Я - свой злейший враг

Вся жизнь — борьба. Борьба с предрассудками, стереотипами. Борьба с самим собой.

Автором рекомендовано (!!!) при прочтении этого отрывка прослушивать

муз. композицию:

Nathan Lanier — Torn

Золотистые пятна рассвета едва успели окрасить бледно-серое небо на горизонте, когда я вышел из дома и быстрым шагом пересек улицу. Родители еще крепко спали в своей комнате, не подозревая, что их примерный сын, окончивший школу с отличием, сейчас попросту исчезает из их жизни. Со мной был лишь тяжелый рюкзак на плече, да пачка сигарет в кармане. Я понимал, что если уйду сейчас, то никогда больше не смогу вернуться в этот дом в качестве члена семьи. Образно выражаясь, ветка с моим именем будет грубо обрублена с семейного древа. Как произошло и с моей сестрой. Однако я должен был переступить этот порог и забыть о том, что за моей спиной находятся два самых близких и любимых мне человека. Мои родители ничем не заслужили подобного отношения к себе, но оставаться в этом доме я больше не мог. Закурив, я выдохнул в холодный апрельский воздух дым и достал телефон из кармана. Мысли в моей голове скакали в бешеной пляске, не давая мне возможности собраться и успокоиться. Дрожащими пальцами я набрал номер Анджея и в тревожном ожидании ответа, приложил телефон к уху. После третьего гудка я услышал сонный голос друга:

— Ник? — прохрипел Анджей. Прочистив горло, он продолжил: — Какого черта ты не спишь в такое время?

— Анджей, — голос срывался от волнения. — Я ушел из дома… У меня проблемы.

Дыхание в трубке сбилось с размеренного ритма шумным выдохом, послышалось какое-то шуршание.

— Уже одеваюсь, — слова друга вызвали облегченный выдох, несмотря на слышимую в его голосе тревогу. — Ты где?

— Сейчас я недалеко от дома, но буду за мостом через полчаса, — я решительно направился в сторону назначенного места, не прекращая разговор. — Сегодня выходной, они будут спать допоздна.

Я услышал на другом конце связи, как заурчала вода в ванной: Анджей умывался. Спустя минуту шорохов и всплесков воды, в трубке раздался тяжелый удар хлопнувшей двери и порыв ветра тут же затрещал в динамике телефона.

— Я так понимаю, для твоих родителей допоздна приравнивается к девяти утра? — насмешливый голос друга перебил треск. Короткое пиликанье сигнализации и еще один глухой хлопок дверцей машины. — Уже выезжаю. Скоро буду.

— Жду, — коротко ответил я и отключил вызов. Не замедляя шаг, я щелчком пальцев отправил окурок в еще лысые заросли куста и тут же извлек из пачки еще одну сигарету. Дым помогал сосредоточиться, рвано и тяжелыми комьями попадая в легкие и перша горло. Привкус горечи во рту смягчал пронзительно-холодный утренний воздух, а мысли, наконец, начали выстраиваться в стройную цепочку коротких и ярких воспоминаний.

Автором рекомендовано прослушивать:

Bob Dylan — Wild World

Я поступил в один из лучших университетов страны. В тот вечер, когда я получил результат собеседования из университета и приглашение на обучение, мама долго расхваливала меня перед нашими гостями — семьей Шостак, а папа лишь довольно улыбался и гордо хлопал меня по плечу. Патрисия, лучшая подруга матери, худощавая рыжеволосая женщина с тонкими запястьями, всегда увешанными тяжелыми гроздьями дорогих браслетов, вежливо улыбалась и засыпала меня расспросами о моих планах на будущее. Ее муж, Гавел Шостак, о чем-то негромко переговаривался с отцом, изредка оборачиваясь ко мне и отпуская шутки про худощавого наследника Стомма-Компани. В эти моменты его обвисшие глянцево выбритые щеки подрагивали в такт негромкому противно-поскрипывающему смеху, а небольшие блестящие глаза довольно щурились, не скрывая пренебрежительного взгляда в мою сторону. Отец, улыбался ему и отвечал, что главное в наследнике — полнота ума и сила хватки, чем, естественно, я обладаю с переизбытком. Не было ничего удивительного в том, что единственным человеком на этом показушном ужине, который не вызывал у меня раздражение, была моя старшая сестра Мартина. Нарочито небрежно откинувшись на спинку стула и перебирая пальцами темные кудрявые локоны, она посылала мне красноречивые взгляды, в которых так и сочилась насмешка над взрослыми. Периодически она начинала безмолвно и незаметно для других передразнивать пани Патрисию и строить смешные рожицы, когда начинал говорить ее муж. Я старался сдерживать смех и не отвлекаться от разговора взрослых, которые так и норовили заставить меня участвовать в нем более чем положено этикетом.

В конце ужина, когда отец и пан Шостак отправились в кабинет, чтобы обсудить свои рабочие дела, а моя сестра незаметно улепетнула к своим друзьям на вечеринку в ночном клубе, я остался в гостиной вместе с Патрисией и мамой. Пани Патрисия была явно старше мамы. Выкрашенные в слишком яркий и вульгарный для ее возраста рыжий цвет короткие волосы были уложены в объемную прическу, на тонких губах с морщинками переливалась глянцевая алая помада, в тон платью-костюму. Эта женщина всегда поражала меня своей помесью жуткого безвкусия и высокомерия. Мама, исключительно элегантная и гордая светская львица, была одета в строгое серое платье с черной каймой на подоле. Ее волосы были стянуты на затылке в аккуратный узел с редкими алмазными шпильками, сверкающими в угольных с редкой проседью прядях волос. В ушах переливались небольшие, но безумно дорогие бриллианты, а тонкие руки покоились на плотно скрытых тканью платья коленях. Мне многие говорили, что я пошел в мать. То же худощавое телосложение, те же темные густые волосы, в отличие от бардово-рыжеватого оттенка волос у отца и сестры, тот же небольшой вздернутый нос, те же светло-карие, чайные глаза. Я и характером был весь в мать. Отец корил меня за мягкотелость. Мама называла «ласковым мальчиком». Однако я явно был любимцем нашей семьи. Моя сестра со своим упрямым и своевольным характером вечно становилась причиной перебранок в нашем доме.

Однако, несмотря на то, что всегда получал наибольшее внимание к своей персоне на всех званых ужинах нашей семьи, сейчас я не знал, куда себя деть в этом обществе. Две светские львицы. Жены самых богатых мужчин нашего небольшого городка. Сливки скромного общества этого города. Пока я, пребывая в собственных мыслях, рассматривал их внешний вид, они сдержанно переговаривались о какой-то ерунде, вроде нового салона красоты, ресторана французской кухни на углу соседней улицы и новой коллекции какого-то известного дизайнера. Лишь когда вернулись их мужья, я смог перевести дух от неловкости, когда они поднялись с кресел и направились в холл, провожать гостей. Я стоял позади матери, когда пани Патрисия обратилась ко мне:

— Доминик, ты большой молодец, что следуешь по стопам своего отца. Но будь осторожен, столицы имеют свойство портить людей, даже таких умных и замечательных, как ты.

Молча кивнув ей, я подставил щеку для прощального поцелуя, даже не задумываясь над смыслом ее слов.

На следующий день я отправился в Варшаву. Университет представлял собой высокое белоснежное здание со множеством дополнительных построек и корпусов. Подав документы, заверив зачисление в деканате и получив список занятий на ближайший семестр, я отправился на заселение. Средства моей семьи позволяли мне не жить в общежитии, а снимать двухкомнатную квартиру на той же улице, где находился университет. Еще неделю назад, секретарь моего отца забронировала эту квартиру и внесла оплату на полгода вперед. Да, никто в моей семье не сомневался, что я поступлю. Единственное, что радовало меня самого, что поступить я смог сам, без вмешательства моего отца и его денег.

Квартира была просторная с высокими потолками и объединенной с залом кухней. Барная стойка отделяла огромную лоджию от гостиной, высокие голые окна с широкими подоконниками открывали вид на главную площадь города, минимализм в интерьере и цветовой гамме не надоедал глазу. Все кругом было в мягких оттенках кремово-бежевого и темно-коричневого покрытия. Кожаный диван, декорированный в стену фальшивый камин, все это должно было создавать атмосферу уюта и покоя. Наверное, я должен был в тот же вечер достать свою любимую книгу из огромного чемодана, заказать из ресторана ужин, выудить из бара запасенную заранее хозяином квартиры бутылку дорогого вина и наслаждаться видом на ночное небо в отблесках струящегося электронного огня в камине. Что ж, я так и поступил, после того, как закончил раскладывать вещи из чемодана.

Автором (!!!) рекомендованопрослушивать:

John Mayer — Slow Dancing In A Burning Room

Мои мысли в тот вечер были полны приятного предвкушения и спокойствия. Я, наконец, вырвался из отчего дома и теперь, находясь вдали от маминых расспросов о школе и планах на будущее, я совершенно не жалел, что переехал. Да и нечему было там меня удерживать. В родном городе у меня почти не было друзей. Были связи. Так я называл влиятельные семейства, которые приходили со своими мужьями, женами и детьми к нам на ужин почти каждую пятницу. Иногда мы с семьей были у кого-то из них в гостях. У многих дети были моими ровесниками, с которыми я, однако, никогда не мог найти общий язык. Дело было даже не в том, что мне этого не хотелось. Будучи по своей природе спокойным и молчаливым, я зачастую попросту не знал, как начать разговор первым. Отвечать на вопросы я привык лаконично, никогда не развивая тему, чем почти всегда убивал возможность продолжить общение. Окружающие же были уверены в том, что я зазнался и попросту не хотел тратить на них свое время. Я был одинок всю свою школьную жизнь.

Однако все эти годы меня согревало одно воспоминание. Я помню свой сон в детстве. Такой яркий и такой спокойный. Мне снился друг. Светлый и добрый. Мы сидели на берегу огромного озера, в самой гуще леса, укрытые от внешнего мира. Он улыбался мне и говорил что-то о том, как мои глаза при солнечном свете напоминают медовую карамель. Я смеялся и бросал камни в мутную воду. А потом он просто взял мою руку. Я удивленно обернулся на мальчишку. Белокурый, он сидел, подставив лицо солнцу и крепко зажмурив глаза. На его щеках темнели ямочки от улыбки, а я лишь смотрел на него с замершим сердцем в груди, и мне казалось, что со мной рядом не мой друг, а ангел-хранитель.

И теперь, сидя на широком подоконнике, я, освещаемый слабо мерцающим фонарем на улице в полном одиночестве, испытывал то же умиротворение и счастье, как и тогда во сне. Мне казалась совершенно естественной мысль, что здесь у меня появятся настоящие друзья. Почему-то во мне жила эта уверенность. Ведь теперь началась новая жизнь. Все будет по-другому. И у меня обязательно будут друзья. Хотя бы один друг. Но это будет мой самый лучший друг. Мы будем с ним часто сидеть в этой гостиной и разговаривать… даже нет. Мы будем совершенно по-дружески молчать. Так как могут молчать только самые близкие друг другу люди. Как умеют молчать только друзья.

Рекомендованопродолжитьпрослушивание:

John Mayer — Slow Dancing In A Burning Room

Когда невдалеке показался потрепанный черный мерседес друга, я уже успел выкурить полпачки сигарет и обойти столб с дорожным знаком больше пяти раз. Взметнув пыль и песок под колесами, машина остановилась в паре метров от меня. Подхватив рюкзак, я поспешно забрался в машину и откинулся на спинку сидения. Анджей коротко кивнул мне, нажимая на газ. Резко развернувшись прямо посреди дороги, машина направилась обратно. По радио негромко звучала мелодичная, приятная слуху песенка.

— Рассказывай, — Анджей одной рукой придерживая руль и перекидывая взгляд с зеркала заднего видения вперед на дорогу и обратно, достал из бардачка пачку сигарет. Зубами вытянув из пачки сигарету, он достал из кармана зажигалку и закурил. Не спеша отвечать на вопрос, я наблюдал, как дым с тлеющего кончика сигареты извилистой змейкой тянулся в тонкую щель приоткрытого окна. Нервно щелкнув языком, Анджей еще немного приоткрыл окно и скинул пепел с сигареты. Порыв ветра бешено взметнул его светлые, серебрящиеся в ранних лучах солнца, волосы. Слегка прищурив глаза, он обернулся ко мне и, тут же отвернувшись к дороге, сделал затяжку от сигареты и, выдохнув дым, произнес:

— Впрочем, лучше сейчас тебе немного вздремнуть, — постучал пальцами по рулю. — Я так понимаю, что ночь ты не спал, решаясь на подобный шаг.

Я бросил рюкзак на задние сиденья и отвернулся к своему окну.

— Вчера вечером звонила Мартина, — выдавил я, плотно сжав челюсти. Анджей ничего не сказал. В едва заметном отражении стекла я видел, как друг выкинул в окно окурок и крепко сжал руль двумя руками. Я знал, что он не собирается меня больше ни о чем спрашивать. По-крайней мере, в ближайшее время. Моя совесть и чувство благодарности тонкой иглой мазнуло по легким. Тяжело выдохнув, я стиснул кулаки. Нужно ему рассказать. Но так трудно выдавить из себя хотя бы слово. Не говоря уже о долгой и грязной истории, в которую я оказался впутан. Отложив откровения на вечер, я закрыл глаза и, слушая размеренное тихое жужжание двигателя, погрузился в дремоту.

Рекомендовано:

Hans Zimmer — Сhevaliers de sangreal

Первый день в университете начинался с ознакомительной пары. Усевшись за парту в дальнем ряду, я с интересом наблюдал за тем, как аудитория наполняется моими однокурсниками. Многие студенты уже были знакомы друг с другом, поэтому казалось вполне естественным, что в аудитории сформировалась группа столичных ребят. Весело о чем-то болтая, они притягивали в свою компанию тихих провинциальных одиночек, знакомясь с ними и представляясь сами. Спрашивали, кто из какого города приехал, где их поселили. Я сидел дальше всех. С трудом подавив желание подняться и пересесть ближе к компании, давая тем возможность заметить меня, я заерзал на скамье. Мне жутко хотелось, чтобы точно так же как и других, они позвали меня в свои ряды и начали забрасывать кипой банальных вопросов и глупейшими, но смешными историями о себе. Но они меня не замечали. Поэтому все, что мне оставалось, это с едва заметной улыбкой наблюдать за ними и прислушиваться к их разговорам. В следующую минуту дверь в аудиторию распахнулась и вошла молодая женщина с длинными русыми волосами в темно-синем брючном костюме. Студенты замолкли и быстро расселись каждый по своим местам. Оглядев аудиторию, женщина подошла к постаменту и заговорила:

— Добрый день, меня зовут Кристина Микан и я ваш куратор на ближайшие пять лет. Первая пара у нас ознакомительная. Поэтому вначале мы проведем знакомство. Начинаем с левого края первого ряда и дальше по рядам в том же направлении. По очереди встаем и вкратце: имя, возраст, на какую специальность поступили, из какого города. Итак, пани, прошу вас, — она указала рукой на полноватую девушку в полосатом платье и в квадратных очках с толстой оправой, сидящую возле окна.

Я не стал наблюдать, как девушка поднялась с места и, запинаясь, начала рассказывать про себя. Покрывшись испариной, я с нарастающим ужасом лихорадочно думал, что же я могу рассказать о себе. Ноги стали ватными, и я боялся, что даже не смогу подняться с места от волнения. Даже в школе, я всегда покрывался потом, если учитель внезапно вызывал меня к доске или просто спрашивал меня о чем-то. Отец потом договорился со школьными преподавателями, чтобы они не трогали меня на уроках. Но страх публичных выступлений так и не оставил меня.

Следя за тем, как все поочередно поднимаются и рассказывают о себе, я не мог расслышать ни слова. Уши словно заложило. Я задержал дыхание, словно нырнув в воду, и с паническим страхом ожидал, когда очередь дойдет до меня. Честно, у меня мелькала надежда, что к тому моменту как до меня дойдет очередь, я просто задохнусь от недостатка воздуха в легких. Я даже не заметил, как дверь в аудиторию громко хлопнула, и все замерли, наблюдая за опоздавшим студентом. Будто очнувшись от плохого сна, я рассеяно посмотрел на парня, который явно не чувствовал себя неловко под множеством изучающих взглядов. С острыми чертами лица, худой, но не тощий, в черном свитшоте с принтом рок-группы ac/dc на груди, блондин, не обращая на окружающих никакого внимания, поднимался по ступенькам аудитории к дальним рядам. Я даже слышал, как звенят цепочки, приделанные к его ремню и карманам драных джинс. Бросив свой рюкзак на скамью следующего передо мной ряда, он обернулся к куратору и с насмешкой на губах вскинул темную бровь, под изгибом которой я заметил блеснувший металлический шарик от серьги.

— Прошу вас представиться, молодой человек! — со звенящим в голосе гневом воскликнула Кристина Микан.

— Анджей Гнедич, пани, — протянул парень, усевшись на скамью и откинувшись на задний ряд. Я видел, как смеются его глаза из-под светлой, слегка вьющейся, челки и как кривятся в ядовитой ухмылке тонкие губы.

— Так вот, пан Гнедич, — недовольно продолжила Кристина. — Мы тут знакомимся друг с другом. Так как вы позволили себе опоздать на первое же ваше занятие, то рассказывать о себе будете последним. А теперь продолжим.

Когда очередь добралась и до меня. Я неловко поднялся и тяжело сглотнул.

— Добрый день всем, меня зовут Доминик Стомма. Мне 17 лет, — во рту пересохло. Чувствуя, как от внимательных взглядов однокурсников начинают гореть уши и щеки, я опускаю голову и, прочистив горло, заставляю себе продолжить. — Поступил на лингвистический факультет. Сам приехал из города ***. Вот в общем и… и все.

Дождавшись кивка Кристины, я тут же рухнул на скамью, проклиная свою застенчивость и страх быть осмеянным на виду у всех. Меня замутило, и я старался дышать глубже, чтобы успокоиться. Следующим поднялся опоздавший блондин и, засунув руки в карманы джинс, он лениво заговорил, всем своим видом показывая явное пренебрежение к подобного рода традициям.

— Анджей Гнедич. 18 лет, — улыбка растекалась по его губам, обнажая белые ровные зубы. — Поступил на юридический. Варшава.

Не дожидаясь реакции куратора, он уселся на свое место и обернулся ко мне.

— Что, тоже тошнит от всего этого? — его светло-серые глаза, оттененные длинными темными ресницами, изучали мое лицо. Я смог заставить себя приподнять уголки губ и нервно кивнуть ему в ответ.

— Понимаю, друг, — усмехнулся он. — Кстати, хорошо держался, если опустить, что пот с тебя ручьем лился.

Я даже не знал, что сказать. Мне было стыдно за себя и свой бессмысленный страх выступлений перед публикой. Странно, но я чувствовал, что он не хотел меня обидеть, а просто… действительно меня похвалил? Я боялся, что если отвечу ему, то мои слова покажутся ему глупостью и он сочтет меня дураком. Но и игнорировать его я не мог и не хотел. Поэтому я снова едва улыбнулся ему. Какое-то время он будто ждал от меня какой-либо реакции, но, как видимо, понял, что я не отвечу. Лишь протянул свою руку со множеством ремешков и кожаных браслетов на запястье:

— Я могу называть тебя Ник?

Я замешкался, но все-таки протянул ему вспотевшую ладонь и кивнул. Он крепко пожал ее и снова улыбнулся. — Тогда ты не будешь против, если на следующей паре я сяду с тобой?

Медленно убрав руку из его горячей и сухой ладони, я пожал плечами и покраснел. Анджей подмигнул мне успокаивающе и отвернулся к куратору. А я же еще долго смотрел в его белокурый затылок и повторял про себя короткое: «Анджей».