Нет ничего невозвратимого

Автор: Аксёненко Сергей Иванович

мистический триллер

(и про любовь тоже...)

Удивительные события, которые случились со мной, произошли на небольшом пятачке земной поверхности. Хотя… может кое-что происходило вовсе не на земной поверхности? Так или иначе, я должен вначале детально описать местность.

Был тёплый осенний день. Я приехал к другу в один город и заблудился. Кружляя среди многоэтажек в поисках нужного мне дома, вышел к озеру. Озеро было не широким, но длинным. Оно больше напоминало широкую, но короткую речку. Начиналось озеро с культурного городского пляжа, укутанного цементными плитами и снабженного вышкой для прыжков в воду. По одному берегу шел парк, который плавно превращался в лес. Другой берег (тот, где стоял я) проходил вдоль скалистого гребня. Над этим скалистым выступом возвышались колоннами многоэтажки-свечки — их было десять. Под гребнем возле берега проходила широкая асфальтированная набережная. И хотя набережная явно предназначалась для пешеходов, возле неё находилась кирпичная автобусная остановка допотопного вида. Вторым сооружением, «украшающим» набережную, был ларёк такого же допотопного вида, выложенный из красного кирпича. Пыльные стёкла его осевших окон прятались за чугунными решетками.

На противоположном городскому пляжу конце — озеропостепенно переходило в болото, заросшее высоким камышом, а чуть дальше — густыми ивами. Ларёк и остановка находились примерно в том месте, где начиналось болото.

Ещё один объект, о котором стоит упомянуть, — тропинка. Один её конец терялся под сумрачной тенью ив, и было видно, что в том месте она выложена дощатым настилом. На другом конце тропинка круто поднималась к набережной и пересекала её. Здесь она ненадолго пропадала. За асфальтом тропинка возобновлялась, резко взбиралась на скалистый гребень и исчезала среди многоэтажек. На гребень можно было подняться только по этой тропинке, либо, сделав большой крюк, зайти со стороны городского пляжа. Других путей не было. Важная деталь: когда тропинка выходила из болота, она проходила между остановкой и ларьком.

Что касается асфальтированной набережной, то прямо за остановкой она становилась в два раза тоньше и превращалась в заурядную асфальтовую дорогу. Дорога огибала гребень, резко отдалялась от болота и терялась в неизвестном направлении.

И вот из этого самого «неизвестного направления» показался автобус — ПАЗик, очень старый и дребезжащий. Его вид погрузил меня в ностальгические воспоминания, он напоминал автобусы моего сельского детства. Автобус высадил пассажиров. Они пересекли асфальт и начали карабкаться по тропинке вверх — к многоэтажкам.

Я зашёл в ларёк купить сигарет.

• Две пачки «Славутича».
• Три тридцать, — ответила продавщица, миловидная, начинающая немного полнеть женщина, лет тридцати с хвостиком.
• А не скажете, где сороковый дом?
• А прямо здесь, поднимитесь по тропинке — самый первый и будет сороковый.
• Спасибо…

Я уже собирался уходить, но в этот момент по стёклам резко забарабанил дождь. Он и до того время от времени накрапывал, сопровождая моё вечернее блуждание по городу. И вот, наконец, созрел. За секунду дождь разошёлся вовсю. Пошел ливень. В ларьке стало темно, и продавщица зажгла керосиновую лампу.

• Электричества нет?
• Да всё никак не проведут.

Я огляделся. И меня захлестнул новый прилив ностальгических воспоминаний. Таких магазинов сейчас нет, а если и остались где-то в глуши, то набор товаров в них всё равно другой — современный. Так магазины выглядели очень давно, когда я был ещё маленьким. Жестяные трёхлитровые банки с томатной пастой, стеклянные «трехлитровки», с помидорами и огурцами. Водка, закрытая крышкой с козырьком, при помощи которого открывается бутылка. Пачки «Беломора» и спички в коробках из тонкой фанеры. Спиралевидные постаменты из шоколадных плиток. Сливки, упакованные в пирамидальные пакеты. Крупы и сахар россыпью, с жестяными совками сверху. На прилавке деревянные счёты с коричневыми и чёрными костяшками, нанизанными на стальные прутья.

Всё это великолепие венчал огромный плакат, изображавший строгую женщину, приложившую палец к губам. Большими красными буквами на плакате надпись: «БУДЬ БДИТЕЛЬНЫМ!», под ней — красными буквами поменьше, пояснялось, зачем надо быть бдительным: «ВРАГ НЕ ДРЕМЛЕТ!». Был здесь нарисован и этот самый враг, маленькая, злобная фигурка которого карабкалась по буквам.

Будто в унисон моим мыслям женщина достала авоську-сетку. Ту самуюстаринную сетку, которой нас, детей, наказывала тётя Валя, лихо используя её вместо ремня. В свободное от основной воспитательной работы времясетка занималась переносом разных продуктов средней величины, так как мелкие выпадали проскальзывая, сквозь её ячейки.

Продавщица положила в сетку буханку чёрного хлеба и две бутылки молока. Да, именно те самые прозрачные пол-литровые бутылки с широким горлышком, заткнутые фольгой. Последний раз я видел такие лет двадцать назад.

• Где продукты берёте?
• Со склада привозят.

«И где это сохранился такой склад?», подумал я.

Тем временем дождь немного притих.

• Ну, я пошёл! Счастливо…
• Подождите, вместе выйдем — сказала она, затушив керосинку. Стало совсем темно и тихо.

Мы вышли из магазина. Было прохладно, пахло дождём и озером. Последние капли дождя лениво стучали о барабанный козырек. Вечер сгущался. В домах на гребне один за другим вспыхивали светлячки окон, а на болото с противоположной стороны легла сизая мгла.

Продавщица деловито звенела ключами. Я закурил и ждал её под навесом. Магазин закрывался длинным и плоским металлическим брусом, который наискось пересекал дверь, выкрашенную красной половой краской. Брус с одной стороны крепился на петлях. С другой находился замок в виде полого цилиндра. В замок вставлялся большой ключ, имевший вид металлического прута с расширением на конце.

• Я очень люблю дождь, — неожиданно сказала она, закончив возню с замком. Наступило недолгое молчание.
• Ну, пойдёмте.
• А нам не по пути.

При этих словах она посмотрела мне прямо в глаза. Это было так неожиданно, что я невольно отвёл взгляд. Цвета её глаз я не разглядел.

• Я в селе живу, за болотом — добавила она.
• Не боитесь одна ходить ночью по болоту?
• А чего бояться?

Я почему-то пошёл за ней и мы одновременно остановились на том месте, где тропинка начинала спускаться к деревянному настилу.

— Не провожайте меня… Не надо — с усилием сказала она и снова заглянула мне в глаза (я снова невольно отвёл взгляд). — Вам в противоположную сторону.

• Ну, тогда прощайте.
• До свидания, — чуть слышно произнесла она.

Я смотрел на её удаляющийся силуэт. Вот она спустилась к болоту, вот пересекла деревянный мостик и скрылась в зарослях ив.

Многоэтажки-свечки уже вовсю сияли гирляндами окон. Из-за того, что дома находились на высоком скалистом гребне, они выглядели величественными и неприступными, как древние замки.

Я направился к сороковому дому.

Шёл дольше, чем предполагал. Дома не строят на скалах. Особенно шестнадцатиэтажные. Они начинались метров за двести от скалистого выступа. Моя тропинка, после того, как я пересёк гребень, превратилась в выложенную плитками мостовую. Вокруг бегали дети. В темноте слышались их возбуждённые визги.

— Папа! Папа! Твой друг приехал! — закричал белобрысый очкарик лет девяти, открывший мне дверь. Моё появление так вдохновило его, что он вначале забыл поздороваться. Сильно покраснев, мальчик тут же исправил ошибку.

• Ну, наконец-то! Где ты так долго ходил? — мы обнялись с товарищем.

Электронные часы на стене показывали девятнадцать двадцать две.

После традиционных расспросов об общих знакомых, за уютной бутылкой водки, я рассказал другу о своих блужданиях. Когда рассказ подошел к эпизоду с покупкой сигарет в диковинном магазине товарищ тревожно перебил меня:

• Ты… ты тоже… Ты его видел?!!!
• Кого его? А-а… ларёк. Да не только видел, вот даже сигарет купил…
• Покажи.
• Да, что тут показывать — вот пачка открытая на столе лежит.

Друг взял мои сигареты (сам он курил «Мальборо», а я не переношу импортных) и долго рассматривал их.

• Ты ничего не перепутал? Ты именно в ТОМ ларьке купил?
• Да! Именно в том. А чего ты пристал к этим сигаретам? Что, уже нализался? Так рано ещё.
• Нет… ещё не нализался…. Слушай — этот ларёк… его нет.
• Как нет?
• Рассказывай, что было дальше.

Я продолжал повествование, подхлёстываемый возбуждённым вниманием товарища. Подробно описал поразивший меня интерьер, внешность продавщицы. Рассказал о ливне, о том, как проводил продавщицу к тропинке, о том, как она ушла в своё село.

• Повезло тебе, братец, — произнёс товарищ, после минутного молчания. — Нет там никакого села, а ларёк давно заброшен.
• Как заброшен? Если я в нём сигареты купил?
• А ты точно ничего не перепутал? Может, ты их раньше купил? Может, забыл? — спросил он меня второй раз. Я разозлился.
• Ну, что я и впрямь похож на идиота?
• Дело в том, что для наших, для жителей города, ларёк — это всего лишь заброшенные развалины. А чужие, то есть приезжие, и то далеко не все, иногда видят его целым. Видят там иногда свет…. Ещё люди на болоте пропадают… Редко, правда, но бывает. Ещё было два-три убийства… или не убийства… Трупы находили на том месте, где ларёк. Говорят без следов телесных повреждений. Писали, что там секта сатанистов орудует. Вернее не там, но трупы туда отвозили. Писали, даже суд был над ними. Правда оно, или нет — не знаю. Но люди, все, кто видел свет в магазине, кто видел этот ларёк, не заходили внутрь. Я думаю, только благодаря тому, что не заходили, они остались живы и смогли рассказать о ларьке. Но чтобы ТАМ кто-то купил сигареты и выбрался оттуда невредимым!!! Я о таком не слышал.
• А чего ларёк не снесёте?
• Да, говорю же тебе! Снесли его давно! Там только фундамент остался. Завтра сам увидишь. Такое дважды никому не являлось. Да и те, кому являлось…. Может по пьянке? Может галлюцинации? Я сам до конца не верил этим слухам. Но сегодня я услышал не из третьих-четвёртых…. От очевидца. Тебе ведь о таком никто не мог рассказать. Значит, у тебя не могло быть таких галлюцинаций. Это так редко случается… все эти миражи у ларька… я даже не предупредил тебя. Извини. Да и как я мог знать, что ты в окружную пойдёшь, мимо этого чёртового ларька.

Это прозвучало, как вопрос. Я вертел в руках купленные сигареты. Сигареты, вроде, как сигареты. Ничего необычного. Может, с дурманом каким? Так я уже полпачки выкурил — и ничего. Вспомнил взгляд продавщицы, как я упорно не давал ей заглянуть мне в глаза. Вспомнил обстановку ларька…. Если бы не эта необычная обстановка, которая поразила меня и без всяких мистических историй — я бы подумал, что товарищ меня разыгрывает.

• А что там за болотом? Куда ведёт тропинка?
• Завод там. Я на нём десять лет проработал. Правда, по тропинке туда никто не ходит, почти… болото гиблое. Автобус рабочих возит, крюк большой даёт — где-то через полгорода. Пока доберёшься, со всеми остановками — часа полтора. Напрямую — минут тридцать-сорок ходьбы. Но… я как-то пошёл напрямую, и после этого дал зарок больше не соваться туда.
• А что там? Расскажи, как было.
• Опаздывал я как-то в третью смену. Так случилось, что автобус ушёл. А у меня в тот день срочный наряд. Хороший приработок. Кровь из носу надо на работу. Попутку у нас здесь словить нереально, на трассу надо выходить. Своей машины у меня тогда ещё не было. И я решил идти напрямую. Хоть был вечер, но было ещё светло — разгар лета. Когда спустился к болоту, обратил внимание, что на ивы сел туман. Знаешь, такое впечатление, как будто бы облако приземлилось. Пошел по доскам, перешёл мостик.Доски на тропе за мостом были мокрые, как сейчас помню…. Я их только и видел — эти доски, потому что ни вперёд, ни назад за три метра уже ничего не видно. «Нехорошо всё это», подумал я, но продолжал идти. Всего-то полчаса — ну что тут может случиться? Вначале по обе стороны досок, зеленела трава, покрытая росой. Потом пошли чёрные прогалины. И, в конце концов, всё пространство вокруг настила покрывала чёрная вода, или жижа болотная. Кто там разберёт? Пригляделся я к ней — жутко как-то стало. Как вроде не только ты на неё, но и она на тебя смотрит своей мутной чернотой. Беседует с тобой, зовёт к себе, засасывает. Что за наваждение? Я остановился. Стояла неестественная тишина. Что-то не так…. Не должно быть этой тишины. Я не сразу вспомнил, почему не должно…. Потом понял — я не слышу гудения завода. А его слышно даже за болотом, даже из окна моего дома. Вот… давай выйдем на балкон… слушай.

Мы вышли на балкон. Закурили. Город засыпал. Шуршали последние автомобили. Слегка шумел дождик…. А откуда-то из тёмной дали доносилось мерное и могучее гудение завода. Что-то монотонно грохало — «Бум! Бум!». И вдруг где-то на болоте тоскливо засмеялся сыч… Я очень удивился, услышав смех сыча среди осени.

• Вот, как в тот раз, — продолжал рассказ товарищ, — я вслушивался в тишину и не мог понять, куда делся завод? Почему его не слышно? На ум стали приходить дурацкие мысли. Такое впечатление, будто всё исчезло — и завод, и город, нет ничего в мире, кроме меня и этого проклятого болота. Казалось, я буду вечно среди этой тиши…. Потом я взял себя в руки. Отбросил всякую бесовщину… Легенду о заброшенном магазине и об исчезнувших людях я тогда не знал. Это всё случилось где-то через полгода, после того, как я попал сюда по распределению из ВУЗа. Все эти легенды мне позже рассказали. Знал бы я раньше о них — ни за что не пошел бы через болото… Один не пошел бы, — добавил товарищ после недолгого молчания.
• Так вот — отбросил я всю эту чертовщину и подумал логически. «Завода не слышно потому, что я в низине, а звук, видать, поверху идёт». Потом глянул на доски, которые едва виднелись в темноте, и обратил внимание на то, что они свежие. Такое впечатление, как вроде их только вчера настлали. Этот факт придал мне уверенности. Наверное, руководство завода заботится о тропинке, и время от времени чинит настил. Жаль только, что перил нет… Я смело двинулся вперёд… И вдруг прямо над моей головой засмеялся сыч… Я с перепугу чуть… Ну, в общем, очень неожиданно он засмеялся. Да так раскатно… Засмеялся и полетел себе дальше. Смех его быстро удалялся — всё слабше и слабше… А потом, знаешь, снова всё громче и громче… ну, в общем, такое впечатление, что назад летит. Сделал петлю и возвращается…

Мой товарищ затянулся своей «Мальборо». Налил водки. Мы выпили, не чокнувшись, видать из-за того, что были под впечатлением от всех этих страстей. «Так только за покойников пьют», почему-то подумал я.

— За нас, — сказал тост вдогонку опомнившийся товарищ. Закусив маринованым грибочком, он продолжил.

• Мне моя бабушка рассказывала, что когда сыч плачет, кто-то родится, или счастье какое будет. А когда смеётся — это к покойнику. Поверье у них в деревне такое было. Но я к тому времени, о котором рассказываю, уже привык к смеху сычей на болоте. Уже полгода прожил здесь тогда. Меня вообще-то не смех тогда встревожил… а внезапность — добавил он, как будто оправдываясь.
• Так вот — когда тот сыч возвращаться начал, то смех его был какой-то … «несычёвый», что ли. В общем, сычи так не смеются. Смех был звонкий-звонкий.Так женщины смеются… или дети. И вдруг доски как бы раздвинулись… Да нет, скорей всего трухлявая среди них попалась, и я очутился в воде. Болото начало засасывать меня. Как будто кто-то снизу тащит. Ну знаешь, как это в трясинах обычно? Слава Богу, упал я возле настила, было за что уцепиться. Кожу с ладоней содрал, пока выбрался… Как добрался домой — не помню… В общем — не попал я в тот день на работу.

Он замолчал. Мы снова выпили.

• А знаешь, ерунда всё это, — внезапно товарищ засмеялся, — сами на себя жуть наводим. Внушаем и видим то, чего нет… Если только хотим увидеть это… Я видел её.
• Кого?
• Да никого. Ерунда всё это. Ходил я и после того на болото — всё нормально.
• Ты же зарок дал не ходить больше.
• Это было года через три после первого похода. Автобус сломался, а в моём районе довольно много заводчан живёт. И пошли мы, человек десять-пятнадцать, напрямую. Было раннее утро. Добрались благополучно. Никакой чертовщины я в тот раз не заметил. Так что ерунда всё.
• Что завод выпускает?
• Оборонный. Сразу после войны построили. Раньше там село было. И фашисты во время войны всех жителей загнали в амбар, закрыли там и сожгли. У нас на заводе сразу за проходной памятник им стоит. Посмотришь завтра. Мы будем там — по твоему делу.

Надо сказать, что в этот город я приехал не только ради того, чтобы проведать товарища (хотя это главная причина). У меня были кое-какие задачи, связанные в том числе и с договорами на закупку партий редкого оборудования. Поэтому на следующий день с самого утра мы отправились на автомобиле моего друга по делам. Были и на заводе. Сразу за проходной раскинулась широкая площадь, окруженная административными зданиями предприятия. Посредине стоял красивый печальный памятник. У его подножья лежали живые цветы. Много цветов. Я тоже положил две белые гвоздики. Почему-то в этот момент мне вспомнилась вчерашняя продавщица.

Вечером товарищ подбросил меня к ближайшей остановке трамвая и срочно уехал. Он опаздывал на ночное дежурство. Это было его последнее дежурство перед отпуском. Я же успел решить все свои вопросы, связанные с работой, и на следующий день мы запланировали хорошо «погудеть» — устроить пикник на природе.

Я вышел из трамвая. Начинал накрапывать мелкий дождик. Я покурил у подъезда дома, где жил мой друг. Идти в квартиру не хотелось. Я решил прогуляться, меня тянуло посмотреть на развалины ларька у болота. А если по честному — сигареты забыл купить. Может, найду какой киоск по дороге.

Самое удивительное, что сигареты мне пришлось покупать в той же торговой точке, что и вчера. Ларёк оказался целым. «Что это товарищ стал так мрачно шутить, — подумал я — Да… меняются люди с годами». Тот же плакат, те же банки, та же продавщица, и довольно будничная. Меня это даже слегка разочаровало. Она как раз собиралась закрывать магазин. Дождь пошёл сильнее.

• Вы проводите меня к мостику? — спросила хозяйка ларька.
• А вы в болоте меня не утопите?
• Так в прошлый же раз не утопила.
• Где сигареты берёте?

От моего прямого — в лоб — вопроса она замялась. Ответила не сразу.

• Покупаю.
• Зачем?
• Для вас. Вы ведь такие курите.
• Для меня?!!!
• Сигареты настоящие, а этого всего нет, — улыбнулась она, показывая на полки с томатами и консервами.

Мы вышли. Продавщица на этот раз была налегке, без авоськи с продуктами. Она закрыла ларёк, повозившись с замком довольно долго, и мы направились к мостику.

• А вы всем предыдущим утопленникам тоже сигареты покупали?
• А с чего вы решили, что вы утопленник?.. Я хочу показать вам своё село.

Не знаю, как получилось, но я пошёл с ней. О чём думал? Да ни о чём. На уровне подсознания одна часть моего существа считала вчерашний разговор с товарищем, да и нынешнюю болтовню с продавщицей, каким-то нелепым, но безобидным розыгрышем. Другая часть — надеялась, на то, что всё услышанное за два последних дня — правда, и замирала в ожидании невероятных приключений.

Моя спутница была на вид такой милой, обыденной и домашней, что, глядя на неё, ни о чём опасном не думалось. Все эти мавки, русалки, ведьмы, вампирки и тому подобная нечисть должны быть или невероятно красивыми, или донельзя безобразными. Но не такими. Они не должны быть обыкновенными.

А если честно — я пошел с ней просто потому, что мне хотелось идти с НЕЙ.

Мы спускались к вымощенной досками тропинке болота. Повинуясь рефлексу джентльмена, я подал женщине руку, помогая идти по крутому склону. Хотя помощь, по большому счёту, ей была не нужна. Скорее, мне. Она шла ловко и непринуждённо, я же скользил по намокшей глине. Невольно я ещё раз пригляделся к моей спутнице. Теперь она казалась несколько моложе и симпатичнее, чем при первой встрече. Цвета глаз в потёмках я разглядеть не мог. Зато губы… губы даже в сумерках казались чересчур алыми и свежими. Они были чувственные, правильной формы. На голове косынка, поэтому цвета волос яопределить не мог, но, судя по густым чёрным бровям и таким же ресницам, волосы должны быть чёрными. Одета хорошо. Но безо всякого намёка на блеск, на вызов, на оригинальность. Такой стиль одежды не привлечёт внимания в толпе. Зато её наряд был подобран так, что у меня возникли невольные ассоциации с семидесятыми годами двадцатого века, а то и вовсе с послевоенным временем (как я представляю его из хроник и фильмов тех лет). Её одежда ассоциировалась у меня с… мамой, с защитой, с заботой. Вот только рука показалась чересчур холодной. «Промёрзла что ли?». Я бессознательно сгрёб её кисть в свою ладонь (так теплее) — в ответ получил едва заметное рукопожатие. Намёк на рукопожатие.

Через болото была проложена деревянная тропа в четыре довольно широкие доски. Вполне достаточно, чтобы идти вдвоём, не разжимая ладоней. Доски при ходьбе упружили и покачивались. Под ними хлюпала вода, хотя лежали они в этом месте ещё не на жиже, а на зелёной травке.

Метров через двадцать — над тёмным ручьём — прочный дощатый мостик с перилами. Мостик был вымощен не вдоль, как тропа, а поперёк. За мостиком дорога терялась под сенью высоких ив. Сразу резко потемнело. Тишину нарушало шуршание дождя в листьях деревьев.

Мы шли молча. Но по-прежнему держались за руки, как школьники. Она не отпускала мою руку с того самого момента, как я подал её, повинуясь глупым, но въевшимся в кровь джентльменским привычкам.

Я смотрел под ноги и краем глаза замечал как зелень травы по обе стороны тропинки, постепенно сменялась болотной мулякой. Мой друг описал всё довольно точно.

• О чём вы думайте? — неожиданно спросила она.
• Да, так — ни о чём.

Вновь несколько минут молчаливой ходьбы. Слышно было как влага хлюпает под досками.

• Здесь топи есть на болоте? — я задал ей этот вопрос, чтобы хоть как-то поддерживать беседу.
• Много. Но возле самой тропинки всего три-четыре ямы по-настоящему опасные. А в остальных местах глубоко не провалишься.

Снова идём молча.

• А у вас есть дети? — ни с того, ни с сего спросил я.
• Я незамужняя.

Сразу после этих её слов прямо над нашими головами захохотал сыч. Его резкий раскатистый смех был так внезапен, что я невольно вздрогнул.

• Вам не страшно? — участливо спросила она.
• С вами — нет.
• Мне тоже не страшно… с тобой.

«Вы» и «ты» переход с одного на другое и обратно в умелых руках (вернее, устах) может породить тонкую психологическую игру. Когда-то давно я вволю поупражнялся с этим в отношениях с женщинами. Помню, одно время очень необычной казалась мне близость с девушкой, с которой оставался на «вы». И я намеренно пресекал все попытки перехода с официального «вы» на ненавязчивое «ты». Меня забавляла разница между психологической дистанцией и физической близостью. На «вы» она какая-то не такая, какая-то загадочно-отдалённая. Я даже вычислял моменты для того, чтобы неожиданно перейти на «ты» и наблюдать вспышку её энергии. Бывали и такие, с которыми на «ты» так и не перешёл, несмотря на всё, что было между нами. Бывали, естественно, и такие, с которыми «вы» изначально невозможно.

Мне давно наскучило всё это эстетство и все подобные изыски. «Я очень стар для этих игрищ, я очень, очень, очень стар…». Но доселе я был уверен, что уже нет такой женщины, которая может меня чем-то удивить. Стать хоть в чём-то неожиданной. Когда ты знаком со множеством представительниц такой разновидности рода людского, как женщины, начинаешь невольно вычленять определённые типажи поведения. И в конце концов находишь примерно два десятка стандартных схем (хотя каждая женщина уверена в своей индивидуальной неповторимости). И когда она сидит перед тобой, уже заранее догадываешься, как она будет вести себя дальше. Кто будет разыгрывать из себя весёлую кокетку, кто — светскую львицу, загадочную и уверенную в себе женщину-вамп. Кто будет корчить неприступную снежную королеву, кто — знойную и страстную южанку. Кто — маленькую и капризную девочку. Кто — сухую интеллектуалку, а ля синий чулок. Кто будет изображать нежную и заботливую хозяюшку, кто — утончённую и обморочную тургеневскую девушку. Кто покажет видавшую виды бабу, а ля Маша Распутина. Кто нарисует богемное, извращённое дитя декаданса, модерна и сексуальной революции, бесконечно уставшее от жизни. Кто изобразит прожженную проститутку с охрипшим голосом. Кто сыграет абсолютную невинность, кто — бесконечную доступность, кто — зажигающую распущенность. Кто ни во что не станет играть, потому, что ей плевать на тебя с высокой горки. Кто сделает вид, что ни во что не стала играть, потому что ей, якобы, плевать на тебя с высокой горки. Кто ни во что не сможет сыграть, потому что она растерялась. Кто ничего не сможет сыграть, потому что она дура. А с кем вообще надо убавить обороты, иначе у неё вот-вот начнётся истерика. Но по большому гамбургскому счёту — все женщины очень наивны и беззащитны.

Прогнозируемым и стандартным было также то, как они вели себя дальше. То есть там, для чего придуман мерзкий (как на мой вкус) термин «в постели». На травке или там … в воде, уж куда веселее.

Сейчас в глубине болота, на тонкой тропинке, окружённой с двух сторон тёмной гладью, всё было по-другому. В ЭТОЙ игре мы, как бы поменялись местами с женщиной. Вела явно она — не я. Её слова «с тобой» были произнесены совсем не тем мелодичным голосом тридцатилетней женщины, которым она говорила до того. Голос теперь был глубокий и властный, шёл как будто издалека. Вместе с тем, он был зовущим, в нём чувствовалась сила и страсть, которая пытается овладеть собой, но всё же вот-вот вырвется наружу. Одновременно в её голосе я услышал мольбу, просьбу о помощи, призыв к защите, она заставила меня почувствовать, что я ей очень нужен. Слова прозвучали громко, но были сказаны шёпотом. Произнесены были нарочито медленно, но пронзили меня молнией. Она так искусно обставила свой переход на «ты», сделала его в самый подходящий ДЛЯ НЕЁ момент, в самой подходящей ДЛЯ НЕЁ обстановке, что я ей невольно позавидовал. Наверное, у меня так не получалось.

Я вдруг остро почувствовал, что передо мною ЖЕНЩИНА. И мы одни. И она на самом деле сказала мне не те слова, которые прозвучали. Сказано было примерно следующее: «Я здесь — приди ко мне, я очень хочу… сюда, давай же, ну… вперёд, сейчас ты узнаешь то, о чём даже помыслить не мог во всей предыдущей жизни…». Я, как мне казалось, наконец понял, что нашёл ЕЁ, ту, кого неосознанно искал все эти годы. Но самое главное — я чувствовал, что она тоже искала меня. Искала долго. Может быть, ещё до моего рождения. Слова вошли в моё «Я», не только в сознание, но и в душу. И тут я понял, что ощущаю ЕЁ — ощущаю её тело, её личность, ощущаю до каждой клеточки. И я знал, что она так же ощущает меня. Все оболочки исчезли, остались только два «Я» — мужское и женское, плюс и минус, янь и инь. Они стали друг против друга. Сейчас они соприкоснутся. И произойдёт то, что должно произойти. Будет то, что должно быть всегда… В общем, мои мысли залил туман…

Итак.

• Вам не страшно? — участливо спросила она.
• С вами — нет.
• Мне тоже не страшно… с тобой.

Она остановилась и выпустила мою руку. Я тоже остановился и развернулся к ней. Сыч замолчал и исчез. Звучала только вода, встревоженная нашими шагами. В темноте я не мог видеть её взгляда, но чувствовал, что она смотрит прямо мне в глаза.

Время для слов ушло, и наше общение продолжилось в другой плоскости. Правой рукой я обнял её за плечи и прижал к себе. Целоваться было ещё рано, но я коснулся губами косынки, чуть-чуть отодвинул её и поцеловал свою спутницу в лоб. В ответ я почувствовал поцелуи на своей шее. Моя левая рука плавно вошла под блузку, и я профессионально расстегнул ей лифчик. Хорошо, что это не был один из тех (к счастью, не сильно распространённых) лифчиков, которые застёгиваются спереди. Бюстгальтер был застёгнут на одну пуговицу, хотя я (судя по её прикиду) ожидал, что он будет застёгнут на два крючка. Женщины обычно не замечают в пылу страсти, когда я расстёгиваю им лифчик (или делают вид, что не замечают) — ЭТА заметила. Она вежливо, но настойчиво убрала мою руку, однако застёгиваться не стала.

Естественно, что после победы над лифчиком, моя рука скользнула вниз, вдоль её тела, и оказалась под юбкой. Я почувствовал, что её мышцы ниже спины напряжены, как у пантеры, готовящейся к прыжку. Тело — тугое, формы — выпуклые.

Я обнял её снизу, посадил на ладонь и поднял вверх к себе, чтобы не нагибаться для поцелуя. Доски подо мной затрещали, от увеличенного веса и прогнулись. «Килограмм пятьдесят — шестьдесят», механически, отметил я. Другой рукой я снова крепко обхватил её за плечи и с силой, прижал к себе. Телом чувствовал упругость её груди. Наконец-то её губы оказались возле моих. Я уловил учащённое дыхание… Прикосновение. Вот и первый поцелуй, вкуса свежего миндаля. Вначале — мягко и глубоко, потом — сильно, с захлёстом. Целовалась она неистово. От этой страсти у меня отлетел кусок переднего зуба. Во рту проступил сладковатый вкус крови. Она вся дрожала. Чуть слышно стонала. Было очень классно. Но я чувствовал — здесь что-то не так. Не так должно быть. Вначале я не мог понять, чего не достаёт… Потом понял, — отсутствует запах женщины. У ЭТОЙ женщины запаха не было… И ещё. Хотя её дыхание было бурным и страстным, перемешивалось со стонами, — оно было… ХОЛОДНЫМ. Тело влекло, манило, звало идти дальше, сводило с ума, но оно… не обжигало мои руки.

Между тем она закончила целоваться и легонько оттолкнула меня, пытаясь разжать объятья… Да, в ЭТОЙ игре женщина явно хотела быть ВЕДУЩЕЙ, а не ведомой. Я безропотно подчинился. Моё правило в таких ситуациях:«Делай то, чего хочет женщина». Я поставил её на доски и перевёл дыхание.

Она отошла на шаг назад и стала на самый край настила, спиной к болоту. Я чувствовал, что она пристально РАЗГЛЯДЫВАЕТ моё лицо, хотя сам мог видеть лишь её силуэт.

Внезапно она лёгким движением смахнула с себя косынку, и чёрный поток волос разлился по её плечам. Я никогда не видел таких длинных волос! И как они помещались под косынкой? Было темно, но её волосы отсвечивали стальным блеском. Она медленно и величественно тряхнула головой, поправила причёску — и тысячи бликов пробежали от макушки к ногам.

Затем, она притронулась к моему подбородку и пощекотала шею. Её пальцы были необыкновенно ловкими, движения — быстрыми, прикосновения — воздушными. Пальчики едва касались кожи, вернее, даже не касались, а останавливались от неё на расстоянии одного атома, создавая невообразимый энергетический контакт. Казалось, что по моему телу бегут едва заметные электрические разряды. Казалось, я слышу их щелчки. Мне стало необыкновенно тепло, легко, уютно и весело…

Она засмеялась.

• Ха, ха, ха….

Её смех прозвучал неестественно звонко. Тремя серебряными колокольчиками он пронзил темноту ночи, прошелся по воде, отразился от листьев ив, разбившись на тысячи звоночков, и исчез в глубокой заводи, оставляя за собой полноголосое эхо. «Ха-ха-ха», казалось, смеются мириады невидимых созданий, казалось, тысячи сказочных существ кружатся в буйном и вечном танце первозданного, ещё невинного мира.

Тут она обняла меня за шею, пригнула мою голову к себе и новый, бесконечный, засасывающий поцелуй обрушился на меня волной исступлённого безумия.

Только сейчас я понял, как надо делать ЭТО. Какими мелкими и неуместными казались мне теперь все мои механические ухищрения с расстёгиванием лифчика и засовыванием рук в трусы, под юбку. То были нелепые кривляния глупой и самоуверенной обезьяны. То был секс — скучный, бездушный, физиологический, американский. Каким гнусным казался он мне теперь на фоне того, что наступило. В общем, сегодня я получил жирную двойку, в том самом деле, в котором много лет самонадеянно считал себя специалистом. Оказывается, я ничего ещё не знал…

Как будто бы перед моими глазами распахнулась вселенная. Миллионы звёзд вьюжились на фоне бездонной черноты. Их кружение убыстрялось, и вот все они слились в одну звезду невообразимой яркости. Она как бы говорила: «Я здесь, Я взошла и больше не уйду с небосклона».

Казалось, я падаю в глубокий омут. В ОМУТ НАСЛАЖДЕНИЙ. Вот его тёплая вода коснулась моих сцепленных в объятья рук… вот она покрывает плечи… вот она сомкнулась над моей головой. Казалось, что-то меня затягивает в непостижимую глубину. В кромешную бездну. В БЕЗДНУ СЧАСТЬЯ...

Как мы шли дальше, не помню. Мы с ней были почему-то очень мокрые. Наверное, по дороге попали под сильный дождь. Я окончательно пришёл в себя, когда мы уже подходили к селу. Было слышно, как воет деревенская собака. Вой её был протяжным, надрывным, почти человеческим. Будто бы она беспредельно тоскует по ком-то и всю свою тоску, всю боль своего собачьего сердца хочет вложить в этот вой.

Тропинка, подарившая мне столько удовольствий, внезапно закончилась. Ивы расступились. Первое, что я увидел в селе — огромное чёрное здание деревянного амбара. Светила луна, и крыша амбара отливала таинственным блеском.

Мы шли по неосвещённым улицам. Пахло свежим сеном и парным молоком. Скрипнула калитка, мы пересекли двор и подошли к дому. Возле двери нас встретила нетерпеливым мявчанием сердитая промокшая кошка. Зазвенели ключи. ПахнУло теплом уютной хаты. Моя спутница зажгла керосиновую лампу, которая осветила добротную, но непритязательную обстановку комнат. Вазочки, вышитые рушники, кружева. Чувствовалось присутствие женских рук.

• Электричества нет?
• Да всё никак не проведут. Раздевайся, ты сильно вымок. Надо просушить вещи.

Она тоже разделась…

Так началась моя жизнь в селе за болотом. Здесь, в этом мире, моя Алёна была немного другой, немного не такой, как там — на болоте.Во всяком случае, её руки, тело и дыхание не были холодными. Разве что щекотаться любила до упаду. Мне было очень хорошо с ней. Она работала в сельском магазине, где была продавцом, завмагом и грузчиком одновременно.

Я помогал ей таскать ящики с водкой, мешки с сахаром и крупами.

• Что, Олёна! Жаниха собе за болотом отхватила! — подтрунивали пришедшие отовариваться бабы.

Моя Алёна при этом краснела и молча покусывала губы.

• Да вы не сердитесь, — (это они уже мне), — Олёна у нас ТАКАЯ!

Какая такая, при этом не уточнялось.

Страшно обрадовался моему появлению бывший колхозный бухгалтер, а ныне пенсионер — Пантелеймон Михеевич. Заядлый шахматист, он нашёл в моём лице достойного партнёра, и почти каждый вечер приходил к нам в гости с большой старинной шахматной доской.

Как-то за очередной партией произошла беседа, которая кое-что прояснила для меня. Во всяком случае, мне тогда так показалось. Конечно, Михеевич не мог знать больше, чем кто-либо, но он был очень наблюдательным. Я хорошо запомнил тот разговор.

Я:

• А что, у вас тут все подряд могут так запросто за болото ходить? В смысле, появляться в городе?

Он (задумчиво, поправляя очки):

• Города за болотом для нас нет… сделаю-ка я, пожалуй, рокировочку…

Я:

• Как нет?

Он (покручивая седые усы):

• Тех, кто может туда попадать — очень мало, да их, почти, что и не бывает. В нашем селе — одна Алёна.

Кстати, только мы с Михеевичем произносили её имя, по городскому, через «А».

Я:

• А почему так?

Тут мой собеседник наконец-то отвлёкся от раздумий над доской и вдохновенно посмотрел на меня. Выяснилось, что меня можно использовать не только в качестве шахматного партнёра. В моей персоне он вдруг обнаружил нечто более ценное. Дело в том, что Пантелеймон Михеевич, как и многие другие оставшиеся не у дел сельские грамотеи, очень любил сочинять мудрёные научные теории.Именно так — научными теориями — называл Михеевич свои творения. Этих теорий, записанных на различных клочках бумаги мелким старческим почерком, накопилась у него целая наволочка (её он мне торжественно притащил на следующий день). Наволочка — это конечно хорошо, но ни читателей, ни слушателей у теоретика здесь почти не было. Старик, что называется — «работал в стол». И вот его муки закончились. Наконец-то Михеевич нашел более-менее образованного и самое главное, внимательного слушателя…

Он (указывая на шахматную доску, с апломбом университетского профессора):

• Вот стоят фигуры. Вот, скажем, офицер (он же — слон) ходит по диагонали. Вот ладья (она же — тура). Эта ходит по горизонтали и вертикали. А вот он — КОНЬ! Фигура, вроде бы — ничего в ней необычного, ничуть не лучше и не хуже того же слона. Но всё же она ДРУГАЯ!

Тут старик, сделал ход слоном, и забрал моего коня.

— Махнём коня на слона, — предложил Михеевич и продолжал — даже ферзь (он же — королева) не может повторить ход коня. Ход любой другой фигуры — может, коня — нет! Все фигуры ходят, как бы не отрываясь от доски. И если на пути моего слона стоит пусть даже пешка — слон её не перескочит, это для него серьёзное препятствие. Для коня препятствий нет. Конь — он как бы исчезнет в одном месте и появится в другом. Люди — они те же фигуры — у каждого своя природа, своя задача, в жизни. И если человек по природе — конь, он может исчезнуть в одном мире и появиться в другом. Вот Алёна у нас — конь…. Верней — кобыла!…Хи-хи-хи.

Она (держа в руках сковородку, со скворчащими грибами):

• Вот щас как огрею вас, Михеич, вот этой вот сковородкой! Не погляжу, что вы — учёный!

Он (на этот раз громко, заливисто и с кашлем):

• Хи-хи-хи! Кхе-кхе-кхе.

Она (из другой комнаты):

• Так, чампионы! Давайте за стол. Всё готово...

Он (возбуждённо потирая руки):

• А вам мат, дорогой вы наш товарищ!

Я (изображая недовольство):

• Спасиба…

Свой край люди называли «Зубчатые сёла».

— Почему «зубчатые»? Может «зыбчатые»? — пытался уточнить я.

Но на подобные темы разговаривать никто не хотел.

Как-то я спросил её:

• А ты помнишь ТОТ день?

Она вздрогнула и молча кивнула в ответ. Потом встала с табурета, зачем-то прошлась по комнате, присела ко мне на диван, тесно-тесно прижалась и тихо заговорила. Чувствовалось, что слова даются ей с трудом.

• Я была ещё маленькая. Мне было тогда четыре годика. Помню, рано утром, когда было ещё темно, наше село залил собачий лай. К нам пришло много-много чужих собак, с ними — чужие люди в формах. Помню, как нас выгнали из домов. Помню, как плакал молодой эсэсовец, заталкивая нас в амбар. Помню, как мама держала меня на руках. Помню нашу собачку Жучку, она бегала по амбару, путалась у всех под ногами, тревожно смотрела в глаза снизу вверх и жалобно скулила. Помню, как амбар наполнился запахом гари, как жутко заголосили бабы, заплакали дети. Мы ведь вначале не знали, что нас будут сжигать, а потом поняли… Помню, как мужики начали выбивать дверь. Помню, как мама зашептала мне на самое ухо: «Не плачь, ты только не плачь, не бойся дочечка — я здесь, я с тобой…». И крепко прижала меня к себе… Помню, как всё заволокло дымом… А потом пошёл ДОЖДЬ...

Люди здесь жили просто. На улицах все друг с другом здоровались. По окончании рабочего дня мы брали лопаты и шли всем селом на ток — перелопачивать зерно. Делали это для того, чтобы то зерно, которое лежало снизу, не начало само собой нагреваться и не пропало. Иногда вместо этого выезжали на поля переворачивать вилами валки. Так называлась скошенная трава, лежащая в несколько рядов через всё поле. Делали это для того, чтобы сено снизу не сгнило от сырости. Работали дружно. Потом все собирались возле очередного рассказчика и начинались разговоры, порой до глубокой ночи. Иногда пели песни. Я и моя Алёна в это время обычно уходили далеко-далеко от толпы. Выходили на дорогу, проходящую меж степью и лесом, и погружались в таинства ночи. Дул мягкий, прохладный ветер. Пахло степной полынью и опадающей листвой леса. В поле шелестел ковыль, в лесу перетьохкивались друг с другом дремлющие птицы, а где-то на болоте лениво покрякивали утки. Светила полная луна. Мир казался загадочным и прекрасным. Казалось, что всё ещё только начинается, что всё плохое осталось позади, а впереди нас ждёт длинная и счастливая жизнь...

Мне очень нравилось в их добром и понятном мире. Каким же злым, нелепым и неуютным, казался мне теперь тот мир, в котором я недавно обретался.

И всё же… И всё же оставалась какая-то недосказанность. Что-то неясно тревожило меня. Но я не мог понять — что.

Как-то ещё вначале, сразу после того, как я появился здесь, я сказал ей, что надо бы предупредить моего друга в городе. Иначе тот будет волноваться по поводу моего отсутствия.

• Он уже всё знает, — загадочно произнесла она и виновато улыбнулась.

Два раза в неделю она ходила торговать в магазин за болотом. Кстати, первой же ходкой притащила мне блок «Славутича», хотя я к тому времени беспроблемно перешёл на местный «Беломор». Из таких походов она возвращалась поздно, когда в селе уже начинали петь первые петухи. Возвращалась очень грустная, рассеянная и неспокойная. Садилась возле печки и молча смотрела на огонь.

Я прожил с нею больше недели. Однажды она сказала, что мне нужно съездить в некий населённый пункт за покупками. Даже составила список того, что надо привезти.

• Там ты всё поймёшь, поймёшь, что к чему. Если решишь возвращаться, запомни — ни в коем случае не едь назад НА АВТОБУСЕ. Слышишь! Иди пешком. Там, на месте, ты сразу поймёшь, как идти. — Такими таинственными словами она инструктировала меня перед самым отъездом:. Повтори! «Что бы ни было — назад надо идти пешком!!!»

Я послушно повторил. Чмокнул её в щёчку. Сел в автобус. И поехал.

Автобусом оказался дребезжащий ПАЗик, наверное, тот самый, что встретился мне по приезду в город. Пассажиров было очень мало. Все были молчаливыми и сосредоточенными.

По дороге мы миновали несколько небольших селений. В одном из них я увидел бредущего вдоль дороги человека. Он шел с опущенной головой навстречу нашему автобусу. Этот пешеход показался мне очень похожим на моего товарища из города.

• Остановите! — крикнул я водителю.
• Здесь нет остановки.

Между тем, прохожий поднял голову, махнул рукой вослед автобусу, мне показалось, что он даже побежал за нами. Но мы скрылись за поворотом.

Через час с четвертью мы подъехали к какой то кирпичной остановке.

• Конечная, — объявил водитель.

Только тут я понял, где я. Я оказался возле той самой остановки, возле того самого ларька, где впервые встретил её.

Здесь, на первый взгляд, ничего не изменилось. Но только на первый взгляд. Ничуть не изменился ларёк (сейчас он был заперт), не изменилась и кирпичная остановка. Зато откуда-то появились фонари, они как раз зажигались. Фонари стояли в два ряда вдоль асфальтовой набережной. И как я не заметил их раньше? С городского пляжа на противоположном конце озера исчезла вышка. Может быть, её снесли и распилили на металлолом за время моего отсутствия?

Я поднялся вверх по тропинке и направился к дому моего друга. С обеих сторон шелестели молодые деревца. Раньше я их тут как будто не замечал.

Вот и нужная мне дверь. Он что — сменил обшивку? Сколько же здесь произошло перемен всего за одну неделю!

Я позвонил.

Дверь открыл высокий светловолосый парень в очках.

• Яков Чубов здесь живёт?
• Я — Яков Чубов.
• Яков Петрович?!
• Яков Яковлевич… А… Яков Петрович — это мой па…, это мой отец. Он погиб тринадцать лет назад.
• Как погиб?..

Видать, последние слова я сказал таким ошарашенным тоном и с таким сумасшедшим выражением лица, что парень сразу же предложил мне войти и, слегка покраснев, извинился за то, что он не сделал этого раньше.

• Тринадцать лет назад, — продолжал мой смутившийся собеседник, — к отцу приехал друг. На следующий день он пропал. Папа пошёл его искать на болото… Тело друга нашли через три дня. Он утонул. Угодил в яму, в омут на болоте. Папу так и не нашли.

Я представился товарищем погибшего, и меня оставили на ночлег. Голова шла кругом, я никак не мог переварить полученную информацию. «Ни фига себе!» — примерно такие мысли одолевали меня первые полчаса.

Парень не узнал меня. Мне выделили ту же комнату, в которой я ночевал первый раз. На столе лежал семейный фотоальбом. Я долго разглядывал фотографии товарища, его сына, жены. Были там и мои фото. На одной из фотографий был изображен Чубов младший, а с ним две очаровательные особы женского пола. Одной на вид лет двадцать — жена, другой — годика два — дочь. Подпись на обороте указывала имена всех троих. Я вытащил фотографию и положил её себе в карман. И хотя сейчас я совершил, по большому счёту, кражу, совесть моя была чиста. Я делал это для друга и знал, что имею полное моральное право взять это фото.

На следующее утро я буквально бежал к болоту. Давно я не был таким разгневанным, как сейчас.

— У!!! Кикиморы болотные! Утопленники чёртовы! Русалки недорезанные! Что же вы не предупредили, что у вас тут с ВРЕМЕНЕМ такая катавасия! — С такими сердитыми мыслями я выскочил на набережную, намереваясь спуститься к дощатой тропе и пересечь болото. Внезапно я увидел знакомый ПАЗик. Он как раз высадил пассажиров, развернулся и намеревался ехать обратно. Два новых пассажира уже завершили посадку. Ни секунды не раздумывая, я заскочил в автобус, и мы поехали…

Она ждала меня в комнате. За время моего отсутствия с ней произошли определённые перемены. Она чуть-чуть располнела. Несколько новых морщинок появилось на лице. Выглядела она теперь лет на сорок. Но была по-прежнему симпатичной и привлекательной.

Она устало взглянула на меня и произнесла потухшим голосом:

• Ну почему ты не пошёл пешком? Зачем сел в автобус? Я же просила тебя… Ты ушёл от меня, когда я была молодой, а застал старухой…

Насчёт старухи она, конечно, загнула. До старухи она определённо не дотягивала. Наоборот — женщина, как говорится, в самом соку. Но мне сейчас было не до её прелестей.

• Ты, почему не предупредила меня, что у вас тут с ВРЕМЕНЕМ такая херомантия! — заорал я.

Она вздрогнула всем телом, явно было видно, что она не ожидала от меня этого крика.

• Потому, что нет ничего невозвратимого… Бог, он ведь… не злой.
• Где мой друг Яков Петрович Чубов?!
• Они жили в соседнем селе. Он был мужем моей подруги. Помер три года тому.

Я не стал у неё задерживаться, развернулся и пошёл прочь. «Ну, ничего себе! Называется, — погостил у друга! Съездил в командировочку! Шутка сказать! Тринадцать лет дома не был! Родные уже, наверное, начинают волноваться. Да и на работе по головке не погладят за тринадцатилетний прогул».

По знакомой мне дощатой тропинке я довольно быстро пересёк сумрачное болото, перешёл через набережную и перевалил через скалистый гребень. Я шёл к сороковому дому отдать похищенную мной фотографию. Кража оказалась напрасной.

Почему-то было темно. Как будто внезапно наступил вечер. После всего того, что со мной случилось, я здесь уже ничему не удивлялся. Если к уворованным у меня тринадцати годам добавится полдня — не велика потеря. «Нате! Подавитесь! Всего-то одно дело мне тут у вас осталось… А потом — тю-тю… Разбирайтесь сами, со своими проблемами!».

Здесь недавно прошёл дождь. Кое где на плитках, отражая свет далёких фонарей, поблёскивали лужи и хлюпали у меня по ногами. Воздух был сырой и свежий. Вокруг бегали дети и в темноте я слышал их возбуждённые визги. Не оглядываясь по сторонам, я поднялся на нужный этаж и нажал кнопку звонка.

— Папа! Папа! Твой друг приехал! — закричал белобрысый очкарик лет девяти, открывший мне дверь. Моё появление так вдохновило его, что он вначале забыл поздороваться. Сильно покраснев, мальчик тут же исправил ошибку.

Ещё не осознав до конца того, что произошло, я всё же спрятал в карман ненужное теперь фото.

• Ну, наконец-то! Где ты так долго ходил? — мы обнялись с товарищем.

Электронные часы на стене показывали 19:38.

Настроение моё изменилось до неузнаваемости, я как будто мгновенно стал другим человеком…

Итак — всё пошло по второму кругу. Я сразу же поставил себе задачу вести себя точно так, как в прошлый раз, в первые сутки своего пребывания в этом городе. «Если сделаешь всё точно так же, сделаешь всё, как тогда — в конце тебя ждёт изумительный приз». Эта мысль неотрывно преследовала меня. Продержаться надо было всего лишь вечер, ночь, утро, день, и дожить до следующего вечера. А уж потом — там, за болотом, я буду вести себя по-другому, уж теперь-то я не повторю прошлых ошибок. А сейчас надо запастись терпением и ждать конца завтрашнего дня. Неужели мне удастся ещё раз пройти через ЭТО? Ещё раз войти в ОМУТ НАСЛАЖДЕНИЙ, найти БЕЗДНУ СЧАСТЬЯ?! Да… ради такого стоит попотеть!

Конечно, меня смущали некоторые нестыковки. Во-первых, несовпадение времени на часах — откуда взялись шестнадцать лишних минут? Во-вторых, меня смущало то, что в прошлый раз я пришёл сюда с вещами и гостинцами, а сейчас налегке, если не считать фотографии в руках. Я отчётливо помню, как в прошлый раз я вручил мальчику кулёк конфет, супруге моего товарища — тортик, а другу — бутылку водки. Сейчас у меня всего этого нет. Да, уж — нестыковочка… Может за водкой сбегать? Но тогда несовпадений станет ещё больше. И тут я вспомнил, что и в прошлый раз мы пили не мою водку, — мы распили бутылку товарища. А моя осталась лежать в холодильнике — дожидаться пикника на природе. Этот факт, неизвестно почему, сразу успокоил меня.

К выполнению поставленной задачи я отнёсся, как к работе, мысленно сосредоточился, припоминая всё сказанное и сделанное мной раньше. Старался не упустить ни одной мелочи.

Сначала работать было легко и приятно. Наверно потому, что в первые часы работал я за бутылкой водки. Со знанием дела я выслушал рассказ товарища о его давнишнем походе на болото. С радостью послушал сыча (Ура! Всё идёт по плану!). И лёг спать.

Трудности наступили на следующий день. Да уж — не знал я раньше насколько неприятно решать по новой уже решённые, казалось бы, раз и навсегда вопросы. Сидеть три часа в приемной генерального директора завода, зная при этом, что ждёшь его напрасно. Потому что в прошлый раз, примерно в час дня, секретарша сообщила, что позвонил Иван Иванович и сказал, что его сегодня не будет. Она же порекомендовала обратиться к финансовому директору, с которым мы собственно и уладили все вопросы. Но тогда, в первый раз, я ведь не знал, что генерального не будет. Думал, он войдёт с минуты на минуту. А сейчас я знаю, что не войдёт. Знаю, что сижу зря, что мне (если по уму) надо сразу идти к финдиректору…. Да нет. Не зря. Я ведь не ради этих «грёбанных» договоров здесь сижу, а ради… ради НЕЁ.

Вот в таких муках прошел весь день. Мы снова пообедали в заводской столовой, я снова положил две гвоздики к памятнику, думая о НЕЙ, я снова перезвонил на свою фирму и сообщил, что вопрос с оборудованием решён, мы снова съездили на выставку коммунальной техники…

Всё это время мне не давала покоя одна мысль — как быть с товарищем? Для себя-то я уже всё решил. А вот как быть с ним? Я слушал его милую болтовню о кварках с «черными дырами» и молча смотрел на него. Сейчас он мне казался таким родным и близким, как никогда раньше. Мне ведь ничего не стоит сказать, например, что я сегодня, возможно, заночую у любовницы, которая, как оказалось, живёт в этом городе. А завтра мне, возможно, придётся ненадолго отлучиться. Уж в чём — в чём, а насчёт любовницы он мне поверит. И тогда друг не пойдёт искать меня на болото. Ведь всё равно то, что происходит сейчас, похоже на то, что было в первый раз — не на все сто, а лишь на девяносто девять процентов. Поэтому вряд ли что-то изменит одна невзначай брошенная фраза… И всё же я решил ничего не говорить другу. Имею ли я право вмешиваться в чужую судьбу? Может, именно там, за болотом, он нашёл своё счастье...

И вот я нетерпеливо курю у подъезда сорокового дома. «Всё — уже пора… да подожди ты… в прошлый раз, ведь, не спеша курил… вот… вот… вот теперь действительно пора».

Я зашагал по плиткам, стараясь ступать так же, как тогда. Идти точь-в-точь, как шел тринадцать лет тому. Или десять дней назад? А может, всего шестнадцать минут до этого я прошёл здесь? Или, может, я только сейчас в первый раз туда иду? Я пытался осмыслить этот загадочный пространственно-временный континуум, но у меня ничего не получалось. «Да континуум есть континуум — без бутылки не разберёшь. Если сделать три холостых ходки за болото пешком — трижды тринадцать — можно выиграть тридцать девять лет. То есть, столько, сколько мне сейчас. Значит, если бы было так, то при первой нашей встрече ей было двадцать девять? Двадцать девять ей было бы в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом — в том году, когда я родился. Когда мы виделись последний раз, ей должно в этом случае быть сорок два. Но откуда взялись эти шестнадцать минут? Может, набежали за то время, что я прожил за болотом? Если сходится здесь, то не сходится в другом месте, и наоборот…». Я пытался постичь при помощи логики то, в чём логики изначально не было. Что может быть аллогичнее, чем нарушение цепочки времени? Быть может, в том далёком военном году произошло нечто такое, что разорвало все логические закономерности? И я понимал, что не логика, а что-то другое, что-то более важное поможет мне. Привычка мыслить логически сейчас только мешала.

Между тем, приближалась кромка скалистого гребня. Я ощущал, как невиданная радость заполняет меня. С каждым шагом я чувствовал прилив свежей крови, я будто бы помолодел на целых двадцать лет. Сердце учащённо билось в предвкушении того, что вот-вот должно произойти. Сейчас из-за края гребня покажется кирпичный ларёк, потом я с удовольствием открою дверь и увижу ЕЁ, ещё молодую. Я куплю две пачки «Славутича» и мы будем долго идти по тропинке, взявшись за руки. А потом… потом будет ОМУТ НАСЛАЖДЕНИЙ и БЕЗДНА СЧАСТЬЯ. Счастья с ней, только с ней одной… Вот и скалистый выступ, вот передо мной открывается панорама озера, вот…

О Боже! Что это?.. Чудовищная боль пронзила моё сердце. Внизу лежал фундамент давным-давно разрушенного магазина, а рядом уныло торчали две полуразваленные стены остановки…

На ватных, внезапно онемевших ногах я едва смог спуститься вниз и бессильно сел на груду кирпича. Машинально достал сигарету. Тут мой взгляд скользнул по макушкам бесчисленных ив и я, наконец, увидел то, чего не видел раньше. На том месте, где должно быть село я увидел ЗАВОД.

Он казался воплощением индустриального могущества Великой Державы. Гигантские корпуса его цехов, обвитые дымом, окружённые колоннами труб и подъёмных кранов, уходили за горизонт и таяли в туманном мареве. Гудели электровозы его железнодорожных составов, развозя в тысячи направлений его трактора и танки. Он был похож на громадного спящего дракона. И я понял, что на месте сожженного фашистами села должен быть именно он — ЗАВОД, и ничего больше.

Я смотрел на дощатую тропинку и знал, что теперь она приведёт меня лишь к проходной, лишь к памятнику тебе. Неужели я больше никогда не смогу увидеть твоих зелёных глаз, погладить твои шелковистые волосы, услышать твой чарующий смех? После одной лишь недели, прожитой вместе, ты терпеливо ждала меня тринадцать лет, а я явился только для того, чтобы обидеть тебя. Неужели теперь я не смогу сказать тебе хотя бы одно-единственное «прости»? А может быть, тебя давно нет? Может быть, маленькой четырёхлетней девочкой ты сгорела в огне далёкого тысяча девятьсот сорок второго? А может быть, тебя вовсе не было в подлунном мире? Может, ты живёшь всего лишь в старинных легендах и только чары сотворённого тобой миража позволили встретиться нам? А может, тебя нет и не было вообще? Не было никогда и нигде? Может быть, ты всего лишь мой загадочный и сладкий сон?.. Но даже если это так — я всё равно хочу к тебе… Но в этом мире нет той стены, которую можно было бы штурмовать ради встречи с тобой! Нет моря, которое можно было бы переплыть! Нет войска, которое можно было бы разгромить! Нет ничего…

Я долго сидел в оцепенении и смотрел на тёмную гладь озера. Пора уходить. Завтра нас с другом ждёт пикник на природе. А потом я поеду домой. Буду жить как жил до этого. Потекут сплошной чередой скучные дни, всё постепенно уляжется, всё снова войдёт в привычное русло. И только воспоминания о моём нежданном, коротком счастье будут согревать мне душу. Всё будет так, как и должно быть…

Я встал и направился к дому товарища. Внезапно три слова всплыли в моей памяти: «Нет ничего невозвратимого». Я развернулся, закурил сигарету и начал спускаться вниз по тропинке. К болоту…

На землю упали первые капли дождя.

_______

Звёзды мёртвы, словно пески, —

Ты затёртый в глыбе тоски —

То, зачем ты в мир приходил —

Ты уже получил.

Для тебя здесь нету тепла —

Песня спета, сказка ушла —

Так чего же ты медлишь и ждёшь?

И вослед не уйдёшь?…

Погасают звёзды во мгле —

Ты лишь только гость на земле —

Ты не зря так долго гостил —

Слышишь! — всё получил!

Мир подлунный знает предел —

Тех, кто больше в жизни хотел, —

Кто искал невидимый свет —

Тех давно уже нет.

Там — над миром — где-то вдали —

Свет нетленный боги зажгли —

Здесь — лишь отблеск света того —

Ты увидел его.

Ты узнал, что значит любить, —

Значит, взял ты всё от судьбы,

Потому, что бОльшего нет —

Ты нашёл тайный свет.

Все частицы ищут свою —

Ту, с кем были в древнем раю —

С кем, ещё до рожденья Земли,

Воедино слились.

С кем расстались при взрыве миров,

С кем встречались лишь в таинствах снов —

Большинство никогда не найдёт —

Потому и живёт.

Лишь немногим — счастье найти —

Зов дороги — воля идти.

Кто дорогу к свету прошёл —

Тот навеки ушёл.

Ищут встречи минус и плюс —

Будет вечен этот союз —

Их схожденье — в вечность прорыв —

Обязательно — взрыв.

Нет под солнцем тех, кто любил

По разряду высших светил,

Кто в глаза смог Любви посмотреть —

Ведь Любовь — это смерть…

За болотом — в зыбке — село —

Нет её там, — время ушло —

Когда шёл ты дощатой тропой —

Она шла за тобой.

Бросив гордость, — лишь бы догнать,

Только слово хочет сказать, —

Всё в тумане — слёзы рябят —

Она любит тебя.

Доски скользки, омут без дна,

Сотни раз здесь ходила она,

Но сейчас пройти не смогла…

Утонула она…

Погасают звёзды во мгле —

Ты лишь только гость на земле —

Не напрасно ты приходил —

А теперь — уходи.

(24.11.2006.)

_____________

* * *

P.S. «Русалка Алёна, Алёна русалка —

Русалки не ведают смерть.

Русалка Алёна, Алёна русалка —

Ну как ТЫ смогла умереть?

Русалка Алёна, Алёна русалка —

Русалкам нельзя в небеса!

Русалка Алёна, Алёна русалка —

Ты может, уже не руса…»

«Данный текст найден при описи вещей покойного Я. П. Чубова. Текст был написан с обратной стороны фотографии, на которой изображены три не установленных лица, носящих фамилию Чубовы…».

(выписка из архива Крайисполкома Края Зубчатых сёл)

Сергей Аксёненко