Последняя бомба (рабочее название)

-Не чавкай. И передай мне перец.

Это был первый воскресный ужин месяца. Мать истратила все накопленные талончики, чтоб сделать этот борщ. Борщ — это целое событие: с одной тарелки борща можно работать целых два дня! Конечно Борька Кайдановский говорил, что борщ давно уже не усваивается человеческим организмом, но что он мог знать? Если этот слюнтяй не может пережить всего одной ночи поноса, ради действительно вкусной и главное калорийной пищи, то пусть тогда жрет свои синтезированные батончики! Правда, от них хоть и не несет, но из ушей они уже точно лезут.

-Сегодня сына старого Бойко принесли, — младший смаковал новость, медленно, как бы невзначай роняя слова изо рта, — Он за сахаром наверх полез. Старый Бойко его на руках, до департамента по отходам нес. Рыдал как девченка!

Мать опустила ложку в тарелку и перекрестилась:

-Бедный. Сначало жена, теперь сын. Видно господь действительно сильней всего испытывает своих самых любимых сыновей.

Отец засмеялся. Его всегда смешило разглагольствование про Господа, про наступивший Апокалипсис и про Антихриста среди людей. Он был человеком дела: когда местный совет сказал: 'Размножайтесь!', он размножался, когда сказали: 'Работайте!', он работал. Порой казалось, что когда скажут 'Умирайте!', он и здесь все выполнит на ура. Отец терпеть не мог либералов, юристов, психологов. А еще попов. Именно попом и был старый Бойко, за что и был признан отцом главным врагом народа.

-Ну, тогда мы самое любимое Господом поколение, — смеялся отец.

-Па, мы не так плохо живем. А ты, младший, нашел о чем за обедом говорить.

Не смотря на то что, старший сын и был вторым работающим мужчиной в доме и имел право голоса, с собой спорить отец не позволял.

-Не так плохо живем? Ты смеешься? Мы питаемся синтезированным дерьмом, работаем как проклятые и ты говоришь 'не так плохо живем'! — отец разозлился не на шутку. Крики его должно быть слышали даже соседи. Не слыша собственной речи, он ожесточенно жестикулировал, при этом не прекращая прихлебывать из тарелки борщ. Одним из таких прихлебываний, он перевернул тарелку на себя, — Твою то!, — он отодвинулся от стола и встал., — я потерял двух сыновей. Сосед потрерял двух сыновей и дочь. Заметь, ни он, ни я не рыдали! На следующий день после того, как на лесопилке умер ваш брат, я пошел на работу и никто не подумал меня обсуждать. Думайте не знали? Нет, просто все, едрить налево, понимали, что я человек дела, а не какой нибуть там поп.

Несу я вам Слово, ибо Бог покинул нас. Когда падали первые бомбы мы взывали к Нему. Христиане, иудеи, мусульмане, индуисты… Все взывали к своим богам. Когда первые бомбы упали, мы перестали молиться и спрятались под землю. Бункеры спасли нас надежней чем вера. Атомная зима, которой мы все так боялись, оказалась куда меньшим злом, чем 'мертвая рука' на кнопках начала бомбардировок. Автоматизированные шахты добывали матерьял, для автоматизированных фабрик, которые делали бомбы, которые скидывали опять же автоматизированные самолеты. Наше желание ничего не делать погубило нас. Уже двадцать пять лет мы сидим под землей, только иногда выбираясь на землю, для того, чтоб тайком забрать необходимые нам блага. Мы вычислили периоды, когда ведется бомбардировка, нашли укрытия на поверхности земли, но мы всеравно погибали там. Мы увеличили наши бункеры, создали новое правительство, но что нам это дало? Ничего. Ни правительство, ни Бог. И очень похоже, что второй изрядно приложил руку ко всему этому.

Вот что пришло мне вчера в голову, когда я нес сына в здание, где его тело должны были безжалостно переработать на нужные нашему, как это называют нынешние политики, социуму. Раз политики начали войну, мы отвернемся от них, а раз бог отвернулся от нас, мы обратимся к дьяволу. Да, да, именно враг рода человеческого, поможет нам изжить себе старого человека и создать нового. Вы всего лишь должны посмотреть в другую сторону. Вы молчите, некоторые из вас смеются, но часть пойдет со мной. Та часть которой суждено выжить.

-Знаете что мне Борька сказал? Что старый Бойко превратился в волка. Когда он колдовал, с ним (ну, с Бойко то есть) был отец Борьки. Так вот, он Борьке все-е-е рассказал.

Мать перекрестилась, брат покрутил пальцем у виска, отец засмеялся:

-Вот уж возможно. Я после того, как он ту хрень про дьявола в лекционном зале рассказывал, все от него могу ожидать. А Кайдановский, во дает! После выступления Бойко, так хорохорился, а сам тоже, иш, в волшебники подался. Тоже мне, сатанисты.

-Сегодня старосту встретил, сказал, что если я найду одного из этих в рабочем коллективе, мне вне очереди талон на колбасу дадут. Видать не совсем дураки эти сатанисты, раз Совет ими так интересуется, — ответил старший сын, — я про таких в книжке одной читал. Они диссидентами называются. Это те кто место того что бы работать, речи умные говорят и демонстрации устраивают.

Отец одобрительно кивнул сыну:

-А как же. Будь у меня в семье такой дармоед, я бы его лично, своими собственными руками удушил бы!

Ярость. Первое ощущение, это ярость, от понимание насколько несовершенен человек. Здесь столько запахов, следов. Взрывчатка чуется за милю отсюда. А какая сила! Всем телом ты ощущаешь, что прыжок в четыре метра — это ерунда.

Второе ощущение — это голод. Он перебивает ярость. Надо срочно что-то сьесть. Не синтетику, запах который кажется теперь убийственным.

Когда он увидел, что вонзил зубы в какую-то девушку, пришел страх. Страх, что поймают, отомстят, что сил не хватит, что вся эта мощь, это и вовсе иллюзия. Но страх снова перебил голод. Голод сильнее страха.

На столе лежал разрезанный батон колбасы. В колбасе чувствовалась соя, но это было к лучшему. Белки хорошо, но долго усваиваются. Много вкусной и легкоусвояемой энергии.

На сегодняшнем застолье нехватало старшего сына. Стул на его месте был задвинут, но отрезанный шмат колбасы лежал на положенном месте.

-У старшего на заводе стачка. Народ, черт его побрал поддерживает этих дармоедов. Как там старший говорил? Диссиденты. Черт бы их побрал. Многие виделят и фокус старого Бойко. 'Это новый виток эволюции',- вот что говорят эти умники. Ничего. Завтра Бойко казнят, а сегодня по всему городу будут объявлять об исчезнувших людях, а завтра его казнят.

Убивать его будут на улице: говорят, специально для него придумали какую-то особенную казнь.

Мать вздохнула. Она редко говорила: с мужем спорить было бесполезно, в детях же она узнавала его точную, пусть и уменьшенную копию. Никакой жалости, одни голые принципы и вера в свою правоту. Бедный, бедный Бойко…

Почему они так ненавидят меня? Я не убивал никого из них, среди них нет ни одного человека убитого мной.

Почему вы плюете в меня? А эта шляпа из проволки? Меня всю ночь били, смеялись надо мной, но при всем при этом не осмеливались развязать.

Развяжите меня, вы, ублюдки! Я вас всех здесь перебью как овец. Вы стадо и Я Пастырь ваш.

Стойте, за что вы распинаете меня? Зачем вы приковываете меня к этой железной махине, зачем вы издеваетесь над моим телом? Я не Иисус! Вы думали я смогу спасти вас, но нет! Моя сила даже не от бога, а сатана не дал мне возможности сойти с креста.

Идите за мной, ведь Я Пастырь ваш, а вы стадо мое…

-А отца Борьки сегодня сожгут. Борька говорит, что могли бы как Бойко казнить, но у правительства сейчас денег нет. Он говорит, что когда деньги будут, они его заново, правильно казнят. А сейчас это просто так.

Сегодня снова был борщ. С появлением урожая, новое правительство раздала овощи всем подряд, не обращая вними ния на талоны. Урожая хватило всем, но только на один раз. Весь год теперь, всем без исключения придется жрать эти чертовы синтетические батончики.

-Когда за мной придет инквизиция, я хочу чтоб вы меня пристрелили, -проворчал отец, — я достаточно про них слышал, чтоб желать попасть в их застенки.

-Па, да хватит тебе. Зачем мы им нужны? Бойко мы не поддерживали, даже наоборот, всячески его порицали. Работаем мы хорошо. Семья у нас большая. Мы чисты, — ответил старший.

-Ты идиот, да? Это не наше старое правительство, у них совсем другие приоритеты. Им не важно кто ты, им важно во что ты веришь. Им важно чтоб ты не онанировал перед сном, чтоб ты не заглядывался на мужчин, постился, по воскресеньям ходил в церковь на исповедь. Я бы рад бы, но они ведь спросят: 'Ты всю жизнь говорил, что религия для идиотов, а сейчас так рьяно молишься, что у нас в церкви на полу вмятина. Не истинно ты веришь, надо веру твою проверить. И конец мне!

Повисла неловкая тишина. Тик и так, и тик, и так говорили часы на стене. Периодично, со стороны младшего раздавалось хлюпанье борща. Внезапно хлюпанье оборвалось:

-Па, а что такое 'Онанировать'?