Вибратор

Солнечная горная дорога высоко над морем. По ней стремительно мчался открытый автомобиль, резко сворачивал на поворотах перед бездной. Человек по имени Гвидон, сидел за рулем, закусив сигару. Он видел перед собой белое пятно, в море, недалеко от берега. Оно приближалось, уже можно разглядеть — это яхта, та самая, где его, Гвидона, с нетерпением ждали. Вроде бы с той стороны уже доносился женский смех.

На этой яхте собралось необычным образом множество удивительных красавиц, иногда, всемирно известных: киноактрисы, модели и, просто, смертные девы, уникальные по красоте. Гвидон легко представлял, чего его вскоре ждет: вот он вступает на горячие доски палубы, конечно же, смех, веселые голоса, тесное общее объятие сразу же с множеством красоток, сейчас всегда обнаженных. Вокруг, вплотную к нему — горячая от солнца, пропитанная духами, гладкая кожа.

А одна из этих звезд уже тут, за его спиной. Софи сидела почему-то на спинке сиденья с бутылкой сагрантино, и без того высокая она сейчас совсем возвышалась над головой Гвидона. Ни кто-нибудь, а мировая кинодива, знаменитая актриса… предел мечтаний миллионов сексуальных неудачников. Сейчас в смелом платье, в основном, из шнурков, с разметавшимися от ветра волосами. Ее тело напоминало главную фигуру в шахматах, ферзя: рост, узкий почти девичий гибкий торс, мощные бедра, тяжелая грудь. Все подробности этого тела Гвидон так хорошо знал, видел и ощущал. Сидящая сзади почти достигла пределов молодости, ей вроде бы около тридцати. Именно таких он, Гвидон, предпочитает. Но как она, почти неестественно, хороша!

Пустая бутылка из-под сагрантино улетела в сторону и, ударившись о камень, превратилась в облако блестящих атомов.

— Эй, глюконавт! — донесся плохо различимый от ветра голос Софи. — Эй, торчок, давай отхлебни.

Она протягивала бутылку пива — кажется, это безалкогольный «Карлсберг». Гвидон видел в зеркале ее лицо: оно, как всегда, поражало своим идеальным совершенством. Лицо, гениально созданное непонятно каким автором, к которому постарались добавить что-то свое известнейшие визажисты. Так сложно оторваться от него и следить за дорогой! Вот он, Гвидон, опьяненный непонятно чем, под ним лучший из существующих автомобилей, рядом самая потрясающая женщина мира… да, это он — счастливый образец успеха.

Лицо Софи в зеркале хмурилось, она настойчиво тыкала ему бутылкой в плечо. Гвидон оттолкнул эту бутылку и выжал педаль газа.

— Тот, кто начинает с безалкогольного пива, заканчивает на надувной резиновой бабе, — крикнул он, оглянувшись.

Новый поворот возник так неожиданно. Гвидон резко вдавил педаль тормоза до конца. Машина развернулась и остановилась на краю дороги. Софи, взвизгнув, схватилась за его плечо. Ощущалось, как авто, качнувшись, быстро сползает вниз, в пропасть.

«Все, конец!»

Софи еще сильнее завизжала, тяжело навалилась сверху, вцепившись в него, ее лицо стало неузнаваемым. Все вытеснило отчаяние, заполнило Гвидона полностью, целиком. Машина сорвалась и летела вниз, постепенно, переворачиваясь. Он успел почувствовать мощный удар и свое исчезновение.

* * *

Неожиданно оказалось, что Гвидон возник в темной и узкой комнате, он лежал на продавленной кушетке. Ни о чем не думал, в голове ощущалась пустота, как у новорожденного ребенка, хоть при этом он плакал. О чем? Ах да, смерть. Сейчас произошло что-то по-настоящему жуткое, и вдруг все исчезло, ничего вокруг не стало.

В голове осталась боль. Гвидон с неприязнью видел свою руку, пошевелил пальцами. Стал постепенно понимать, что подлинная реальность здесь. Оказывается, именно тут, вот в этом мире он живет по-настоящему. Стал ощущать пропотевшую одежду на себе, постель оказалась неистово смята, в ней обнаружились пепельница со следами окурков и шприц с остатками снотворного. А еще в ногах на краю кушетки — пластмассовый ящик, едва-едва не свалившийся на пол. Ощущалось идущее от него тепло, со всех сторон там на нем горели и мигали разноцветные светодиоды. Именно вот этот прибор давал возможность покидать этот мир и погружаться в особое виртуальное пространство… то самое, откуда Гвидон только что внезапно вернулся.

Как ему хорошо, подробно известны пути попадания в эти виртуальные миры. Долгий процесс ручного набора своего индивидуального кода на клавиатуре этого прибора, медленное появление на мониторе длинной колонки цифр и знаков, потом — заранее введенная программа. Нужно довольно долго ожидать, когда его мозг подключится к какой-то особой электронике. Потом, наконец, возникнет нарисованная красная кнопка. Теперь надо только нажать на нее… уйти, погрузиться в особо подготовленную реальность. Надо лишь не забывать об одном: нельзя оставлять в доступе свой индкод. Если он станет известен кому-то, могут возникнуть многие неожиданные неприятности.

Гвидон сейчас сидел на краю кушетки, обхватив голову. Спину ломило, будто недавно приходилось делать тяжелую работу. Последний виртуалролик так неожиданно закончился… Он до сих пор ощущал, как это — падать на скалы с такой высоты. Перебрал с удовольствиями, особенно, с виртуальным вином. Пьянеть, как оказалось, можно и в ином мире, хоть как-то странно. Есть еще и это непонятное похмелье.

— Повеселился, — мрачно пробормотал он. — Хорошая была постановка.

Над маленьким круглым монитором аппарата на его корпусе виднелась полустертая надпись МВ 1Н1 Непонятно, не то всерьез, не то как, в народе это расшифровывали как «мужской вибратор».

Сейчас видно ползущую по этому монитору нескончаемую надпись: « ПалубалюбвиПалубалюбвиПалубалюбви… », над ней тянулись портреты актрис ролика. Софи, впрочем, не очень похожа. Плечо болело — с такой силой она схватила его перед падением в бездну. Теперь все они из прошлого мира исчезли, сейчас вокруг никого. Даже непонятно нужно ли их жалеть? Они были живыми, бедняжки, тщательно занятыми обслуживанием потребностей своих организмов. Кажется, на яхте кричали, когда машина падала...

В дальнем конце комнаты горело непонятным светом окно… Оживший Гвидон не помнил, что за ним: утро, день, зима, лето?.. Как странно выглядит реальный мир. Его родная квартира. Старая и кое-как небрежно расставленная мебель. Так она, впрочем, стояла всегда, вечно, еще до гвидонова рождения. Обои, потемневшие от старости, выцветшие до исчезновения рисунка, от этого квартира тоже стала темнее. Она больше похожа на склад старых вещей, оставшихся от прежних поколений… незнакомые ему вещи Гвидон находил до сих пор. В углу — старинный телевизор в чугунном корпусе. Возле двери на балкон — полузабытый токарный станок, совсем древний, деревянный, с педалью. На нем Гвидон когда-то точил детали для курительных трубок. На полу под зеркалом стояли миска и маленькая алюминиевая кастрюлька из детского игрушечного сервиза. Это посуда кошки, недавно исчезнувшей из этого мира.

Кажется, Гвидон не до конца очнулся после посещения виртуалмира… вот почувствовал, что возникает провал, какое-то отключение в сознании. Позже обнаружил, что по-прежнему сидит на кушетке, только за окном теперь светлее. Он с трудом встал и двинулся вперед, босиком по липкому линолеуму. Заметил малознакомое отражение, которое неприязненно следило за ним из зеркала. Появившаяся борода. Откуда-то возникающий живот.

«Экое у тебя неприличное тело стало», — упрекнул его Гвидон.

Отраженный злобно смотрел на него, потом отвернулся и двинулся к балкону.

В мире, оказывается, лето… реальность сразу же напомнила о себе множеством запахов. Пахла липа… кажется, это июль. В том виртуальном мире с запахами авторы роликов особенно не заморачивались. Иногда там ощущались дамские духи, однажды, вдруг стала пахнуть рыба-меч, которую они поймали в заливе.

Кажется, ранее утро, каким наивным счастьем полны голоса утренних птиц… еще светились вывески. Вдалеке между домами горело одинокое слово «Обои». На балконе невдалеке делала зарядку рано вставшая старуха, совсем голая. Ее длинные груди раскачивались, когда она наклонялась и махала руками. Возможно, что всё окружающее только мерещилось… сознание еще полностью не прояснилось после виртуальной жизни.

Вдруг заметил висящий прямо над полом балкона в воздухе хрустальный бокал с шампанским. Гвидон попытался взять его: он оказался необыкновенно холодным, словно ледяным, а потом медленно исчез, будто растворился в руке вместе с вином. Вроде бы, с кухни доносилось негромкое пение, как будто в ней кто-то появился. Опять комната, обнаружилось, что в ней пошел снег. Снежинки медленно падали с потолка и исчезали, немного не достигнув пола.

Понятно — тут на кухне сама по себе включилась телестена — в ней, в еще одном мире пели и плясали. Мигающий телесвет освещал давний и запущенный разгром. Что здесь? Плесень на дне стаканов. Грязные тарелки. Проросшая луковица. Ставшая мягкой половина тыквы с воткнутой в нее ложкой. Гвидон достал из груды немытой посуды в кухонной раковине рюмку с остатками ананасового самогона. В ней чернели утонувшие мушки. Рюмка оказалась настоящей.

Фильм на телестене вроде бы смутно знакомый. На плоском экране — актриса Ирена Раздобудько, красивая брюнетка с очень синими глазами. Самая настоящая, живая, не компьютерная, в белом платье, коротком, но с длинным подолом сзади. Видно, как она идет по столу, ловко переступая чаши и бокалы, чью-то лысую голову — кто-то заснул, уронив голову в блюдо, что-то поет на незнакомом языке. Кажется, это финал фильма «Кот в сапогах». Ирен в нем играла принцессу и выходила замуж с необыкновенным задором.

После самогона нашлась кружка с когда-то заваренным им и недопитым цикорием, Гвидон медленно выпил его прямо с мухами. В виртуальном мире никак не удавалось наесться, там он только пьянел от вина, хотя каким-то странным образом.

Совсем рядом за пленкой, поверхностью экрана Гвидон видел эти ноги на золоченых каблучках между серебряных чаш с устрицами и омарами, рядом с блюдом с желтой икрой морских ежей. Можно приблизить лицо к этой пыльной старой пленке, увидеть небрежно побритые, такие нежные и при этом мощные ноги, именно того образца, какие ему всегда нравились. Ее лицо выражало наивное безапелляционное веселье… такое необычное здесь ощущение радости проникало в эту убогую трущобу. Непонятно, что это — искренний задор или такой искусный образ.

Он нашел на столе горсть семечек и жадно грыз их, сплевывая шелуху на пол. Вот, как воздействует то, что в ином мире до яхты с обнаженными красотками не удалось добраться — внутри сохранился избыток неиспользованной непочатой пылкости.

Видно, как проступают под ее кожей мышцы… удивительно, что до них невозможно дотянуться рукой. Она совсем рядом: гибкая и сильная, стройная, но рельефная, детали ее тела явно видны сквозь ткань одежды. Маленькие, идеально круглые груди с крупными сосками, широкие, хотя и худые, как у подростка, бедра. Гвидон забыл, что уважает женщин постарше, крупнее.

«Модель селеб категории «А», XXS. Хотя бы щупануть ее! — Этот одновременный образец наива и мощности внушал припадок желания, неодолимую судорогу вожделения. — Как было б хорошо, если бы она оказалась рядом, прямо тут, слиться б с ней в сексэкстазе вот на этой кушетке. Овладеть ей прямо живой, со всеми ее газами и жидкостями внутри, всем набором бактерий и пищевым комком!»

Семечки, варварская еда закончились. Фильм закончился тоже. Гвидон смотрел на темную стену… кажется, странное похмелье проходило.

Вот и прекратилось веселье на яхте рядом с Сантропезкой и Ниццей, быстренько прошла смерть, появились хозяйственные заботы, быт.

* * *

«Волонтер». Бесплатный магазин, открытый после того, как окончательно отменили деньги. В этом мире о существовании таких, как Гвидон, заботилось общество, но делало это небрежно, с пренебрежением.

Сегодня давали картошку и лавровый лист. На полу посреди торгового зала — полупустые мешки и ящики. Раздавленные картофельные клубни хрустели под ногами.

«Вот он тебе, настоящий мир».

Гвидон набрал килограмма два не самой гнилой картошки, рассовал по карманам пакеты с лавровым листом и сейчас остановился посреди магазина, серый, маленький, придавленный, так не похожий на блестящего удалого героя «Палубы любви».

Рядом — бесплатная столовая, вот тут, за стеной, открытым дверным проемом. Открывалась она раз в неделю и обсуживала волонтеров. Кажется, Гвидон тоже числился таковым где-то. Он медленно ( Всё он делал медленно ) вошел туда.

Оказалось, что сегодня праздник, «День больного» и народу выдавали яичницу с китовым мясом. Сейчас яичницы не стало, закончилась… обделенные сидели по углам зала, будто чего-то ждали. Гвидон увидел — среди обычных рядовых столов появился новый, бронзовый, а за ним — небольшая скульптурка, бронзовый же алкоголик, горестно подперевший голову, с пустым позеленевшим стаканом. Сейчас сбоку от этого алкоголика присела женщина в темном. Алкогольных напитков, конечно, здесь не наливали. Никакого вина сейчас не делали, вообще; никто не заморачивался подобным образом, не собирался возиться с его изготовлением. Незачем.

Гвидон взял тарелку еще оставшегося куриного супа и тоже присел за алкогольный столик. Напротив теперь — ярко накрашенная женщина с незажженной самодельной сигаретой. Перед ней — стакан с простой водой, как понял Гвидон. Она поднесла сигарету к губам и замерла, глядя на Гвидона.

«Надо дать прикурить», — понял тот, но ничего зажигающегося у него не было. Неопределенно пожал плечом.

Непонятно откуда достав спичку, она закурила сама. На ее пальцах виднелись лиловые татуировки, которые не удалось рассмотреть.

— Ты Гвидон? — внезапно спросила она. — Похоже, забыл: мы переписывались в компьютере и договорились, что ты сегодня принесешь обкуренную курительную трубку. За сексуальные услуги. Я здесь уже давно сижу, жду.

Гвидон с хлюпаньем всосал кусок куриной кожи. Лицо сидящей напротив — правильное, с отчетливыми чертами, но при этом явно некрасивое. Фигура тоже какая-то непонятная.

Она напомнила одного из персонажей ролика «Палуба любви», причем персонаж этот в ролике был мужиком, мужским итальянцем, хозяином отеля на берегу, там Гвидон часто останавливался со своими красотками. Непонятная застольная дама оценивающе и, кажется, с раздражением осматривала зал. Гвидон расслышал, как она негромко запела что-то, какую-то незнакомую песню: «Женщины и карлики, дураки вы, что ли совсем...»

Помолчав, Гвидон сказал:

— В данных услугах уже не нуждаюсь. Я только что покинул одно место, мир неистовых любительниц жизни. Там сожительствовал сразу с множеством самых прекрасных блистательных женщин с наивысшими сексуальными возможностями. Были тела, много-много тел. Но в этом мире блаженных снов я запил.

— Понятно, в вибраторе залег, в самотыке, — Некрасивая женщина закрывала самокрутку в горсти, будто ее мог загасить ветер.

Гвидон плохо понял смысл ее слов. Ненужная странная встреча… непонятно, что можно рассказать ей, неудачливой пикаперше? Сейчас он вспомнил эту переписку в интернете и ее имя. Женя. Странное, не то женское, не то мужское. Гвидон неохотно кивнул головой, вроде бы соглашаясь с ней.

— Ну, если я не конкурентка самотычным бабам, — произнесла застольная дама, — буду откровенна, теперь нет смысла скрывать. Во мне тоже ничего хорошего нет. В это трудно поверить, но я древнее-древнее существо, ровесница куклы Барби, из старого-престарого времени, когда силиконовые сиськи носили. Из крио...

— Откуда? — не понял Гвидон.

— Из криозаморозки. Когда-то в прежнее былое время я решила заморозиться, а потом весело разморозиться тут, в прекрасном будущем. Делаю признание.

Она медленно, как пиво, пила воду, потом чокнулась с бронзовым алкоголиком:

— За тех, кто не работает и не ест! Приходилось когда-то в университете много учить о вас, о счастливых потомках, конспекты писать. — Судя по разговорчивости этой Жени, она являлась человеком одиноким и спешила наговориться. — Если совсем прямо и окончательно признаваться, вообще-то, в былые времена я, вообще, была мужиком, но решила вот так переделаться. В женщину. Однако потом вижу, что дела не идут, и вперед — в крио, чтобы разморозиться уже у вас, у потомков. И скажу тебе прямо, как бывший мужик мужику, мне ни разу не удалось вступить тут в сексуальную связь. Такое болезненное отсутствие эротизма, такова майхистори. Не этого я ожидало… — Замолчало.

— Я тоже могу в чем-то признаться, — заговорил Гвидон. — Я в качестве секспартнера также никогда не имел успеха. Раньше от нескромных предложений женщинам в реальном мире меня останавливало отражение в зеркале. Хотя есть одна возможность проникать в души самых настоящих женщин, причем самым непосредственным прямым образом. Недавно я видел Ирену Раздобудько в простом кино и сейчас постоянно думаю только о ней. Просто не могу думать ни о чем и ни о ком другом. Теоретически можно добраться до любого женского тела. Мной придуман один способ новейшего электронного пикапа… Вот узнать бы кодификацию этой же Ирены Раздобудько, такой электронный клон ее души. Узнать и самому ввести его в вибратор… после этого возможно внушить ей что угодно, любое нужное мне воспоминание. Например, что мы давно знакомы и даже сожительствуем. Принцесса из «Кота в сапогах» — это будто высший уровень. Только как его добудешь, сей код?.. Как его добыть и напрямую проникнуть в девичью душу — вот вопрос?.. Подозреваю, что таковое абсолютно невозможно. Специальные люди очень тщательно постарались, чтобы, такие как я, никогда никаким образом не проникли в тайну. Увы, но это так!

— Ты бабовед настоящий! — сказало антибаба Женя рассеяно. — Все возможно узнать. То, что кем-то придумано, кто-то другой всегда может сломать. Так говорили в наше время ...

Хмурые посетители столовой, упорно продолжавшие сидеть здесь, оглядывались, услышав их громкие голоса.

Женя обвело этот зал рукой, в ее голосе явно проявлялись раздражение и усталость:

— Всё, сколько можно ваших осёлов наблюдать! Да, сегодня я окончательно сдохло. Что ж, встретились-разошлись, прощаюсь окончательно… я прямо сейчас обратно в крио, опять новый акт заморозки… может, в новом будущем пива нальют.

Умолкла. Гвидону показалось, что он услышал тонкий, тревожный, как будто живой, звук. Посмотрел вниз — на тарелке, теперь совсем чистой, бегал цыпленок. Гвидон удержал это невесомое желтое тельце вилкой, чтобы оно не упало с тарелочного края. Подняв голову, увидел, антибабы не стало. На тарелке теперь лежало яйцо.

Что это? Кажется, опять что-то с сознанием. Очнувшись, он понял, что сидит на родной кушетке. Одной стены у комнаты не стало. Гвидон видел какое-то осеннее незнакомое серое поле, оттуда дул ветер, неслись листья. На вершине холма под деревом стоял его деревянный токарный станок, за ним — кто-то совсем незнакомый, какой-то старый карлик. Не обращая внимания на непогоду, он качал ногой педаль, что-то точил. Вот поднял вверх деревяшку, незаконченный стаммель курительной трубки, рассматривал его. Непонятно откуда этот головастый карлик взялся? Вероятно, вклинился при провале гвидоновой памяти. Должно быть, он, Гвидон, в бессознательном состоянии о чем-то договорился с ним по поводу этого станка. Опять потемнело в голове, а потом выяснилось, что стена вернулась, возникла опять. Станок теперь на прежнем месте, перед балконом, на полу осталась куча рассыпанной стружки. Слышно, как молчаливый карлик возился в коридоре перед входной дверью, вот эта дверь со стуком закрылась за ним. Оказалось, что он оставил на кухонном столе крепчайшую самодельную сигару из махорки. Непонятно после кого там осталась еще бутылка настоящего вина из прокисшего варенья, наверное, все это — за аренду станка. Сейчас стало тихо, ощущалось, что теперь он, наконец, остался один, но потом послышалось, что в подъезде, за дверью, в которую вышел непонятный карлик, что-то зашуршало. В этой древней двери в почтовой щели, сохранившейся с прошедших времен, показалось и зашевелилось письмо. Упало на пол. Необычный процесс, до сих пор не приходило в голову, что это еще возможно — бросать письма таким образом. Конверт оказался открытым, в нем обнаружилась старинная флешка. Гвидон поискал и, наконец, нашел в вибраторе щель, предназначенную для нее, вставил. На мониторе появилась и поползла надпись, длинные непонятные строчки. КОДЫДОПУЩЕНЫХЛИЦ ВКЛЮЧЕНИЕ КЦ SS SS SS SS ПОРНОДОСТУП IRENARASDOBUDJKO IRENARAS Дальше — бесконечная непонятная строчка из цифр и значков, кажется, состоящих из частей букв из разных алфавитов. Она тянулась долго, несколько минут. Это, последнее, кажется, — так внезапно возникшие, доступ и психокод Ирен. Кто-то тщательно старался, чтобы этот код оказалось невозможно запомнить. Возникла давно знакомая нарисованная кнопка «Пуск» — Гвидон нажал на нее. Изображение исчезло, монитор погас… оказалось, в комнате стемнело. Гвидон лег на кушетку и теперь неподвижно лежал, будто чего-то ждал.

Наверное, этой Ирен нужно позвонить и напомнить о нем и их, якобы существовавшем, прошлом. Но как, где взять ее телефон, номер? Может, обернется все как-то по-другому? Как-то само по себе? Непонятно, каким образом теперь действовать.

Трудно понять, проснулся он или нет. Вокруг темная непонятная пустота и, кажется, что она готова ответить на его вздох вздохом, смех смехом. Неожиданная вспышка радости, когда он почувствовал прикосновение, запрыгнувшей к нему на кушетку, кошки. Однако сразу понял: нет, все показалось. Сейчас полное одиночество. Кошка исчезла, навсегда. В этом мире ее нет. Ее нигде нет.

Когда-то кошка спокойно боготворила его, Гвидона, не сомневалась, что тот полностью лишен каких-то слабостей. За это даже становилось неловко. Такая искренняя любовь… она не бывает человеческой или нечеловеческой. Она только настоящая или нет. Как-то Гвидон забыл о кошке и ушел в вибратор, в виртуалролик, а потом оказалось, что она погибла, попала под машину. Никто, никакие знакомые не поверили бы ему, что это самая настоящая, подлинная, страшная беда, посмеялись бы над ним. К счастью их, знакомых не было. Гвидон насильно, с трудом старался не думать о случившемся, подавлял память, чтобы не впасть в полное отчаяние.

* * *

Сейчас Гвидон стоял на балконе. Загорал под осенним солнцем и обедал, поедал хлеб с самогоном. В последний раз карлик оставил ему литровую бутылку. Напротив, на балконе дома опять делала гимнастику, махала руками голая старуха. Значит, оказалась настоящей.

В комнате шумел станок — это старой трубочник точил длинный чубук из виноградного корня. Потом там, непонятно где, в глубинах мебели зазвенел телефон, о его существовании Гвидон почти забыл. Вот нашел.

— Привет, — услышал Гвидон чей-то незнакомый женский голос.

— Это Ирен!.. Какая, какая, обычная. Еле отыскала твой телефон. Ты так давно не звонил. Сколько всего нового, в Монте-Карло и везде. Сейчас приеду и расскажу ...

Вот это неожиданность, невзирая на все! Вот он, сюрприз вибратора. Невероятно представить, он, Гвидон — вдруг знакомый самой Ирен Раздобудько! Он пытался это представить, но не мог. Старый карлик, к счастью, исчез. В комнате опять опускались редкие неощутимые снежинки.

— Какой твой адрес? — слышался голос этой Ирен. — Да, да, угол Еврейской и Канатной. Я забыла. Все, ожидай!

Снег, опускавшийся с потолка, стал гуще.

«Неужели Ирен это увидит?.. Да еще надо было сказать, что у меня ремонт… Скорее всего, получается так, что Ирен сама вообразила наше прошлое, нашу общую жизнь!».

Гвидон стоял посреди своей жилплощади… есть ли возможность успеть убраться?

Появление Ирен, когда дверь раскрылась, показалось еще большей неожиданностью. Сейчас она стала темноволосой, совсем незнакомой, нетелевизионной, но и при этом очень красивой. Кажется, Гвидон никогда не видел женщин такого высокого роста. Невозможно понять, сколько в ней этих сантиметров. Сто восемьдесят пять или больше?

— Драссьте! — растеряно кивнул Гвидон. Ирен резко и неожиданно поцеловала его:

— Привет, мартыш!

Глаза у нее в реальности оказались такими синими, по-настоящему. Немного широковатые плечи, ямочки на щеках. Ирен, кажется, всегда улыбалась. Она быстро прошла по комнатам, с любопытством оглядываясь. Голова Ирен — совсем рядом с его жалким потолком, неоднократно протекавшим, постоянно заливаемым водой и мочой соседом сверху. Гвидон жадно смотрел на нее.

— Что-то ты, мартыш, быстро пополнел, пресс-кубиков лишился и превратился в пингвиноида, — опять заговорила она. — И гляжу, что стал лысеть.

— Время — лучший эпилятор, — пробормотал Гвидон.

Она двигалась стремительная, такая большая в этих маленьких комнатах… затем неожиданно схватила Гвидона за руку и сделала резкое па, отогнув тело назад, как в танго.

— Приглашение на танец. Ну, ты чего, мартыш?

Растерянный Гвидон остался неподвижным, только качнулся, как деревянная статуя. Чувствовал себя таким сдержанным, скучным рядом с ней. Ирен оттолкнула его. Сделав балетный круг с раскинутыми руками, она произнесла:

— У тебя тут такой артистический беспорядок!

— Так не беспорядок — это ремонт… — успел вставить Гвидон.

— Такая неприличная обстановка, — продолжила она, обведя все рукой. И неожиданно: — Обожаю секс в таких ужасных условиях. Где я только его не учиняла! В туалете на самолете — это еще ничего… Мечтаю о стоге сена, только где его найдешь. И у тебя на вилле никакого сена нигде нет.

Гвидон промолчал, не понял, где у него вилла.

— Твоя шконка? — с сомнением она показала длинной ногой на кушетку.

Гвидон пытался незаметно спрятать вибратор, сейчас он замер и сказал:

— Да, когда устаю руководить ремонтом, иногда ложусь тут отдохнуть.

Ирен этот вибратор сразу заметила.

— Я один раз побывал в ролике, жил там, в омуте с русалками… Но ничего существенного с ними не добился. Никаких интимных отношений, — Как ни странно, на этот раз Гвидон говорил правду.

Ирен пожала своим широким, но тонким плечом. Прошла мимо его полки со старыми книгами, касаясь их пальцем… Достала и стала рассеяно листать «Справочник пикапера», совсем древний, сильно потертый, еще за прошлый век. Самым обыденным тоном произнесла:

— Если больше нечего делать, приступим к репетиции, к постельным сценам.

Прошла мимо Гвидона, махнула рукой — свет погас. Гвидон, остановившийся рядом с кушеткой, слышал обыденный шорох снимаемой одежды, видел как вспыхивали искры от нее, звонко упала пуговица. Он ощущал движения Ирен в темноте, но совсем внезапно почувствовал ее объятие, сильное и внезапное… и совсем неожиданно — поцелуй Ирен. Первый раз в этой настоящей жизни он чувствовал такое. Она жадно приникла к его губам… каким-то образом Гвидон ощущал ее необыкновенное желание и именно к нему, смертному. Ирен сжала его в объятиях с необыкновенной мощью, так, что у него перехватило дыхание. Это его жаждали с такой силой. Совсем неожиданно она сильно ударила Гвидона по спине кулаком:

— Ты чего меня не целуешь?

Опрокинула его на кушетку, затем оказалась рядом. Гвидон гладил ее тело, спину. Удивительно нежная кожа… он не знал, что кожа может бывать такой нежной… мышцы под его рукой напряглись, казалось, что он касается теплого мрамора. А вот ощутил ее тело целиком, полностью. Эта плоть неожиданно оказалась почти горячей. Он, Гвидон, владел самой Иреной Раздобудько. Их лица теперь были совсем рядом, они глядели в глаза друг другу. В лунном свете Гвидон видел эти глаза перед собой до самой глубины. Внезапно Ирен дико закричала, так, что Гвидон сначала оторопел. Стала двигаться под его телом так резко, что тот едва не упал, хватался за матрац и кушетку. Вот замерла.

«Нет, авторы видеороликов ничего не понимают в этом, они полные болваны, так небрежны в этой теме».

Он просто лежал на Ирен, всю ее, ощущая кожей своего тела. Вот она, недосягаемая для простых смертных плоть. Он, избранник судьбы! Осторожно поцеловал Ирен в плечо, но почувствовал, что она освобождается.

Потом лежал и глядел, как она собирается, красится, глядя на отражение на стеклянной кухонной двери. Зеркала у Гвидона не существовало. Перед входной дверью Ирен замерла, взяла по-актерски длинную паузу.

— Было неплохо. Хотя мы, женщины, любим ушами, умами не умеем, — произнесла потом, — а ты раньше так говорил, так говорил… прямо, говорящий соловей, а сегодня почему-то молчал. Зато мне показалось, что ты впервые почувствовал ко мне настоящую страсть.

«Горло болит. Простуда», — не сразу придумал Гвидон. Хотел сказать, но не успел. Дверь уже закрылась.

* * *

Еще темно, но слышно, как шумит деревянный станок. Знакомый гном, не замечая Гвидона, опять чего-то точил, низко склонившись над вращающейся деревяшкой. На его голове теперь — старая армейская ушанка, непонятно какой армии. Или это даже не прежний, другой старик, причем не горбатый? Прежний, вроде бы, горбат?

До сих пор ни один из этих карликовых токарей не произнес ни слова. В комнате и сейчас молчали. Гвидон курил трубку и одновременно пил чай. Почему-то Ирен не появлялась, только иногда звонила. Гвидону теперь стало скучно самому с собой, мало самого себя. Сейчас он думал о Ирен всегда, непрерывно, начиная с того времени, как просыпался. Ночью, во сне, впрочем, тоже думал.

С её появлением в этой трущобе возникло… Что?.. Может быть, радость? Такое необычное здесь ощущение. А можно ли как-то не по-мужски уцепиться за нее и с ее помощью выбраться из этой безнадежности? А вдруг он, Гвидон, не утолил, не удовлетворил ее изощренные потребности? Гвидон бесконечно вспоминал происшедшее. Верил, что можно что-то исправить, сейчас придумывал композицию еще одного будущего соития, акта любви, любовного поединка, его подробности, детали.

Положив свой старый сотовый телефон на табуретку перед собой, он бесконечно смотрел на него, ждал одного: звонка. По телефону Ирена с удовольствием рассказывала об актерах, таких мелких, обыденных, судя по ее словам. О нем тоже много говорила… или почти о нем… о неком Гвидоне, созданном в ее воображении. Произносились такие неожиданные для него комплименты.

— Я почувствовала настоящего мужчину, — услышал он, когда Ирен позвонила в первый раз. — Тогда, когда ты в первый раз покорил меня. Ты умеешь покорять, даже принуждать. Тебе невозможно не подчиняться.

Он даже оказался жестоким. Как-то узнал от Ирен:

— Когда женщина говорит мужчине о его жестокости — это комплимент для него.

Оказывается, Гвидон охотник, охотился на львов и поразил Ирен своей храбростью. Непонятно только откуда львы на юге Франции? Какие удивительные поступки он совершал в воображении Ирен. Миллион алых роз, ее портрет на иллюминаторе яхты, нарисованный им бриллиантом на своем кольце — это еще ничего.

Еще оказалось, что рядом с Сан-Тропезом у него немалое жилье.

—… Такая неожиданность! Оказалось, что недалеко от Ниццы и Сантропезки у тебя свой остров, на нем — своя вилла, даже дворец! Однажды ты, так неожиданно, бросил к моим ногам соболью шубу. Или соболиную? Уже давным-давно меха не носят, никакие шубы не делают, а ты вот взял и добыл. Поразил. Бросил так на горячую палубу. Я ее потом надевала даже в жару, прямо на бикини.

Как много нового Гвидон узнавал о себе. Иногда даже злился на своего двойника, созданного вибратором. В ее воображении Гвидон трепетал, порхал, бил разноцветными крыльями. Часто воображение Ирен никак не совпадало с реальностью. Однажды они веселились на яхте Гвидона, а та неожиданно получила пробоину. Появилась дырка, вода хлынула в каюту, как в ванну, но Гвидон заткнул эту пробоину пробкой от шампанского. Они спокойно пошли к берегу, а веселье продолжилось.

— Утонула? — осторожно спросил тогда Гвидон. — Яхта утонула?

— А ты не помнишь?..

«Как много добивался мой виртуальный двойник элементарными деньгами! Кажется, там, возле Сантропезки, еще в ходу какое-то подобие денег, вроде бы, биткоинов».

Теперь появилось их общее, Гвидона и Ирен, воспоминание. Однако при этом звонки Ирен становились все реже, в последнее время они совсем умолкли… и кто знает, может навсегда? Сейчас Гвидон несколько дней сидел, глядя на телефон.

Молчаливый старый карлик соединял детали трубок, умело и быстро… Вот, кажется, закончил. Поднял одну трубку, блестящую, новую, пока без лакировки с удовольствием разглядывал ее при свете окна. Снял шапку, вытер ей потную лысину. Гвидон видел отражение лампочки в ней.

— Дожили! — совершенно внезапно произнес этот старый гном. — Первой категории потребителей теперь утконоса по кило на руки дают. Второй категории тоже — по полкило утконоса и еще мамонтовой колбасы.

Голос у карлика оказался мощный, низкий, как у настоящего мужика.

— Большое человеческое мерси! — старик, казавшийся сторонним призраком, обратился, вообще, прямо к Гвидону, — Ты хорошо придумал: свое средство производства, свой деревянный аппарат, сдавать в аренду. Все равно людям вокруг делать нечего, и товара в этом мире нет. Я оставил тебе гонорар — солидный, на уровне перкапотребов. Полный соцпакет, — его последние слова прозвучали, когда открылась входная дверь. — Все, давай работай. Бога не забывай.

Обнаружилось, что на столе в кухне теперь стоят бутылка самой настоящей хлебной водки и банка консервированной осетрины, старой, лет пятидесяти, с полустёршейся надписью.

«Пригодится для будущего торжества», — подумал Гвидон.

И тут так внезапно раздался звонок, давно ожидаемый и все равно внезапный. Гвидон, разглядывающий банку, бросил ее и схватил телефон.

— Привет, чувачок… — раздалось оттуда.

— Подожди… — Гвидон сразу остановил Ирен, не дал ей говорить. — Хочу сделать тебе неожиданное предложение, — сам замолчал на какое-то время, а затем произнес: — Желаю жениться на тебе, как честный человек. Пусть это сейчас не принято, все забыли про этот обычай, про женитьбу, но давай попробуем. А я даже сделал латунные кольца из наличных биткоинов.

Ирен почему-то засмеялась:

— Ожиданное, ожиданное предложение. А я люблю выходить замуж, исключение, наверное. Возможно, у меня даже станет два мужа, один уже есть, давно — с полгода. Сейчас мы едем в авто, и первый муж вдруг сказал, что хочет вызвать тебя на дуэль, — она опять засмеялась. — Дуэль — красивый старинный обычай! Ну что, учиним ее? Согласен?

— Дуэль? — услышал Гвидон собственный голос. — Вообще-то, у меня есть старинный пистолет для убоя свиней.

— Все, жди. Сейчас приедем, мы недалеко отсюда.

Гвидон неподвижно замер с выключенным погасшим телефоном, кажется, он что-то забыл.

«Ах да, пистолет!»

Все прервал, зазвенел звонок в дверь.

«Уже приехали! Так быстро».

Гвидон двинулся к двери, но она сама распахнулась. Вошла Ирен, как всегда улыбаясь. Было видно, что она почему-то держит длинный кожаный поводок, вот он натянулся. И тут Гвидон увидел невероятное. Вот кто там, на его конце! В дверях возник в ошейнике на толстой шее самый подлинный настоящий черт. А может, это дьявол? Малиново-красный, голый, чудовищный, он наклонил голову и глядел исподлобья на Гвидона багровыми глазами. На его голове видны широко, по-бычьи расставленные остроконечные рога, еще длинная клочковатая борода алого цвета. Сознание Гвидона с трудом вмещало все это.

Необыкновенно широкий, бегемотообразный он с трудом теперь протискивался в дверном проеме. Со злобным раздражением оторвал застежку поводка от своего ошейника. Ощущалось вся чудовищность происходящего. Теперь черт шел на Гвидона, будто бык, направив на него рога, и даже, кажется, улыбался. От его горячего тела доносилась страшная и странная вонь. Так должен пахнуть давний лежалый труп на горячей адской сковороде. Еще больше наклонил голову, кажется, собираясь боднуть Гвидона. Тот вскрикнул и бросился на балкон, хотел вскочить на перила. Почему-то вдруг увидел, что стоит на крыше небоскреба, а далеко внизу ползают машины, люди… А вот рухнул в бездну, полетел вниз.

«Теперь все!»

В последние секунды жизни мелькнула мысль, что это уже происходило когда-то.

* * *

На балконе стояли и смотрели вниз Ирена и рядом с ней маленький пузатый мужик с собачьим ошейником на шее. Вроде бы он играл роль вечно пьяного короля в фильме «Кот в сапогах» Кажется, этот актер тоже немного принял. Он спросил, показав вниз пальцем:

— Мы видим, что сей, рухнувший вниз, плебей, кажется, скончался?

— Живой, живой, целый… Второй этаж, — Произнесла Ирен. — Видишь, лежит на клумбе и глазами моргает. Ты не поверишь, этот тип, дрочун этот смог узнавать невероятное: чужие психокоды. Однако представь, я потом тоже научилась этому, узнала эти дела. Признаюсь, сейчас применила свои познания, даже превратила тебя, твое величество, кое в кого… в одно симпатичное существо… А вот не скажу в какое… Фу, гляди, какой противный, такой ничтожненький. А знаешь, как я обо всем догадалась? — продолжила Ирен. — Я сначала обратила внимания на его ногти...