Великое переселение собаки

В платяном шкафу жила Собака. А поэтому всякий раз, выбираясь из шкафа, она надевала на себя какое-нибудь одеяние. И так ей понравилось модничать.

— Эх, ты! — вздыхал шкаф. — Разве это собачье дело всякие одеяния примерять!

— Не указать! — тявкнула Собака. — Сами, как ончутки, так другим не указывайте, как им жить красиво, модно и с шиком.

И давай крутиться перед зеркалом и так и этак.

Глаз от себя оторвать не может.

Приходит Сыроежкин-старший с работы и говорит озабоченно:

— Что-то со мной неладное творится. Как только надену костюм в полосочку… ну, тот свой, любимый… так сразу на всех начинаю рычать. Кто мне слово скажет или мимо пройдет, я на него зубы оскалю и рычу.

— Ой! — говорит Сыроежкина старшая. — Я давно тебе сказать хотела, что стоит мне облачиться в блузку… ну, ту в горошек, которую мне еще до свадьбы подарили, или в джинсы, которые я тебе купила, а сама стала их носить, так знаешь, что со мной начинает твориться… Просто кошмар! Я начинаю лаять на всех! Представляешь! Кто рядом проходит, меня так и несет! Так зальюсь лаем, что даже самой страшно становится.

— А я, — втиснулась в разговор Сыроежкина-младшая, — позавчера надела плюшевую юбочку и кожаную жилетку и укусила нашу англичанку за палец.

«Да что же это такое с нами творится?» — задумались Сыроежкины.

Прошла неделя. И вот как-то Сыроежкин-папа отзывает в сторону Сыроежкину-маму и расстегивает рубаху.

— Погляди!

— А чего тут глядеть? — удивляется Сыроежкина. — На живот твой что ли?

— Ну, чего тебе мой живот дался? Ты вот видишь рыжие волоски? А ведь раньше их у меня не было. А потрогай, какие они жесткие!

— Ой-ей-ей! А у меня погляди!

И Сыроежкина-старшая раскрыла рот.

— А чего тут глядеть? Зубы, язык, вон между зубов кусочек колбасы!

— Да ты не то смотришь! Видишь, клыки растут? А до этого их у меня никогда не было.

А Сыроежкина-младшая подслушала их разговор.

— Пап-мам! Потрогайте вот тут у меня!

И показывает им, чтобы они ниже спины ее потрогали.

— И с какой это такой стати мы будем там трогать?

— А с такой, — говорит им дочка, — что вы там бугорок нащупаете. Это у меня хвостик растет.

Призадумались Сыроежкины: с чего бы всё это. Даже очередную серию «Кармелиты» пропустили, чего с ними раньше никогда не случалось.

Прошла еще неделя. Сыроежкин-старший пришел вечером черней тучи и говорит:

— Меня сегодня уволили с работы. Тебе, говорит начальник, лучше в охрану податься, будешь всех своим рычанием отпугивать от ворот. И табличку надо повесить — «На проходной злой сторож».

— Я тебя не хотела огорчать, — сказала Сыроежкина-старшая, но меня еще позавчера уволили. Сказали, что лайкам не место за прилавком, что я всех покупателей отпугиваю.

— Пап-мам! — подскочила Сыроежкина-младшая. — Вас в школу вызывают. Немедленно!

— Наверняка получить благодарственное письмо, — обрадовались Сыроежкина-старшие. — Ах, ты умница наша!

— Ну да! — кивает их дочь. — За то, что я покусала классную руководительницу, гардеробщицу и дверную ручку.

— Ну, всё! Надо что-то делать! — сказали Сыроежкины. — Это всё от собаки, которая живет у нас в платяном шкафу. Она всех нас заразила.

Сыроежкин-старший встал и ушел. Напрасно жена и дочь кричали ему «Вернись!», он даже не обернулся. Даже ухом не повел.

— Вот пойдет сейчас наш папа и бросится под велосипед, — сказала Сыроежкина-старшая. — Я его хорошо знаю. Он такой.

— А может, спрыгнет с окна на цветник, — предположила Сыроежкина-младшая. — И все цветы помнет.

И они заплакали в четыре ручья. Плакали они ровно сутки и час с хвостиком. Так как Сыроежкин-старший вернулся лишь на следующий день. Причем все части тела были при нем и совершенно целые.

— Где же ты был? — подскочили к нему жена и дочь.

Но Сыроежкин-старший молча подошел к платяному шкажу, схватил собачонку за загривок и пошел с ней прочь. Собачка жалобно заскулила.

— Не смей причинять вред животному! — закричали жена и дочь и бросились вслед за ним во двор.

— А вот! — сказал Сыроежкин. — Теперь собака будет здесь жить, а не в платяном шкафу.

— Да что же это такое? — возмутилась Сыроежкина-старшая. Лицо ее стало багровым. Здесь нет даже дверей. Ни одного окна. И я нигде не вижу центрального отопления и унитаза.

— Это вообще не дом, а конура какая-то, — сказала Сыроежкина-младшая. — Фи! Как это нецивилизованно!

— И пускай конура! — твердо сказал Сыроежкин-старший. — Да! Конура! А я вот сейчас ее и на цепь посажу, чтобы она не удумала убежать снова в платяной шкаф. Больше ее там ноги не будет!

— Да ты же изверг! — воскликнули дочь и мама и упали в обморок. В глубокий такой!

Сыроежкин-старший сбегал на кухню и дал им понюхать краковскую колбасу, чтобы они пришли в сознание. Он и сам, как только учуивал запах колбасы, сразу становился сознательным человеком.

Собака же внимательно обнюхала свое новое жилище, и оно ей понравилось.

— Ну, вот это я понимаю! — сказала собака. — Какой обзор! А сколько вокруг внимательных собеседников! Будет с кем мыслями поделиться!

И собака залаяла на воробьев.

А у Сыроежкиных после того, как они переселили собаку из платяного шкажа, дела пошли в гору. То есть даже побежали. Сыроежкина-старшего восстановили на работе и повысили ему оклад, хотя он об этом никого не просил. Причем повысили на целых пятнадцать рублей. Сыроежкина-старшая работает теперь не простым продавцом, а заместителем директора оптовой базы. Сокращено «замдироб». А Сыроежкина-младшая так вообще! Во-первых, она заняла третье место на школьной олимпиаде по домоводству. Ее борщ похвалили все члены жюри. А во-вторых… и это, пожалуй, самое главное: в нее влюбился мальчик из седьмого класса и стал провожать ее до самого крыльца. И фамилия у мальчика звонкая — Гавкин! Не то что Сыроежкина.