Бабочка и Будда

Он вышел на улицу, когда почти стемнело, и первым делом взглянул на часы. Последний рейс, на который ещё можно было успеть, отправлялся через три минуты. Но он не помчался сломя голову к остановке а, немного подумав, зашагал в противоположную сторону. Когда нагнавший его автобус скрылся из виду, перевалив через холм, по которому поднималась дорога, мужчина спокойно огляделся. В губах его покачивалась незажженная сигарета. Из-за отсутствия морщин красивое лицо мужчины казалось равнодушным. Видимо, никакая эмоция не задерживалась на нем дольше прочих. Однако, необычным образом это бесстрастное лицо дышало жизнью, как бы постоянно готовое к любому обороту событий.

Дойдя до знакомого поворота, мужчина сошел с обочины ярко освещенной автострады на грунтовую дорогу и направился прямо в темноту. Пройдя метров двести, он замедлил шаги и, наконец, закурил, стоя посреди загородного простора. Ночные силуэты невысоких гор, окружавших прохладную долину, уже почти слились с небом на востоке. Чуть поодаль перед ним высился одинокий древовидный кактус. Окруженный звездами, он напоминал меч на поясе Ориона.

Торопиться мужчине было некуда. "Это уж в любом случае", — подумалось ему. Ещё пара километров во мраке, по этой тропе, хорошо различимой в свете отраженных небом пригородных огней, — и он на месте. Докурив, мужчина двинулся дальше. Кактус мало-помалу перемещался в соседнее созвездие. Всё это продолжалось с тех самых пор, как он себя помнил, так что он давно убедился: угадать, какое именно его действие на сей раз запустит цепочку, совершенно невозможно. Ногтем среднего пальца мужчина прижал окурок к подушечке большого и, после секундного колебания, щелчком отправил его в небо, мысленно приготовившись ко всему. Между холодными булавками веками неподвижных звезд несколько секунд жила чужая им горячая светящаяся точка. Огонек вскоре исчез, и зубы мужчины блеснули в улыбке. Похоже было, что на этот раз обошлось. Он на ходу обернулся и подмигнул таявшей за плечами яркой ленте автострады. Потом прибавил шагу. Там, куда он направлялся, его ждала… Но тут, ещё прежде, чем что-то заметить, мужчина весело вздрогнул. Вот оно! Краем глаза он снова различил в небе то, что с него только что исчезло. Красная точка вернулась! Она медленно поднималась над землей, и, хотя продолжала оставаться не больше сигаретного огонька, у наблюдателя складывалось странное впечатление, что она постоянно увеличивается в размерах, одновременно удаляясь от него. Разумеется, это больше не был догорающий окурок… Но ужас, обливший, было, его спину мучительным холодом, в один миг улетучился. Мужчина почувствовал: времени почти не осталось, и понять, что это такое в действительности, он уже не успеет.

Всё дальнейшее заняло не более минуты. Эффект полета красной точке придавало то, что местность под ней постоянно менялась; она светлела, наливалась красками и волны этих перемен двигались в сторону постепенно проступавшего из темноты горизонта. Небо вокруг неё тоже преображалось: оно быстро становилось из ночного предрассветным, а из этого — утренним, как если бы где-то в районе точки располагалось входное отверстие гигантского пылесоса. Невиданное, жуткое зрелище… В одно мгновение ночь превратилась в день. Точка втянула в себя всю тьму без остатка, словно то была пыль, покрывавшая ландшафт. Однако оказалось, что и это ещё не конец. Цвета и тени продолжали облетать с предметов, словно высохшая краска. И как прежде ночь стала днём, так теперь день становился пламенем. Даже микроскопические в сравнении с целой Вселенной размеры Земли, — наблюдательного пункта, с которого видел происходящее человек, — не оставляли сомнений: с миром опять творилось нечто единственное в своём роде, необратимое и потрясающее до основ, такое, после чего он уже не будет прежним. И мысль, что это — дело рук одного человека, была для него прекраснейшим на свете поводом сойти с ума.

Широким жестом мужчина добавил яркости окружающему ландшафту. Ему нравилось дирижировать оркестром уходящей в прошлое Вселенной. Горы вокруг всё больше накалялись, пока в один миг из огненно-белых не сделались прозрачными. Видимая реальность исчезла. Тверди под ногами больше не было. Из четырех стихий в мире не осталось ни одной; их место заняла пустота. "Ну, теперь-то всё, наверное", — подумал человек, и взгляд его уже собирался остановиться на последнем, что осталось от мира: ярко-алой точке, вобравшей в себя всё, чему больше не было названия. Но и точка куда-то пропала. На ее месте тлело неправильной формы пятно, в котором можно было различить две симметричные лопасти. Их рисунок что-то мучительно напоминал человеку. Только что? Лопасти двигались, но очень медленно и оттого как будто неестественно… Ну конечно! С исчезнувшего неба человеку неторопливо, словно увязая в сиропе, махала крыльями гигантская меланхоличная бабочка. Она приближалась. Уже можно было различить свернутый спиралью хоботок, аккуратно поджатые к брюшку лапки, причудливый рисунок мельчайших цветных чешуек на крылышках. Но человека совершенно не занимали эти подробности. Он видел только её глаза, дорогие, фирменные оптические приборы, составленные тысячью тонко подогнанных друг к другу шестигранных линз. Человек беспомощно пытался определить, за каким именно из целого букета шикарных тонированных стеклышек ему следует искать душу своего единственного теперь во Вселенной визави.

"Конечно, мне всё это снится. Откуда здесь взяться бабочке? Не мог же я, в самом деле, сойти с ума из-за какого-то там очередного конца света!", — успокоил себя человек.

Он улыбался. Вечная пустота ещё не созданного мира была наполнена биением предназначенных друг другу любящих сердец. Небытие обволакивало его вот-вот готовыми обрести плоть милыми образами. Он вспомнил о бабочке. Она была теперь совсем рядом, и в каждой из несчетных фасеток её филигранных глаз он видел отражение того, кто снился сейчас насекомому. Своё отражение!

В темноте разгоралась огненная точка. Та, с которой всё должно было вновь начаться.