Прогулка весной

Старые диваны, выкинутые из узких алкогольных окон и стремительно падающие острыми углами на головы проходящих под балконами девушек, разбуженных до зари, а теперь ищущих бычки и монетки, но не находящих ничего на изъеденном кислотными дождями истрескавшемся асфальте, кроме своей крови, обильно выливающейся из виска (сначала на руки). Тиграша без особого интереса смотрел на них, сидя на скамейке в маленьком уютном дворике из покосившихся хрущёвок, слушая звонкую капель и крошечных малиновых птичек на ветках русских берёз, вспоминая о никогда не бывшем и не будущем по причине его личностных неразрешимых недостатков. Из окна с фиолетовыми в квадратик шторами играл звук, массажируя кожицу его барабанных перепонок, перекрывая птичек и внося диссонанс.

Тиграша глотнул ещё пива, и ему вспомнилась увиденная вчера у соседей по блоку мясорубка, перемалывающая маленькие ручки их тощих детишек. Она была блестящая и издавала запах сырого лакированного металла. Всё бы ничего, но дети громко жалобно кричали. На мясо их решил перевести обанкротившийся отец-бизнесмен: закончились все деньги в доме (последние упёр Тиграша на пиво) и им стало нечего кушать. Он сначала хотел их застрелить или зарезать, но и пистолет, и все ножи были уже проданы. Особенно странно было смотреть, как он запихивает головы детей в узкое горлышко устройства. Дети, конечно, расстроились, но понимали, что это необходимость. Тиграша улыбнулся, припомнив, как перемалывался правый глаз младшей. Доев мясо через некоторое время, сосед повесился у Тиграши в комнате, потому что у него самого не было крючков. Тиграша предоставил ему для этого самую лучшую табуретку. Слишком много было взято в долг для осуществления неоправдавшихся надежд. Нет уж, лучше жить спокойно.

Около скамьи бегали забавные ежи с яблоками на иголках, они то зарывались в прошлогодние листья, то вновь вылазили наружу, нервно шмыгая носами. Помимо яблок, как показалось Тиграше, на иголках некоторых из них были наколоты чьи-то потухшие, а местами и протухшие уже, глаза. — Забавно, — подумал он и глотнул ещё.

Тиграша достал из кармана хитро попёртый из местного монастыря гвоздь, некогда проходивший через ладони богочеловека, и нацарапал им на лавочке нецензурное слово и немного поодаль «Здесь был я». Гвоздь был большой и тщательно им заточенный — он носил его как оружие против хулиганов — не подозрительно. К нему подошёл бородатый Митрофан и Тиграша спрятал гвоздь. Митрофан недавно похоронил своего старшего брата огнеборца, потерявшегося на очередном пожаре в старых барачных домах, вызванном застройщиками, расчищающими территорию под новые супермаркеты. Брата Митрофана так и не нашли тогда, а в гроб положили его одеяло, вишнёвую ватрушку (он очень их любил) и самый лучший его галстук. Тогда был март, но и сейчас хорошо вспоминалось, как деревья трещали от холода. Много пьянчуг тогда замёрзло, не доковыляв до дома, а у некоторых его и не было. — Что делаешь? — спросил Митрофан и, не дождавшись ответа, побрёл дальше, громко шаркая ногами и вываливая изо рта непонятно что. Он был сам не свой после похорон. Тиграша глотнул ещё, сладко зевнул и зажмурился, подставив лицо лучам тёплого весеннего солнца.

Ему надоело сидеть, и он побрёл, глотая раз в 75 шагов. Так, пройдя незаметно несколько сотен километров, он оказался на набережной. Тем временем уже стемнело. Недалеко от него виднелась горячо любимая им беседка, заполненная призраками симпатичных девочек-подростков, убитых незадолго до своего первого свидания. Они сидели на лавочке, болтая ногами, рукавами вязаных кофт и ромашками в зубах. — Привет, — сказали они ему. Он глотнул, улыбнулся и подошёл к ним. — Чего делаешь? — спросили они и, не дождавшись ответа, уплыли на беседке вниз по течению. Тиграша смотрел им вслед, сожалея о чём-то.

Странно, но каким-то образом он оказался напротив Покровского собора. Храм довольно эффектно смотрелся в ночной подсветке. Сделалось жутко. Только позавчера стало известно, что местный дьячок, известный тем, что был вечно пьян, оказался рьяным сатанистом, резал студентов, а их останки закапывал среди святых могил во дворе собора. Говорят, что он отрезал губы своих жертв и приколачивал к рейке у себя над кроватью, кровь же их он собирал в кадило и разбрызгивал в своём гараже. Его бедная мать ни о чём не подозревала. Странно, но из церкви доносились какие-то заунывные голоса. Тиграша на всякий случай нащупал в кармане гвоздь и зашагал быстро прочь.

Оказавшись под одиноким фонарём напротив главного корпуса психбольницы, он закурил. Пора бы до дому, — подумалось кому-то внутри него. Меж тем холодало, да и настроение вышло. В фонаре перегорела лампочка, и он зарылся в землю. Оказавшись в полной темноте, Тиграша был вынужден пробираться к выходу с улицы на ощупь, придерживаясь чугунного забора. Великая река зловеще булькала, а так было тихо и скучно. Он вспомнил, что в его ванной комнате по всем углам паутина с большими жирными сытыми пауками и улыбнулся, а затем глотнул. Однако ему удалось добраться до ларька, где он успешно купил пирожок с ногтями — его любимое лакомство. Когда он разжёвывал очередной ноготь, ему представлялось, что он жуёт и его хозяина. Что-то в этом было захватывающее.

Всюду по улице бегали мыши и он давил их лапки, припевая, а они попискивали ему в такт. Он пытался обходить, но они были повсюду и у него не получалось. Он споткнулся и откусил шматок от своей десны каким-то образом. Теперь во рту кровь, такая же непонятная ему, как мазня современного искусства. И на сапогах кровь. Поскорей бы домой. Придёт и включит воду в ванне, ляжет на коврик и заснёт как эмбрион. Уютно очень.

Мимо него проходили двое: долговязый и женщина с объёмными грудями. Они о чём-то шептались, перекатывая глаза и извивая зады. Так ему подумалось, но это была очередная бессмысленность. Они свернули на тёмную аллею справа. Когда-то на её деревьях вешали: например, во время Второй революции на каждом висело по паре пламенных революционеров. После казни сердца их вынимали и оставляли на хранение в банках с формалином — ныне они хранятся в местном университете. Теперь же аллея была излюбленным местом для влюблённых. Тиграша думал о том, что погибшие борцы за свободу в основном не оставили детей, а их палачи оставили, выходит, что Великое гуманное искусство Страны Заката создавали дети палачей. Это как-то странно. На секунду ему представился его покойный прадед и его рассказ о форсировании молодыми войсками Длинной Каменки.

Меж тем он снова оказался на набережной его родной Глубокой Быстротечки. Он вчера видел Длинную Каменку по телевизору, и ему показалось, что эти реки очень похожи — обе широкие, одинаково пахнут, и выглядят грязно. Хотя откуда ему знать, как пахнет Длинная Каменка… Меж тем он вступил в коровью лепёшку, оставленную здесь копытным с местной фермы. — Тьфу, нахер. — возмутился он. — Ты чё тут делаешь? — окрикнул его кто-то из тумана. Он обернулся на крик, но никого не увидел. — Пошёл к чёрту отсюда! — не унимался голос. — Кто здесь? — устало вопросил Тиграша. Но ему так никто и не ответил и он побрёл дальше, но далеко уйти не успел — потому что ему дали по голове. Это было ожидаемо. Он упал, но попытался подняться. Однако его кто-то пинал. Тиграша лениво посмотрел вверх и увидел мужика в маске для сварки. В прорезях для глаз было что-то не понятное, не осознаваемое разумом. — Во дела, — подумал он и отключился.