялись. Смерть пришла к ним быстро, неожиданно. А значит, нападавших было не меньше пяти — по числу жертв. Ну ладно, четверо, девчонка могла от страха умереть… Выскочили из леса, убили с особым зверством и цинизмом, а потом смылись — так получается? Так. Но тогда почему они не оставили никаких следов, эти пять человек?

Совсем. Никаких.

И не умирают с улыбкой от страха… или от сердечного приступа.

— Вы приезжий, — сказала я.

— Как догадались?

— Никак. И откуда вы?

— Вам же всё равно.

Зараза. Я стиснула губы. Мама говорила — «куриной гузкой, как все избалованные дети».

Он головой и рукой указал на небо.

— Оттуда.

— Ну да, понятно… Жаль, парашют забыли.

— Забыл, — улыбнулся чудик.

Ну да, и головушкой прям о мать сырую землю… Хорошо, давай поговорим ни о чём. Это я умею. Покуражусь напоследок.

— Ладно, считайте приняла правила игры. Вы не пассажир, — он улыбнулся. — Лётчик или пришелец?

— А это не одно и то же?

Я против воли рассмеялась. Надо же. Давно не смеялась. Особенно искренне.

— Да, вы правы. А после неба вам не страшно на земле?

— Страшно? — его глаза раскрылись ещё шире. — Говорят, что страшно пережить своих детей, но этого я не знаю. Страшно, когда умирает твой ровесник — в первый раз страшно. Здесь не страшно. Здесь всё впервые — вздох, улыбка, солнце. Особенно ночь. Ночь здесь всегда впервые. Нет нигде таких ночей.

Как-то потом, уже в городе, после очередного допроса (и всё-таки, почему вы гражданин, задержались на целые сутки? Ах, сессия… А не нарочно ли запороли её? Не было ли у вас, гражданин, преступного умысла?), услышал Слава через дверь слова своего следователя, сказанные коллеге. И многое стало на свои места. Например, почему допросы проводились более для галочки, без веры в его вину...

«Не могу себе представить человека или хоть целую орду, — говорил следователь в перерывах между затяжками, — которые ребят убили. Местные намекали — не чисто там. Кто ходил в глушь — тот не возвращался. Это, понимаешь, словно сила какая-то… Вышла из леса на поляну и пошла дальше, а ребята на пути оказались… Точнее — сами нарвались, бедолаги. А она, может, их и не заметила. Зацепила — и ушла себе, и всё равно ей, живы ли, умерли, дела нет… Получилось так, понимаешь? Ведь и травинки не помяла… Занесло ли на повороте, разметало песчинки… У кого сердце остановилось, кому голову оторвало… И они не поняли ничего, понимаешь? А от улыбки этой меня жуть берёт...»

И вернулся с пустыми глазами, допрос продолжил механически.

Ветер поднял облачко тончайшей пыли и песка и бросил нам в лицо. Он принёс запах цветущих лип и крыльев бабочек, покрытых пыльцой, и на мгновение возникли колонны эллинских храмов — решетки богов, открытых для солнца и пыли. А песок был белым, и на нем обязательно остался бы отпечаток лапки ящерицы с тонкими изящными когтями, если бы ей вздумалось здесь пробежать. И в пыли было солнце, солнце пыли и пыльное солнце. И все эти три солнца вспыхнули белым..

— Вам обязательно сидеть здесь? Я вижу отсюда красные тенты летнего кафе.

Не говоря ни слова, я достала телефон. Ага, сейчас… Олег, как часто в последнее время, оказался недоступен. Проверила содержимое маленького карманчика в сумке. Нашарила мятый бумажный платок и написала на нем помадой букву «У». А чуть ниже — заглавную букву своего имени. Наклонилась. Подняла с земли камень, положила на записку. Встала. Каждое движение — как отсрочка приговора, а потому...

— Идёмте.

Марину Слава долго не видел. Знал от знакомых, что лечилась долго. И что потом замуж вышла и уехала куда-то далеко за Урал. Да он бы и сам уехал, чего душой кривить… Если бы смог. Но была старуха-мать, был дом… Трудно было.

Потом, когда эра коммунизма закончилась и началась эра ток-шоу, Марина вернулась, стала появляться на экране в каких-нибудь «Тайнах и загадках прошлого» по годам, заканчивающимся на три и восемь. Двадцать пять, тридцать, тридцать пять… Любимые круглые даты, знаменующие, что тайна ещё не раскрыта.

Странно было слышать своё имя с экрана. Словно и он умер. Звали самого высказаться, и не раз. Неизменно отвечал — «в шоу уродов не записывался». Грубо, конечно. Но доходчиво.

Гибель ребят называли теперь в стиле Конан-Дойла и Гарднера «Делом о Мёртвой Улыбке»… придурки. И всё потому, что обычно фото Тани показывали. Было в нём что-то былинное, васнецовское. Остальные-то шибко страшные.

А Марина говорила много и красноречиво, с переменным успехом поддерживая самые разные версии. Куда ветер дул. Сразу думалось, что лечилась она долго, но недостаточно.

Если же отвлечься от чепухи, то была она обычной, молодящейся дамой. Дамой четырежды замужней, не вдовой, с пятью детьми. Три мальчика, две девочки. Будила неприятные, но годами сглаженные воспоминания… До момента, когда в 2008 году ляпнула, мол, это предназначение моё было — детей родила в память о друзьях погибших. Две девочки, три мальчика, ага.

После этого он всегда телевизор при её виде выключал.

У Анечки детей не было.

Анечка так и не вышла замуж. Двадцать девятого июля 1980 года, в самый разгар Московской олимпиады, Анечка вышла в окно девятого этажа. На разбитом, окровавленном лице её была улыбка.

Так Слава семьёй и не обзавёлся. Видимо, не их предназначение.

Мне страшно захотелось выпить залпом чашку холодного кофе, что и сделала. Одобрительно кивнув, он заказал ещё. Сам же непрестанно курил, дым клубился над кружкой темного пива, к которой не прикоснулся.

— Я не люблю пива, — улыбнулся чудик.

— А я не боюсь умереть от рака лёгких. Но зачем заказали?

— Позавидовал. Вон тот господин пьет его с таким удовольствием. Мне нравится наблюдать за людьми. Это все равно, что ловить блуждающие огоньки.

— Спорим, я знаю, что вам ещё нравится?

— Что?

— Путешествовать налегке.

Он вскинул бровь. Понятно, немой вопрос.

— Да, именно так, — сказала. — Желательно вовсе без багажа, но главное — без мыслей, без памяти. Как блуждающий огонек. И чтобы — всё вновь.

— Поверьте, это требует умения.

— Мне всё равно.

Предназначение он понял не так давно. Лучше бы раньше, конечно, но и теперь не поздно. Всего-то седьмой десяток разменял, жизнь только начинается — пенсия пришла, открывай ворота, завязывай салфетку у рта! Как Винни-Пух Пятачку в советском мультфильме. Правда, то тут стрельнёт, то там кольнёт, но у кого сейчас идеальное здоровье?

Началось с письма на электронку. Он пользовался ей мало, вообще интернет недолюбливал, но надо же как-то преодолевать расстояние в большой стране. Когда друг в Хабаровске, электронку да скайп поневоле освоишь...

Приглашение на форум «Познающие неизведанное» каким-то чудным образом не попало в спам. Оказалось, что это не назойливые репортёры и полоумные экстрасенсы, а сборище ребят вроде тех самых комсомольцев-добровольцев, которых турнуло в своё время официальное следствие. И он подумал — почему бы нет. Да, понимаю, признак старости и сентиментальности, глупая надежда переписать прошлое, но почему бы и нет?

Принял приглашение, зарегистрировался, хотя его раза четыре вышвыривало из регистрационной формы. Как выяснилось — дело того стоило.

«Познающие» подходили к делу серьёзно. Не просто обговаривали по… цатому кругу известные факты и строили дикие предположения, но искали документы, очевидцев, коли таковые остались, выезжали на места происшествий.

«Мёртвая улыбка» привлекала много внимания. Впереди по рейтингу был только «Перевал Дятлова».

Многие фотографии с места происшествия он увидел тогда впервые. Как отыскали, как раздобыли? Вот точно охота пуще неволи. Уйма любительских фото. А что, репортёры и милиционеры тоже люди. Хоть и не знали о селфи… Снимки в основном групповые, но вполне качественно отретушированные и скрупулезно подписанные. Кликнешь по такому — и сиди, разглядывай. Лица знакомые, интересно с именами сопоставить.

Он и сопоставлял, пока на одном лице не «споткнулся»… И сразу дико заболела голова, до обморока и тошноты. Даже непонятно — радость ли, страх почувствовал… Скорее что-то новое. Была твердь, стал — эфир… Вдыхай, не жалко!

Когда оклемался, специально стал искать, придирчиво. Нашёл несколько раз на заднем плане. То рядом со следователями, то с жителями, а то и с гэбэшниками. И вроде как везде свой. Только в списках не значится, проклятый «линялый».

«Линялым» Слава сразу его нарёк. Ещё когда встретил выходящим из Аниного подъезда летом 1980 года. «Линялый» посторонился, пропуская Славу, а, пока Слава поднимался до девятого этажа, Анечка открыла окно и сделала последний в жизни шаг.

Такие вещи, как выяснилось, намертво врезаются в память. Да и внешность приметная. Неброская, но приметная. Длинные, неподходяще седые для молодого лица, волосы и огромные глаза, как у актёра Харитонова. А остальные черты словно стёртые, блеклые, и сам невысокий, щуплый, во что-то серое одет… Ну, линялый.

Что он делал в том доме? Что он делал на месте гибели ребят?

Слава кинул клич на форуме — помогите опознать человечка, комсомольцы-добровольцы! И комсомольцы-добровольцы «помогли»… Нагнали ещё больше дыму, хотя куда уж больше.

Оказывается, «линялым» занималась инициативно-шизанутая группа «Призрак». «Линялый» был широко известен в узких кругах… Если провести параллель, то он был чем-то мифическим и околонаучным, как сфинкс на Марсе, пещеры-динозавры и кровоточащие стены отдельных домов. Вроде и есть, а вроде и нет. Вроде как видели его в самые разные времена самые разные люди. И изображения чуть ли не на фресках находили. Большое глаза, белые волосы. Да полно таких! Одного от другого не отличишь!

На фото искали, красными кружочками обводили и на стену кнопками крепили, фильмов голливудских насмотревшись. Снимки все, как один, мутные, пиксельные. Но да, было на них что-то блеклое, беловолосое и невысокое. То ли человек, то ли сидящая собака.

Молодёжь...

Славу они только рассмешили.

Ну и пёс с ней, загадкой тысячелетий, его-то «линялый» из плоти и крови, и реально существовал в семидесятых-восьмидесятых, может и сейчас жив! Помогите, интернетные умельцы, убелённому сединами мужику, который текст двумя пальцами набирает! Я ж, мать вашу, почти легенда для вас!

Ну да молодёжь упрашивать не пришлось. Заводная, иначе на «Познающие неизведанное» не сидела бы. Да и данные до последнего времени собирались-накапливались, обобщать рук не доставало… и вдруг разрушишь легенду?

Но, коль скоро Слава из «Дела о Мертвой Улыбке» просит — грех не уважить.

Незнакомец закурил новую сигарету. Я время от времени оглядывалась на скамью.

— Он не придёт.

Достойного ответа не нашла, поэтому пришлось некультурно фыркнуть. Психолог доморощенный.

— С вами трудно разговаривать, — казалось, чудик совсем не моргает.

Скоро станет вовсе невозможно. Очень скоро. Но пока… Проведём блиц-опрос, раз уж нам выпало сегодня страдать ерундой.

— А интересно? — тут бы улыбнуться кокетливо, но лень провоцировать.

— Без сомнения.

— Разве надо больше?

— Нет. Пилоту и инопланетянину больше не надо. И этого много.

— Как? Вам бывает много?

— Да. И очень часто.

— А мне кажется — много бывает только времени.

— А вы не боитесь опоздать или не успеть?

Я рассмеялась.

— Глупо бояться того, что случается постоянно. И я точно знаю, что многого не успею. И, вот кошмар, хочу этого!

Ветер поднял пыль. Она не долетела до нас, успокоившись у самых ног. И запахи стали иными: кофе, жасмин и горячее железо.

— Не хотите. Это блажь. Не стыдно?

Однако, как оказалось, в море информации и хорошие пловцы тонут. Это только в фильмах голливудских одно фото — и дело в шляпе! Засекли со спутника, камера в ноутбуке сетчатку проверила, телефон отпечатки пальцев снял — заводи сирену, включай мигалки! Живьём брать будем!

Сразу возникли два форумных течения, которые добросовестно закидали друг друга кокосами и фекалиями, не приходя к конструктивному решению. Первое уверяло, что искать надо молодого, бессмертного. Другое — что старого, а может и мёртвого. Казалось бы, ищите обоих! Но, увы, поколение критиков не довольствовалось правдой — им истину подавай, на меньшее не согласны. Нет истины — нет реального дела.

Два месяца рядились энтузиасты. Следил Слава за ними, следил… Решил послать за смертью, если край будет. А пока половить «линялого» на живца.

С большой долей вероятности можно было предположить, что дело «Мертвой улыбки» для вечно молодого старца — что красная тряпка для быка. Или для тореадора, как уверят многие. Так что пора ему, Славе, этой тряпкой-живцом поработать.

Покопался в комоде, добыл визитку продюсера шоу, который подъезжал к нему особо активно… Позвонил. Изложил, что пенсия вещь хорошая, но малоденежная. Принципы на хлеб не намажешь, у нас товар — у вас купец...

Словом, могу предложить информацию. Эксклюзивную, само собой… За хорошие деньги, само собой. Нет, не шутка, само собой. Нет, не блефую, са… Или думаете, я так просто дело, которое мне жизнь испоганило, заброшу? Много лет копался, по зёрнышку, по крупинке… В могилу забирать не хочу, а вот пожить напоследок в сытости — да. И информация серьёзная, высокие круги замешаны, так что утечка смерти подобна. Нет, не фигура речи. Могу сдохнуть раньше срока. А потому материалы скопирую, подстрахуюсь, не мальчик чай. Вам же для раскрутки — фотография. С человеком, которому многое, если не всё, известно об «Улыбчивом деле». Причастный к высшим сферам, кстати! Личико ему я пока замажу, но для анонса сгодится? Ну а потом явлюсь с сенсацией на крыльях!

Перед разговором попросил, конечно, «комсомольцев» фото со всех ресурсов качественно удалить, чтобы не вычислить было «линялого». А знающий — сразу поймёт, о ком речь. Приметный. И волосы длинные, светлые, и плащ белый...

И вот вышел анонс. Слава к этому времени продуктами запасся, чтобы лишний раз из дома не выходить. И смех и грех, словно в войнушку на старости лет играть сподобился. Вызываем огонь на себя!

Но первая беда пришла — откуда не ждали. Марина решила приобщиться к грядущей Славной сенсации. Дала рекламу на «очередном мистическом» канале — знаю, мол, о ком речь пойдёт, чьё лицо на фотографии заляпано.

Дура!

Слава был крайне близок к инфаркту. Вылезла, понимаешь, курица! Спорхнула с жёрдочки, перепёлка недокормленная!

Но… с чего он взял, что она примазывается?

Может, давно нужно было поговорить? Может, ей известно больше, чем ему?

И кто тут старый дурак?

Сразу бы с места сорвался, к ней побежал, да перенервничал, видно, опять боль скрутила, пришлось пару дней переждать.

— Вы говорили, что я люблю путешествовать налегке? — сказал он. — Верно. Есть только одно занятие лучше — вот так сидеть в кафе и разговаривать с человеком, имени которого не знаешь. И которому нечего терять. Который что-то там для себя решил. А что за тайны могут быть перед незнакомцем… в хороший день? Нет даже желания показать себя лучше, чем ты есть. А вдруг вы и на самом деле лучше, чем есть?

Нам принесли кофе. Он смотрел на сигаретный дым и улыбался.

Я молчала, окунала ложечку в кофе и рисовала тонкие цветы на салфетке. Дурная привычка, но не самая дурная. Потом нарисовала профиль чудика. Он спросил взглядом, взял салфетку, всмотрелся.

— Нос длинноват.

— Вовсе нет, — довольно вызывающе сказала я, опять почувствовала себя дурой. И, конечно же, решила усугубить. — Хотите портрет ню?

— А хочу!

Не на ту напал.

— Давайте завтра!

Взгляда никто отводить не собирался. Война так война, пленных не берём!

— Ага, так значит, у вас будет завтра? — чудик смотрел прямо в глаза.

Я невольно вскочила со стула. Он вздохнул и попросил:

— Садитесь.

И я села.

— У вас в сумочке есть кое-что лишнее, правда? То, что вы время от времени щупаете в боковом карманчике. Маленький пузырёк. Больше он не понадобится вам. Пожалуйста, отдайте мне.

Я нарисовала на салфетке ещё один цветок. Сердце колотилось, а утром казалось — его больше нет...

— Пожалуйста. Это делается совсем не так.

И я отдала. Он рассыпал таблетки по столу и стал легко крошить одну за другой, в белую, яркую на солнце пыль.

Очень хотелось плакать, но почему-то не получалось. Может, завтра?..

Через пару дней пришло известие. Не о Марине, нет… Ужасное и обнадёживающее одновременно. «Линялого» видели в городе. И это было не расплывчатое изображение с камер. Видел в нескольких шагах от себя завсегдатай форума. В довольно популярном ночном клубе. И завсегдатай, как уверял потом, уже собирался подойти и даже спросить хоть что-нибудь, но не успел. Шага не сделал, как началась в набитом подростками зале драка. Не банальная стычка, а самая настоящая потасовка, в которой пострадали пять человек, затоптали около десятка… Дальше полиция, скорая помощь, надо было срочно уходить, чтобы не стать свидетелем под протокол. И слинял под шумок «линялый».

Но, если здраво рассудить, то наплевать, что не удалось поговорить. И хорошо, что не удалось. Потому что кровь, жертвы, мигалки… это он. Он. Сомнений нет. Сработала реклама, двигатель хоть чего!

Только Марину надо предупредить. Вывести из зоны поражения.

День напоминал тот, давний, когда Слава в последний раз шёл к Анечке. Прохладный ветер, яркое солнце. И непонятное ощущение радости. «И всюду звук, и всюду свет..» И всё будет хорошо.

Из Марининого подъезда выходили молодые люди, Слава придержал дверь. Девушки поблагодарили улыбкой за старомодную, но приятную учтивость. Что-то взахлёб рассказывали парни, не обратив внимания на старика в затемнённых очках. И вышли уже, и Слава сделал шаг, как оглянулся и хотел броситься вслед… Светлые, белые почти волосы, собранные в хвост, невысокая фигура! Это не может быть сходство, это Он вышел сейчас из подъезда!

Бежать, догнать? И что? Изобразить городского сумасшедшего, обвинив чёрт знает в чём? Нет уж! Где этот проклятий мобильник?

Слава набрал номер одного из форумных активистов, быстро накидал фактов, а сам вверх, вверх, Марина ещё может быть жива!

Да, жива. И здорова. И сидела, что незаметно было в кадре, в инвалидном кресле. И незаметно было в кадре, что она уже совсем старая и бестолковая. Обрадовалась, протянула руки — обниматься...

Да что ты, Слава, кому я нужна, какая опасность? Давай лучше чая попьём, молодость вспомним. Ты не думай, не верю я в разные заговоры… Просто стала я старая и никому не нужная. Дети и внуки не станут слушать воспоминания старой бабки. А по ящику этому проклятому — станут. Расскажу, и жить хочется… А вместе ещё лучше будет! Давай придумаем, что расскажем? Сделаем сенсацию на старость лет! Какой молодой человек? Видела. Блондин с хвостиком, глазастый. Часто приходит из общества «Забота» или как там его? Милый, обходительный, побольше бы таких! Продукты приносит… Да куда ты, Слава, и чай не допил? Мы же не говорили толком...

Глоток крепкого чёрного чая жёг горло. Слава спускался по лестнице медленно-медленно и чувствовал себя очень старым и очень глупым...

— Вы очень грустный человек, — сказала я через несколько минут.

Он вскинул глаза как дула:

— Почему?

— Потому что у вас грустное лицо, и серые волосы, и тихий голос, как шёпот дерева, когда оно говорит с ночным ветром. И потому, что у вас странная привычка разговаривать с незнакомыми людьми, и то, как вы говорите… Словно вам нужна правда. Мне не по себе от этого. Не комфортно. Но не страшно. Иначе… я не знаю, как вы… кто вы… Я ещё не хочу знать. Но уже хочу, чтобы у меня было завтра. И… как вы думаете, грустный человек, сейчас я солгала вам?

Он подул на очередную порцию раскрошенных таблеток, и ветер унёс их то ли в Элладу, то ли в Рим. И мне почудилось, что он очень, очень старый...

— А что скажете сами? Да? Нет?

— Не знаю.

Покачал головой:

— Знаете.

Знала. И понимала — не признаюсь. Хватит. Сюр для одного дня зашкаливал. Я злилась… злилась и впервые за долгое время хотела жить.

— А хотите, я скажу вам ещё одну правду?

— Да.

Сказал тепло, спокойно, и я ненавидела его в этот момент.

— Хорошо. Только обещайте поверить в неё.

— И никак иначе.

— И после моих слов вы, лётчик и пришелец, встанете и уйдёте.

— С удовольствием. На сегодня разговоров достаточно. А завтра будет другой хороший день, не так ли?

Всё. Хватит.

— Вы неприятный человек. Слишком понимающий. Слишком… естественный, что ли. Я не могу выразить это точнее, но… вас можно вдыхать вместе с воздухом, пить вместо воды, и это станет привычкой. И придётся стать такой же, как воздух и вода… без фальши. И поэтому вы неприятны мне. Прощайте.

И он ушёл. Без слов. Но сдержав слово.

На телефоне несколько пропущенных вызовов, но проверять не хотелось. Слава сел на скамейку под ивой. С детства знакомый сквер. Мимо проходили люди. Наблюдать за ними было так приятно… Всё проходит. Все проходят. Старый, старый дурак. Жить не получилось, так поправить хотел? Ветеран теории заговора. Мало ли таинственного на свете? Друзей не вернуть. Анечку...

Опять заболела голова. Привычно и сильно. Таблеток, конечно, под рукой нет. Ладно, потерплю… а потом пойду домой и выпью вкусного чая.

Приподняв тонкие ветки ивы как занавес, на скамейку рядом опустился молодой человек. Хотя… нет, не молодой. Скорее — вне возраста. Длинные светлые волосы и огромные серые глаза. Не страшный. Не загадочный.

Слава молчал и ждал. Всё было спокойно, всё было как надо. И молчание тоже. Но, видимо, не для «линялого»

— Вы простите меня, Слава. Я не успел тогда. Бывает, не я успеваю… Особенно, если очень зовут.

Тихий голос вплетался в ветви ивы, нарастала в голове боль.

— Раньше мы не могли встретиться. Раньше нам не нужно было.

— А что, теперь стало пора? — Слава думал усмехнуться, но голос прозвучал тонко, просительно.

— Стало. Хороший сегодня день, правда?

— Пожалуй.

Боль переместилась в лоб, за глаза, разваливая изнутри череп.

— Вы позволите?

Беловолосый положил руку на истерзанный болью лоб.

— Лучше?

Слава не ответил. Он иногда думал, как это будет, в какой день. Оказалось, в хороший. «И, если суждено мне умереть...»

— Милосердие — жуткая штука, правда? — ну вот, наконец усмехнулся.

— Вовсе нет. Не путайте со справедливостью. Вы хотите меня о чём-то спросить? Или просто — уйти?

Да, конечно. «Что случилось тогда?» «Кто ты?» «Кто там был?» «Что меня ждёт после смерти?» «Это больно?» Многое хотелось узнать… ещё пять минут назад. Но не теперь.

И Слава совсем не удивился, когда тот, за кем он так долго гнался, наклонился и коснулся губами лба. Но успел улыбнуться.

Заметили Славу на следующий день. Он сидел, прислонившись к иве, словно спал.

Найденное неподалёку тело девушки с перерезанным горлом тоже сенсацией не стало. В большом городе такая смерть — не редкость. Последним вызовом на телефоне был некий «Олег»...

Хоронили их в один день. Проводить Славу пришли только «комсомольцы», да несколько репортёров. Потом, правда, один «познающий» говорил, что видел у кладбищенской ограды сразу двух «линялых», у одного глаза светлые, у второго — тёмные. Но на снимках их не оказалось, да и сам он не настаивал...