Дело онаниста

показания вши:

я — вошь, грамотная — сразу обращаю внимание, так как

могут возникнуть сомнения в способности вши, рядовой

маленькой вши — я действительно маленькая — три

миллиметра в талии и немногим больше в длину,

обычная взрослая вшивая особа, могут

сказать, что я неспособна

никаким образом, ни письмом, ни тем

более набирая на клавиатуре — последнее предположение

вообще блохам на смех, а если смеется такое

тупое создание как блоха — нет, ну правда —

недоделанное кенгуру, у них задняя пара ног

длиннее всего туловища, включая голову,

а ее можно и не включать —

у них голова рудимент,

чтобы было чем биться в стены...

конечно же я не набираю,

но не потому, что маленькая, большая

вошь — метра два ростом, тоже не смогла бы...

порок в том, что наше, вошье,

зрение устроено своеобразно, мы можем

отлично видеть все что делается сверху

от плоскости тела, сбоку, но никак не

снизу и когда бы вошь, я имею ввиду

двухметровую вошь, когда бы такая вошь

встала на задние лапки, она не увидела бы

как применить передние и набирать

никогда бы не смогла, и я не могу

ни набирать ни писать, почему не могу

писать? — опять же из-за неумения нашего,

вошьего, смотреть себе под ноги, пользуясь

человеческим оборотом речи, а писала я собой,

не лапками, слишком тонкими чтобы

буквы были видны, а брюшком,

я нашла упавший под стол лист бумаги

и отволокла его в угол, пришлось

поработать, мне казалось, что шорох

моих ножек способен разбудить Его, кого Его,

я объясню вскоре, а пока доскажу что начала...

я упиралась во всякую соринку и бугорок,

помогала себе острым хоботком...

когда в одном месте край

листа загнулся и уперся в щель,

а я не подозревая продолжала тянуть,

так что внутри, под хитином

на груди хрустнуло и, мне почудилось,

колесико выкатилось

из груди в брюшко, как если бы я была

не вошью, а часами, мой хоботок — маятником,

глаза часовыми камнями, а лапки — часовыми

пружинами...

я испугалась, когда это "что-то"

хрустнуло и не подходила к листу несколько дней...

вот на этом листе, в углу комнаты,

в щели между плинтусом и полом,

где я давно уже жила, а точнее

с тех пор как я бросила Его, кого Его,

я, как условились, скажу позже,

я жило вполне терпимо...

тепло я получала от трубы отопления,

а когда не топили, но стояла холодная погода,

я поджимала лапки и впадала в оцепенение...

кстати, я умею переворачиваться со спины,

я использую край стены, отталкиваюсь

лапками одного бока, упираюсь лапками другого

пока не становлюсь на ребро как монета,

а потом аккуратно падаю на брюхо...

я притянула лист, но долго не могла

сообразить, чем же я буду писать?

никаких красок Он не держал,

но любил плевать на пол, лежа в постели...

высунув голову за край, пускал слюни и

смотрел как рвется слизистая паутинка,

иногда говорил "черт" и плевал на мебель,

но утром всегда вытирал плевки

специальной тряпкой...

я знаю отчего он плевался,

я знала все его мысли,

потому и хотела все расписать,

а о себе не собираюсь,

это мое дело, так,

кое-что расскажу,

а Его всего выписала — сколько Он

меня ловил, и в бороде

двумя пальцами, ногтем большого пальца

ведет против роста волос, а ногтем

указательного давит...

даже ночью просыпался, от самого

слабого укуса просыпался,

просыпался и давил...

я сбежала в бороду самая первая,

потом уже прибыла рыжая...

рыжая вошь, у нее даже гниды были рыжие

как куриные яйца,

а кусала больно, там, где она ползала,

он и чесался...

приползла на бороду и не стало покоя,

пришлось лезть на затылок,

а это только кажется легко...

выползла на висок, тут он повернулся

на бок и придавил — всю ночь проторчала

на одном месте, но обошлось...

это уже перед самым уходом было,

потом я с Ним не жила,

а Он -… ну ладно, об этом потом...

все Его мысли я знала...

когда близко к мозгу, а я уж так близко была,

что ближе некуда, почти из самого

мозга пила кровь, потому и мысли знала,

они всасываются с кровью, белыми колечками

и фигурками,

и когда этих фигурок насосешься,

особенно, если у Него был тяжелый день,

что-то там, куда Он ходит утром или там,

куда ходит вечером, а иногда и ночует,

у Нее...

мы с рыжей как-то даже хотели перебраться,

но раздумали, Та, похоже, чистюля, без запаха,

а Они всегда сильно пахнут,

Он даже раз сказал — "у тебя нет запаха,

ты как лед"...

так вот, когда эти фигурки начинают

растворяться и все его мыслишки оттаивают,

тут начинается путаница, белые кони

и настоящая шизофрения, я что смогла отделила,

а большей части не разобрала, больно уж

неясные, туманные, но почему он плевался,

когда не мог заснуть, ворочался, чесался,

снова поворачивался на бок и сплевывал,

по три раза перевернет подушку

холодной стороной, одеяло перекрутит,

потом только заснет, наплевавшись...

так вот — плевал Он с голодухи,

я точно знаю — когда плевал, в мыслях

кроме еды ничего другого не было,

Он мог даже себе не признаваться,

но меня не проведешь — плевал Он от голода,

причем мог вечером поесть, пару часов

почитать, походить в темной комнате

в одних трусах, выкурить сигарету,

а, когда ложился, все равно начинал плеваться,

даже, по-моему, находил в этом удовольствие,

пускал плевки один за одним,

чтоб не рвалась ниточка, по которой они

струились, старался попасть в одно место

и по другому еще забавлялся — я потом

расскажу, а в голове при этом куски хлеба

летают в черной пустоте, хотя б точки —

ну полная тьма...

и так всегда, если начинает засыпать,

а когда заснул, желания Его прямо переходят

в картинки, во сне, назовем голодном,

Он идет по улице, пустой как… после чумы

в средневековом городе, заходит в дом,

поднимается по лестнице на звон,

напоминающий посудный, и в комнате,

одной стены которой нет, видит стол,

засыпанный хлебными крошками...

или просто, без обиняков, летают хлебные

корки, гремят цепи бубликов, бешено крутятся

сцепившись друг с другом какие-то коржи...

от такого конечно слюна польется,

тут я понимаю, но дело то в том, что и поев

он плюется, это похоже на месть,

расплату с мучителем, ты меня моришь —

а я тебя затоплю, может этой слюны в Нем

сто литров и Он плюется, чтобы не захлебнуться,

может она стоит у него в горле и не сплюнув

Он захлебнется, что ли...

потому и спал с открытым ртом и на животе,

спит, а из уголка на платочек — Он платочек

подсовывал под лицо — на платочек течет,

утром платочек хоть выжимай,

Он его просушит и подложит снова...

Ему часто потопы снились,

раз Он был каким-то Ноем,

взял с собой не зверюшек или женщину,

а всякого брахла — телевизор, электробритву...

вообще то жизнь у меня нелегкая,

я в ухо пряталась, когда он нас травил,

а зачем травил?, у Него крови — три литра,

а мы если все вместе высосем грамм,

так и сидим тихо весь день...

у Него тоже жизнь была тяжелая,

уходил от Нее всегда злой,

я, например, никогда не злюсь, мне все равно,

и Она злилась, я же и Ее мысли слышала,

если они рядом лежали — смешно было,

Она все спрашивала — есть у тебя кто-нибудь?

а Он — тебе должно быть все равно, моя рыбка...

Она всегда злилась, если Он называл Ее рыбкой

или птичкой, перемени тон — требовала...

Они друг другу не верили, Он Ее спрашивает —

а как тебя находят другие? — первый класс!

странно… — ты сам без темперамента,

только дышишь как загнанный...

раз она начала просить, а Он смеется —

ты хочешь? и ха-ха-ха — не верю...

это Он мстил так, прямо не знаю,

что Им друг от друга было надо?

поругаются, а потом целуются,

даже не хотят прощаться, а перед этим —

я тебя презираю… — ничем не могу помочь,

мое правило — плюй и не вытирай...

это же самая настоящая ненависть,

Он Ее пробовал душить, хотя мысли у Него

были другие, когда душат, я думаю, мыслей

нет вовсе, а одно желание задушить,

а тут он думал — будешь спокойнее...

а ведь верно думал, когда он нас потравит,

мы его долго не кусаем...

Он раз сказал — это особенность всех женщин,

ожидать худшего и помнить худшее...

не знаю, может Он верно говорил — каждый

хочет изменить другого, но при этом сам

меняться не хочет...

вот что их всех злит и это же их привязывает...

а онанистом Он не был, не надо, у него и в мыслях

не бывало, Он это делал типа механически, без страсти,..

мне ли не знать, у него в крови от дрочения одни пустяки,

так — слегка приболдеваешь… и потом, что тут такого?

это личное право каждой твари, типа права на жизнь

показания верхней одежды:

я — его одежда...

как-то Он сказал — "никто не должен молчать,

как по горло в воде"...

а вода подступает, трогает пуговицы как клавиши,

в унисон с воем хлебнувшего...

непривычная необходимость не переставая работать

руками и ногами, чтобы продолжить существование...

эта глупая привычка иметь опору и воздух...

и вода, вознамерившаяся сыграть адажио

на моих пуговицах...

можно предположить, что кожа через сложную

цепь ассоциаций — кожа — белая — с черным

венчиком волос — все белое и твердое

рождает звук удара, невозможную музыку

прибоя мыльных волн...

а тогда Он поддержал фразу выразительным

движением руки и даже всего туловища,

наклонился как получив толчок в спину

и повторил, съедая верхушки слов —

"никто не должен..." и состроил гримасу

как после глотка соленой воды,

и так ловко и уместно, что мог бы промолчать,

а только состроить гримасу,

нервно дернуть плечом и сунуть шею

в петлю воротника, быстро и привычно...

тренированные пальцы музыканта

так быстро выстраиваются для аккорда,

безошибочно и быстро, подсоединенные

к полушариям мозга...

Он мог бы и молчать, а телодвижениями

изъясняться не менее ясно...

резкое вращение головы — "ха, посмотрим...",

движение плеча — "не уверен",

разведенная пятерня на уровне лица — "любой"...

и вместе с улыбкой, отчужденно претендующей

на место среди переплетенных веток,

вместе с вязким комом слюны во рту

это и значило бы —

"никто не должен молчать..."

никто не должен дрочить?.. ну не знаю...

я далеко от всего этого, я — верхняя одежда,

а не нижнее белье… это скорее философский вопрос

показания очков:

я — Его очки, и меня часто удивляло

выражение Его глаз...

как смотришь в прорубь или зеркало...

Он альбинос и гордится,

Его зрачки плавают как в колодце ведра —

вы видели пустое плавающее цинковое ведро?..

выражение глаз? — на удивление мало морщин...

когда Его глаза отражаются — Он меня

не протирает подолгу! — мне неуютно,

куда Он смотрит не пойму, у Него что —

косоглазие?, лучи зрения расходятся,

а потом — пересекаются, и так несколько раз,

а не так, чтобы параллельно...

проклятый альбинос, носит черные стекла,

все равно никуда не смотрит.может внутрь себя?..

когда говорит, зрачки стоят на месте,

кто Его просит меня мучить?!, засидели мухи...

без движения мне тяжело, Он не обмахивает меня

ресницами!..

на витрине было интересно, отражались покупатели,

какие у них глупые глаза! — моргают как

курица крыльями...

почему Он меня купил, проклятый альбинос?!,

я Его боюсь!, когда Он купается в черных очках,

Он же ничего не видит!, верхом на большом плавучем

крокодиле...

даже вечером не снимает, иногда на солнце,

чтобы загорела переносица,

я рябое от перхоти и пыли!, откуда вообще

берется пыль?..

кто Его просил покупать?, пусть ходит в черной повязке,

все равно ведь не смотрит, я Ему отомщу! он и спит

в очках!, ночью! лучше пусть купит шторы,

меня мучит солнце, отражается в зеркале,

убегает в белую дверь...

я беременно от Него,

когда Он дует на пиво, пена мешает, раз уронил меня

в пиво, пьяный вместе с арабом, Ахмед темный как я,

плохо различаю, все темное пусть различает Он,

мое дело ловить свет за белые лохмотья одежд...

Он не любит слишком темное,

я не думаю, что они хорошо знали друг друга,

вместе учились?..

Он не любит слишком темное, только меня,

я развожу темноту, размазываю по Его лицу,

Он мазохист, не любит черное, а пьет пиво

с арабом, пусть бы плюнул в пиво...

Он сам внутри черный, цвета пива,

глаза наклеил и кожу, почему он не моргает?!

я не понимаю, кто из нас двоих черный?,

я ненавижу черное, а Его тянет к черным...

но притягиваются разные полюса, следовательно

Он белый?, поэтому пьет пиво с арабами,

а не с белыми!..

в темном баре, в черных очках...

Ему нравится мартини, Он не любит телевизор

и смотрит только на бутылки,

но видит ли он то, на что смотрит, если

линии зрения пересекаются как попало?

араб учил Его произносить звук "хэ" —

х-х-х-х-Ах-х-хмед и просил денег,

потом курили в туалете и шлялись по улицам...

зачем Он меня мучит неподвижными глазами,

я подохну от тоски...

в отделении араба отпустили, на арабе черная

куртка, он в ней как скворец в домике,

в каком-то баре спросили водки, а жрали коньяк

и еще дверь, от которой тянет...

меня пугает транспорт, я боюсь упасть под колесо,

пусть упадет Он, пусть упадет с арабом в обнимку...

араб пьет как выкрест или еще хуже — атеист...

в баре они чуть не подрались, тот сказал,

что арабы проиграли евреям

потому что аллах спал тысячу лет,

но уже проснулся и скоро они будут тут.

а мой смеялся — русские тебя отколошматят.

пошли покурим и они попали в ментовку...

Дездемона права — мавр лучше белого,

это все, что я знаю...

у него глаза недозрелые, как им созреть —

он же в черных очках, Он живет в темноте,

за моей спиной, проклятый альбинос...

арабу лучше уехать, ко всем чертям,

пусть поможет собрать манатки...

от капелек мартини я балдею,

если не смотрит телевизор, буду смотреть я,

пусть себе не моргает, пусть помолчит,

кто Его просит купать меня в мыле,

мы все — черные, но машине все равно кого давить,

черное должно оставаться черным,

Он мне надоел, пора падать, лучше в туалете,

там веселее, араб сам не может застегнуть ширинку,

мой ему помогает, арабам нельзя пить —

Аллах уже проснулся, у него тоже опухшее лицо

и синий нос, но это от смеха — как смешно!,

я падаю на плитку — как смешно!, с меня хватит,

я разбиваюсь — Аллах акбар...

откуда мне знать, дрочит он или нет!

Он смотрит в никуда, а туда никогда

из речи обвинителя:

… сгибаясь пока голова не коснется колен,

и продолжая двигаться в область внутренностей,

Он вывернулся наизнанку и его внутренности —

белый букет кишок, серые ломти мозга,

все повисло на Нем, на стержне позвонка,

забавно сокращаясь, переливаясь на свету,

набухая и опадая...

в один момент Он перестал быть самим собой

и трудно понять для чего это Ему понадобилось,

хотя, возможно это следствие Его склонности

к аффекту, расторможенности, невыносимого

ковыряния в карманах, шелушения ушей,

расстегивания зубов, возможно Он совершенно

отождествил себя с набором предметов,

удумался исследовать свой механизм,

но, вывернувшись, потерял способность

видеть и мыслить, все внутреннее вывернул

на себя и, встретив темноту и анестезию,

не смог вернуться избавленным от любопытства,

затрепыхался в себе как в сети,

остался во всех этих мягких и костных тканях,

сгнил стоя бесформенным куском...

не лишне будет напомнить, что он —

убежденный онанист!