Tool

У него очень толстый член, он огромен прямо таки оторвали у динозавра и пришили ему. С такой штукой вряд ли удобно ходить или сидеть, если он не эрегированный такой, то страшно представить, как он раздувается вовремя секса. Его партнёрша наверняка бездонный колодец, такая махина не влезет в обычное женское влагалище, не разорвав его.

Моя профессия работать с хуями, маленькими или такими членозаврами, обрезанными и нет. В общем все хуи делятся на еврейские и не еврейские. Первые предпочтительнее, их обладатели больше платят за консультации, волнуются за своё достоинство, оберегают его, держат в чистоте, что тоже немало важно.

— Принимая душ или ванну, не забывайте о туалете крайней плоти, — как скучно, объяснять простые правила личной гигиены взрослым мужикам, — аккуратно обнажите головку полового члена, тщательно вымойте головку и крайнюю плоть с мылом, насухо вытрите, затем закройте головку крайней плотью.

Рабочий день почти закончился, а перед глазами всё стоял огромный как поезд-экспресс член, тьфу блин, у меня скоро стояк на такие вещи появится. В голове ползали неприличные мысли, наконец-то можно было расслабиться. Закрыв дверь на замок, сел в кресло напротив своего рабочего и принялся за измышления.

"Будь, тот хуй божеством, ему бы наверняка поклонялись все мужчины, желающие такой же и все женщины детородного возраста приходили бы к нему, чтобы избавится от девственности, разработать свои киски."

Думай не думай, а свой инструмент от этого не встанет часовым на посту. Он вообще никогда не встанет, и не вставал раньше, разве что в мечтах. Настолько развращённых и пошлых, что узнай о них кто-нибудь они бы заклеймили его преступником и заперли бы в тюрьме на необитаемом острове в дали ото всех. Во снах я имел раскрепощённых блядей, скромных монашек, озабоченных школьниц, меня имели огромными хуями черножопые солдаты, зеки, офисные работники. И мой член стоял, гордо, словно одинокая пальма. Потом я просыпался, один без блядей с тряпичным членом между ног.

— Доктор Хуйболит, чем не замечательная профессия? Смотришь на все их сорта, размеры, формы, представляешь их безудержную эрекцию, это тебе не ковыряться каждый день в пизде очередной курицы.

Никто не ответил. Не собирался.

— А, да забыл добавить, сам доктор импотент каких поискать. Он не может кончить, у него не стоит, он мудак из всех тех мудил, которых вы когда — либо встречали.

Всё, хватит, не Шекспир монологи толкать. Иди-ка ты домой, вайуарист хренов, а то ведь та блядь напротив реально без тебя начнёт.

Я вышел на балкон, погасив свет заранее и приготовился смотреть. Удобное кресло, попкорн, кола, что ещё надо для зрелищ? Ах да, морковку забыл!

Соседка из квартиры напротив и не предполагает, что за окном через тонкий тюль за ней и её многочисленными бойфрендами наблюдают, делают ставки кто раньше кончит, дают комментарии каждому действию, ждут кульминации. И кто же этот маньяк? Обыкновенный уролог с тринадцатого этажа строения 9Б, на самом деле этаж назывался 12Б, суеверный архитектор обозначил, сука, где таких делают только.

— Ну что ждёшь? Залазь на неё, уёбок, что губу раскатал? Ну да её сиськи привлекали не тебя одного, молодец, давай мни их, щупай. Ты крут, мужик, но я не любитель ни розовых соплей, ни БДСМа, ну что в очко ей лезешь? Фу, смотреть противно. Кляп, надеюсь, не из носков сделал? А, из трусиков, хм, ты ещё и извращенец. Эй, она за кунигулюс, родного брата живьём съест, слушай зачем ты её к кровати привязал? Ты куда? На кухню? Вроде вазелин там не хранила она никогда.

Ну и хрен с вами ребята, надоели мне ваши хождения вокруг да около, между прочим и она и я любим жестокий трах, учти.

Лягу я спать, скучно с вами.

В комнате как всегда чисто, всё по своим местам, что не так? Что за дурные предчувствия? Может вернуться? Не нравится мне этот парень. Кухня, кухня, что может быть на кухне?

Привязанная сидела всё так же неподвижно, уже на стуле прямо напротив него, а за её спиной стоял ловелас, он поглаживал её отвердевшие соски тёмного цвета, копошился пальцами в растительности на лобке, поглаживал внутри.

По спине тонкой струёй сбежал пот, проведя рукой по рубашке, я остановился, а вдруг он знает, что я здесь? Просёк, сволочь. Зачем бы ему было разворачивать её к окну? Что делать? Звонить в полицию, говорить, что какие — то извращенцы перед моим балконом сексом занимаются? Нет, не выйдет, наверняка он давно меня приметил. Ч-чёрт! Остаётся лишь досмотреть пьесу до конца.

Разжёвывая кораллы попкорна, сладкого воздушного, я наблюдал как его длинные ухоженные пальцы проникали к ней в киску, рот, массировали грудь, а потом он поднял её колени, так чтобы на меня смотрели её розовые половые губы и принялся тереть клитор. Она текла. Внутри проснулось отвращение, погасившее начавшееся было тепло в паху. И тогда зазвонил телефон. Не в комнате, нет, сотовый, лежавший рядом.

— Алло.

— Открой глаза, детка.

— Детка у тебя в штанах, — послышалось женское хихиканье, она тоже слышала, ублюдки, но я понимаю, что виноват сам, вполне понимаю.

— А как на счёт тебя? Не бось сам от стояка деться никуда не можешь?

Усмехаюсь, тихо почти не слышно и вешаю трубку. Поднимаюсь и ухожу с балкона. Видишь? Иду подрочить, душенька довольна?

Лестница, я спускаюсь, считая ступеньки, ровно шестьдесят шесть. Что за чертовщина?! На ощупь в кромешной тьме шаг за шагом двигаюсь вперёд, глубоко вдыхаю холодный воздух, до какого-то момента.А потом начинаю задыхаться или дышу поверхностно часто, хватая затхлый пропитанный мертвечиной воздух ртом. Спотыкаюсь о порожек и падаю, вниз головой лечу куда-то, дышать невозможно совершенно, гортань сузилась настолько, что через её отверстие с трудом бы пролезла блоха. Кожа шелушится, слезая тонкими листами, тело чешется нестерпимо, словно оголившееся мясо натёрли солью или песком. Песчинки проникают в меня, наполняя мертвым воздухом и шумом пыли, гонимой беззвучным ветром по полу, до которого мне лететь и лететь ещё. Точнее падать.

Так уже было, очень давно, когда мой член перестал вставать, кто-то говорил мне, по-моему убитая горем мать, что это паралич. Вы представьте себе, паралич полового члена. Это надо же было додуматься! Однако, мочился я совершенно нормально. Но вернёмся к теории моей матери.

"Милый, вспомни, может ты видел что-то ужасное? Например, кто-то насиловал тётю или девочку? Или тебя пытались изнасиловать? Милый? Ответь мне, ответь немедленно!"

Она сходила с ума, пришлось рассказать вышедшему из запоя отцу, начались побои. Противно вспоминать. Шестьдесят шесть ступеней, мёртвый воздух и бесконечное падение, вот, что со мной случилось. Тогда я упал на плитки, разбив об керамику голову, я лежал и не знал, где я, пока странный невидимый пресс не раздавил меня. И я полз, превратившись в месиво красного цвета с обломками костей, по направлению к дому. Дом, милый дом. Отец жестоко трахал кого-то, я не видел кого, точно не маму, они кричали в экстазе, а меня колотила дрожь, и моя плоть срослась с костями, я вновь был человеком, но мой член куда-то исчез. Его не было, между ног зияла розоватая поверхность кожи, чистая без намёка на яйца или член. И я проснулся тогда.

Мне дали шанс найти мой член? Хм, что-то не вериться. Что же я увидел тогда? Кто трахался с отцом в том сне? Может я сам? Исключено, один раз я видел, как он расправлялся с гомиком на заднем дворе, вырезал его глаза, отпиливал пальцы, а отделённые член и мошонку съел потом, пока нас не было дома.

Ударившись спиной об плиточный пол, я немедля отполз от этого места, вскочил и побежал к огоньку далёкого дома. Позади с грохотом приземлился пресс, в виде бронепоезда, скорее бронепоездного члена. Здесь всё было в форме члена. Деревья, дома, люди, их головки оборачивались, стоило мне пройти рядом, кошки, собаки, птицы, все.

А мой дом всё так же был обыкновенным строением из кирпичей. Оробев вдруг, я на гнущихся ногах вошёл в него, желая как можно быстрее выйти. Низ живота отяжелел, словно я нёс в нём какое-то бремя. Да-да, я был беременный. Из дальней комнаты в коридоре доносились животный стоны и крики, они ебали друг друга вновь. Я открыл дверь и замер на пороге. Вся комната была увешана членами, пронумерованными, с табличками имён, а в центре её сидело божество с огромным хуем, он возвышался надо всеми тварями, занимавшимися еблёй у его ног.

— Я давно тебя жду, знаешь ли. — он следил за каждым моим шагом, за дыханием и сердцебиением, — Ты вырос с нашей последней встречи, похудел.

От его взгляда, казалось ничего не скроешь, ни сутулость, ни худоба, ни отсутствие инструмента.

— А-а, твоя мать как следует постаралась.

— Мать?

— Да, шлюшка, решила поиметь тебя раньше меня, — он ухмыльнулся, знакомая ухмылка, моя, — поэтому пришлось забрать его у тебя.

— Ты, что псих?

— А, ты, специалист по хуям?

Помотал головой, не соглашаясь, замер на пороге, ожидая чего-то.

— Иди сюда, — пошевелил рукой, и я сижу у него на коленях, член неприлично выпирает в брюках, но сейчас меня это мало волнует и уж точно не радует. — ну-ну, не стесняйся.

— Интересно, как же мне это голому и не стесняться?

— В своих мечтах ты почему-то не стеснялся, — он всё знает обо мне, читает, словно книгу.

Раздвинув ноги, проникает в задницу рукой, мышцы болезненно и нервно сокращаются, бесполезно сжимаясь, мне больно и я отталкиваю его горячее тело. Стояк непривычен, не такой как в фантазиях, крепкий, сжатый стержнем, такой же горячий, как и у того на чьих коленях я сижу. Чудовищно большой, да и хозяин его не мал ростом, подрагивает, при каждом прикосновении к моему телу. Покрываюсь холодным колючим потом, когда он входит в меня, что-то нашёптывая на ухо, боль неприятная и непривычная от нахождения в анусе отвердевшего члена закрывает глаза бело-красной пеленой, дыхание спёрло, не дышу и не могу кричать, и так никто не услышит.

Двигается во мне, поднимая и опуская моё тело на себе, больно, кровь стекает из разорванных стенок прямой кишки по внутренним сторонам бёдер и засыхает там, образуя корку. В голове уже ничего не осталось, ни воспоминаний, ни желания дышать, двигаться, тело куклой на руке кукольника, вздрагивает от каждого проникновения, трясётся от грубых резких ласок, он трёт кожу на мне, сдирая её, орошает своей спермой. Я кончил давным-давно, не сдерживая себя, он же продолжает сжимать мой член, скользить пальцами внутрь под крайнюю плоть, он мучает меня, возможно не осознавая этого.

— Спи, завтра...

Он говорит что-то ещё, но я уже не слышу ничего, в уши наложили липкой ваты, отнявшей слух, она окружила меня коконом и мне остаётся лишь спать, послушавшись его мягкого голоса.

Лучи солнца прокрались под веки, разбередив остатки сна, как старую рану. Тело ломит, мышцы свело непонятным напряжением, член упруго лежит, под одеялом. Что же это было? И что именно? Совсем ничего не помню.

Занавески разъезжают друг от друга, открывают вид на соседское окно, выхожу на балкон, что-то там не так.

Она сидит на стуле привязанная к нему с распоротым животом, вывалившимися внутренностями, но ещё живая, её глаза полузакрыты, губы шепчут, нет, она кричит, увидев меня и не выключенный телефон мне говорит полузабыто.Да, нет она его в руках держит, пытается как можно крепче, но он выскальзывает из её непослушных пальцев.

— Берегись. — это, наверное, её последние слова.

Закрываю глаза и набираю номер скорой, на всякий случай, я ведь законно послушный гражданин.

"Чего же мне беречься в будущем?" — размышлял я по пути на работу.