"Теть Лен! Здрасьте!"

Вот иду я, довольно пожилая, но еще весьма активная веселая дама, дважды бальзаковского возраста, солнечным осенним теплым деньком по своим старушачьим делам. А приключилась у меня надобность сменить страховой полис. В любимую поликлинику к терапевту чтоб на прием записаться. Так-то здоровье у меня еще ого-го, но так, на всякий случай, где ребра еще раз пересчитать, где инвентаризацию остального хозяйства, ежегодно причитающуюся, пройти. В общем — для разнообразия стариковского однообразия посетить поликлиняшнее сообщество, поучаствовать в слёте начинающих маразматиков. Но губы-то красить я еще не забываю. Пока, по крайней мере…

Иду, а для скорости хода да его надежности на палочку опираюсь. Вот скрипит только эта зараза противненько. Дай-ка в другую руку перекину. Дааа, лучше не стало. Надо к нему какой тормозок придумать на зиму, да может смазать где… Сынок подарил, младшенький, спасибо ему. «Это, — говорит, — мама, из красного дерева сделано, ручная работа. Из Туниса привез, для тебя, специально. Ходи, наслаждайся». Палку подарил, а как машину преподнес. Гуляйте, мама, здоровее будете, если что, от собачек оборона опять же. Это если какая дурная барбоска старые кости кинется жевать. Интересно, а это тунисское красное дерево никогда российской сосной не было? Очень уж по родному скрипит, надо сказать… Ну, да ладно, идти-то все равно надо. Щас бы сразу, не плутая, страховую компанию найти, где всем пенсионерам полисы раздают.

— Подскажите, а компания «Полярная звезда» здесь находится? — спрашиваю, прерывая свой ворчливый монолог, когда заглядываю в первую же дверь по искомому адресу.

— Здесь. А что Вы хотели?

— Да мне бы полис получить. Как пенсионерке — уточняя свой возраст, отвечаю молоденькой конопатой девушке.

— Прямо по коридору пройдите, вторая дверь налево.

— Спасибо, милая. — И иду аккуратненько по коридору, стараясь не скрипеть своим орудием передвижения.

В искомом кабинете образовалась очередь из таких же стариков и старух. Удачно так присела на освободившийся ободранный стул. Сижу, жду, когда наступит моя очередь страховаться. Вот и вышла дамочка с фасонно завязанным красным шарфиком на шее, за которой я занимала. Тороплюсь, доставая свои документы, и выронила костылек… Тот с грохотом скользнул по линолеуму к дверям другого кабинета… В этот момент дверь открылась и из нее вышел невысокий, хорошо одетый мужчина средних лет и, видя меня, растерявшуюся в такой ситуации, поднял подкатившуюся к его ногам палку.

— Держите, уважаемая. Давно надо было сделать какие-то крючки или вешалки для удобства посетителей, да, простите, все руки не доходят. — И, слегка наклонив голову, с легкой тенью смущения на лице, пошел по направлению к приемной директора компании.

— Давайте ваши документы…— буркнула недовольным голосом уже не молодая девушка-страховщик…

………………………………….

Складывая свои бумажки, пыталась вспомнить, где же могла видеть эти слегка прищуренные глаза… Нет, не помню. Но что-то знакомое было во взгляде, повороте головы… Эх, память ты моя, дырявенькая…. Посидеть, подумать, что ли?

Пока собирала мысли, ко мне подбежала рыжеволосая конопушка и пригласила пройти в кабинет к генеральному директору. Зачем, почему, толком объяснить не смогла. Вот тут я вообще в мыслях запуталась, чего думать не знаю, иду медленно, опасливо прокручивая варианты… Войти не решаюсь, да и что сказать-то? Палку свою держу покрепче, от переживаний страшных прижала ее к груди двумя руками, чтоб не выпала…

Дверь распахнулась, и ко мне вышел мужчина, показавшийся прежде знакомым.

— Здравствуйте, Елена Евгеньевна! Рад был Вас увидеть в нашей компании — и протягивает руки для пожатия…

Ну, тут я вообще растерялась. Что они, со всеми так, по имени-отчеству, лично, к генеральному? Стою, молчу. А чего тут скажешь?

— Здравствуйте…. Взаимно… — все, что пришло мне в этот момент в голову.

— Давайте пройдем ко мне в кабинет — видя моё замешательство, предложил он.

— Елена Евгеньевна, неужели Вы меня не узнаете? Я тоже, признаться, не сразу понял, позвонил сотруднице, спросил, кому она полис оформляет, — продолжал мужчина, галантно подводя меня к стулу, стоящему возле его громадного полированного стола.

— Как все просто, можно позвонить и узнать. А я вот до сих пор Вас не припомнила. Лицо вроде знакомое, но кто Вы…— сказала я, с напряжением глядя на своего собеседника.

— Да это ж я, Ваш бывший сосед, Слава Радченко. Помните, мы в доме, что напротив вашего жили, в двухэтажной деревяшке? Бабу Женю помните? — и он начал улыбаться.

— Слава? Радченко? Как же, помню… И бабушку твою, простите, Вашу, помню… Я в другое место жить переехала, а потом, мне рассказывали, вы квартиру продали…— у меня напряжение прошло, все образумилось и встало на свои места. Память услужливо стала прокручивать давно забытые кадры прошедшей жизни.

— Бабушки нет давно, да и мы с Вами, сколько лет не виделись?

— Тебе лет четырнадцать-пятнадцать было, в девятом классе, помнится, тогда учился…

— Почти тридцать лет прошло, кто бы мог подумать. Как Ваша жизнь, как дети, расскажите. Я же с пацанами Вашими дружил когда-то…

— Старшая директором магазина работает, замужем, у них дочка подрастает, в институте учится. Средний зам. управляющего банком, женат, двое детей, мальчик и девочка, тоже еще учатся. Младший — шеф-повар модного ресторана в Москве. В разводе. С сыном почти не общается. Да и мы его редко видим. Я давно на пенсии, мемуары пишу. Печатаю редко, если только кто уж сильно выпросит, а так все складываю, детям. Потом читать будут, где всплакнут, а где похихикают, так гляди и, помянут добрым словом. Сам-то как? Ничего не знаю…

— О, это долгая история. Давайте чего-нибудь выпьем, чаю или кофе?

— А что от нервов лучше помогает? — спросила я, предчувствуя нелегкий рассказ.

— От нервов лучше коньяк — Слава лукаво улыбнулся и пошел по направлению к шкафу, где красовалось несколько разнокалиберных пузатых бутылок.

— Вот, кизлярский, пять звездочек, друзья подарили. Вы же, надеюсь, не торопитесь? — и поставил на стол вместе с круглыми бокалами на невысокой ножке.

— Где уж тут уж заторопишься…

— Елена Евгеньевна, наверное, помните, что нас с Никитой тогда прямо с уроков забрали, — пододвигая ко мне бокал с налитым в него коньяком, Слава заметно начал нервничать, — можно, я закурю? Давно не вспоминал, нахлынуло…

— Кури, конечно…

— Больше года мы сидели в тюрьме в разных камерах, пока следствие шло. Я до последнего молчал, ни в чем не признавался, пока Никита не раскололся. Потом попытался взять всю вину на себя, но это не помогло, потому что Никита рассказал все… Убийство, совершенное группой несовершеннолетних лиц… С особой жестокостью… Адвокат, молодая девушка, видимо только после института, как сейчас помню, открыто нас ненавидела. И, при вынесении приговора, она просила нам по максимуму… Но… Но судья дал нам по восемь…

……………………………..

Так незаметно, за беседой, в воспоминаниях, приправленных отменным коньячком и пробежало часа два-три… Напрасно кто-то звонил на сотовый Славе, пытаясь привлечь к себе внимание. Заглянувшей в кабинет секретарше он кинул через плечо: «Я пока занят, если что срочное — к первому заму». Поговорили обо всем понемногу, да выскажешь разве тридцать лет жизни так быстро?

……………………………..

— Тетя Лена, а можно я к Вам в гости приду? С женой, дочками? У меня никого близких не осталось, а Вы мне как родная, увидел Вас и как в детство вернулся…

— Конечно, Слава, приходите. Чайку попьем. Заранее позвоните, чтоб дома была, а то я теперь моторизированная, — киваю с улыбкой на прислоненную к стулу палочку.

Проводив меня до главного входа, Слава еще долго стоял на крыльце, задумчиво вглядываясь в кроны могучих пожелтевших деревьев. Когда-то они тоже были зелеными, прутиками…

Для меня встреча была неожиданной. Даже более. Шла домой медленно, от принятого спиртного стало жарко. Свернула на набережную остыть, подышать свежим воздухом. А вот и пустая скамейка…

Осеннее солнышко уже не печет, но все-таки пригревает. Сидела, щурилась на происходящее вокруг и чувствую, что тянет в сон… Надо подыматься, брать своего верного поводыря в руки да домой… От греха подальше. Не каждый же день на садовых лавках нобелевские лауреаты в области литературы спят. Будущие лауреаты. Вот как изложу на бумаге все свои семьдесят с лишним лет, как вспомню все — принепременно дадут. Премию. Или лауреата. А что лучше? А может все вместе?

Пока так вот шла, по привычке сама с собой разговаривала. И добралась домой. У меня в коридоре есть специальный крючочек для палочки, чтоб вешать ее. Как придет Слава в гости, покажу ему, что надо у них в конторе сделать. Удобственно.

Телевизор включила, хотела посмотреть, а дремота так и не прошла, накатила…

………………………

 И снится мне моя молодость, мне еще нет тридцати…

Иду легкой походочкой посвоему старому двору, морозно, под ногами скрипит прибитый крепким ветром снег. Впереди, несмотря на холод, соседки столпились, что-то обсуждают, активно так, с возмущениями. Издалека почти не слышно их разговора, порывами ветра уносит обрывки слов, но интонация произносимого цепляет и начинаю напряженно вслушиваться на ходу.

— Валя, ты слыхала, что сегодня ночью-то случилось? — Галина была явно на взводе от новостей.

— Не, ничего особенного не заметила, а почему спрашиваешь, Галя? — соседка Валя интуитивно напряглась.

— Несчастье-то какое у Радченко в доме! Женина дочка умерла! — соседка Галя не могла больше таить в себе последние трагические новости.

— Боже мой! Такая молоденькая, ребеночек у нее совсем крошка еще… А как это случилось? — соседка Валя искренне переживала.

— Здрасьте, уважаемые. Что обсуждаем, что случилось? — мне тоже любопытно, хочется быть в курсе местных событий.

— Ой, да ты что, тоже ничего еще не слышала, весь наш двор гудит с самого раннего утра! Горе-то какое у соседей в доме напротив, у Радченко.

— Нет, конечно, у нас-то с Валентиной окна на другую сторону дома выходят.

— Этот изверг, сыночек ее старший, — продолжала приободренная вниманием Галина, — Борька, всю ночь двери не давал Жене открыть, запустить Свету. Та, оказывается, сильно пьяная была, сбежала от сожителя своего, полубича, они где-то в пригороде на даче жили. Он сам изрядно к бутылке прикладывался и ее приучил. Как до дома добралась, не понятно. Стучалась в двери, пока были силы, а потом прислонилась спиной к двери, сидя на корточках и заснула, обессилевшая, забылась пьяным сном, замерзла насмерть. Мороз-то ночью стоял не шуточный. Когда соседи бабы Жени утром на работу пошли, двери открыть не смогли, Светка, окоченев, дверь крепко подперла, упав между косяком и лавочкой. «Скорую» и милицию сразу вызвали, боялись к ней сами-то подходить, думали наперво, что убили…

— Ой, Галя, горе-то какое! Мальчонка совсем сиротинкой остался, папаша-то где, неизвестно, куда дела его Светка… — Валентина стояла с печальным лицом, сложив на груди руки. Февральский ветер порывами бросал снежную крупу нам в лицо, как застывшие слезы.

— Да уж, что теперь Женя с ним делать будет? В детдом сдаст? Она ж старая уже, а дяде племянничек тем более не нужен, обуза. — Галина, как женщина многодетная, дородная, всех стремилась взять под свое крыло, обогреть…

С тяжелым сердцем оставила стоящих на самом морозе соседок обсуждать дальнейшую судьбу трехлетнего Славки. В отличие от всезнающих соседок, я только примерно знала соседей из деревянной двухэтажки, и имена участников ночного инцидента мне еще ни о чем не говорили. Ритуальное «Здрасьте» было принято говорить любому примелькавшемуся лицу…

………………………….

А вот уже, спустя какое-то время, иду опять по нашему двору, навстречу плетется баба Женя, вымотанная последними неприятностями.

— Добрый день, баба Женя! — приветствую пожилую женщину.

— Здравствуй. Лена, — она как-то замешкалась, чувствовалось, что хочет что-то спросить, — я хотела с тобой посоветоваться, как ты думаешь, что мне с парнишкой делать? Сдам его, наверное, в детдом, старая я, пятьдесят семь лет, сил-то уже совсем мало. Вдруг завтра-послезавтра сама помру…

— Чтой-то Вы, баба Женя, помирать собрались? Вам еще жить да жить. А кому ваш внучок сильно в детдоме будет нужен? Все равно потом жалко станет, и заберете его домой. В холоде да в голоде у родных лучше, чем в сытости и тепле казенного дома. Пенсию на него оформите, опекунство, деньги небольшие, но все-таки не лишние. А где, глядишь, и Боря Вам поможет…— мне хотелось дать совет по сути дела.

— Думаешь, я вот с легким сердцем тебе это говорю, у самой все внутри плачет, слезьми обливается, это ж кровушка моя — и пожилая женщина стала вытирать навернувшиеся слезы кончиком головного платка, не снимая очков с толстенными стеклами.

— Вот и думать лишнего не надо, сердце себе рвете. Все будет хорошо, Вы не плачьте, баба Женя… Но сдавать парнишку в детдом не надо, не дело это…

…………………………..

В этот момент громко вскрикнула реклама, что-то быстро замелькало на экране телевизора через закрытые веки… Сквозь сон пронеслось: «…думает о нас…» и исчезло… Неяркое вечернее солнце убаюкивало, наполнив мягким теплом воздух моей квартиры.

…………………………..

— Мама, этот противный Славка опять животных обижает! Его Мишка Баранов подучивает, а этот все исполняет! Вчера голубю лапки хотели отрезать, а сегодня мы с девчонками котенка у них еле отобрали, — моя старшенькая только что вернулась с прогулки и ее разбирают эмоции, а у меня начинает закладывать уши от возмущенного голоса ребенка. В свои шесть лет она готова притащить в дом любую живность, чем значительно осложнить жизнь ближних. Вот и сейчас грязное лохматое серо-зелено-полосатое чудище осторожно подглядывает краешком глаза из девчоночьей панамки. Зря она старалась спрятать кошатину за своей спиной.

— А сколько им лет? — поддерживаю разговор с дочерью.

— Славке четыре, а Мишка большой, он уже в школу ходит…

— Понимаешь, Миша, скорее всего, принуждает Славу подчиняться себе. Он заставляет делать младшего гадости, знает, что это нехорошо и его самого накажут, а так пусть маленький страдает. Держись от него подальше, — доча хоть и крошка, но объяснить ей надо все.

— А еще знаешь, мама, Славка — он совсем дикий… когда очень жарко на улице, пьет прямо из лужи, как собачка… И в контейнер с мусором залазит, прямо с ногами туда прыгает, он там что-то кушает, по-моему…— последние слова она произнесла медленно, почти шепотом, разговор-то у нас взрослый, девчоночий, доверительный.

— Когда Слава был совсем маленький, его мама не успела научить, как правильно делать, а потом она умерла. Надо его бабушке сказать, чтобы проследила за ним, нельзя ему одному во дворе гулять, мал еще. Но ты тоже, если увидишь, что Слава что-то делает не так, подойди и скажи, ты старше, значит умнее. Кстати, а кого прячешь за спиной? — мне уже хотелось рассмотреть чумазое существо, которое осмелев, стало энергично ловить протянутой лапкой болтающуюся на ветру ниточку.

— Ай, чего так цепляешься-то, — дочка пыталась достать из панамки котенка, но тот в страхе уцепился когтями за все, что только мог, орал во все горло и не хотел вылазить.

— Покорми свою добычу, молочка налей. И потом отнеси туда, где вы его нашли. Вдруг он чей-то и просто потерялся? — у нас дома было две собаки, и перспектива кошачьего поселения нарушила бы мирное течение жизни.

…………………………..

« — Доступное жилье… Каждому…со средним доходом….» Зачем так громко! Прямо в ухо… Не хочу просыпаться… Хорошо-то как, поворачиваюсь на другой бочок, почти не слышно… Вот так, так, подушечкой еще ухо прикрыть… замечательно…

……………………………

— Там…. Этот… этот… гадкий Славка…. Опять… мучает… говорили ему…а-ааааа, — стоит моя доча, мажет слезы по щекам, остановить всхлипы не может. — Мама…а-ааа, — обхватив меня, прижалась и не отпускает. Глажу ее по голове, обнимаю… А внутри все уже кипит…

— Посиди-ка дома, я пойду, посмотрю, что он там делает… Мирон, гулять! — зову с собой нашего пса, отменнейшую няньку отважной породы.

— Ищи Славку! — наш пес лучший. Это не собака, это Друг. Он — понимает все. Не сказанное тоже. Он знает всех детей в округе по именам… А вот и Славка, Мирон нашел его и стоит рядом, принюхиваясь.

— Тетя Лена, а чего это Мирону от меня надо? — он боится повернуться к псу спиной и проворачивается на месте вместе с ним.

— А ему сказали, что ты животных мучаешь, вот и решил он найти тебя и посмотреть, как это делаешь… Опять маленьких обижал? — запыхавшись, пытаю испуганного мальчишку.

— Нннет, теть Лен, чессслово… — заикаясь, стал он клясться.

— А давай мы это у Мирона спросим?

— Не надддо, пожжалста, — Славка виновато опустил глаза и покраснел.

— Ведь тебе уже четыре года…

— Нет, пппочти шесь, я ссскоро в шккколу пппойду…

— Сколько? Мелкий ты какой-то…

— Нууу, пппочти… Пппять…

— Какая разница, ты ничего не понимаешь! Говорили тебе не обижать животных?

— Ггговорили… — Славка носком сандаля рисовал полукруг около себя.

— Обещали попу надрать? — продолжаю строгий разговор с мальчуганом.

— Обещщщали…

— И что делать будем? — мне интересно, что он скажет, у меня в руках солидный собачий поводок.

— Ннне знаю, а-ааааа — и начинает всхлипывать.

— Ну, смотри, последний раз! — и зову Мирона домой.

Собака сделала свои дела, и мы пошли по направлению к подъезду. А за моей спиной…. В этот момент, как только мы отошли чуть подальше, Славка начал корчить рожи, показывать нос, язык… Ах так!

— Мирон, где Славка? — и черная фигура побежала за ним. Но пес был уже на поводке, мы побежали вместе. А мальчонка дал деру вдоль дома от страха. Мы за ним…Погоня закончилась, когда проказник заскочил на слегка наклонившийся тополь. Он сидел на нем, метрах в двух над землей.

— Слава, слазь!

— Неее, чтоб Ваша собачка меня скушала?

— Смелый какой! Больших боишься, а маленьких нет? Они потом вырастут и вот такими здоровыми будут… Слазь!

— Ни за что!

— Слазь, кому говорю! Он тебя не тронет…

— Ага, не тронет! Он же все знает! — Славка пытался держаться крепче, чтоб можно было выше залезть. Но руки постепенно ослабевали.

— Тогда мы тебя тут подождем, нам торопиться некуда. Это ты маленький и тебе домой уже пора идти, а мы взрослые…

— Тетя Лена, а вы идите домой и я потом слезу… — руки, видимо, уже начали уставать.

— Нет, не выйдет.

— А я Вас слушаться буду. Обещаю животных не обижать …

— Нет, Слава, ты уже обещал.

— Я даже книжки читать буду…

— Книжки? Какие еще книжки? Тебе это не интересно.

— Вот, тетя Лена, какие книжки Вы мне дадите, такие читать и буду.

— А у меня, вдруг, нет книжек для таких, как ты? — продолжаю разговор с ним.

— Теть Лен, ну может старенькие совсем какие, ненужные? Я Вам потом расскажу, о чем прочитал… Пожаааалуйста… — последние слова были произнесены таким жалостным голосом, что задумалась, дать ему и вправду книжек?

— Хорошо, пойдем.

— Он же меня не пустит, — кивает головой в сторону Мирона. Пес все это время сидел рядом с деревом и слушал наш разговор.

— А ты прощения у него попроси, вдруг сжалится над тобой?

— Мирон, прости меня, пожалуйста, я так больше делать не буду…

— Как не будешь? Нам с Мироном не понятно.

— Ну,… это… маленьких обижать… животных всяких…там… мучить… больше не буду.

— Точно, не будешь?

— Точно.

— Ну, слезай, пошли за книжками. Руку давай. Мирон, отойди.

Так и пошли мы к нам домой, в одной руке у меня Славкина ладошка, в другой — собачий поводок. Когда зашли в квартиру, дочка фыркнула, мол, чего ты, мама, этого-то сюда привела? И ушла демонстративно в спальню.

— Иди сюда лучше, — зову ее обратно, — помоги мне найти книжки, которые у нас в двойном экземпляре, один Славе дадим, а второй себе оставим…

……………………….

На этот раз меня разбудил звук открывающейся входной двери. Пришла моя любимая внучечка. Принесла коробку с аппетитными пирожными и букет последних садовых цветов.

Это моя страсть с юности. Обожаю цветы! Всякие! Полевые, садовые, заморские…Шикарную простоту гербер, благоухающую тайну свернутых в бутон лепестков роз, трепетную хрупкость тюльпанов, нежные взгляды подснежников, кружевное смущение ландышей… Мне нравятся любые цветы, нет некрасивых, есть нерассмотренные Вами.

Чмокнув меня в щеку, щебетунья-стрекоза побежала ставить букет в вазу.

— Бабуль, я тут мимо рынка шла, вижу, дедушка стоит. Варежками торгует, а еще рано вроде. Пушистые такие, тепленькие, беленькие… Хотелось очень подобрать какие-нибудь, ты ж знаешь, как я мерзну, а они все мне большие, широкие. Рукой если махну, свалятся. Все перемерила, ничего не подошло. А старичок, видя, что я расстроилась, взял и подарил мне цветы. Они у него в банке возле варежек стояли, продать видимо хотел.

— А пирожные, по какому случаю? — спрашиваю стрекотунью, наливая ароматный чай в кружки.

— Дак вот, я ж и рассказываю… Иду дальше, настроение отличное, цветочки нюхаю, на душе — праздник! Не каждый же день вот так просто незнакомые люди цветы дарят! А раз праздник, надо тортик. Пошла в магазин, а там эти классные пирожные, ну не могла же я пройти мимо! Выбирай, какое тебе?

— Мне, деточка, чур, самое вкусное. Сколько мне осталось побаловаться вкусненьким, совсем маленько, а у тебя еще гляди, вся жизнь впереди… Цветочки-то на стол поставь, зачем далеко на шкаф сунула, пусть глаза тоже порадуются.

— А я тебя разбудила, бабуль? — пыталась болтать с полным ртом внучка, — чего делала сегодня, где была, почему умоталась так, рассказывай…

— Ох, и любопытная же ты, все знать надо. И в кого така уродилась? Не, не в нашу родову пошла, в их, папаши твоего, в его мать, вот точно… Ничего от вас не скроешь… По делам ходила, по своим старушачьим, полис мне надо было получить да старого знакомого, соседа нашего бывшего встретила.

— Сильно старого? А я его знаю? — у егозы от крема выросли забавные усики, но она этого не замечает.

— Да нет, как ты его знать можешь, это давно было, твоя мать тогда примерно как ты сейчас была, школу заканчивала…— не хотелось мне портить настроение своей лапушке. История жизни нашего соседа не радостная, на его долю испытаний было отпущено на десятерых. — Посидели у него в кабинете, поговорили. Я его в страховой встретила. Потом на набережную сходила, пришла и уснула. Вот и весь доклад мой… В гости грозился прийти, семью показать.

— Ой, ладно, бабуль, засиделась с тобой… У меня еще дела, девчонки ждут…

— У этих девчонок усы случайно не растут? — мне забавно, когда ж она свои заметит?

— Нет, не растут, — ехидно ответила она, и, подняв голову, увидела себя в зеркале. — Хи-хи-хи, чего мне не сказала-то? — и, наведя марафет, убежала.

Вот, хоть и большенькая уже, а все равно глаз да глаз за ней требуется, чтоб кто шибко умный не сбил с дороги девчоночку.

Оставшись одна, посидела еще, попила чинно чаю, да стала со стола убирать, посуду мыть. И тут весело зачирикал телефон. Где же он, куда сунули? А, вот!

— Аллё! — хриплю, запыхавшись, в трубку.

— Привет, мам! — не смотря на расстояние, голос моего младшего слышно отменно, — Как у тебя дела?

— Да все как обычно, вроде, не болею. Сыночка, сам-то как?

— Я завтра утром прилетаю, надоела Москва, хочу отпуск дома провести.

— Вот и хорошо, вот и славненько. Соскучилась по тебе сильно. Давай уж действительно, прилетай. У тебя все нормально? — мне тревожно на душе.

— Да, все нормально, прилечу, поговорим. Часов в десять утра уже буду дома, надеюсь. Пока! — И трубка противно запищала.

Сижу, телефон зажала в руках… Какой сегодня насыщенный день выдался у меня! Как будто месяц прожила. Так и состариться можно, преждевременно.

До ночи копошилась, порядок наводила. Свой, старый обряд прятала, под их, под современный манер подстраивалась.

В духовке медленно вертелась на гриле курица…

Готовить разносолы нет необходимости, сын сам повар. Чего у них только нет в столице, мы и придумать не можем. Нет только одного — свежего омуля. Вот им-то завтра и побалую гостя московского.

…………………………………..

— Мы, мама, на весь отпуск, если ты не возражаешь, — сложно двухметровой дылде снимать пальто в коридоре хрущевки. То кулаком с зажатым в нем рукавом что заденет, то носом в обои ткнется… Сыночка у меня вырос с размахом, и ростом удался, и профессия брюшком уже давно обозначилась. Спутница его чуть до подмышки дотягивает. Здоровый цвет лица, отсутствие косметики и талии роднило ее с доярками и поварихами.

— Познакомься, это — Лиана, моя подруга. Мы работаем вместе. Она у нас карвингом занимается, красивые штучки из фруктов и овощей делает, украшения разные. Если хочешь, она тебя научит…

— Как же, научит, тебя вон, научила видно, уже — это я себе под нос бурчу. — Даа, конечно, как только свободное время будет, — уже говорю вслух.

— А Вы, Лианочка, откуда родом будете? Из Москвы? — продолжаю разговор.

— Нет, Елена Евгеньевна, из Рязани. У нас, в Рязани, грибы с глазами, их едят, они глядят… — это ж какому рязанскому мужику пришло в голову так назвать пышечку-дочку? И отдать в кулинарное училище? Издеватель.

— Скажите, а откуда такое интересное имя? Впервые сталкиваюсь…

— Маме очень нравилось, она думала, что если так меня назовет, я буду стройной и гибкой, не пойду в своих сестер… У нас в семье все женщины кругленькие, а мужчины стройные.

— Ой, милочка, если б от имени что так зависело, я б давно свое на какую-нибудь красопетку поменяла…

— Мам, ты представляешь, у Лианы есть подруги, у нас тоже работают, Диана и Эллина. С ней в одной деревне раньше жили, на окраине…

У меня был культурный шок. Даже больше. Дожили, Лиана, Диана и Эллина — обычные сельские девушки, во всю пышущие здоровьем, из деревни под Рязанью… Нокдаун. Нервно хихикая, исчезаю на кухне.

Там до меня долетают обрывки разговора: «А кто это? Да ты что! Здорово! Давай завтра, хорошо, договорились… передам… рад буду…» .

— Сыночка, а что, по телефону звонили? Неужто самочувствием моим еще кто-то интересуется? — сын, только прилетел, еле в двери зашел, а кому-то рад? И для кого я здорова?

— Да, гости завтра у нас будут. Новости какие, Слава Радченко позвонил. Просил передать, чтоб ты не суетилась и ничего не готовила, они все сами…

— Завтра будет завтра, а сейчас пойдемте, перекусим. Отдохнуть после перелета…

…………………………………

На завтра звонок в дверь раздался как всегда, неожиданно. Сын пошел открывать.

— Привет! Здравствуйте! — из коридора выглядывал радостный Слава. За его спиной маячили хрупкие женские фигурки. Младшая держала букет орхидей, у остальных в руках были тяжелые пакеты.

— Вот, познакомьтесь, пожалуйста, это моя семья. Жена Рита, старшая дочь Даша и младшая Надюшка. А это тетя Лена, ее сын Коля, я вам про них много рассказывал. Вот с девушкой еще не знаком…

— Всему свое время, — ответил сын. — Это Лиана, моя подруга. Давай помогу, что ли.

— Очень приятно, Вячеслав. Мы тут заехали в один очень славный ресторанчик, страхуются они у нас, и заказ свой забрали — продолжал Слава, передавая свою ношу моим московским гостям.

— Извините, очень хочется спросить, а они клиентов своих страхуют? — как-то я переживаю за свое здоровье, особенно после этих слов и уточняю сразу.

— Нет, Елена Евгеньевна, сотрудников. Чтоб те могли в поликлиники обращаться, а Вы что подумали?

— Да еще практически ничего, Славочка…

— Ха-ха, Вы подумали, они клиентов своих страхуют от смертельных отравлений! Да, тетя Лена?

— Каюсь, промелькнула такая мысль, — теперь улыбаюсь я, разгадали мои думы, — но тут же рассеялась, мгновенно.

Мы дружно накрыли праздничный стол, который украсил подаренный букет орхидей.

— Я долго не понимал, чем так восхищаются люди, что такого особенного в этих заморских цветах. А потом рассмотрел, какая гибкость скрыта в этом цветке, какая плавность линий, гениальность сочетания красок, умиротворенность во всем внешнем виде цветка. На него можно бесконечно смотреть, как на японский сад камней. Спасибо, Слава, угодил пожилой женщине… Это меня мама научила трепетному отношению к цветам, — мой младший сын засмущался. Не часто услышишь подобное от мужчины…

— Мне орхидеи тоже очень нравятся, а Вам, Лиана? — Рита пытается поддержать разговор. Девушка она утонченная, сразу видно, и возраст по ней определить не просто. Так можно выглядеть и в двадцать пять, и в сорок лет. Стройная, пропорциональная фигурка, отсутствие морщин, неяркий макияж, светлые волосы и отличный парфюм. Платье-футляр цвета топленого молока, тонкие украшения говорят о хорошем вкусе хозяйки.

— А по мне — цветы как цветы, ничего особенного, — Лиана девушка со здоровым аппетитом, — я больше цветы на тортах люблю, из марципана, шоколада или крема какого. И красиво, и съесть можно.

— Мы сегодня про имена говорили, я маме про подружек Лианы рассказывал, а вы, почему так своих дочек назвали? — сын решил поменять тему разговора, накладывая всем горячее.

— Дашу нам Бог подарил, Рита больше полугода по больницам лежала, угроза выкидыша была постоянно. Потом долго лечилась, чтоб окрепнуть. Врачи говорили, вряд ли сможем еще родить, у Риты резус-фактор отрицательный, но мы надеялись, и у нас через пять лет появилась Надежда. — Слава ласково погладил по голове рядом сидящую дочку. — Даше пятнадцать, она круглая отличница, а Наде скоро десять, в четвертый класс перешла. Хорошо учится, увлекается балетом, ходит в танцевальную студию.

— Про наших-то я Славе уже рассказала, когда у него в страховой компании встретились, — поясняю, накладывая необычный теплый салат

— А, может, мы пойдем, покурим? Коля, как ты? — Слава достал сигареты.

— Пойдем, подымим на балкон, — и сын тоже вышел из-за стола.

— Мальчики, вы только не долго, скоро чай будем пить, — Лиана ловко собирала грязные тарелки со стола. Надя и Даша ушли в другую комнату, где было много детских игрушек.

— Мужчины давно не виделись, пошли свое детство вспоминать, пусть поболтают, — чувствовалось, что Рита во всем поддерживает мужа.

— Детство у Славы было, не дай Бог, какое. Мать умерла, когда он толком ходить научился, дядя, мамин брат старший, возненавидел его. Издевался над ним как мог, бил. Спать не давал. Бабушка кормит его, а Борис отберет тарелку и ему на голову оденет. Если Славка к телефону притронется, бит будет. Баба Женя как могла, выкручивалась. То к нам приведет внука покормить, то просит спрятать его, пока Борька не уснет. В кладовку его на колени часто ставил, а то и ночевать там оставлял. Да что я рассказываю, Вы, наверное, все это давно знаете, Слава обидится еще, — спохватилась я.

— Нет, что Вы, расскажите, тетя Лена, он как-то обмолвился один раз про свое детство и все. А мне интересно, я знаю только про то, что он когда-то сидел за убийство дяди — Рита смотрела на меня, не отрывая взгляд.

— Особенно рассказывать нечего, изверг Борис был порядочный. Он и на мать свою, бабу Женю, руку частенько подымал. А та жалела его, в милицию не звонила. Ей, может, и психушку надо было вызывать, у него 7Б в военном билете было, в армию не взяли служить. Что-то уже тогда у него заметили. Борька кабан был здоровый, нигде не работал, свадьбы фотографировал, да мать с племянником гонял. Мог среди ночи музыку врубить на всю громкость и попробуй скажи что-нибудь. Славка из синяков не вылазил, не так посмотрел, не так встал, все не так… Он уж подрос, а тот его все так же унижал. При друзьях тоже. И вот Славе исполнилось четырнадцать лет. Зашел вместе с другом, Никитой, к себе домой, а Борис опять начал унижать его.

Не выдержав унижений при друге, схватил лежащий рядом молоток и начал бить сидящего в кресле дядю по голове. В порыве, Никита тоже бросился на Бориса, но уже с ножом. Дома никого кроме них не было. Покончив с дядей, они завернули труп в палас и вынесли в кладовку. Поздним вечером того же дня, угнав шестерку «Жигули», они вывезли тело за город и жгли его несколько дней, в ненависти разбивая кости молотком, чтоб остался один пепел.

Баба Женя, придя домой, не нашла палас, на стенах были следы крови, почувствовала, произошло что-то неладное… Через несколько дней подала заявление в милицию, что пропал сын. Сразу-то ее никто и слушать не стал. Того, конечно, первое время никто не искал. Парень молодой, не женатый, загулял… Спустя пару месяцев начались поиски. И почти сразу Слава попал под подозрение. Как его только не пытали, то руку повредят, то ногу. Он даже как-то на костыле прыгал. Но молчал. Однажды он с бабушкой поймал у себя соседа, который хотел их обокрасть, и сдал его милиции. А тот оказался невольным свидетелем убийства, он видел, как прятали труп в кладовку, когда вышел покурить в подъезд, и в отместку все рассказал. Милиция забирала Славу с Никитой прямо с уроков в школе. Дружок его за компанию, получается, пострадал. А у Славы судьба, видите какая, почти с рождения измывались над ним, а потом тюрьма, тоже ничего хорошего. Жизнь только вот не так давно увидел. После встречи с Вами, Рита, наверное? — мне тоже интересно, как они познакомились и где.

— После института долгое время нигде на работу по специальности устроиться не могла, работала агентом в страховой компании. Потом туда устроился и Слава, почти сразу после освобождения. Поработали какое-то время вместе, потом у него начался карьерный рост, назначили старшим агентом. Коллектив в основном женский, мужчин мало. Спустя пару лет он начал делать мне знаки внимания, а я их принимать. Слава так красиво ухаживал… Мне все подружки завидовали, а я боялась. Но Слава добился моего расположения. Мои родители были против наших отношений. Я из профессорской семьи… Тогда он делает решительный шаг, продает квартиру, залазит в немыслимые долги и открывает собственную страховую компанию. Чтоб поддержать его, работала у него помощником. Постепенно родители свыклись, и мы официально поженились. — В своем рассказе Рита тактично обошла тему отношения родителей к судимости мужа.

Тем временем Лиана уже помыла тарелки и сидела с нами в комнате, внимательно слушая наш разговор. Ее глаза время от времени становились круглыми, а сама походила на один забавный рязанский грибок, про которые часто вспоминала.

— А вот и мальчики вернулись! Давайте чай пить! Чур, я торт режу, а Лиана с Ритой чай наливают, — распределяю роли. — А детям можно в комнату унести…

— Пока вас не было, про детство твое, Слава, рассказывала, а вы о чем на балконе секретничали?

— Теть Лен, про жизнь, какой она бывает разной. Мы о Москве беседовали, какие там могут открыться перспективы. — Слава аккуратно отхлебывал чай из чашки, держа за ручку двумя пальцами.

— А почему Вы решили заняться страхованием? — Лиана решила вступить в разговор. — Ведь имея деньги, можно заняться хоть чем.

— О-о-о, Лианочка, чтоб ответить на этот вопрос, мне надо очень многое вспомнить, и в частности, тюрьму. А хотите ли Вы это услышать? — в этот раз он спокоен, не нервничает, как при встрече в офисе.

— Слав, да ты расскажи, — Коля подсел поближе.

— Конечно, мы все заинтригованы. Правда ведь, девушки? — спрашиваю мнение у Риты и Лианы.

— Это будет долгий рассказ…— сказал наш бывший сосед, прищурив один глаз и рассматривая на свет бокал с недопитым красным вином, — превосходный оттенок… Отличное вино…

— Мы не торопимся…

— На чем Вы остановились? — Слава устроился в кресле поудобнее. Мы его уговорили.

— Как вас милиция с уроков забрала… Следствие потом примерно год длилось, правильно? — пытаюсь начать разговор…

— Да, так и было. Затем был суд, нам дали по восемь лет. Что такое восемь лет, когда тебе всего пятнадцать? Елена Евгеньевна, тётя Лена! Мне тогда так и казалось, что нам дали пожизненно. После приговора нас по разным колониям разбросали. Никиту оставили здесь, а меня в другой город отправили. Бабушка мне перед отправкой посылочку соорудила, колбасы туда да сахару напихала, сигарет, лимонаду. Зашел я в камеру без особой опаски, бандероль придавала немного уверенности. Когда за моей спиной с грохотом закрылась дверь камеры, выделили мне свободные нары и стал я устраиваться. Потом за знакомство решили чаю попить с моими припасами.

Зеки, дорогие мои, чай какой пьют? Чифир варят, это такой очень крепкий чай, кто анашу курит, колеса глотают и всякой другой гадостью здоровье себе гробят. В знак уважения старшему по камере, а было нас там восемь человек, все разных мастей, решил отдать сигареты. Я-то уважения ради, а они вон поняли как… Да сигареты, как на грех, отсырели от протекшего лимонада… В общем, сначала мне от старшего прилично прилетело за подкол, а потом от остальных пацанов, по понятиям. Чтоб впредь неповадно шестерить было. А я-то как лучше хотел, мне тогда шестнадцати не было, когда на зону пришел. Хотел по пачке раздать, да заторопился, весь блок сразу и отдал. — Можно мне еще вина налить?

— Конечно, Слава, сейчас. — Лиана сделала это профессионально, наклонив бокал.

— Лежу, весь битый-перебитый, злющий от собственного бессилия, ну куда я, мелкий кишкодав, Лианочка, против здоровенных верзил? — Продолжал гость. — А на утро, после побудки и оправки, стал ко мне один рослый таджик приставать, в карты под интерес сыграть. Я отнекиваюсь по-тихому, стараюсь увильнуть от него, чувствую, за нами вся камера наблюдает, чую подвох. Потом старший за меня заступился, шуганул тозика, у таджиков так в паспортах, оказывается, пишут. Это они мне очередную проверку устроили, не стукач ли я. Такие на все идут, любые условия принимают, только бы нужную информацию из камеры вынести. А парнишек молодых, да симпатичных, очень любят в темном месте зажать. Вот только что пацан был, к примеру, Костькой, а стал Катькой… Но потом, а это уже было позже, когда с тюрьмы малолетней подтвердили мою не запачканную репутацию, стали ко мне относиться с каким-то уважением, на равных. Помнишь, Коля, как вы мне письма в тюрьму писали?

— Конечно, помню. У меня до сих пор они где-то дома лежат. — Сын тоже налил вина.

— Ну вот, определили меня в общую бригаду по пошиву матрасов. Там вся наша камера работала. Кроме старшего, тот на складе весь день прохлаждался, чайком баловался да на готовых матрасах отсыпался, в тишине и покое. Бабуля меня тем временем не забывала, посылочки отправляла да на пару свиданий ко мне ездила. А несколько раз по моей вине ей отказывали во встрече.

Как-то, помнится, сел я в карты играть, на деньги. Припас у меня был небольшой. Да в такую охоту вошел, не поверите, тетя Лена, что даже шмотки все с себя проиграл! До последнего надежду отыграться лелеял…

И вот сижу я в камере, на своих нарах, в одних трусах-носках и не знаю, как жить мне дальше. Температура у нас в помещении была низкая, сквозняки. Кто о зеках заботится сильно? Спали одетые, а тут, на тебе, в таком положении оказался… Сижу, зуб на зуб не попадает. Один в камере, я, как проигрался, бегом к себе, пока не заметил кто. Тут опер входит, чтобы камеру проверить, наверное. И видит меня. Я и одетый-то не сильно красавчик был, а в таком положении… В общем, сжалился он надо мной, принес старую солдатскую шинель, на пару-тройку размеров больше меня. За нее мне и дали прозвище «Пехота».

Тетя Лена, девушки! Как мне было стыдно бабушке про этот случай рассказывать да одёжку просить! Ведь она весь день по городу с ведром и шваброй металась, где могла подъезды мыла. Получала копейки, на них и жила, пенсия-то у нее крохотная была, получит, за то, сё заплатит и жить не на что. А она меня еще баловать пыталась, но это больше когда и за меня ей пособие платили. Попивала иногда, да кто ж от такой жизни не запьет?

С месяц где-то пытался вырулить себе шмотки, а тут уж сентябрь настал, в одной шинельке зябко сильно. С кашлем положили меня в больничку, на обследование и лечение. Рентген показал затемнение в правом легком… Взяли анализы… Туберкулез… Тут, конечно, сразу же сообщили бабушке, нужного лекарства не было в лазарете. Та приехала и еще долго причитала возле моей койки… Через пару дней, продав мой компьютер, который она берегла для моего возвращения из зоны, я был приодет во все теплое. В больничке же я познакомился с одним парнем, которого постоянно видел с книжками в руках. Оказалось, что он учится в тюремной вечерней школе, заканчивает десятый класс. Мне тоже раньше предлагали, но особого интереса у меня это не вызвало. И решил, что если поправлюсь, и туберкулеза не будет, то пойду учиться дальше.

После выписки, по требованию медиков, перевели меня с вредного участка, где матрасы ватой набивают, на швейный. Наматрасники шить и верхонки. Этому я быстро научился, и все получалось почти автоматически. Начал занятия в школе посещать. А еще сильно рисовать мне понравилось. Шариковой ручкой на тетрадных листках, правда, но ведь главное не это… За уроками и рисованием время летело быстрее. Первое время переписывался с друзьями, оставшимися на воле, но кому сильно нужен зек? Ваши пацаны, тетя Лена, мне дольше всех на зону писали, Коля, ты особенно…

— Слав, ну ты чего, говорил же уже, — Коля начал стесняться.

— Не поверишь, но я до сих пор благодарен за поддержку. Если б вы знали, как там ждут писем… За хорошее поведение и тягу к знаниям, через пару лет после моего заселения в колонию мне пообещали дать небольшой отпуск домой. До назначенного времени оставалось две недели.… Так удачно получалось, свое совершеннолетие должен был встретить дома…

Когда строчил на швейной машинке наматрасники, обычно гонял в голове разные мысли.… Вот и в этот раз сильно задумался, размечтался. Как домой приеду, бабулю обниму, за столом с друзьями соберемся. Представил, какие вкусности будут ждать меня дома… Бананы, мандарины… Запах ванили от бабушкиной стряпни… и мясо. Много жареного мяса… Поспать на своей кровати, на нормальной подушке, мягком матрасе, укрыться теплым одеялом, прочувствовать всей кожей свежевыстиранное поглаженное постельное белье, вдохнуть его аромат, растянуться во весь рост. Что может быть лучше? Какое счастье — дом!.. Вернее, ты — дома! Дорогие мои! Знаете ли Вы?

Очнулся, когда в швейном цехе запахло горелым и поднялась паника, крики со всех сторон: «Пожар! Скорее! Склад готовой продукции горит!». Побежали мы все туда, давай матрасы да верхонки в разные стороны раскидывать, а целые покидали в отходящую грузовую машину, чтоб вывезти. Ее пошмонали кое-как, склад-то уже совсем разгораться начал… Подъехавшие пожарные были как нельзя вовремя, начинала дымиться крыша соседнего барака.

После, погнали нас, чертей закопченных, в баню мыться, а там уже кто с ожогами оказывался, отправляли к врачу на осмотр. Несколько человек задохнулись от дыма, среди них был парнишка, такой же, как я, совсем молодой, кладовщиком работал. Пришел на зону за полгода до пожара. Мы с ним сдружились сильно, надежный такой пацанчик был, Витьком звали. Тоже за убийство сидел. По неосторожности только. Перед отбоем не досчитались двоих из нашей камеры, ушли под шумок с зоны старший и его дружок.… Специально, когда подошла машина на загрузку товаром, плеснули спиртом в угол склада и подожгли.… Сами спрятались в кузове под матрасами и терпели, пока зеки бегали по ним, складывая сверху спасенное из пожара и когда солдаты прыгали, утрамбовывая груз для обвязки,… Запах горящей ваты не дал собакам охраны учуять беглецов…

Пять озверевших надзирателей влетело к нам в камеру и стали молотить со всей мочи, кого куда попало. Появившийся начальник колонии остановил их. Растащили нас по разным одиночкам и стали допрашивать, кто, что знал про готовящийся побег. Что мог сказать я? Никто со мной такими секретами не делился, да и знал бы — не сказал, как мне потом на зоне жить, тетя Лена? А одиночная камера, я Вам скажу, похуже могилы будет. Сырость, холод, на потолке и решетке иней. Лежанку после подъема надзиратели пристегивают к стене и отстегнут только перед отбоем. Вот так с утра и до позднего вечера что хочешь делай: на корточках сиди, ходи по двухметровой камере, прыгай, занимайся бегом на месте. Но сильно упражняться не сможешь, кормежка в одиночке такая, чтоб ноги не протянуть. И передачки запрещены. Если только кто умудрится в окно, через высоко расположенные решетки перекинет что съестного.

В зоне обычно есть негласное правило, молодежь не трогают. Но в этот раз… В этот раз были забыты все законы, мне очень прилично досталось от дубаков, болело буквально все. Ливер ныл, как будто его на мясорубке провернули, старые раны, полученные мною на допросе еще до ареста, ломило до слез. Правая кисть опухла и не шевелилась, мне на нее наступили со всего маху каблуком сапога, не сняв наручники. Голова болела как один большой зуб, целого места не было. Притащили меня обратно в одиночку, бросили на лежак. Лежу я в таком виде, трясусь от холода, а руками одеяло зацепить не могу, рук не чувствую.

Не выдержав такого рассказа мужа, Рита пододвинулась к нему ближе, обняла и положила голову на плечо.

— Дорогой мой, что тебе пережить пришлось… — слезы тихо стекали у нее по щекам.

Прижав покрепче жену, Слава продолжал:

— И вот тогда вспомнил я маму свою родную, горемычную, как она пьяная зимней ночью на крыльце у нашего дома замерзла, жалко мне ее так стало, что не стерпел и заревел во весь голос, навзрыд. Впервые в жизни так ревел, до истерики… И маму жалко, молодая ж совсем была, двадцати пяти еще не исполнилось, как померла. И себя, с такой вот искалеченной судьбой жалко, бабушку жалко… Ей-то каково? Мужа схоронила, дочь замерзла, сына внук убил… Была семья — и нет семьи…

Раскаялся за содеянное мной уже давно, когда следствие шло. Корил себя ежедневно, что надо было еще терпения набраться, четырнадцать ведь лет терпел, может все бы мирно и разрешилось, не схватись я сгоряча за молоток… Поклялся я тогда сам себе, что я из кожи вылезу, но выучусь и буду каким-нибудь добрым и полезным для всех людей делом заниматься, что в жизни своей больше никому вреда не нанесу! — в пылу нахлынувшего, он стукнул кулаком по столу, и посуда подпрыгнула… Мы все невольно вздрогнули…

— И как принял это решение для себя, стало мне сразу легче на душе, спокойнее. — Продолжал разгоряченный Слава. — И уверенность появилась, что так оно и будет. Решил еще, в тот памятный день, что покрещусь в тюремном приходе при первой же возможности. Раны мои постепенно затянулись, руки отошли и нормально шевелились, голова тоже зажила.

Тетя Лена, как видите, слово я свое сдержал. Как вышел из одиночки, договорился с тюремным батюшкой и покрестился. Сначала одиннадцать классов закончил, потом на сварщика выучился, а затем на автослесаря, машины чинить. В библиотеке все интересные книжки прочитал. Заключенных в институты учиться не берут, как же они на сессии ездить будут? Только после освобождения, через годик, поступил заочно в экономическую академию.

— Наш папа все своими руками умеет делать, за что возьмется — получается, — Рита воспользовалась паузой в Славином рассказе. — Дорогой, тебе чаю налить?

— С большим удовольствием, горяченького, если можно, у меня в горле пересохло, давно так много не говорил, — и он пододвинул чашку к жене. Все немного оживились.

— И вот срок мой уже на шестой год перевалил, по ходатайству начальника колонии, за примерное поведение, стремление к знаниям срок мой сократили на два года. Когда вызвали меня постановление подписывать, думал, сердце остановится, все как в тумане поплыло перед глазами. Обратно шел на ватных ногах, обычно ждешь, ждешь этого дня, надеешься, а он все не приходит, а тут такое счастье нежданно. Остаток срока деньки считал, сколько осталось, казалось, разбуди меня неожиданно, в точности скажу, сколько дней и ночей лагерной жизни мне осталось.

Бабушка меня встречать приехала, постарела она за это время, похудела, осунулась. Семьдесят четыре ей было, когда освободили меня. Расплакалась, руки трясутся, очки потеряла. Стоит на КПП такая жалкая, щурится, к каждому бросается, про меня спрашивает…Слезы, как обычно, как в моем детстве, концом головного платка вытирает…

Недельку отдохнул я после освобождения и принялся работу искать. В сварщики меня не взяли, в автослесари тоже. Репутация подкачала. А в страховой компании никого не интересовало, кто я, что я, документов моих не спрашивали. Нелегально все работали, без оформления. Это уже много позже, когда задумал своим делом заняться, появилась у меня трудовая книжка и все другие документы, как у обычных граждан. В страховой впервые увидел Риту, сначала она мне не понравилась, показалась уж слишком умной и строгой. Позднее присмотрелся к ней и понял, что она мой идеал. Воспитанная, не избалованная. И — недоступная. Первое время не знал, как подойти к ней, стеснялся. Других не замечал. Начал ей своих клиентов перекидывать, у меня сессия началась. Где-то спрашивал совета, иногда помощи. Подружились, потом стал за ней ухаживать… Сделал предложение, но ее родители были против… Сейчас все хорошо, правда, Ритуль?

Она радостно закивала: — Мы давно женаты со Славой, все у нас хорошо, тетя Лена…

— Вот и славно. Честно, не думала тебя встретить, тем более владельцем страховой компании, таким солидным человеком. Очень рада, Слава, что ты добился своего, у тебя замечательная жена, прекрасные дети. Будьте счастливы… Думаю, меня все поддержат? — наливаю в бокал вина, Лиана перехватывает инициативу и наливает оставшимся.

— Давайте подымем бокалы за Славу и его прекрасную семью! — к Коле вернулся дар речи, после услышанного.....

……………………………

Наш вечер за разговорами и воспоминаниями продолжался еще долго, гости покидали мой дом за полночь. В коридоре, подавая пальто Рите, Слава говорит: «А помните, тетя Лена, как я к Вам на день рождения приходил?».

— Это когда ты такую здоровенную шоколадку принес? Конечно, помню. Звонок в дверь, иду открывать, а там ты. как мартышка, на чердачной лестнице крутишься: «Теть Лен! Здрасьте!» Сколько ж тебе лет-то было? Наверное, как Надюшке сейчас? — у нее выбилась прядка из прически, и я ей поправляю.

— Не знаю. Я потом часто вспоминал, как Вы меня среди взрослых посадили. Каким важным себя чувствовал, солидным, не передать…

— А как же? Среди гостей различия нет, раз пришел, садись со всеми… Но ты тоже, такой забавный был, взрослого пытался изображать…

— Мы не прощаемся, в следующий раз ждем Вас к нам. Коля, Лианочка, пока не улетели в Москву, берите маму под руки и милости просим, договорились? — Рита стояла уже в дверях, прижимая к себе сонную Надежду. Даша ждала на лестнице, выискивая в окно подъехавшее такси.

— Визит вежливости? — Коля тер красные глаза, — Перед отъездом — обязательно!

……………………………

Так закончился еще один день из моей жизни.

……………………………

Послесловие.

Сейчас мне на самом деле сорок три года, а не семьдесят с хвостиком, через пару месяцев Славке исполнится восемнадцать и он три года уже сидит за убийство дяди…

Пусть у него все отлично сложится! Хотя бы так, как я придумала.

Декабрь 2011 г.