-15

В марте зима должна подходить к концу. Но у нас в городе природа отказывается играть по правилам.

Холод. Дикий холод. Руки в лед. Пальцы на ногах как 10 маленьких сосулек. Ночью даже пуховое одеяло не спасает.

Люди больше не верят в теплую весну. Люди заболевают. Люд умирают. А снег с каждым годом тает все медленнее и медленнее. И на кой черт, спрашивается, нам такая весна?

— Евгений, тебя к телефону, — прокричал хозяин магазина, в котором я работал, — Виктор, подмени его.

Виктор — старшеклассник, наш уборщик. Моет полы, протирает пыль с виниловых пластинок на полках. Спрос у них довольно низкий, но иногда все же попадаются истинные ценители музыки.

Время от времени хозяин магазина дает мне послушать некоторые из своих любимых пластинок. В первый раз это случилось несколько месяцев назад, когда я только начал работать.

Он подошел ко мне перед закрытием магазина и протянул небольшой картонный конверт. Это был «Портрет Луи Амстронга».

— Ты говоришь, что любишь музыку?

— Да, — ответил я, не колеблясь ни секунды.

— Ни черта ты не любишь музыку, если, ни разу не слышал джаз.

Я взял у него старый, но еще в довольно-таки хорошем состоянии, граммофон, и в тот же вечер прослушал всю пластинку. И в тот же вечер джаз стал моей второй любовью в этой жизни.

А первой был мой лучший друг. Мы не виделись почти шесть лет. 31 августа, накануне поступления в восьмой класс он сказал мне: «Увидимся завтра в школе». Но не пришел. Перевелся\ переехал\ сбежал от меня\ людей\ из дома, понятия не имею. Просто исчез, как исчезает однажды утром туман над водой, стоявший до этого несколько суток.

Я возненавидел его за этот поступок. Хотя на самом деле злился больше на самого себя за то, что, зная его с самого детства, не смог уловить перемену в его поведении и до сих пор не знаю истинную причину его исчезновения.

Я прошел мимо хозяина магазина и взял трубку:

— Да?

— Ты закончил работу?

— Нет, еще два часа.

— Вот черт… Ладно, в любом случае мы ждем тебя в баре. Сегодня выпивка за мой счет.

— Отлично, до вечера.

Я кладу трубку на место, но она снова звонит:

— Что, ты снова наебал меня? — усмехаюсь я в телефон, ожидая услышать голос Игоря, но вместо него чужой голос спрашивает, тихо так, отдаленно, словно звонит из другого мира:

— Женя?

— Саша?

— Да… Это я… — и молчание на том конце провода. Минута. Две. И я взрываюсь.

— Черт возьми, и это все, что ты мне может сказать спустя столько лет?

— Прости меня, Жень… Я знаю, что не имею право говорить все это, но, пожалуйста, прости меня… Я действительно не мог ничего тебе рассказать…

«Женя», — кричит Виктор из соседнего зала.

— Мне надо работать.

— Нет! Пожалуйста, давай встретимся. Всего одна встреча, и я оставлю тебя в покое, — как детский крик, полный отчаяния.

— Хорошо.

И он называет мне адрес, и вечером я не иду пить с друзьями.

Все таксисты отказываются вести меня. Говорят, что понятия не имеют, где это место. Поэтому карту в руки, беру машину у хозяина (похоже, я пожизненно буду обязан этому старику) и еду искать Сашин дом.

Проходит три чертовых часа, прежде чем я, наконец, нахожу это богом забытое место. Других слов здесь не подобрать. Окраина города. Почти в самом лесу стоит небольшой двухэтажный кирпичный дом. Тускло горит фонарь на подъездной дорожке.

Я понимаю, что на улице дикий холод, и что мне совсем не хочется выходить из теплой машины, но сидеть как дурак и пялиться на входную дверь, очень глупо, вы так не считаете?

Он стоит на крыльце и терпеливо ждет (видимо, услышал, как я подъезжаю). Температура воздуха — 15 градусов по Цельсию, а на этом придурке только джинсы с футболкой и домашние тапочки. В свете фонаря его кожа выглядит очень бледной, как пергамент, тронь — и рассыплется в пыль. Да и сам он не кажется слишком здоровым. Тонкие худые руки обхватывают узкие плечи.

Я глубоко вздыхаю и выхожу из машины. Холодный колючий воздух ударяет в лицо, но раз решился идти, то идти до конца. Когда я поднимаюсь по лестнице, он улыбается самым краешком губ и тихо произносит:

— Спасибо, что приехал.

Я должен был накричать на него, выплеснуть всю свою злость, накопившуюся за эти шесть лет, но слова застряли у меня в горле. И единственное, что я смог произнести, глядя на него, такого маленького и хрупкого, как осиновый лист дрожащего на ветру, было:

— Зайди в дом, заболеешь.

Он тихо засмеялся и ничего не ответил.

В доме было ненамного теплее, чем на улице. Тихо потрескивали, догорая, дрова в небольшом камине. На столе около кровати у дальней стены стояла лампа. Света немного, но всяко лучше, чем в кромешной темноте.

Внезапно об мои ноги начало тереться и мурчать что-то теплое и пушистое. Саша снова улыбнулся и взял кошку на руки:

— Нечасто к нам заходят гости, да, Элиза?

Кошка довольно мяукнула в знак согласия, а хозяин дома погладил ее по белоснежным ушам.

— Извини, что здесь так холодно. Эти дрова последние. Но могу предложить горячее какао.

— Нет, не надо. Я ненадолго.

Слова — как по сердцу ножом. Его голос стал еще тише:

— Останься до утра. Уже поздно, куда ты поедешь? Ты же практически не знаешь дорогу, а заблудиться здесь как раз плюнуть.

— Спасибо, я заметил.

Он подошел чуть ближе, холодными пальцами коснулся моей руки:

— Пожалуйста, Жень, не уезжай никуда сегодня, — и целое море мольбы.

Как бы я ни был зол на него, но что-то не давало мне просто взять, развернуться и уехать. Бросить его совершенно одного здесь.

— Неси свое какао, пока я не передумал.

Он весело улыбнулся и побежал на кухню, что-то в пол голоса говоря своей кошке. Как маленький ребенок, ей богу.

Я снял с себя холодную верхнюю одежду и обувь и подошел к камину. От него еле шло тепло. В это время Саша уже вернулся, держа в руках две кружке горячего напитка.

— В свое пятнадцатое лето врачи нашли у меня наследственное заболевание, по линии отца. Обычно оно проявляется лет в восемь-десять, но у меня только в пятнадцать. Поэтому родители думали, что возможно на мне это родовое проклятье закончится, но не тут то было. — Начал мой друг, когда мы сидели на пушистом ковре у камина, грея руки о кружки с какао, — У нас ушло почти два месяца на оформление всех необходимых документов для перевода в немецкую клинику. Страна была чужой и незнакомой. По-немецки на тот момент я не говорил. Невыносимо хотелось домой. Мне не хватало тебя…— и он замолчал.

Я не знал, что сказать на все это. В груди все болезненно сжалось в тугой комок. Хотелось заорать, закричать на себя за собственную тупость. Но я лишь закрыл ладонью глаза, чтобы он не видел моих слез.

— Здесь нет твоей вины, — услышал я его тихий голос, в то время, как на мою макушку опустилась легкая рука.

— Я не должен был считать тебя предателем! Как я мог… — и слезы покатились с неистовой силой.

— Любой бы на твоем месте разозлился, Жень. Не вини себя.

Я убрал руку от лица и поднял на него глаза. Он улыбался. Грустно так, спокойно, но улыбался.

— Почему ты здесь, а не в больнице?

Улыбка тут же сползла с его лица. Он запустил пальцы в свои густые светлые волосы и тяжело вздохнул:

— Болезнь прогрессирует слишком быстро. Так какая разница, где умирать?

— Ты совсем придурок, или только прикидываешься? Что значит, какая разница?! В больнице тебе могут помочь, а сам ты что можешь? И вообще, какого черта ты здесь один?

Он долго молчал, прежде чем ответить:

— Отец умер в позапрошлом году. Мама три недели назад разбилась на машине. Был гололед, говорят, не справилась с управлением. Но я же знаю, что она просто не выдержала. Так сильно его любила.

— Саш… — позвал я шепотом.

— Все нормально. Кто-то умирает из-за зимы, а я умру из-за генов. Что уж тут поделаешь. Хорошо хоть детей у меня нет, — он натянуто засмеялся.

И в тот момент я понял, что не хочу никуда уезжать. Да, у нас почти не осталось времени, и мы никогда не сможет быть по-настоящему вместе, но я хотел остаться с ним столько, сколько бы смог.

Следующим утром я поехал в город за продуктами и предметами первой необходимости. На обратном пути заехал на работу и все объяснил хозяину, извинился за причиненные неудобства. Этот старик поистине удивительный. Он все понял и даже дал еще попользоваться своей машиной.

Когда я вернулся в «богом забытое место», Саша пытался наколоть дрова. Но у него очень плохо получалось: уставал быстро, да и сил было не так много. Я забрал у него топор и отправил в дом.

Что было между нами? Практически ничего. Все те дни, что я был с ним, мы жили в разных комнатах. Он в своей, а я в гостевой. Иногда я просыпался среди ночи от шума открывающейся двери и оттого, как он забирался ко мне в кровать и обнимал со спины. Стоило ли мне хоть раз показать, что я не сплю или он сам обо всем догадывался?

У нас была всего неделя. И все это время в городе таял снег. Температура воздуха поднималась настолько резко, что казалось, будто она пытается наверстать все то, что проспала в этом месяце.

Глядя на все это, Саша как-то сказал мне:

— Когда что-то уходит в этой жизни, на его месте обязательно появляется что-то другое.

Идиот, как ты мог сравнивать себя с какой-то весной?

Его не стало в пятницу. В последний день марта. Я вернулся из города, куда ездил каждые два дня за едой, и застал его сидящим в кресле у окна. Голубые глаза невидящим взглядом смотрят в глубь леса. На губах спокойная улыбка. Вот только сердце больше не бьется.

После похорон я забрал его кошку и вернулся домой, к своему старому скрипучему джазу. Быть может, однажды моя вторая любовь сможет заглушить боль от потери первой. Время покажет.

январь 2013 г.