Без нас...

Яркое солнце, замершее в зените, бессовестно обжигало высохшую и потрескавшуюся землю. Почерневшая от лучей радиоактивного солнца трава рассыпалась в пыль от редкого дуновения горячего ветра. Урбанистический пейзаж мёртвого, замершего на века города, укоризненно глядящего на пустые и безжизненные улицы, застыл вне времени: здесь стоял некогда крутой и дорогостоящий «Майбах». Его облупившаяся от перепадов температур и кислотных дождей глянцевая краска — цвета вороного крыла — теперь проблёскивала ржавчиной, угрожая неминуемой коррозией. Стёкол в машине не было, собственно, как и во всех окнах города, вмиг оглохшем от взрыва ни капельки не мирного атома. Этот район был полон небоскрёбов, торговых центров и улиц, некогда оживлённых, полных городской суеты и перелива самых разнообразных людских голосов. Аллеи были усажены когда-то красивыми и пушистыми деревцами, которые теперь тянули свои кривые и сухие ветви-руки ко всему, что к ним приближается, словно нищий, просящий подаяния, моля о пощаде и помощи. Эти «руки» за долгое время нацепляли на себя множество газет, которые не предвещали никакой беды, а лишь рассказывали горожанам и обывателям этого города о жизни звёзд и богатейших людей, брезгливо наблюдавших за вечной суетой этого района из своих пентхаусов. Детская площадка была усыпана брошенными второпях игрушками, валяющимися в песочнице, на качелях, на земле. Здесь даже, до сих пор, стоит старенький трёхколёсный велосипед, очевидно решивший пережить этот мир, невзирая на все эти трудности.

В этом городе много скелетов, кто-то, однажды, даже назвал его Городом Костей, так как настоящего названия никто уж и не помнил. Вот лежит скелет с широкими скулами, до сих пор тянущийся к своему мобильному телефону, выроненному от шока при виде восходящего вдалеке огромного несъедобного гриба. А это коренастый скелет, с уже постаревшими от возраста костями. Он сидит на коленях, склонив голову и сжимая скрещённые меж собой ладони. Возможно, эта была последняя молитва, перед тем, как Всадники Апокалипсиса забрали его, или, может быть, её жизнь. А вот газетный киоск, что стоит у входа в городской метрополитен, некогда пользовавшегося огромной популярностью у деловых людей, спешивших в ранний час на работу, в уютные и оборудованные по последнему слову техники, офисы и, желая по дороге, в вагонах метро, почитать последние новости о положении дел на бирже. Внутри этого киоска сидит тоненький и хрупкий скелет, прижимающий к себе два других, что поменьше. Его объятья настолько нежны и крепки, что, кажется, он говорит: «Не бойтесь — я с вами! Я не дам вас в обиду! Никогда!..». Жаль, что этим обещаниям не суждено было сбыться, но они хотя бы были в этот час вместе и не пытались бежать, зная, что от этого Рока не скрыться нигде.

По пустым и безжизненным улицам эхом пронёсся гром:

— Пошли прочь, уроды! — с хрипом гаркнул молодой мужской голос. Раздался ещё один выстрел, а вслед за ним какие-то несвязанные бормотания, и топот босых ног, прячущихся в эти мёртвые, давно покинутые дома. — Подойдёте ближе — пристрелю!

— Глеб, не трать патроны попусту! — звонко, но не громко, посетовал мягкий женский голосок. Из разрушенного супермаркета вышла девушка с потёртым рюкзаком за спиной. Одета она была в высокие, местами протертые кожаные ботинки, синие джинсы и красно-зелёную клетчатую рубашку, которая явно была на пару размеров больше, чем та, что подошла бы ей, но здесь не до моды — выбирать не приходилось. У неё были грязные, засаленные и скатавшиеся в некое подобие дредов, короткие, тёмные волосы, бледная кожа, острый подбородок, широкие скулы, узкие губы, небольшой носик с низким переносьем, голубые миндалевидные глаза, говорящие о том, что среди её предков были азиаты. Хотя… это было настолько давно, что среди выживших уже потерялось понятие раса. В этих глазах не было огонька, они были тусклыми, буквально мёртвыми, такими, будто она не живёт, а скорее — существует. Тёмные круги под её блёклыми глазами говорили, что здоровый сон ей незнаком уже очень давно.

— Ты что, хочешь, чтобы меня Дикие сожрали?! — возмущённо вопросил некто Глеб. — Я этих «зверей» на дух не переношу! — из здания, находившегося напротив супермаркета, вышел молодой человек. Смуглый, наголо бритый, овальное лицо, впалые щёки, серые и холодные как ядерная зима, глаза, пухлые губы со шрамом, ещё один был на шее — возле сонной артерии, и один на лбу, уходя вверх, в сторону темечка. На парне была кожаная косуха, некогда белая майка, песочные камуфляжные штаны, типа “Desert” и всё те же кожаные высокие ботинки. Очевидно, это оказалась самая приемлемая обувь, в этом новом, чуждом людям, мире. У Глеба, в отличие от его спутницы, было оружие — помповый дробовик, являющийся весомым аргументом в спорах с другими бандами, расплодившимися в этих землях.

«Дикими» называли тех, кто окончательно лишился рассудка, перейдя на питание, состоящее из себе подобных. Повышенная радиация и кислотные дожди лишили их волос, обожгли их кожу, сделав грубой. Длинные, нестриженые ногти с огромным количеством грязи под ними, и гнилые зубы, виднеющиеся из зловонного рта этих несчастных, были их оружием. Они были слишком агрессивны ко всему живому, охотясь и на выживших, и друг на друга. Эдакие «Голумы» новой эры, считающие своей «Прелестью» свежую плоть и тёплую кровь, которая, зачастую, содержала меньше радиации, чем обычная вода.

Подойдя друг к другу, молодая пара принялась обмениваться находками:

— Гляди, — с улыбкой сказал Глеб, доставая из кармана пакетик шоколадных конфет «M&M’s», — я не покажу это старосте! Съедим сами, а? Что скажешь, Лиль?

— Им же уже сто лет в обед! — голубые глаза Лилии расширились. — Кони двинуть хочешь?

— Да брось ты! — с безразличием махнул рукой юноша. — Мне дед рассказывал, что в них тогда столько всякой химий и…как его…о! ГМА добавляли, что эта штука никогда не спортится. Уж поверь! — с этими словами, Глеб вскрыл пакетик и засыпал его содержимое, почти целиком, себе в рот и, раздув щёки, как хомяк, принялся пережёвывать сладости с довольной миной.

— И как? — с подозрением глядя на юношу, вопросила Лилия.

— Норм! — парень ухмыльнулся, показав кулак с выставленным большим пальцем. Внезапно, какой-то неясный далёкий звук, заставил Лилю замереть, прислушиваясь к тишине.

— Ты слышал? — спросила она.

— Что? Я?! Нет! — занервничав и насторожившись, Глеб скинул с плеча свой верный дробовик и передёрнул затвор. — Я ничего не слышу!.. Кто здесь? Дикие или…может, это Западники? Ну, банда, что на нас нападала недели две назад… Тогда мы им дали прикурить, а?!

— Угу, только нас тогда пятьдесят было, и на базе огороженной отсиживались, а не как сейчас — вдвоём и, по сути, без оружия, — покачала головой Лилия, озираясь по сторонам.

— Ладно, не дрейфь — прорвёмся! — подбодрил Глеб. — Давай сюда, переждём до ночи в этом здании, а потом вернёмся домой. О’кей?..

— О’кей, — согласилась Лиля и пошла вслед за юношей в высокое здание.

Как оказалось — это был элитный отель, с казино и всеми прилагавшимися к нему прелестями — наркотики, проститутки, оружие. Глеб подметил, что это они удачно зашли, урвав себе ещё и пару пистолетов с полными магазинами. Один из них он снисходительно дал девушке, чтобы в случае борьбы она не была ему обузой. Поднявшись по бесчисленным лестницам повыше, они зашли в номер отеля. Парень осмотрелся — здесь было пусто, ну, почти — в ванной, в пересохшем джакузи, сидел скелет с сигарой в зубах, обнимая два других скелета, прильнувших к нему с двух сторон. Вот только умерли они до той чудовищной катастрофы, не ощутив всё это на своих телах. У всех троих красовались кругленькие отверстия во лбах. Похоже, кто-то «убрал» их, пустив по контрольной пуле в лоб. Вот только полиция уже приехать не смогла, чтобы расследовать это убийство одного из небожителей и его двух фавориток. Глеб, с иронией в голосе, внезапно ляпнул:

— Развлекайтесь, господа! Мы вам мешать не будем! — улыбнулся он своей, далёко не идеальной, улыбкой.

Расположившись, пара договорилась о дежурстве: первой была Лилия. Глеб же закутался в шубу, возможно принадлежавшую одному из тех скелетов, и довольно быстро, погрузился в сон.

Солнце стало оранжево-красным, клонясь к закату. Жара спала, резко сменившись зябким холодом. Вдруг слуха девушки вновь коснулся тот же звук, что и у входа в отель. Лиля взволновано потеребила Глеба. На что он лишь отмахнулся, буркнув, что его время дежурства ещё не пришло и, укутавшись посильнее, вновь засопел. Бросив на него испепеляющий взгляд, девушка поняла, что ждать от него сейчас помощи — бесполезно. Крепко сжав пистолет в руках, она вышла из комнаты. Чуть слышный звук, незнакомый её слуху, доносился из противоположного конца коридора. Озираясь и часто останавливаясь, думая о том, что, может, стоит вернуться, Лилия всё же дошла до конца. Шум шёл из-за двери номера отеля. Девушка медленно открыла дверь, на лбу выступил холодный и липкий пот, сердце колотилось с неимоверной силой, дыхание как будто перехватило. Это чувство и пьянило, и одновременно заставляло бояться, но всё же, сделав над собой усилие, Лиля резко пнула дверь, открыв её в манере американских боевиков. Прицелившись и осмотревшись по сторонам, девушка поняла, что звук идёт откуда-то справа: там была спальня. Подойдя к кровати, Лилия увидела женщину в каких-то лохмотьях, лежащую в лужи крови. Её глаза замерли, остекленели — стало понятно, что её уже нет в живых. Она крепко сжимала странный кулёк из тряпки в своих руках. Этот кулёк и издавал звуки. Она подняла его на руки. Малыш смотрел на неё своими мутными молочными глазами. Похоже, ребёнок был голоден, как Лилия узнала позже — это называется «плач ребёнка», но когда малыш почувствовал тепло живых рук — он успокоился. Даже изобразив что-то вроде чистой детской улыбки. От этого у Лилии как будто лёгкие взорвались, окатив всё тело внутри чем-то тёплым. Она стояла, приоткрыв рот, не в силах что-то сказать или сделать.

— Что же тебе дать? — придя в себя, она огляделась по сторонам. Подходящего ничего не было, лишь бутылка с водой в кармане. Оторвав кусок от своей рубахи, она сделала своеобразную соску, чтобы вода не лилась, а стекала по тряпке в рот малышу. Ребёнок с жадностью стал сосать тряпочку. Лилия постаралась рассмотреть его — он был совсем худенький, похоже, он здесь давно, да и по матери, не скажешь, что она была упитана. Только сейчас Лиля заметила след крови, тянущийся от двери до этого места. Судя по всему, раненая женщина спасалась бегством, пытаясь сохранить жизнь своему малышу. Лилия была не в силах отвергнуть этот подарок судьбы. — Пойдём, у Глеба должен быть сухой хлеб или какие-нибудь консервы.

Девушка вернулась в номер, и чуть не получила дробью в живот. Ей повезло, что Глеб вовремя её узнал и успел отвести оружие в сторону:

— Ты чего творишь?! Я уже думал, что тебя в живых нет…дура! — выпалил парень.

— Прости, я… — приходя в себя от ужаса, промямлила девушка.

— Это у тебя что?

— Ребёнок, кажется…

— И на кой чёрт ты его припёрла?

— Я думаю, мы возьмём его с собой.

— Мы? С собой?! Тебя солнышком, что ли припекло? У нас что, мало ртов?! Зачем ещё один?!

— Я кое-что поняла, — Лилия прижала малыша к себе, — пока люди мыслят, так же как и ты — человечество обречено на вымирание…

Слова Лилии заставили Глеба задуматься, переосмысливая прожитую жизнь. Он оглянулся в прошлое: в этой жизни каждый сам за себя, никто не рискнёт собой ради кого-то другого. Мир попытался достучаться до людей даже с помощью величайшей беды, но вместо этого, мы лишь сильнее заперлись и отгородились от мира, друг от друга. Это мир эгоизма, существующий, словно оголившийся нерв, ноющий и отдающий болью при любом контакте с внешней средой. Люди никогда не подавали руки ближним, а может, Дикие, каждый раз, лишь просили кусок хлеба, а вместо этого мы вгоняли им пулю. Люди считают их зверьём, а сами-то лучше? Мир устал от нас и если мы сами не изменимся, то нам здесь больше нет места…