Монологи шизофреника. Монолог 1-й / Мурыгин Александр Сергеевич
 

Монологи шизофреника. Монолог 1-й

0.00
 
Мурыгин Александр Сергеевич
Монологи шизофреника. Монолог 1-й
Монологи шизофреника. Монолог 1-й
- Это снова был он. А кто он я сейчас поясню. Это был я, собственно говоря, открытыми картами так сказать. Впрочем это был всё же не я, а тот миленький гадёныш,которого я держал внутри, на самых верхних полках своего я, эдакого плацкартного вагона. Он и похож на меня настолько, что и вопросов быть не должно. Но я задаю вопрос, потому что хуже нет чем молчать. Надо или уйти или что-то сказать, хотя бы - "правда хорошая погода ?", и услышать в ответ - "отвратительная, сущая правда". Или ничего не услышать, но тогда незачем оставаться, а типа взять шляпу и сказать "адью", дёрнув плечом или шумно закрыв дверь как это делалось сто лет назад...\n\nНо я на всякий случай спросил его - "кто ты?", таким тоном, когда надеются на "хотите выпить?" услышать отказ. Спросил с таким подъёмом в конце слова, что уже никак нельзя сказать "с удовольствием", а только - "нет,спасибо..." и получить холодный кивок и отвернуться к окну, за которым не происходит ровным счётом ничего, на загаженных столбах сидят вороны и дымит мусор...\n\nВот он мне и не ответил, хотя мог. Ведь он, то есть собственно я, был не без налёта интеллигентности, во всяком случае из семьи, где ели с ножом, и соль брали ножом, а не липкими пальцами. Правда при этом я отмалолетничал в грязных штанах, с неистребимым пованиванием дымом, бензином, и в соль я лазил пальцами и помидором брызгал на скатерть. Но тут есть своя причина...\n\n- А ты не видишь?,- ответил он. Теперь молчал уже я а он отвечал за меня как если б я ответил за себя. Чёрт!,привязалось - он-я, кто спросил и кто ответил. Ну пускай я спросил и я же и ответил, ведь он был я, а я - он...\n\nТогда я спросил -"ты что молчишь?".\n\n- Я думаю... Я думаю, что только с женщинами ты был таким жестоким, ещё может быть с кошками. Хотя женщина - человек, тут не поспоришь, а кошка всегда кошка... И тогда ты пошёл к ней, точнее поехал на троллейбусе, зайцем, воображая как объявляется контролёр и спрашивает - "ваши проездные документы...", а ты громко - "нет документов!". И контролёр нехотя ввяжется в перебранку, и с ним какой-нибудь "из интеллигентов", и будет потеха. Ты - "вон с сумками, за двоих едет!".А он мне... Но нет,контроля не было...\n\nОна определяла себя "безотцовщиной". С того дня когда некто собрал чемодан, кинул сверху белую "свадебную" рубашенцию, ещё что-то и отчалил без "досвидания". Впрочем, может и под злой речитатив и слёзы,- какая разница... Хотя нет,совсем не так, тут психология - ты всегда навсегда остаёшься на месте обиды, типа тенью на стене в Хиросиме.\n\nРазговаривая с женщиной, и не только разведёнкой, нельзя использовать слово "свобода". Можно даже нецензурить,но упаси бог... Женщину "свобода" бесит как нечто выскальзывающее из рук, типа салатницы или путающийся в поводке терьерчик...\n\nА ты незванно заявился и молчал как пыльная ваза на подоконнике. Ждал пока уймётся плеск в ванной, курил в оконное стекло. Приехал без приторного узбекского её любимого вина, ,зображал крайнюю скуку, чуть не сплин... И таки дождался -"уходи,я сегодня болею...". Крутанулся на каблуке фрайером на выход...\n\nА ты же знал,что она на пятом месяце,что молчишь?\n\n- Послушай,гадёныш - ты же в курсе, что мне позарез нужна была это самая грёбаная свобода и я не привык плеваться в зеркало после стакана водки... А детёныша она всё одно оставила в доме ребёнка. Ей нужен был я. Ты ещё вспомни мои-свои детские грешки... Ну да, она ещё спросила - "зачем ты пришёл?"..."Тебе соврать?"...\n\nВ детстве я врал с такой убеждённостью, что меня даже не били. Я сочинял вдохновенно, а красота повыше любой "правды", ну ты в курсе... И когда просили повторить, я мог трепать уже что-то иное. Я в студентах носил чёрные очки как Збигнев Цуговский из фильма "Пепел и алмаз"... Помнишь как мы его смотрели октябрём в летнем кинотатре "Летний", который потом таки сгорел, в нём курили... В чёрных очках я был легендой, типа Харви Освальдом, завалившим Кеннеди, все бабы на танцах были мои...\n\nА тогда я зашёл, притворно теряя равновесие чтобы выставить руку, заставить отступить на шаг-другой... Она была в халате, с мокрой причёской, вернее причёски собственно пока не было, а только мокрая голова под косынкой хвостиками вверх... И шнурок как на грех ещё развязался хоть и был с хитрым узлом из журнала "Наука и жизнь"... Это как стать на размер меньше и потерять руки в рукавах... И она молчала в халатике,потом устала молчать... "Не всё ли равно?" - так она подумала,- "и этот такой же, станет курить на диване и пепел стряхивать на ковёр, а замечать только когда одеваешься, когда натягиваешь колготки и два острых усика взгляда будут колоть тело там, где бёдро переливается в жопу".\n\nКогда "они" обнажаются,они уходят в себя. Обнажение - только ход в комбинации "акт", в игре в секс... Они не подозревают,что сильнее всего возбуждает обычное мимопрохождение, когда краешек халата припрыгивает под шагом... Обнимая "их",я поражался типа пустоте под руками. Так всегда когда что-то не понимаешь, не в состоянии представить - того и нет. Разве "они" могут устать, вспотеть, захотеть?..\n\nТак и тебя, гадёныш,нет, когда ты являешься и молчишь и смотришь куда-то на моё левое ухо как просят окулисты... У "них" определённо внутри ничего нет, кожа и под ней пустота. Какие кишки, печень или мочевой пузырь!? "Они" пребывают в невесомости, где лишними кости и мышцы, где нужнее рукоделие,глупая книга и сибирская ленивая кошка...\n\nОна раз так и сказала -"ты мне мешаешь", когда я наощупь стал искать мостик через холодный ручей, после того как таки ляпнул это запретное словечко "свобода"... Ещё она раз, унюхав водку, потянула дверь назад и я не стал щемиться, но держал ручку...Потому что я долго шёл и протрезвел, я скорее устал, а принять усталого за пьяного - запросто...\n\nВернее было не так. Она крутанулась к плите, ойкнула, отстегнула пуговку халатика, обернула руку и стащила с огня нечто скворчащее... Тут был острый момент беззащитности, я возбудился, впился в шею. Зверь кусает,человек - целует...\n\nА она зашипела - "мешаешь...". Вот так!, типа "вы" "нам" мешаете - гладить кошек, заниматься таинством вязания крючком и на спицах, читать женщинами же написанные книжонки... Что ты всё молчишь,гадёныш?\n\n- Мне это не интересно... У меня насморк, а где насморк там - материя, скука... Сопливый и смерти не боится, он как привидение.\n\n- Тоже рассуждаешь - привидение, жизнь, смерть. При жизни радуешься ты, а при смерти - другие, вот и вся разница. Вспомни как ты первый раз подумал о смерти, лет в десять... Тогда ты, собственно, и родился. И Гаутама так же, увидев старика. А сын плотника из Назарета сообразил чем поднять робких июдеев на восстание: обещай любому бессмертие и - отдавай приказ!..\n\n- Путаешь, Гадёныш: человек боится не смерти, он боится самого себя, самосуда... Ты в курсе как некто подчинил народ одним обещанием освободить от химеры совести?\n\n- Это ты путаешь - их было двое. И тот, другой, сказал что страх смерти - это смертельная слабость. Кто победил страх,тот победит всех... А ты боялся. Ты тогда боялся ответить за аборт как за разбитую чашку.\n\n- Стоп,хватит - мы ведь договорились, что ты это я, а я - это ты. А смерть - это когда ты не можешь ничего забыть или тебе непрерывно напоминают... И почему у тебя такой грязный платок? Почему у тебя всегда такие грязные платки? Почему ты так долго сморкаешься, а потом долго молчишь? Зачем ты приходишь?..

 

— Это снова был он. А кто он я сейчас поясню. Это был я, собственно говоря, открытыми картами так сказать. Впрочем это был всё же не я, а тот миленький гадёныш, которого я держал внутри, на самых верхних полках своего я, эдакого плацкартного вагона. Он и похож на меня настолько, что и вопросов быть не должно. Но я задаю вопрос, потому что хуже нет чем молчать. Надо или уйти или что-то сказать, хотя бы — "правда хорошая погода ?", и услышать в ответ — "отвратительная, сущая правда". Или ничего не услышать, но тогда незачем оставаться, а типа взять шляпу и сказать "адью", дёрнув плечом или шумно закрыв дверь как это делалось сто лет назад...

Но я на всякий случай спросил его — "кто ты?", таким тоном, когда надеются на "хотите выпить?" услышать отказ. Спросил с таким подъёмом в конце слова, что уже никак нельзя сказать "с удовольствием", а только — "нет, спасибо..." и получить холодный кивок и отвернуться к окну, за которым не происходит ровным счётом ничего, на загаженных столбах сидят вороны и дымит мусор...

Вот он мне и не ответил, хотя мог. Ведь он, то есть собственно я, был не без налёта интеллигентности, во всяком случае из семьи, где ели с ножом, и соль брали ножом, а не липкими пальцами. Правда при этом я отмалолетничал в грязных штанах, с неистребимым пованиванием дымом, бензином, и в соль я лазил пальцами и помидором брызгал на скатерть. Но тут есть своя причина...

— А ты не видишь?, — ответил он. Теперь молчал уже я а он отвечал за меня как если б я ответил за себя. Чёрт!, привязалось — он-я, кто спросил и кто ответил. Ну пускай я спросил и я же и ответил, ведь он был я, а я — он...

Тогда я спросил — "ты что молчишь?".

— Я думаю… Я думаю, что только с женщинами ты был таким жестоким, ещё может быть с кошками. Хотя женщина — человек, тут не поспоришь, а кошка всегда кошка… И тогда ты пошёл к ней, точнее поехал на троллейбусе, зайцем, воображая как объявляется контролёр и спрашивает — "ваши проездные документы...", а ты громко — "нет документов!". И контролёр нехотя ввяжется в перебранку, и с ним какой-нибудь "из интеллигентов", и будет потеха. Ты — "вон с сумками, за двоих едет!".А он мне… Но нет, контроля не было...

Она определяла себя "безотцовщиной". С того дня когда некто собрал чемодан, кинул сверху белую "свадебную" рубашенцию, ещё что-то и отчалил без "досвидания". Впрочем, может и под злой речитатив и слёзы, — какая разница… Хотя нет, совсем не так, тут психология — ты всегда навсегда остаёшься на месте обиды, типа тенью на стене в Хиросиме.

Разговаривая с женщиной, и не только разведёнкой, нельзя использовать слово "свобода". Можно даже нецензурить, но упаси бог… Женщину "свобода" бесит как нечто выскальзывающее из рук, типа салатницы или путающийся в поводке терьерчик...

А ты незванно заявился и молчал как пыльная ваза на подоконнике. Ждал пока уймётся плеск в ванной, курил в оконное стекло. Приехал без приторного узбекского её любимого вина,, зображал крайнюю скуку, чуть не сплин… И таки дождался — "уходи, я сегодня болею...". Крутанулся на каблуке фрайером на выход...

А ты же знал, что она на пятом месяце, что молчишь?

— Послушай, гадёныш — ты же в курсе, что мне позарез нужна была это самая грёбаная свобода и я не привык плеваться в зеркало после стакана водки… А детёныша она всё одно оставила в доме ребёнка. Ей нужен был я. Ты ещё вспомни мои-свои детские грешки… Ну да, она ещё спросила — "зачем ты пришёл?"..."Тебе соврать?"...

В детстве я врал с такой убеждённостью, что меня даже не били. Я сочинял вдохновенно, а красота повыше любой "правды", ну ты в курсе… И когда просили повторить, я мог трепать уже что-то иное. Я в студентах носил чёрные очки как Збигнев Цуговский из фильма "Пепел и алмаз"… Помнишь как мы его смотрели октябрём в летнем кинотатре "Летний", который потом таки сгорел, в нём курили… В чёрных очках я был легендой, типа Харви Освальдом, завалившим Кеннеди, все бабы на танцах были мои...

А тогда я зашёл, притворно теряя равновесие чтобы выставить руку, заставить отступить на шаг-другой… Она была в халате, с мокрой причёской, вернее причёски собственно пока не было, а только мокрая голова под косынкой хвостиками вверх… И шнурок как на грех ещё развязался хоть и был с хитрым узлом из журнала "Наука и жизнь"… Это как стать на размер меньше и потерять руки в рукавах… И она молчала в халатике, потом устала молчать… "Не всё ли равно?" — так она подумала, — "и этот такой же, станет курить на диване и пепел стряхивать на ковёр, а замечать только когда одеваешься, когда натягиваешь колготки и два острых усика взгляда будут колоть тело там, где бёдро переливается в жопу".

Когда "они" обнажаются, они уходят в себя. Обнажение — только ход в комбинации "акт", в игре в секс… Они не подозревают, что сильнее всего возбуждает обычное мимопрохождение, когда краешек халата припрыгивает под шагом… Обнимая "их", я поражался типа пустоте под руками. Так всегда когда что-то не понимаешь, не в состоянии представить — того и нет. Разве "они" могут устать, вспотеть, захотеть?..

Так и тебя, гадёныш, нет, когда ты являешься и молчишь и смотришь куда-то на моё левое ухо как просят окулисты… У "них" определённо внутри ничего нет, кожа и под ней пустота. Какие кишки, печень или мочевой пузырь!? "Они" пребывают в невесомости, где лишними кости и мышцы, где нужнее рукоделие, глупая книга и сибирская ленивая кошка...

Она раз так и сказала — "ты мне мешаешь", когда я наощупь стал искать мостик через холодный ручей, после того как таки ляпнул это запретное словечко "свобода"… Ещё она раз, унюхав водку, потянула дверь назад и я не стал щемиться, но держал ручку… Потому что я долго шёл и протрезвел, я скорее устал, а принять усталого за пьяного — запросто...

Вернее было не так. Она крутанулась к плите, ойкнула, отстегнула пуговку халатика, обернула руку и стащила с огня нечто скворчащее… Тут был острый момент беззащитности, я возбудился, впился в шею. Зверь кусает, человек — целует...

А она зашипела — "мешаешь...". Вот так!, типа "вы" "нам" мешаете — гладить кошек, заниматься таинством вязания крючком и на спицах, читать женщинами же написанные книжонки… Что ты всё молчишь, гадёныш?

— Мне это не интересно… У меня насморк, а где насморк там — материя, скука… Сопливый и смерти не боится, он как привидение.

— Тоже рассуждаешь — привидение, жизнь, смерть. При жизни радуешься ты, а при смерти — другие, вот и вся разница. Вспомни как ты первый раз подумал о смерти, лет в десять… Тогда ты, собственно, и родился. И Гаутама так же, увидев старика. А сын плотника из Назарета сообразил чем поднять робких июдеев на восстание: обещай любому бессмертие и — отдавай приказ!..

— Путаешь, Гадёныш: человек боится не смерти, он боится самого себя, самосуда… Ты в курсе как некто подчинил народ одним обещанием освободить от химеры совести?

— Это ты путаешь — их было двое. И тот, другой, сказал что страх смерти — это смертельная слабость. Кто победил страх, тот победит всех… А ты боялся. Ты тогда боялся ответить за аборт как за разбитую чашку.

— Стоп, хватит — мы ведь договорились, что ты это я, а я — это ты. А смерть — это когда ты не можешь ничего забыть или тебе непрерывно напоминают… И почему у тебя такой грязный платок? Почему у тебя всегда такие грязные платки? Почему ты так долго сморкаешься, а потом долго молчишь? Зачем ты приходишь?..

Вставка изображения


Для того, чтобы узнать как сделать фотосет-галлерею изображений перейдите по этой ссылке


Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.
 

Авторизация


Регистрация
Напомнить пароль