ЧП

Евгеша не спал всю ночь!

Его одноклассники, наверное, тоже. Вечером по телефону без конца трезвонил Талгатиша, надоедая какими-то нелепыми вопросами. Сейчас, наверняка, тоже бодается с подушкой. Он, как и Евгеша, пошел против класса. Сегодня, вернее уже вчера, на последнем уроке…

Утро не предвещало никаких таких особых катаклизмов. 6А жил привычной жизнью: на переменах расслаблялись те, у кого совесть была чиста, домашнее задание сделано, а все устные предметы, которые задавали на сегодня «отскакивали от зубов». Кое-кого из этих немногих счастливчиков мучили «хорошисты». Вернее, то были талантливые бездельники, как их называл учитель по пению Петр Иваныч, которые могли успевать «на отлично». Но у них была куча уважительных причин этого не делать, к примеру: мама заболела, и надо было идти в магазин… до вечера, или рисовать стенгазету, или готовиться к соревнованиям по бегу, скакать, плясать, в общем, находилась целая прорва неотложных дел. А на следующий день они теребили своих более организованных товарищей, «сдували» у тех на переменах письменные задания и просили вкратце пересказать устные. Ребята подобрее, закатывая глаза и обзывая надоед всякими нехорошими словами, второпях пытались им помочь.

Евгеша в выручальщики не рвался.

Он учился хорошо и старательно, но тратить свободное время на оболтусов не желал. Тетрадки списывать давал, а устно — увольте! Мог себе позволить. Парнишка он был крупный и в свои тринадцать лет выглядел на все пятнадцать. К тому же с 4-го класса он регулярно занимался спортом — ходил то на лыжи, то на гандбол, да и дома гири и гантели у него в углу не пылились. Папаня, когда выходил из очередного «алкогольного пике», любил поэкзаменовать сына: тот то подтягивался, то жал тяжести, преодолевая с выпученными глазами предыдущий свой рекорд, а то и боксировал с отцом, который по молодости был чемпионом дивизии в тяжелом весе. В общем, свою свободу и независимость он мог отстоять не только на словах.

Так было до конца прошлого года.

А после летних каникул все как-то быстро переменилось…

Некоторые его вчерашние товарищи, за это время вдруг резко повзрослели, раздались в плечах, огрубели не только голосом, но и душой. Мальчиками там уже и не пахло, правда, до матерых мужиков им было далековато, но зато гонору выше крыши, а еще дерзости и… злости. Своим поведением они сильно смахивали на волчат-переростков… загрызть насмерть еще боялись, но укусить или покалечить — запросто! Это почувствовали все, в том числе, взрослые… молодняк щелкал зубами по любому поводу и не только на сверстников.

Больше всех показывал свой норов Толик Баранов, который еще в прошлом году был безобидным двоечником, сидевшим на задней парте, незаметно и тихо. Теперь же, с первых осенних дней, он неожиданно выбился в лидеры. И если раньше на него никто не обращал внимания, то отныне многие первым делом смотрели на его реакцию, что можно делать в классе, а чего нет. Сам бы он, конечно же, не смог управлять тридцатипятиголовой орущей толпой своих одноклашек, но у него появились помощники: Ораз, маленький и мстительный, словно хорек и Федя Немец, туповатый квадратный увалень вечно голодный и злой. Еще в прошлом году тот заискивал и клянчил пирожки у товарищей в столовой. Теперь же, подходил и просто отбирал понравившееся, особо не церемонясь ни в действиях, ни в выражениях.

Очень скоро класс стал неузнаваемым. Дружба между ребятами разладилась, и каждый теперь соблюдал нейтралитет. Если Толян с кентами кого-то трепал в углу, этого старались не замечать. Отводили глаза, ускоряли шаг и проходили мимо, будто ничего не происходит. Евгешу не трогали, он был большим и сильным, но кривые взгляды и злобное ворчание вслед говорило о том, что скоро доберутся и до него.

И вот, вчера, случилось…

Последнего урока ждали и боялись все. Алгебра, контрольная, дело нешуточное, а для многих, по сути, приговор — неминуемая двойка и домашние разборки с родителями. В общем, коллектив нервничал. И тут Ораз, крутившийся у учительской всю перемену, влетел в кабинет и радостно завопил, что урока не будет. Многие вскочили с мест, загалдели кто радостно, кто недоуменно, но громче всех заорал Баранов:

— Айда домой!

Староста класса, Светочка, попыталась образумить разбушевавшийся народ.

— Ребята, надо подождать, нам же завтра влетит!

Но ее уже не слушали. Толпа ошалела от мысли о том, что может позволить себе такое и даже девчонки-отличницы восторженно повизгивали:

— Домой, домой, домой…

— Тихо! — осадил всех Толян. — Давайте по-быстрому в раздевалку и ходу! Ну, а если это ошибка, что нам сделают целому классу!

Все это время Евгеша сидел за партой сам не свой. Ему, конечно же, хотелось вместе со всеми устроить «праздник непослушания», но он представлял глаза Майи Ахматовны — любимой математички. Как он завтра посмотрит в них, а потом, что скажет дома? Как оправдает свой безответственный поступок, который наверняка причинит боль близким ему людям? Решение пришло само собой.

— Я буду ждать!

Класс, галдевший до этого на все голоса, разом замолк.

— Чего, чего? — злобно прошипел Баранов, враз очутившийся рядом с ним. — Может, побежишь и заложишь нас? Давай-давай… пр-редатель!

Последние слова хлестнули Евгешу словно кнутом. Некоторые ребята, колебавшиеся до этого, как ошпаренные подскочили со своих мест и торопливо стали собирать портфели.

— Я… буду… ждать!

— Редников, ты че, в натуре, по шарабану захотел? — выдвинулся из толпы Немец.

— Не сейчас, — свирепо осклабился Толян, бросив многозначительно на выходе. — Завтра поговорим…

Класс, притихший и какой-то растрепанный, обреченно потянулся на цыпочках за своим предводителем. Правда, не все. Остался Талгатиша и еще пара девчонок, но они рассосались по углам и вели себя тише воды, ниже травы. Минут через пять в кабинет влетела с извинениями за опоздание Майя Ахматовна и… поникла головой, встреченная пустотой.

Это было — ЧП!

Сначала прибежала завуч, затем величественно «приплыла» директриса, пообещавшая назавтра всем показать, где раки зимуют, а потом их отпустили домой.

Девчонки испарились, будто их и не было. Талгатиша чет там попытался пробухтеть про то, что он верный товарищ и друзей в беде не бросает, правда, на середине своей пространной тирады закашлялся, махнул рукой и поплелся домой, как на казнь.

Утро наступало медленно и неотвратимо.

Евгеша смотрел на стрелки будильника, которые отсчитывали последние минуты до подъема.

Звонок!

В родительской комнате зашевелилось. Закашлял отец. Странно, он обычно уходил на работу раньше всех. У водителей автобусов жизненный ритм совсем иной, чем у обычных людей, но сегодня он почему-то задержался.

Мама металась по комнатам, собирая всех в дорогу. Ей было не до чего. Отец же сразу заметил волнение сына.

— Ты не заболел?

— Н-нет!

— Хм-м, — батя прищурился. — Пошли, покурим.

— Куда? А завтракать?

— Мы быстро.

Выйдя на балкон, старший Редников глянул на понурившегося сына.

— Ну-у, что стряслось?

Евгеша упираться особо не стал и выложил все как на духу. Говорил он сбивчиво и торопливо, отец же только кивал, то и дело одобрительно хмыкая и пуская папиросный дым из ноздрей.

— Все?

— Все! — шмыгнул носом парнишка.

— Ты, наверное, ждешь от меня совета?

— Ага!

— Что ж, — тяжелая отцовская рука потрепала его по макушке. — Если захочешь, вечерком поговорим, мне на ремонт надо, а тебе в школу...

Евгеша, услышав последние слова, засопел еще громче.

— Ну-ну, не раскисай. Понимаю, страшно, но не смертельно. Руки ноги есть, кой-чему ты обучен, силенки тоже хватает… вперед! — батя сделал паузу. — Я, конечно, мог бы пойти и разогнать всю эту шантрапу, но ты даже представить не можешь, что тогда с тобой будет… — он еще немного помолчал, задумавшись на какие-то краткие мгновения о чем-то своем. — В общем, дружок, наступил момент, когда тебе самому придется решать, быть охотником в этой жизни или дичью.

— Как это? — Евгеша первый раз за весь разговор глянул вверх и увидел отцовские глаза, смотревшие на него сегодня как-то по-особенному, не так как всегда.

— Ты у меня неглупый парень, пока дойдешь до места, разберешься. Главное, не ошибись с выбором, сын.

Его ждали у ворот на пришкольную территорию.

Впереди стоял Баранов, сзади вожака подпирали Ораз и Немец, чуть поодаль толпились сочувствующие и просто любопытные из других классов. Школа уже знала про вчерашнее «геройство» 6А и про то, что не все ушли с урока. Намечалась нехилая «разборка». Многие хотели на это посмотреть. Евгеша всю дорогу надеялся, что ему удастся как-то проскользнуть мимо Толяна и компании, на худой конец присоседится к старшеклассникам — прошмыгнуть, короче, добраться до учителей и дело в шляпе! Надо было продержаться пару-тройку дней, а там, глядишь, все само собой рассосется. Про отцовское напутствие, если честно, он даже не думал. Какие-то охотники… дичь… бред сивой кобылы, в общем!

Но «рассосаться» не получалось никак и это было видно сразу.

Талгатишу уже трамбанули и тот, уткнувшись в высокий серый забор, размазывал по нему кровавые сопли. Красным была не только бетонная стена, бедолаге изрядно натекло под ноги, но никто не обращал на это никакого внимания. С ним вопрос решили, и теперь его ждала «веселая» жизнь. Отныне любой пацан, даже салабон из младшего класса, мог говорить и делать с ним, что захочет и так до конца учебы… целых пять лет. Евгеша вдруг понял, что та же самая участь уготована ему. А может, и пострашней, ибо он был намного сильнее, и издеваться над здоровяком куда как приятнее, чем над маменькиным сынком, которым, по сути, являлся Талгатиша. Его будут гнобить везде, где только достанут. Поводов и причин, чтобы превратить существование младшего Редникова в сплошную муку найдется миллион.

От этих мыслей парнишку затрясло так, что аж зубы лязгнули.

На той стороне услышали и заржали радостно, предвкушая быструю расправу над тем, кого долго не решались трогать. Можно было, конечно, смыться, Евгеша бегать умел, зря, что ли ходил на лыжи, которые про себя называл лошадиным видом спорта, но это был не выход. Гонять придется до конца десятого класса, от всех! Нет, когда-то его оставят в покое, может даже очень скоро, но он навсегда останется «шестеркой» не имеющей права голоса, личного мнения, обделенный дружбой своих сверстников и вниманием девочек. От такой перспективы волосы на голове зашевелились. Пересохло во рту. Захотелось в туалет, домой и вообще куда-нибудь, хоть к черту на рога, только бы подальше отсюда. Он проклинал себя за то, что пошел вчера наперекор толпе. Сейчас бы как все ходил героем, корешился с Толяном и… потихоньку становился таким же.

И тут он вспомнил…

Слова отца четко и ясно всплыли в памяти, словно заученная намертво таблица умножения: «…придется тебе самому решать, быть охотником в этой жизни или дичью». Только теперь до него дошел смысл сказанного, и стало вдруг как-то спокойнее на душе. Сердце прекратило трепыхаться в груди загнанной птицей. Руки и ноги уже не дрожали, а голова сама по себе заработала, припоминая те советы, которые давал ему батя, боксируя с ним, когда это было возможно.

Евгеша знал наверняка, что со всеми одновременно ему не совладать, значит, придется сначала «уработать» главного — Баранова. А дальше? Дальше он разберется.

Ему мешала сумка, он ее бросил. Душил пионерский галстук, сорвал. Теснил плечи пиджак, расстегнул, а потом, подумав, тоже отшвырнул в траву.

— Ты еще штаны сними, — попытался сострить Ораз, но никто не засмеялся.

Прихлебалы и любопытные подались в стороны, троица продолжала стоять на месте и Евгеша нацелился на Толяна. Весь подобрался, готовясь к драке не на жизнь, а на смерть ничего и никого не замечая. И тут произошло то, что иногда случается в таких ситуациях. Его противники поняли, что их не бояться. Что схватка будет страшной и если они победят, то цена может быть очень высокой…

Первым дрогнул Ораз.

— Толян, он же псих!

Затем, отодвинулся куда-то вбок Немец. И последним отступил Баранов, пытаясь прикрыть свой испуг шутливыми словами:

— Да ну его, пацаны, и впрямь укусит!

Правда, продолжить обидную фразу низложенный авторитет не решился. Его уже никто не слушал и не смеялся над остротами как раньше. Все заторопились в школу. Кто-то подошел к Талгатише, подсовывая скомканный носовой платок, чтобы утерся. Кто-то собирал раскиданные Евгешины вещи, но Ред, кличка брошенная кем-то из толпы тут же облетела всех расходившихся и произносилась уважительным шепотом, этого не замечал. Он стоял на том месте, где только что топтался Толян и улыбался, слизывая кровь с прокушенной губы. Когда и как он это сделал, Евгеша не помнил. Больно не было. Наоборот солоноватый привкус во рту волновал его необычным ощущением победы.

А еще ему нравилось быть… охотником!