Бумага сгорела

Выдернув последнюю хвощину, Эрик от души потянулся и с удовольствием оглядел расчищенную грядку. Сорняков действительно не осталось. Чувство глубокого удовлетворения от хорошо проделанной работы лишь немного отравляло то обстоятельство, что и картофельных кустов на грядке было немного. Собственно, теперь стало видно, что кроме сорняков на ней почти ничего и не выросло.

Девочка из младшего класса брезгливо стряхнула в корзинку последнюю личинку с картофельного листа, критически осмотрела добычу и сразу приобрела кислый вид. Похоже, похвастаться перед подружками ей будет нечем. Откуда же быть вредителям там, где и самой-то картошки нет?

Проблемы сопливки, впрочем, Эрика не касались. Он-то, как обычно, сделал больше всех в классе.

Прозвучал гонг, возвещающий, что урок производительно-оздоровительного труда закончен.

«А теперь отнесем личинок в лес. Пусть они там живут и едят что-нибудь другое», — пропела учительница младшеклашек.

Поскольку классу Эрика никого и никуда относить не требовалось, общество нестройно потянулось к дороге. «Все, все… Бегите», — махнул рукой учитель, закрывая электронный дневник и делая вид, что собирается бежать сам.

Никто ему не поверил, и, как только поле скрылось из виду, класс дружно перешел на шаг. Не то, чтобы трудно было пробежать какие-то четыре с половиной километра до города… но нужно же когда-то и поговорить. Обсудить события и планы на остаток дня. Урок труда был последним.

Учитывая, что главным событием сегодня являлось не что иное, как его собственный ответ на уроке Истории Обновления, Эрик демонстративно от участия в обсуждении воздержался и побежал дальше. Получив между лопаток несколько избранных цитат из своего утреннего позора, он скрылся за поворотом.

Будучи первым по части производительно-оздоровляющего труда, и неплохо понимая в математике, Эрик, действительно, скверно успевал по главным предметам. Однажды, преподаватель Позитивного Мышления даже назвал его «гением». Естественно, имея в виду обратное.

Вот, и этот его ответ по Истории, был, кажется, очень гениальным. Учительница, правда, не обзывалась. Но, она, ведь, от смеха и говорить почти не могла.

Класс остался далеко позади, взвинченный воспоминаниями Эрик начал дышать ртом, но упрямо не сбавлял темп. Историю он ненавидел в принципе. Все эти экологизации, веганизации, дезурбанизации, демилитаризации, демануфактуризации и дезиндустриализации общества… Кажется, весь предмет сводился к заучиванию и произнесению массы громоздких и уродливых слов. Затем, — если эти слова расставлялись в надлежащим порядке и произносились с подобающим выражением, — из них неизменно выходило, что он, Эрик, должен быть по гроб жизни благодарен Плеяде Великих Обновителей.

Эрик, конечно же, понимал, что находится в великом долгу перед Обновителями. Но в глубине души считал, что Титаны Плеяды могли бы напоминать ему об этом и пореже…

Впрочем, нечего на титанов пенять, решил он. По справедливости, никто кроме него самого в случившемся виноват не был. «Дефлорацию», например, к свершениям Обновления приплетать, определенно, не стоило…

Эрик догнал беззвучно пылящий кар и побежал рядом, рассматривая машинку и ее исполненного достоинства водителя. Но потом дорога резко пошла в гору и электрическая повозка, обиженно защелкав, отстала.

Взбежав на холм, Эрик все-таки задохнулся и сошел на обочину.

Справа распростерлось поле, усеянное фигурками укрепляющих здоровье людей. За полем вяло помахивали лапами ветряки электростанции. Похоже было, что этим вечером в городе снова попросят отключить электрические приборы…

Слева весело поблескивало водохранилище. Дорога огибала его, и здесь можно было срезать вплавь. Делать это, в принципе, запрещалось… Говорили даже, что кто-то утоп… Но сейчас-то никто не видел. А тонуть Эрик не собирался.

Сбежав с холма, он безответственно бухнулся в воду и поплыл.

***

Выбравшись из озера, он сразу наткнулся на Гиля, шагающего куда-то со здоровенной брезентовой сумкой на плече. Заметив вытрясающего воду из ушей Эрика, Гиль остановился и помахал рукой.

Эрик неуверенно махнул в ответ. Был этот Гиль персоной странной и малопопулярной. Одно только имечко его – Гильгамеш – уже кое-чего стоило…

Кроме того, Гиль вечно болел, в связи с чем, отсутствовал на большинстве уроков труда и оздоровления. Что, само собой, делало его болезненное состояние самоподдерживающимся. Гиль, впрочем, нисколько не стыдился такого положения вещей, и, кажется, даже извлекал из него удовольствие.

Наконец, само лицо Гиля не только было щедро украшено прыщами и свидетельствовало о пренебрежении пользой загара, но и постоянно носило какое-то крамольное, возмутительное выражение. Из-за вечно опухшего и облупленного носа его фас необыкновенно походил на кукиш.

— Привет, — сказал Гиль. – Через озеро приплыл?

Эрик не счел необходимым подтверждать очевидное и затряс вторым ухом.

— А я на Старую Ферму иду.

— Зачем? – спросил Эрик.

— Просто так, — объяснил Гиль. – Пошли со мной. Не боишься?

— Нет, конечно! — возмутился Эрик, запоздало соображая, что таким образом он дает согласие составить компанию.

Но, пожалуй, сходить на Ферму стоило. Ибо, во-первых, — а почему бы и не сходить? Во-вторых, прогуляв сегодня под каким-то соусом и Историю тоже, Гиль, похоже, единственным не слышал, как Эрик пытался выговорить слово «дезиндустриализаиция», и что из этого вышло. Это само по себе делало его общество приятным.

Кроме того, если бы Гиль направлялся на Ферму «просто так», разве стал бы он тащить с собою сумку?

— Тогда, сумку понеси, — заявил Гиль.

— С какой стати?

— Ну, я же ее досюда нес…

Чувствуя, что им нагло манипулируют, и поделать с этим ничего нельзя, Эрик взвалил на плечо сумку. К его удивлению она оказалась зверски тяжелой.

— Что у тебя там?

— Инструменты, — пояснил Гиль. И, не дожидаясь расспросов, добавил:

— Я, там, на Ферме одну дверь нашел. Запертую. Открыть хочу.

Эрик прикинул, что взлом дверей едва ли можно будет назвать общественно-одобренным поведением, но тут же решил, что так оно даже и лучше. Сегодня он был зол на общество.

***

Кто и когда обозвал это заброшенное здание «Старой Фермой» с точки зрения Эрика было одной из величайших загадок современности. Как и то, почему эту громадину до сих пор не снесли. Может быть, потому что стояла она далеко в стороне и ничему не мешала. Строить на ее месте что-то другое, полезное и красивое, вроде бы, собирались уже раз десять. Но всегда благое начинание по тем или иным причинам срывалось. Видно, какое-то несчастливое место оказалось… Там почти никто и не бывал. Даже, невзирая на то, что ходить на Ферму было запрещено строжайше.

В близи Ферма, и впрямь, производила мрачное впечатление. Одно из крыльев этого длинного пятиэтажного здания, строенного явно еще задолго до Обновления, уже частично обрушилось. Оставшаяся часть тоже недвусмысленно дышала на ладан. Кое-где из стен торчала арматура.

За останками некогда окружавшего Ферму забора земля становилась странной. Среди травы начинали попадаться какие-то плоские, пористые, серые камни. Ступать по ним было неудобно. Они раскалились на солнце и обжигали.

— Здесь раньше асфальт был, стоянка, — непонятно объяснил Гиль. – Ноги береги, тут еще и стекла битого полно.

Эрик посмотрел под ноги, но никакого стекла не увидел.

— И еще здесь собаки живут, — неожиданно добавил Гиль. – Стой. Давай сумку.

Пока Эрик, нервно переступая, прикидывал, куда бежать, если нападут собаки, Гиль, позвякав железом, вынул из своего барахольника небольшой белый сверток.

— Я им печенье даю, и они меня не трогают, — объяснил он.

— Врешь, — усомнился Эрик. – Лучше мне печенье отдай. А собаки – хищные. Они только мясо едят. Их затем и держали до Обновления, чтоб они других зверей рвали.

— Не вру, — обиделся Гиль. – Они, правда, крыс давят, но и сладкое любят тоже.

— Ну, пошли. Бери сумку, — бросил он, рассеянно надкусывая коржик.

Эрик заартачился.

— Сам тащи. Очередь твоя.

Ему, конечно, нередко приходилось носить и подальше, и потяжелее. Каров было немного, они не всюду могли проехать, да и возить были способны, кажется, только собственные аккумуляторы… Но важен был принцип! Гилю тоже не худо было бы заняться оздоровительным трудом.

Гиль пожал плечами.

— Ну, ладно, — подозрительно легко согласился он. – Но тогда тебе печеньем собак кормить придется.

Эрик смирился с неизбежным и понес.

***

Так и не встретив собак, они добрались до входа. За огромным дверным проемом начинались сумрак и тень. В здании оказалось холодно, пусто и гулко. Всюду лежали мусор и пыль. Даже сам воздух, казалось, сохранился здесь со времен Эпохи Эскалации Потребления, когда люди строили массу ненужных машин, что бы они производили другие машины, а те – третьи, и так далее. И все это работало на нефти, сжигало кислород и загрязняло атмосферу выхлопами и никотином.

Для того чтобы добраться до запертой двери, им пришлось спуститься по лестнице в подвал. Лестница казалась вполне надежной, но скоро стало темно. Тогда Гиль снова отобрал у Эрика сумку, порылся там, вынул аккумуляторный фонарь и сделал свет, тусклый, но достаточный. С фонарем они вошли в длинный зигзагом изломанный коридор, в который выходило множество небольших комнат. По дороге Гиль зачем-то светил фонариком в каждую их них. Но там не было ничего. Даже притаившихся собак.

По коридору пришлось пройти почти до конца.

— Вот, — сказал Гиль. Обитая жестью дверь находилась в глубокой нише и совершенно сливалась со стеной. Неудивительно, что когда-то утилизаторы пропустили ее. А теперь здесь нечего было делать и утилизаторам. Жесть, идущий поперек двери засов и замок на нем вспухли от ржавчины и намертво приросли друг к другу.

— Ставь.

Гиль раскрыл сумку, и тут-то стало ясно, почему его «инструменты» весили так много. Будучи чистым теоретиком по части взлома, он просто прихватил с собой все железки, которые только смог найти в условиях общества рационального потребления. Там был даже рубанок.

Оглядев свою коллекцию, Гиль выудил какую-то загогулину и неуверенно заковырял ею засов. По подземелью, отдаваясь о каждую стену, раскатился противный скрежет.

Эрику стало жутко. По коже побежали мурашки, в животе сжалось и захолодело. В слабом свете фонаря замерещились какие-то тени. Представить себе что-либо страшнее собак он затруднялся, но сейчас ему стало казаться, что шансы расширить свое образование у него существенно выше среднего.

«Но, ведь Гиль собирался сюда один!» — вспомнил он и устыдился.

— Дай я.

В сумке Эрик с самого начала заприметил внушительного вида молот. Уже со второго удара под ноги ему посыпались обломки засова.

С дверью, конечно же, еще пришлось повозиться, петли заклинило намертво. Пока Эрик, стараясь не наступать на ржавое железо, боролся с упрямой сволочью, отыгрывая сантиметр за сантиметром, Гиль уже просунулся с фонариком внутрь.

— О, — сказал Гиль.

Эрик заглянул тоже. За дверью оказалась небольшая, меньше прочих, комнатка до половины роста забитая… Эрик никак не мог понять чем.

— О, — еще раз сказал Гиль. – А! – догадался он. – Это ж книги! Видно, после Обновления их напихали сюда, чтобы потом переработать или сжечь, да так и забыли.

До сих пор Эрику книг видеть не доводилось. Когда мир обновился, их производство было признано преступным из-за чрезмерной экологической стоимости бумаги. Все же старые книги давным-давно были отправлены в утилизацию. Литература эпохи господства Культа Смерти и Разрушения, наполненная пропагандой насилия, курения, употребления алкоголя и поедания мяса, после Обновления стала никому не нужна.

— Библиотека – кладбище Зеленого Брата, – механически произнес Эрик.

— Э? – не понял Гиль.

— Тьфу ты! История эта прицепилась…

Но Гиль не слушал, он уже полез на кучу и попытался поднять одну из книг сверху. Свалявшаяся за десятилетия в сплошную серую массу бумага рассыпалась в руках. От нее воняло плесенью и чем-то еще. Может быть, книжными червями.

— Лучше ты не дыши этим. Там в пыли черви разводятся. И зачем тебе книги?

— А я читать умею, — важно ответил Гильгамеш, но демонстрировать не стал. Гиль принялся раскапывать кучу, откидывая в сторону жесткие, не поддавшиеся тлению обложки, но скоро бросил.

— Пошли. Ничего здесь нет. И фонарь тухнет.

— Да, — вздохнул Гиль. – И точно. Бумага одна.

— А, вот! – он заметил лежащую в углу коробку.

Коробка немедленно развалилась, и из нее посыпались плоские футляры из прозрачного пластика. Пластик был тоже запрещен к производству из-за высокой экологической стоимости. Ибо плохо разлагался в окружающей среде, при сгорании выделял вредные вещества, а добыча необходимой для его производства нефти приводила к загрязнению океанов.

Впрочем, этот-то пластик, как раз, разложился в окружающей среде хорошо…

— Диски!

— Пошли, — поморщился Эрик, чувствуя, что за время пребывания в подвале в волосы ему набилась какая-то мерзкая радиация. – Сгнило все.

— Нет, — возразил Гиль. – Может, и не сгнило. Давай сумку.

***

Они вышли. Никаких собак не было по-прежнему. Вероятно, собаки уже съели здесь всех крыс и ушли.

Эрик с наслаждением вдохнул свежий обновленный воздух. Солнечные лучи вновь поливали кожу, вырабатывая витамин. После липкой сырости подвала даже ступать по горячему асфальту было приятно.

— Не тяжело? – участливо поинтересовался Гиль.

— Уймись, — просто ответил Эрик. – Отнесу я твою сумку.

— Ага. А вечером заходи ко мне. У меня визор есть. Посмотрим, что нам досталось.

***

Вечером Эрик нашел Гиля в комнатушке столь тесной, душной, сумрачной и заваленной хламом, что все его уважение к мужеству товарища сразу улетучилось. Похоже, на Ферме Гиль должен был чувствовать себя как дома.

— Работают, — похвастался Гильгамеш. – Один уже просмотрел.

— Ну?

— Да, так… — Гиль глумливо заулыбался, отчего его физиономия стала похожа на кукиш окончательно. – Легкое, но задорно, в общем. Сейчас увидишь.

Он вставил диск.

— А, ведь, приборы просили не включать, — напомнил Эрик.

— Плевать, — ответил Гиль. – Только штору задерни.

Эрик задернул.

Заиграла заунывная, совсем не задорная музыка. На экране поплыли угрюмые черные здания, даже более громоздкие и тяжеловесные, чем эта самая Ферма.

— Двадцатый век, — авторитетно пояснил Гиль.

— Вижу, — согласился Эрик. Небо у них там, на экране, было серым и давящим, явно с кислотными дождями. Люди для защиты носили много странной одежды.

— А… ерунда здесь. Разговоры одни, — Гиль потерял терпение и стал прокручивать. – Вот.

Двое в белых рубахах запрыгали по паркету, тыча друг в друга длинными полосками железа.

— Что это они? – поинтересовался Эрик.

— Тот того отца зарезал.

— Зачем?

— Этого я не понял, — признался Гильгамеш. – Просто так, кажется. Он там, вроде как, псих.

Это многое объясняло. Психи-то встречались и теперь. Вот, к примеру, их старый учитель Позитивного Мышления, который однажды впал в депрессию и повесился.

…Оп! Один на экране все-таки ткнул другого до крови.

— А пули где? – проявил общественно-предосудительную осведомленность Эрик. – Если двадцатый век, должны быть пули.

— Ну, так, это, верно, пули и есть. То, чем они тычут, — предположил Гиль.

— Нет, — не согласился Эрик. – Пули другие были.

— Да, всякие они были…

Действие развивалось. Раненый псих немного передохнул, ринулся мстить и скоро ткнул своего противника уже конкретно. Тот упал. Но никто не обратил на это внимания, так как все были заняты важной женщиной, которая напилась вина и умерла. О риске связанном с употреблением алкоголя ее предупреждали. Но ей, видите ли, хотелось…

Псих, тем временем, воспользовавшись общим замешательством, проткнул другого. А потом, видно еще не ощущая полного удовлетворения от содеянного, посулил какой-то «умирающий выбор» какому-то Фортинбрасу.

Только этому Фортинбрасу повезло. Не дождавшись его, псих сказал: «Дальше тишина», лег и сам умер.

— Все, — Гиль выключил. – Там еще двоим головы отрубили, но этого все равно не покажут.

— Фу, гадость, — сказал Эрик.

— Да, ну, — обиделся Гиль. – Маленький, что ли? Да, и не показывают же, а говорят только.

— Все равно, гадость. Все гадость. Убийства одни, — Эрик поднялся. – Выкинь ты это…

— Как думаешь, тогда, и правда, так жили? – спросил он.

***

Стемнело. Со стороны площади доносилась музыка. Освещение в городе не включали, но на площади были танцы и ярко горели фонари. Дабы присутствующие имели возможность искать партнеров визуально, а не сразу ощупью.

Эрик прикинул, не пойти ли ему туда, чтобы поискать тоже. Может быть, даже и ощупью… Но настроения не было.

Справа зашевелилось. Там пассивно отдыхал на скамейке старик Евгений. Бывший учитель Позитивного Мышления. Он, ведь, тогда повесился не до конца. В порядке дезиндустриализации, а также общего повышения качества жизни, веревки теперь навивались только вручную. Но, все равно, не всегда действовали удовлетворительно.

— Скажите, пожалуйста, — обратился к старику Эрик. – Вот, до Обновления, люди как жили? Производили горы вещей, от которых был только вред, жгли нефть, вырубали леса, отравляли воду и воздух, отравлялись сами, убивали друг друга почем зря… В общем, делали все, чтобы уничтожить себя.

Лица Евгения было почти невидно, но Эрику показалось, что тот кивнул ему серьезно и поощрительно.

Эрик перевел дух, подыскивая слова. Перед его глазами все еще оседал по серой стене человек из фильма. Человек только что совершивший несколько убийств, смотрящий в глаза собственной гибели и приветствующий ее. Зазубренный на Истории термин «культ смерти» внезапно наполнился для Эрика содержанием. Они, действительно, хотели… Хотели! И действовали (он вспомнил фильм) с высокой производительностью.

— Но, раз уж они так хотели разрушить мир, то почему же у них ничего не вышло? – выпалил он.

Старик долго молчал в темноте.

— А с чего ты взял, что у них ничего не вышло, мальчик? – наконец, произнес он. – По-моему, у них все просто замечательно получилось.

И захихикал.

Эрик обиделся на «мальчика» и ушел спать.

Игорь Край (2008)