Аллилуйя!

"Тайна рождает поэзию, поэзия — мистику, мистика — несчастье. Вот он – корень зла!" — решил пилот Бобов, болтаясь в стареньком скафандре где-то на внутренней орбите необжитого Меркурия. Рядом, в позолоте близкого Солнца, вращалось искорёженное тело планетолёта, лишь малое время назад носившее звучное имя "Курундус".

Да, кто бы мог подумать, что выскользнувшие из рук пассатижи сотворят такую беду. Расслабился Мишка Бобов, увлёкся призывами радиорекламы, размечтался у бортовых динамиков и не успел изловить треклятый инструмент. Не спасло и отчаянное сальто-мортале — пронеслась железка мимо растопыренной пятерни, ударилась в стеклянный резервуар с водой, разбрызгала осколки по сторонам. Фьють! И-и-и! И уже закружилась в невесомом водовороте водяная крупа, оросила гибельным дождём вентиляторы. Сгустился и пополз туман по отсекам давно списанного корабля, дразня призраков былых аварий и… бах! Бабах!!! Темень! Вырубилась автоматика, зачадили приборы, пшикнула пустая противопожарная система, и, вздрогнув от носа до кормы, начало разваливаться ржавое корыто по швам, вытряхивая за борт многолетнюю пыль, орбитальный хлам и очумевшего Мишку Бобова заодно. Вот и финиш.

Но!

Выжил космонавт!

Как будто незримый дядя-режиссёр, сказав "Стоп-кадр", позволил незадачливому актёру выпорхнуть из финальной сцены, а затем вернул кино в нормальный темп.

Но зачем? Как? Почему? За что?

Ещё ни разу в жизни не терзался Бобов от такого количества вопросов. Мерзкие закорючки пересыпались в голове, словно старые кривые гвозди, царапали, постукивали, пока не сцепились единым клубком — "что дальше?".

А с этим "дальше" всё было понятно.

— Кранты! — глухим голосом шептал Мишка Бобов.

Более пустынного сектора в Солнечной системе не найти. Грузовиков нет, челноков нет, с "уоки-токи" до Земли не докричишься. Беда! Нет, не беда — ужас!

Спрессовался мир Бобова до двух безжизненных абсолютов: черноты космоса и ослепительности Солнца. И всё! Всё, что раньше окружало, радовало, раздражало — исчезло. Осталось нестерпимо мало: полная тишина, невесомый покой, капроновый запах шлема, металлический привкус жажды.

Узкий космос!

На Солнце смотреть больно, в бездонную пропасть страшно. И как-то сами собой пришли пугающие мысли, короткие, законченные, от которых похолодело в затылке.

"Уже — прошлое, уже — не настоящее, теперь – прошедшее, и ещё — не наступившее!"

— Господи, да я же моложе первого снега! — обречённо вскрикнул Мишка Бобов, включил реактивный ранец и, развернувшись спиной к пылающей звезде, хотел лететь в бескрайнюю Вселенную, неважно куда, пока есть топливо и кислород… Но вновь вмешался дядя-режиссёр — перевёл взгляд актёра влево, на приближающуюся блестящую точку.

Космос ожил!

Сияя крыльями солнечных батарей, "нечто" быстро росло навстречу пилоту, раздаваясь в объёме и стремительно сокращая безвоздушные километры.

-Четыре, три, два, — отсчитывал Бобов расстояние и уверенным глазомером намечал точку стыковки.

"Мясо чёрного африканского страуса обладает изысканным вкусом и минимальным содержанием холестерина", — неожиданно вывалилась из Мишкиной памяти гнездившаяся там строчка радиорекламы.

— Чёрт!

Он тряхнул головой. От резкого движения в подшлемнике защемило левое ухо, но настырный радиоголос извернулся, просочился справа:

— Сафари ждёт смелых! Удачной охоты!

"Рацию включи, остолоп", — сообразил Бобов и, ткнув подбородком в кнопку связи, пискнул по-птичьи завершающую часть рекламного ролика: — Veni, vidi, vici.

Что означает этот набор слов, он не знал, но удивляться лихому экспромту времени недоставало, и через мгновение вселенная наполнилась вполне понятным и искренне истошным криком.

— Я — Курундус! Взорванный Курундус! Спасите! Ау! Помогите! Аллё!

Точка, превратившаяся в гигантский чёрный цилиндр, безмолвствовала, и в ответ на Мишкины рыдания готовилась вот-вот невозмутимо продефилировать мимо.

"Ну, нет! Я тебя не пропущу!" — твёрдо решил пилот и напряг руку на полётном джойстике.

В тридцать две струи изрыгнули двигатели сгорающее топливо и выстрелили космонавта навстречу неизбежному.

— Ага-а!

Он ловко облетел цилиндр, выровнял скорость, задал себе схожее вращение и, удачно увернувшись от шипастых антенн, повис на стальном поручне, упоённо похлопывая свободной рукой по выщербленному антрацитовому корпусу.

— Африканский чёрный, — хрипел пилот, и не думая, включена рация или нет, дико заорал:

— Даёшь кулинарию! Мать твою!

Пока Мишка изливал в эфир восторженные стоны, его дремлющее бессознательное, получившее в управление натренированное тело, решило заняться необходимыми спас- работами. Ослабив буксировочную катушку, оно стравило конец фала на пару метров, проверило карабин, пристегнулось, запитало прибор контроля радиоактивности и включило фару.

Мишка взял себя в руки, выключил фару, проводил взглядом исчезающие обломки "Курундуса" и, решительно подавив тоскливую нотку, подтянул страховку и принялся знакомиться с местом нового пребывания.

"Диаметр — десять, длина — сорок. Иллюминаторов нет", — разбирал Бобов картинки короткого полёта и, вглядываясь в дырявые крылья солнечных батарей, крепко сжимал в кулаке тлеющую искорку надежды.

"Панели пробиты, но корпус без повреждений".

Спрятанная искорка медленно разгоралась. Сканер показал паутину действующих силовых кабелей — и искра вспыхнула!

"Опознавательных знаков нет. Назначение объекта неизвестно. А не всё ли равно?" — решил пилот и выдал сладким голосом:

— Приятно видеть. Спасибо, что зашли.

И уже мерещился Мишке гостеприимно распахнутый шлюз, тёплый свет, кофе…

Кормовой люк был закрыт. Пилот постучал в стальную крышку и, узрев консоль с кнопками, нажал самую большую.

— Звонят! Откройте дверь!

Ничего не произошло.

Меняя радиочастоты, Бобов громко перебирал известные слова на неизвестных языках и вслушивался в эфир.

Тишина!

Мерцающие на консоли лампочки ни разу не подмигнули космонавту, и Мишка почувствовал, как внезапно пересохло горло, а искра, вспорхнувшая с ладони, исчезла в темноте.

— Вот свезло, так свезло, — простонал космонавт.

Индикатор кислорода тревожно застыл на границе нуля, нестерпимо хотелось пить и от напряжения свело судорогой правую ногу.

— Есть, пить и дышать, — в который раз повторил Бобов и жалобно запричитал: — Что же ты, африканер долбаный, цилиндр неприступный!

И, обессилев от страха, захотел Мишка оказаться в утробе матери, где волнений о пище, тепле и кислороде не возникало, и всё происходило естественно и само собой. Подобная мысль подвигла отчаявшегося Бобова к действию. Расклинив себя в колодце шлюза, он принялся колотить ногами в консоль, разбивая вдребезги кнопки и лампочки.

— Орбитальный комплекс "Пиккуах-Нефеш" на связи, — рявкнуло в наушниках.

От неожиданности пилот вылетел со стыковочного стола.

— Ну, очнулась, матка космическая, — ворочая пересохшим языком, возликовал Бобов и подтянул страховочный фал.

Сердце защемило, от избытка чувств глаза наполнились слезой.

— Ворвусь внутрь, ей богу, ворвусь, — прошептал Мишка и громко сказал. — Космонавт Бобов просит разрешения войти.

— Повторите! Кто?

И повеселело на Мишкиной душе.

— Кто? Налоговый инспектор. Облагаю сбором кометы и планеты, а также мелкие астрономические тела.

Долгая пауза заставила поволноваться, но люк вздрогнул и, вонзив пальцы в образовавшуюся щель, Бобов рванул дверь в продолжение жизни.

— Теперь счастлив и доволен, — заурчал Мишка.

Поток серебристой пыли скрыл застывшую на входе фигуру.

"Вот и орбиталец, — обрадовался пилот, — только что же он без скафандра?"

И тут же понял — это робот.

Скелетоподобный, прямоходящий автомат крутил квадратной головой и притопывал магнитным башмаком.

Бобов недоверчиво повернулся к встречающему спиной и быстро захлопнул люк.

Шлюз наполнился воздухом. Отщёлкнув шлем, Мишка блаженно втянул в себя свежий металлический запах.

— Вы к кому? — спросил робот, широко расставил блестящие руки и занял позицию в центре отсека.

— Здрасьте, — удивился Мишка и, усмотрев в оных движениях угрозу, решил напасть первым. — Смирно! — гаркнул пилот. — Я инспектор по проверке систем шлюзования, открывания, а также произвожу замеры глубин шкафов и шкафчиков. Где экипаж? Веди к командиру!

Робот молчал.

Мишка поёжился.

— И климатом вашим я недоволен! — громко продолжил гость. — Желаю на градусник посмотреть.

Робот не шевелился.

"Что же, меня так и будут в шлюзе держать? В шлюз кофе не подадут", — грустно подумал пилот и энергично продолжил атаку:

— Ты оглох? Люди где? Есть кто живой?

— Живых нет, — скрипнул прямоходящий, и Бобову послышалась ехидная нотка. — Станция обслуживается роботами.

"Странно всё. Но, мне бы до рубки добраться".

Мишка висел под потолком и осторожно продвигался внутрь корабля.

Автомат притопнул массивным башмаком.

— Симулярк!

— Чего? — не понял Бобов и решительно толкнул себя к двери.

— Метафизика отсутствия содержит парадигмальную установку, — заголосил робот и попытался поймать пролетающего над головой космонавта.

Дверь внезапно открылась. Мишка увидел перед собой большую полосатую тумбочку и, не в силах избежать столкновения, с треском врезался в появившееся препятствие. Робот охнул. Тумбочка захихикала. В глазах у Мишки померкло.

— Таки толстоморденький, — услышал Бобов приятный голос и почувствовал, что его бережно ущипнули за щёку.

— Иное оказывается тем же самым, — раздался знакомый скрип.

Прозвучал шлепок.

— Шё? Амбал-сороконожка! На раз предложил зажмуриться человеку.

— Я не желал зла.

— Не нарывайся на комплименты, акадэмик. За тебя гость сделался немножко больной, — голос наполнился желчью.

— Прости дорогая! Огарок и спички приготовить?

— О! Шоб тебя гэц кусил! У! Шоб у тебя гангрены повырастали!

— Он сам умер.

— Дыши носом, шлемазл! Я тебе устрою вылет на кислород.

Раздался тяжёлый вздох.

Мишка открыл глаза. Над ним висел стальной куб, разрисованный неровной чёрной полосой. В ярком свете ламп вокруг куба змеились гофрированные отростки. Не имеющие видимого начала, они заканчивались тонкими резиновыми пальчиками.

"Это — говорящая тумбочка", — сообразил Бобов и зажмурился.

— Козырь мой! Живой! — раздался восторженный крик, и пилот почувствовал, что летит в пространстве.

Приоткрыв веки, он рассмотрел своё распластанное на полу тело, с согнувшимся над ним роботом. Увиденное породило мысль о раздвоении сознания, но зачесавшийся нос чудным образом явил родные мозолистые руки, и Мишка понял, что перенос души не состоялся, а робот колдует над брошенным скафандром.

"Уже разоблачили", — смекнул Бобов и, осмелев, громко спросил: — Что тут у вас?

— Вже! У нас на баркасе всё в полном ажуре! — последовал радостный ответ. Тумбочка плотно прижала пилота к переборке и зашептала: — Как вы себя имеете? Бледный вид и розовые щёчки. Таки нет! Или! Я готова для интервью. Ах, молодой человек! Таки да! Быть человеком — это счастье!

Дыхание у Мишки перехватило, глаза округлились:

— Чё?

— Ах, вырванные годы, мандраж и похороны.

— Вы о чём? — задышал Мишка и мягко отодвинул геометрическую фигуру в сторону. — Я жить хочу!

— Так вы сюда жить прибыли? — искренне удивилась тумбочка.

Что-то захолодело в груди пилота, но, заметив на стене схему помещений, он впился в неё взглядом и, выигрывая время, ласково произнёс в адрес собеседницы: — А вертикальные полоски вам бы больше подошли.

— Я вас умоляю!

— Симулярк! — ревниво выдал робот.

— Вам бы ещё самоучитель граффити, — промямлил Мишка и рванул в сторону обнаруженной рубки.

— Шё? Во взял разбег! Бежи, бежи.

Погони не было. Вслед неслись скрипучие слова:

— Не хватало одного тела. Ваша смерть активировала главную программу!

"Рехнулись железки", — решил космонавт.

— Свет экономят, не иначе, — двигаясь по тёмному коридору, недовольно бурчал Мишка.

Больно ударившись обо что-то головой, чертыхнулся и, нащупав перед собой навесной шкафчик, он, не долго думая, дёрнул дверцу. Шкафчик скрипнул, дверца распахнулась, и Мишка чихнул от сладкого медового запаха.

"Чего это здесь?" — почёсывая нос, удивился Бобов и решительно всунул руку в воображаемый улей.

Улей не ужалил.

Пальцы нашарили надорванную упаковку с плоскими коробочками внутри.

— Спички, что ли? — задумчиво произнёс Мишка, извлекая находку из тайника.

Встряхнув коробок, удовлетворённо хмыкнул и добыл огонь.

— Да будет свет!

Занявшийся язычок пламени явил шкафчик, до середины забитый грязновато-серыми свечами.

"Забавно", — отметил Мишка и выцарапал одну свечку.

Свеча оказалась мягкой, липкой и с запахом душистого воска.

"Стоит ли удивляться", — решил Бобов, поджёг витой фитиль и продолжил путь по коридору.

Путь преградила запертая дверь. В центре стального круга торчала рукоять червячного механизма.

Оставив свечу парящей в воздухе, Мишка схватился за железку обоими руками и поднажал. С тоскливым скрежетом дверь медленно сдвинулась в сторону. Свеча, подхваченная сквознячком, взлетела под потолок и, трепеща пламенем, нырнула в открытый проход.

— Куда!? — воскликнул пилот и скользнул следом.

Крохотный огонь плясал впереди, отражаясь искрой в рядах стеклянных панелей, убегающих в темноту.

Мишка попытался изловить беглянку и неуклюже погасил пламя. В последнем отблеске огня ему вдруг померещилось, что сквозь стекло за ним наблюдают чьи-то глаза. Пилот зябко поёжился и чиркнул спичкой.

На стеллажах, вырастающих вверх и вдаль, блестели сотни прозрачных цилиндров с тёмными телами внутри. Сердце у Мишки оборвалось и вопреки законам невесомости опустилось в пятки.

— Покойники! — выдохнул он и, загребая воздух руками и ногами, закружил, непроизвольно переворачиваясь вниз головой и приближаясь к стеклянным гробам.

— Таки местечко присматриваете? — раздался голос. — А шё в потёмках?

На полу вспыхнули светильники и пилот рассмотрел парящую у входа тумбочку.

— И где у нас случится гроб с музыкой? — поинтересовалась полосатая.

Мишка зажмурился.

Мертвецы, обряженные в траурные одежды, с чёрными ртами, пустыми глазницами, клочками волос на голове, плотным кольцом окружали Бобова, вожделенно тянули к нему костлявые руки, смеялись страшными голосами.

Мишка открыл глаза.

— Что у вас тут?! — дико заорал он и, перевернувшись, поменял местами пол и потолок.

— Среди здесь — погребальный отсек, — спокойно ответила тумбочка.

— Рубка где? — остервенело бросил Бобов.

— Оно вам надо?

— Где!?

— Ну! Там! — тумбочка вяло взмахнула отростком.

Мишка вылетел в дверь.

В рубке было темно. На стене тлел голубой экран Главного компьютера.

— Где я? — задал первый вопрос Мишка, затравленно вглядываясь в сумрак углов.

— А вы кто? — экран вспыхнул и порозовел.

— Дух Папы римского.

— Дух не материален. Материя не духовна, — экран позеленел.

Мишка поморщился: "Тоже сдвинутый!", и повысил голос:

— Кто управляет посудиной?

— Техническое управление орбитальным комплексом осуществляю я, — экран покраснел. — Операционное управление возложено на Скелетон 243.

"Фамилия соответствует", — отметил Мишка и почувствовал, как нервно дёрнулось правое веко.

— Что у вас тут творится? Блин!

— Сформулируйте вопрос ещё раз, — зашелестел компьютер.

— Чего ещё? Мне ответы нужны. Говори! Назначение станции? Что такое Главная программа? Полётное время? Орбита? — затараторил Бобов.

— На какой вопрос отвечать? — экран залило серым.

— По порядку, — скомандовал Бобов.

— Я попрошу вас надеть головные телефоны, — экран почернел. — Это конфиденциальная информация.

Пару минут спустя Мишка сорвал с головы наушники и стремительно вылетел из рубки.

— Я тебя уговаривать не буду, — замахиваясь железным башмаком, ревел Бобов. — Отмени программу, стальной болван!

— По способу осуществления событийности и средств фиксации трансгрессивного опыта… — скрипел Скелетон 243, складываясь пополам и упираясь локтями в колени.

— Таки он не может, — вставила привязанная к стене тумбочка, — у него короткое замыкание случится.

— Уйди, — не очень миролюбиво выпалил Бобов, — я его замыкание.

— Реализуясь в акте семиозиса и не имея иной формы, помимо персептивно — символической, — продолжил прямоходящий.

"Морали читает", — осознал Мишка и стукнул железным башмаком по говорящей голове.

— О, ошибка вкралась! Люди бессердечны! — запричитала тумбочка.

— Жить захочешь — все орбиты пересчитаешь, — огрызнулся Бобов и ударил ещё раз.

— При полном заполнении пассажирских мест включается Главная программа, орбита станции снижается и происходит безболезненная кремация, — разборчиво заговорил Скелетон и, мужественно закончив фразу, начал рассыпаться на куски.

— Кремация! — взвизгнула тумбочка. — От когда мы ждали этого всю жизнь!

Оттолкнув поверженного робота и, размахивая изрядно помятым башмаком, Мишка возбуждённо закричал:

— Всё! Слышишь, бортовой компьютер? Я принимаю командование кораблём! Отменяю Главную программу. Измени курс, процессор плесневелый. Немедленно!

— Информация зафиксирована в кластере номер шестнадцать миллио… — загудел компьютер.

— Хватит дурочку валять, — зло прервал Бобов и рассёк пространство башмаком. — Или!

— У! Вражий голос, — вставила пленница.

— Не могу я, — заволновался голос, — пароль нужен! Назовите пароль.

— Страсти шпионские, — прохрипел Мишка и кинул страшный взгляд на полосатую фигуру.

— Держите фасон по плохой погоде, молодой человек, — заголосила тумбочка. — Не знаю я никаких паролей!

"Не брешет, баба, — с ужасом отметил Бобов. — Что же теперь делать?"

Он отшвырнул бесполезное орудие и замер в центре кружащих останков Скелетона.

"Баста, карапузики", — обессилено осознал пилот и от неимоверного напряжения, отчаянья и несправедливости свершившегося растолкал по сторонам корявые железки, засопел, зарычал и сорвался на крик:

— Кранты! Копец! Шабаш!

— Каюк, — вставила тумбочка.

— Аминь, — безнадёжно закончил Мишка.

— Пароль принят! — объявил компьютер.

Физиономия у Бобова растянулась, лоб сморщился, рот приоткрылся.

— И хвостом по полу, — фыркнула тумбочка.

— Таки да!

И через секунду каждая клеточка утомлённого Мишкиного тела уловила вибрацию курсовых двигателей, прерывающих гибельное падение фамильного склепа "Пиккуах-Нефеш" в горнило Солнца.

— Вы сами холосты? — поинтересовалась тумбочка.

Но Бобов её не слышал. Он воспарил под потолок, блаженно раскинув руки и ноги.

"Если хочешь отблагодарить врача, сделай это до операции", — излилось из закоулков памяти.

И, воссоединив от пережитого жизненную страсть и меланхолию, Бобов счастливо улыбнулся и подмигнул невидимому дяде-режиссёру.

— Живы будем — не помрём!