Рассказы о простой девочке

1

В деревне Калиновке жила-была девочка, которую все звали Простей. Может быть, ее настоящее имя было Проша? Хотя нет! Проша, кажется, мальчиковое имя. Или Апраксиньей? Но все ее в деревне называли просто Простей.

Повезли как-то Простю в город в зоопарк. Все детишки радуются, смеются, возле обезьянок вообще столпотворение творится. И только Простя ходит грустная-прегрустная, а потом взяла и разревелась.

— Ты чего, Простя, — спрашивают ее, — ревешь? Может быть, у тебя что-нибудь болит?

Простя сквозь слезы отвечает:

— Зверушек жалко! За что их за решетку в тюрьму посадили?

2

Сидят девчонки на скамейке, семечки лузгают и болтают про всё что ни попадя.

— Я, когда вырасту, — говорит Наташка, — буду певицей, как Глюкоза.

— А я буду в кино сниматься, как Джулия Робертс, — говорит Ольга.

— А я буду фотомоделью, как…

— А я, — кричит Простя, — когда вырасту, буду дояркой.

Тут все и притихли. Смотрят широко распахнутыми глазами на Простю.

— Ты чего, Простя, взаправду что ли? — спрашивают они ее.

— Да, — отвечает Простя, — взаправду!

И заплакала.

— Ты чего, Простя? Ты чего? — спрашивают ее девчонки.

— Мне вас, девчонки, жалко, — отвечает Простя. — Как вы там без молока будете жить? Я бы ни за что в жизни не смогла!

3

Едет Простя в первый раз на поезде. Всё ей интересно. От окна не отлипает. Так сидела-сидела у окошка и вдруг ни с того ни с сего разрыдалась.

— Да ты чего, Простя? — разволновалась мама. — Чего ты рыдаешь? Может быть, зубик заболел?

— Нет! — отвечает Простя, размазывая слезы по щекам. — Дядю жалко.

— Какого дядю?

— Разве ты не видела? Сейчас мы проезжали. А дядя стоял возле длинного полосатого бревна. А поезд не остановился. Теперь дяде придется такую даль пешком идет. У него же ножки заболяяяят!

4

Дед подарил Просте на день рождения козявочку. Игрушка такая пластмассовая на колесиках и с палочкой, за которую ее катают. Ее катаешь, а она глазами хлоп-хлоп, хлоп-хлоп.

Просте козявочка очень понравилась. Она даже простила деду, что он уколол ее щетиной, когда целовал. Катает Простя козявочку целый день по двору, хохочет, визжит. Даже чай с тортом не пошла пить. А потом остановилась посреди двора и разрыдалась. Слезы градом по щекам катятся. Дед со всех ног бросился к Просте, даже один тапок позабыл обуть.

— Ты чего, Простя? Чего, моя внученька? Никак козявочку пожалела? Наверно, у нее колесико отвалилось?

— Нет! — рыдает Простя. — Колесико на месте.

— А! глазки перестали закрываться? — догадался дед.

— Нееет! Глазки закрываются.

— Ну, а что же тогда? — напугался дед. — Может, палочка-каталочка треснула? Или, может, ты ножку ударила?

— Нет! — пуще прежнего ревет Простя. — Птичку жалко!

— Какую птичку? Причем тут птичка? — машет руками дед.

— А притом! Птички-то чем питаются? Козявочками! Клюнет птичка твою козявочку, а она вон какая большая да еще и пластмассовая… Подавится и умрет. Зачем ты мне, дед, эту дурацкую козявку купил? А-а-а-а-а!

5

На ночь бабушка часто читает Просте сказочку. Без слез, конечно, не обходится.

— Ну, теперь-то ты чего плачешь? Ведь всё хорошо закончилось! Иван-царевич женился на Марье Прекрасной.

— А зачем он Кощея убил?

— Так ведь Кощей же злой, плохой!

— Хороший! Хороший! Он старенький, худенький-прехуденький! Одни кости да кожа. И ничего у него нет, кроме сундука с яйцом. А он его убил! А-а-а-а-а!

Как говорится, слез целый воз!

6

Но однажды Простя не расплакалась, а рассмеялась. А дело было так. В переулке ее встретил соседний мальчишка. А был он такой забияка и драчун, спасу нет.

Встал он руки в боки, одну ногу вперед выставил, плюнул презрительно через плечо и говорит:

— Ну, что, девчонка, попалась? Простя-коростя! Как ты мне надоела своим плачем! Ну, сейчас-то я тебя отдубасю этой палкой!

И берет в руки толстенную-претолстенную палку. А Простя посмотрела на него да как зальется колокольчиком:

— Ох-ха-ха-ха-ха!

— Ты чего? — опешил пацан. Даже палка у него выпала из рук. — Того что ли?

И покрутил пальцем у виска. А Простя еще звонче смеется.

— Ой, не могу! Ой, умру сейчас! Какой же ты смешной! Щеки толстые, как у хомяка, уши большие, и еще — бу-бу-бу!

— Это я-то бу-бу-бу! Да я сейчас тебе за это!

А Простя одной рукой держится за забор, а другой за живот.

— Ой! Сейчас умру от смеха! Какой же ты смешной! Тебе надо в комедиях сниматься. Ох-ха-ха!

— Да я… да ты… да я мамке…

И как брызнули у него слезы из глаз. На целых полметра отлетали. Закрыл он лицо руками и бросился бежать, куда ноги несут.

7

Первое слово, которое выговорила Простя, было, как и у всех, «мама». Потом «папа». После чего она быстро выучилась произносить «а еще дай!» Причем, если остальные слова она невнятно выговаривала, нещадно их коверкая, то «а еще дай!» произносила с дикторской отчетливостью, так что не понять ее было невозможно.

Идут, допустим, мама с Простей из садика домой. А навстречу им мамина знакомая. Поравнялась она с ними и засуетилась: «Ах, Простя! Пупышечка! Куколка! Чем же тебя угостить?» А идет знакомая из магазина. К чаю она купила килограмчик печенья. Достает она пакет с печеньем, развязывает его и дает Просте печенюшку. Простя берет печенюшку и, лучистыми серыми глазками глядя на добрую тетеньку, громко говорит:

— А еще дай!

— Ой! Ты лапочка!

Тетя добродушно смеется и еще дает печенюшку Просте. Она думает, что этим встреча и завершится. Но не тут-то было!

— А еще дай!

Простя и не думает прощаться с доброй тетей.

— Ох-ха-ха-ха-ха!

Подает еще ей печенюшку.

— Простя! — строго говорит мама и пытается оттянуть ее от тети.

Но всё уже бесполезно.

— А еще дай!

Тетя уже горько сожалеет о своей доброте. Но и отказать в просьбе малышке она не может. Печенюшки падают из Простиных рук, она, кряхтя, поднимает их с земли, одной рукой прижимает их к груди, а вторую протягивает к тете:

— А еще дай! А еще дай! А еще дай!

И только когда пакет пустеет, Простя произносит:

— Хватит!

Знакомая подхватывает сумку и, не попрощавшись, чуть ли не бегом несется домой, проклиная себя за доброту.

А как-то дома Простя распроказничалась: порвала папин важный документ, а пока он его пытался склеить, она разрисовала библиотечную книжку. Папа бросился убирать книжку, а Простя в это время распустила аудиокассету с любимым папиным Хворостовским.

— Ну, всё! — взревел папа. — Ты меня достала! Сейчас я задам тебе ремня!

Вытащил он из брюк ремень, вытащил Простю за ногу из-под стола и давай ее охаживать ремешком. Но не по-настоящему, конечно, а так, для виду, для острастки. Но несколько раз папина рука дрогнула, и Простя получила довольно чувствительные удары. Пустила Простя слезу. Понял папа, что перегнул палку, встал перед Простей на колени и просит у нее прощения:

— Ты это, Простя, ты уж на меня не сердись. Не прав я, конечно. Погорячился! Прости меня, пожалуйста! Я больше не буду! Честное-пречестное слово!

А Простя глядит на него широко раскрытыми глазами, по щеке такая крупная слезинка катится, с горошину, и говорит:

— А еще дай!

8

Купили Просте мороженое, которое она страшно любила. А тут вдруг ударилась в рев. Мама вокруг нее крутится.

— Ну, чего ты, Простя? Я уже не знаю, как тебе угодить! Целый килограмм тебе мороженого купила. Думала, что ты обрадуешься. А ты концерт закатила. Ну, чего ты ревешь? Что на этот раз?

— Жалко!

— Да что же это за такое? Ну, кого тебе жалко?

— Мороженое жалко.

— Как жалко?

— Как… Запросто! Я его сейчас съем, и его тогда больше не будет. А-а-а-а-а!

9

В субботу послеобеденный сон у Прости затянулся. Проснулась она и слышит голоса, к тому же, чужие. «Значит, у нас гости», — догадалась она. Простя спустилась с кровати и решила прямо в пижаме идти к гостям. Но выйдя в коридор, передумала. Во-первых, голоса были незнакомые. Один, глухой, всё бу-бу-бу. А другой тоненький женский, часто так — ти-ти-ти-ти-ти.

А во-вторых, если уж и выходить к гостям, то сначала нужно привести себя в порядок, как это делает мама. Простя подошла к трельяжу, на тумбочке лежала мамина косметика. Простя взяла помаду и размашистыми движениями стала красить рот, и покрасила не только рот, но и щеки, и подбородок, и даже часть лба. После этого она перешла к теням. Черные пятна появились под глазами и на ушах. Всё это было щедро удобрено пудрой. Волосы Простя покрасила лаком для ногтей. Пустив в дело всё, что она нашла, Простя задумалась: а всё ли она сделала для того, чтобы появиться перед гостями. Конечно же, не всё! А красная ажурная накидка? А туфли на высоких каблуках? Да и папин галстук тоже можно пустить в дело.

В это время у родителей, действительно, были новые гости: пузатые тетя и дядя.

Дядю недавно назначили начальником гвоздильного цеха, и он с гордостью рассказывал, как все его боятся и уважают, и как он увеличил производство гвоздей на целых пять килограммов в год по сравнению с предыдущим начальником. А тетенька, не переставая, жевала колбасу с конфетами, и умильно ворковала:

— Ты же у меня умница!

— А что это такое у вас шырк-шырк-шырк? — спросил начальник, прервав свой рассказ.

Все прислушались. Действительно, какие-то странные звуки, как будто кто-то на лыжах катился по линолеуму.

Простина мама пожала плечами.

— Что ж вы так? Не знаете даже, что у вас творится дома, — сделала замечание толстая тетя. — А колбаса, кстати, у вас невкусная. По дешевке, наверно, купили, вот и невкусная… Да что это у вас там ширкает?

И тут появляется Простя. Но даже родители в первую минуту не могли признать свою дочь.

— Свят! Свят! Свят! — запричитал начальник. Он вспомнил, что так когда-то его бабушка защищалась от нечистой силы.

— Барабашка! — запищала тетя и сразу забыла про все колбасы мира.

— Да что же это такое? — спросила мама.

— Кажется, наша дочка пожелала выглядеть перед гостями красиво, — догадался папа.

— Спасите! — пищали гости, забившись в угол.

— Да это же Простя!

— Какая такая Простя? — спросил дядя. — Полтергейст?

— Это наша дочка.

Дядя с тетей рванулись в прихожую.

— Ноги нашей здесь никогда больше не будет! — кричала тетя. — Мало того, что дешевой колбасой отравили, так у них еще и дочка сумасшедшая.

— Ну, и хорошо, что они ушли! — сказал папа. — А то у меня от них башка раскалывается.

А мама подхватила Простю на руки и понесла ее в ванную смывать ее красоту.

10

Если вы думаете, что Простя простая незатейливая девочка, то вы глубоко заблуждаетесь. У нее напряженная внутренняя жизнь. Так, когда Просте не было еще двух лет, то, садясь всякий раз на горшок, она настоятельно требовала, чтобы ей подали книгу, причем не одну. А вообще, чем больше, тем лучше. Причем детские книги ей как-то быстро разонравились. И она непременно стала требовать только взрослые книги и только очень толстые. Сидя перед раскрытым очередным фолиантом, она начинала его листать то медленно, то быстро, то по одной странице, то целой стопой страниц. При этом она непрерывно гудела. Делала она это особенным образом: плотно стиснув губы, с каким-то напряженным и внутренним сосредоточением (как никак дело происходит на горшке) она из глубин своей души исторгала этот низкий горловой звук. Домашние по этому поводу строили различные догадки. Дед утверждал, что это его внучка читает, и научилась такому способу чтения она именно от него, деда, потому что, читая книги, дед частенько бубнил себе под нос. Как он сам говорил, чтобы не сбиваться с хода мысли автора. Бабушка всегда эти слова воспринимала скептически и говорила, что Простя гудит из-за противности своего характера. После чего дед каждый раз выходил из себя и громко начинал кричать, что у Прости ангельский характер. И не видеть этого могут только отъявленные злодеи. У папы с мамой на счет Простиного гуда никакого мнения не было. Ну, гудит и пускай гудит! Чего тут рассуждать?

Последней любимой книгой Прости стал большой и тяжелый серый том, который назывался совершенно по детски «История изобразительного искусства России конца девятнадцатого — начала двадцатого века». Впрочем, ничего удивительного! Как же Простю не могло пленить удивительное искусство «серебряного века»!

А тут как-то подошел к деду старик Аксентьев:

— Слушай, а нет ли у тебя чего-нибудь по изобразительному искусству России конца девятнадцатого — начала двадцатого века?

А сам так ехидно прищурился: уверен, что такого-то уж непременно нет. А вот тебе дулю!

— Есть! — говорит дед. И победоносно смотрит на Аксентьева.

— Да ну! — не верит тот. — У кого не спрашивал, нет.

— А я ни кого! Я КОГО никогда не был и буду, — говорит дед. — Вот если постоишь у магазина с полчаса, я принесу.

И принес ему книгу. У Аксентьева глаза на лоб. Эх, до чего же человеческое тщеславие доводит. Неизвестно, стал бы Аксентьев читать этот талмуд, но вот Простя, когда ее бабушка стала укладывать спать, попросилась на горшок. И как обычно, требует книги. Сунула ей бабушка ее детские книжки. Простя даже в лице переменилась: мол, чего вы мне подсовываете! Я уже не в том возрасте, чтобы про всяких мойдодыров и айболитов читать. Бросилась бабушка за этой самой книгой, ищет ее, нигде нет.

— Где, — спрашивает у деда, — эта серая толстая книга, что Простя всегда читает?

Дед похолодел. Вот дурак-то какой! И нужно было этому Аксентьеву подсунуться! Но делать-то нечего. Надо как-то выкручиваться.

— Да она уже ее несколько раз проштудировала, — говорит дед. — Надо уже и на другую литературу переходить!

И волокет Просте толстенный темно-синий справочник фельдшера. Простя как швырнула этот медицинский опус. И в крик еще больший! А слез — океан!

— Может дать ей всемирную историю? — робко спрашивает дед.

Еще когда он был студентом, ему страшно повезло. В «Букинисте» ему попались второй, пятый и восьмой тома «Всемирной истории». Причем каждый всего лишь по рублю. А у деда, хотя он тогда еще не был дедом, как раз три рубля и оказалось в кармане. Толще «всемирных историй» в доме ничего уже не было.

— Да какие истории! Ей надо ту большую серую книгу! — кричит бабушка. — Иначе она всю ночь не уснет. Да вот и на горшке ничего не хочет делать.

«Эх! — мысленно выругался дед. — Дуралей я дуралей!» Схватил он куртку.

— Да куда ты на ночь глядя? — кричит бабушка.

— Сейчас я! — отмахнулся дед.

А жил Аксентьев на другом конце села. Дед где бегом, где быстрым шагом… У Аксентьевых уже и света не было. Еле достучался.

— Так и так, мол… Книга срочно потребовалась.

— Прямо на ночь? — ехидно спрашивает Аксентьев.

— Давай сюда! — закричал дед. — Моя книга! Когда хочу, тогда и читаю!

Примчался домой, а Простя уже спит.

— Как? Что? — спрашивает дед.

— Да вот дала ей другую книгу. Понравилась. Плакать перестала. Всё сделала и заснула сразу.

Дед поднял с пола большую темно-красную книженцию. «Археология эпохи бронзы степной части европейской части СССР». « В меня внучка!» — подумал дед и на радостях чмокнул засыпающую бабушку в щеку.

11

Вы не знаете, что такое МДОУ? Эхе-хе-хе! Разъясняю: муниципальное дошкольное общеобразовательное учреждение. Ничего не понятно? Ну, по-русски говоря, детсад. Это еще что! А знаете, что такое ГОУ СОШ? Думаете, что это какой-нибудь предводитель восстания чернобровых в средневековом Китае? А вот и ничего подобного! Не отгадали! Это обыкновенная школа. Впрочем, о чем это я?.. А! о садике!

Проходит в садике педсовет. Повестку дня рассмотрели. Хотели уже расходиться, и тут одна из воспитательниц говорит:

— А у меня есть предложение.

Помощница воспитательницы была очень остроумной, к тому же она уже два раза поступала в педуниверситет, тут же спросила:

— Какое? Сложносочиненное или сложноподчиненное?

— Не перебивайте, пожалуйста! — строго сказала заведующая. — Какое предложение?

— Вот посмотрите: в школе есть стенд «Ими гордится школа», в хозяйстве — «Ими гордится ЗАО», в райцентре — «Ими гордится район». И нам надо создать стенд «Ими гордится детсад».

Все глубоко задумались. Настолько необычным им показалось предложение.

— Конечно! Конечно! Но…— наконец-то проговорила заведующая. — Идея интересная! А вы что… считаете, что у нас есть кем гордиться?

— Да человек вообще звучит гордо, а маленький человечек еще гордее!

— Нужно говорить «горже»! — поправила остроумная помощника воспитательницы. И тут же спохватилась. — Ой! Что-то я не то.

— Хорошо! — проговорила заведующая. — Кого из детей вы предлагаете повесить на стенде?

На этот раз молчание было еще молчаливее. Первая, у кого сдали нервы, была воспитательница, предложившая эту идею.

— Ну… ну… ну… давайте повешаем Гаврилу!

— Гаврила, конечно, хороший мальчик, — согласились с ней. — Только он в девочек плюет.

— А так нам девочкам и надо.

— И ябедничает.

— Ну, и что?

— А вчера громко кричал нехорошее слово. Только я его повторять не буду.

— Да! Гордиться тут особенно нечем! — согласилась заведующая.

— Может быть, Ирочку?

— Ирочка — хорошая девочка.

— Ага! Когда спит. Уже всех достала!

— А как рожицы кривляет! Очень, понимаете, смешно.

— Илью?

— Ни рыба ни мяса. Одно достоинство, что толстый, как тюлень. Уже три года, а он толком только три слова выговаривает.

— Сашу?

— Какого Сашу?

— Хоть какого!

— Вот именно, хоть какого. Один другого стоит. Настоящие бандиты растут.

— Светочку?

— Ну, сказанула — Светочку. Представляете, Светочка весит на стенде «Ими гордится садик?

— Лену?

— Нет! только через наши трупы!

— Костика?

— Свинячьего хвостика! Он же плакса. Целыми днями только ме-ме-ме.

— Юлечку?

— Хохотулечку! А кто в тихий час не спит и всю группу на уши ставит?

Так перебрали всех воспитанников подряд. Оказалось, что вешать-то особенно некого. У каждого ребенка обязательно есть что-нибудь такое, за что его уже никак нельзя вешать.

— Стойте! — крикнул кто-то. — А мы никого не забыли?

Все потупили глаза. Забыли! Конечно же, забыли! Простю! Да не просто забыли, а всё время только и помнили о ней. А теперь вот наглядно представили. Заходишь в садик. Высоко надпись «Родничок». Пониже стишок про садик. Еще ниже слева от медицинского кабинета яркая красивая надпись «Ими гордится МДОУ». А под надписью единственный большущий портрет Прости. С широко распахнутыми глазами и всклокоченными золотистыми волосиками… И тут все дружно захохотали.

Вот на такой мажорной ноте и закончился педсовет.

12

Собрал дед Просте железную дорогу. Бежит по рельсам паровоз, тащит за собой вагончики. В вагончиках пассажиры сидят. Тук-тук-тук по рельсам. На поворотах свирепо гудит. Семафоры мигают.

Радость деда не описать. Встал на карачки; как орангутанг, прыгает, ухает.

— Простя! Простенька! Ну, ты посмотри, что я тебе сделал! У-у-у-у! Тук-тук-тук! Тук-тук-тук!

Простя на время отвлеклась от конструктора, она заканчивала сборку сложной абстракционистской конструкции. Посмотрела на железную дорогу! Подумаешь, невидаль! Посмотрим, как побежит эта пластмаска, когда она вытащит из нее батарейки!

— Простенька! Ну, здорово же! Тук-тук-тук! У-у-у! осторожно двери закрываются!

И помчался дед прыжками на четырех конечностях вокруг железной дороги.В серванте от его прыжков посуда дребезжит. Засмеялась Простя. И дедобрадовался. Значит, не зря он сидел над железной дорогой целых полдня.

13

ОТЧЕГО И ПОЧЕМУ

Простя — очень любознательная девочка. « Отчего и почему» так и сыплются из нее, как горох из целлофанового мешочка, когда в нем проковыряют пальчиком дырочку снизу, а потом слоняются с этим мешочком из комнаты в комнату. А поскольку родители, знакомые и просто окружающие люди просто не успевают удовлетворить ее любознательность, Просте самой приходится искать ответы на совсем не простые вопросы. Увидела она муху на потолке и сразу задумалась: «А почему муха не падает?» И тут же догадалась: «Да если она упадет, ей же будет больно-пребольно. Я вон со стульчика упала, когда в кладовке варенье из трехлитровой банки в тихушку доедала. И то вон как коленку ударила! Плакала весь день. А тут такая высота! Не то что коленки, все ноги и руки отшибешь».

Или… Ну, вот вы когда-нибудь задумывались над тем, почему кошки мявкают, а собаки лают? То-то же! Простя же не могла уснуть в обед, пока не разрешила этот вопрос, который не по зубам даже ученым. «Кошки говорят МЯУ, потому что они мягкие, пушистые и ласковые. А собаки грубые, они ругаются быстро и отрывисто, как наша соседка тетя Нина: ГАВ, ГАВ, ГАВ!

Сидит папа в кресле в очках, читает какую-то книгу ученую-преученую. А Простя вокруг него так и вьется. В глаза ему заглядывает.

— Чего тебе, Простя? — спросил папа.

Простя обрадовалась и спрашивает:

— А скажи, папа, почему я девочка, а не мальчик?

Папа глубоко задумался. Да! Это не книжки ученые читать.

— Ну, понимаешь… Дело тут в том, что ты…ты… ну, ты родилась девочкой. Вот!

— А почему я родилась девочкой?

— Ну…ну, так мы захотели с мамой.

— А почему вы так захотели?

Хотя Простя знать ничего не знала про Сократа, философа из Древней Греции, думала она по-сократовски.

— Если бы я родилась не девочкой, — сказала Простя, — кто бы тогда носил все эти платьишки, юбочки, кофточки? Мальчишка что ли? Его б засмеяли все!

14

ЛЕЙСЯ, МОЯ ПЕСНЯ!

Вернувшись из садика, Простя летит к деду, который сидит, конечно, за компьютером со своими скучными буквами.

— Дед! — звонко кричит она.

— Что тебе, мое солнышко? — радостно и в то же время со вздохом говорит дед. Его спокойной работе теперь конец.

— «Мы едем, едем, едем»!

— Что же! — вздыхает дед. — Давай свой диск!

Простя из тумбочки достает коробку со своими дисками.

— Вот это мультики!

Она откладывает диск в сторону.

— Это тоже мультики… На, дед!

Она протягивает «Детскую энциклопедию». Дед ставит диск, а Простя залазит на его место на кресло, и как только раздается песня, начинает громко подпевать.

Ежедневное слушание песни «Мы едем, едем, едем» превратилось в ритуал. Простя давным-давно знает всю песню наизусть и может спеть ее в любое время дня и ночи без всякого музыкального сопровождения.

Наступила суббота, законный выходной для всех. Простя, проснувшись, быстро выпивает бокал молока и несется в спальню. В кулачки она зажала «кислинки», свои любимые конфеты.

— Дед! «Мы едем, едем, едем»!

— Так, внучка!

Дед поднимается и начинает одеваться.

— Видишь ли, моя ласточка, — говорит он. — Музыкальный мир очень велик. Это океан, это целая вселенная, которая не ограничивается только одной, пусть и очень хорошей, песенкой «Мы едем, едем, едем».

Простя еще не поняла, куда клонит дед, но интуиция ей подсказывает, что не к добру.

— «Мы едем, едем, едем»! — еще решительнее требует она.

— Сегодня мы с тобой приоткроем чуть-чуть, совсем немного занавес в прекрасный мир музыки, — доносится голос деда из ванной. — Будут Бах и Гендель, Мусоргский и Римский-Корсаков, Гершвин и Григ! Но это чуть позднее. А начнем мы путешествие с прихожей, где толпятся многочисленные гости. Это чудесные детские песни прекрасных композиторов, пишущих специально для детей.

— «Мы едем, едем, едем»! — в Простином голосе звенит уже настоящий металл.

Но дед, вроде оглох, уже включил «И мой сверчок со мною».

Если бы вам захотелось увидеть, как глаза лезут на лоб, вам нужно было бы посмотреть на Простю в этот момент. Несколько минут она молча глядела на монитор, потом раздался истошный вопль, от которого соседи, наверно, упали с кроватей или со стульев, если они уже сели завтракать:

— «Мы едем, едем, едем»!

— Ну, а теперь, моя несравненная внучка, мы послушаем прелестную песенку «У дороги чибис». Послушай, какой кристально чистый вокал! И ведь ни полраза даже не сфальшивят! Я, Простя, просто тащусь!

— «Мы едем, едем, едем»!

Простя уже лежала на полу. Порой она вообще не подавала никаких признаков жизни, видно набиралась сил для того, чтобы еще громче прокричать:

— «Мы едем, едем, едем»!

— Песни Гладкова — это классика детской музыки, — продолжал разглагольствовать дед. — С каким нескрываемым упоением дети упоительно упиваются… то есть я хотел сказать, напиваются… нет, напеваются… Ну, вообщем поют его изумительные песни.

— «Мы едем, едем, едем»!

Со стороны соседей раздался стук в стенку.

— «Детский альбом» был написан великим композитором специально для детей. В нем нашли воплощение лучшие музыкальные традиции…

— «Мы едем. Едем, едем»!

— «Мы к вам заехали на час!» — подпевает дед вслед за бременскими музыкантами и начинает скакать со шваброй по комнате. Швабра ему заменяет электрогитару.

Если кто-нибудь сейчас заглянул бы в комнату, то вряд ли стал бы задерживаться в гостях: кто знает, что может прийти в голову сумасшедшему хозяину.

— «Мы едем, едем, едем»!

Все Простины силы уже вышли вместе с криком, воплем и плачем. И она механически, еле внятно, чуть шевеля губами. Шептала:

— «Мы едем, едем, едем»! «Мы едем, едем, едем»! «Мы едем, едем, едем»!

— Его называли божественный Робертино Лоретти. Его голосом заслушивались миллионы людей в разных уголках земного шара…

— «Мы едем, едем, едем»!

— Многие детские стихи Маршака были положены на музыку разными композиторами…

— «Мы едем, едем, едем»!

— «Взвейтесь кострами, синие ночи!» — это гимн советских пионеров… Простя! Что с тобой? Ань! Просте плохо!

Бабушка принеслась с кухни. Простя лежала бледная с закрытыми глазами на полу. Только ручки и ножки у нее подрагивали.

— Господи! Что с тобой, внученька?

— Я сейчас! Я «скорую помощь»! — подпрыгнул дед.

— Да что же это? Простя! Тебе больно?

Простя открыла глаза. Долго мутным взглядом глядела на плачущую бабушка. Потом отрицательно помотала головой.

— Внученька! Что у тебя болит? Скажи! Животик? Головка? Ну, скажи что-нибудь!

Простя разлипает губки и еле слышно шепчет:

— «Мы едем, едем, едем»!

15. ЗАБОЛЕЛА

— Дед! Я заболела! — разносится по всей квартире жизнерадостный голос Прости.

Дед скачками несется на крик.

— Ой-ой-ой! — причитает он. — Внученька любимая заболела. Бегу! Бегу! Бегу! За доктором!

Он тут же возвращается с зубочисткой.

— Где тут у нас больная? А почему у нас больная не в постели? А ну-ка немедленно в постель!

Простя шмыгает под одеяло и лукаво поглядывает на деда.

— Сейчас смерим температуру!

Дед оглядывается вокруг. Авторучка? Пойдет!

— Так! поставим градусник!

Он толкает Просте под мышку авторучку. Тут же вынимаете и качает головой.

— Ой! Ой! Ой! Какая высокая температура! Что же… будем ставить укол! Поворачивайтесь, девушка, на животик!

Дед слюнявит палец.

— Так! продезинфицируем! Укол очень болезненный. Можно и поплакать. Чик!

Он колет Простю зубочисткой. Простя заливисто смеется.

— А теперь ам! Таблеточку!

Дед несется за витаминкой. Простя глотает витаминку и кричит:

— Всё, дед! Выздоровела!

Она спрыгивает на пол и лукаво поглядывает на деда. После чего толкает его:

— Ну, ложись! Ты заболел!

Дед кряхтит и ложится. Простя измеряет ему температуру авторучкой.

— Ой! Ой! Ой! Сейчас поставлю укольчик!

Дед послушно переворачивается на живот. Простя слюнявит пальчик.

— Чик!

И кольнула зубочисткой. Дед истошно воет:

— Больно! Больно! Ой! Как больно!

— Сейчас дам таблетку!

Простя приносит витаминку себе и деду.

— Всё! Выздоровел, дед!

Она стаскивает одеяло. Дед устало поднимается. Простя на минуту успокоилась, сунула палец в рот и задумалась. Дед похолодел: «Что угодно! Только не это! Только не шопинг!»