Троим нужно убрать

(почти детектив — история вымышлена — всякие совпадения считать фантазией автора)

Хрень это, а не паранойя. ПАРАНОЙЯ — психическое нарушение, характеризующееся подозрительностью и хорошо обоснованной системой сверхценных идей, приобретающих при чрезмерной выраженности характер бреда. Паранойя чаще всего иллюзия, а когда ты видишь, как тебя выслеживают — это уже реальная опасность.

В последнее время ОН все чаще вспоминал фильм с Аленом Делоном «Троих нужно убрать». А тут до смешного наоборот. ОН не Рэмбо, но за НИМ безуспешно (пока) охотятся трое… Впрочем, третий не в счет. Двое считают, что ОН им должен. Должен деньги. Хотя и не большие, по меркам ОПГ.

Один получил, то, что заказывал, но от необразованности и ограниченности ума слишком поздно понял, что то, что заказывал ему не подходит. Теперь требует деньги назад, хотя ему уже объясняли, что он не прав — работа уже сделана. А инстинкты бурных бандитских 90-х сидят в нем прочно.

Второй вызвал «к черту на кулички», кинул с работой, сам же за свои деньги отправил обратно. Год спустя, когда его прижало материально, решил требовать счет за все расходы через посредников. С ним сложнее. Он не будет вникать в объяснения, не станет прислушиваться к здравому смыслу. Он привык ломать черепные коробки одним ударом и при помощи денег отмазываться. Теперь у него другая ситуация. Неизвестно, как он себя поведет — денег у него нет и отмазываться нечем.

Третий не в счет. Молодой, амбициозный, обидчивый. Ему видно нравится по жизни быть обиженным. Теперь он решил, что простой обиды мало — теперь он повесил на себя ярлык оскорбленного. Его видно в детстве постоянно обижали. Теперь он ищет тех, на ком можно безнаказанно отыграться. Это комплекс, ОН знавал таких… Ну, раз ему нравится быть обиженным …

От второго несколько раз приходили угрозы. Снова через посредников. Сам молчит — перестраховывается.

Первый активно повел себя пару месяцев назад. Тогда ОН вдруг понял, что передвигаясь пешком у НЕГО перед первым некоторое преимущество. Внедорожник Первого не ездит по тротуарам и скверам. Зачем Первый следил за НИМ, если знает где ОН живет? Пройдя два проходных двора, ОН наблюдал, как первый остановился на перекрестке и высматривает ЕГО. Зачем? Ведь у него есть номер ЕГО телефона.

Спустя два дня первый был с приятелем, вновь слежка и снова уход дворами. Зачем? Зачем ЕМУ это?

Потом еще один ночной звонок и ОН не удержался — пошел к полковнику.

Полковник привык действовать и предложил сразу писать заявление в ОБОП. Но ОН не хотел скандалить и попросил лишь поговорить и объяснить первому, что тот не прав.

Затянулось. Но слежка пропала.

ЕГО учили и фразы впившиеся, как крючья под кожу, всплывали в памяти. «Никогда не стоит недооценивать противника. Осторожность — это не трусость. Никогда не теряй бдительности». Тогда, годами ранее, ЕМУ часто удавалось выжить благодаря этим правилам. Как будет сейчас?

Зачем ЕМУ все это?

Как и прежде ОН готов к громкому финалу. Это не безысходность, это его стиль выхода. Который месяц ОН таскает с собой Ф-ку, готовый рвануть кольцо с разогнутым шплинтом. Все, как раньше — кольцо не болтается, а перетянутое двумя витками скотча торчит, сразу попадая под палец. Шестисот граммовая чугунная болванка кочует из карманов в сумку, из сумки в барсетку, из барсетки снова в карман ветровки и лишь ночью отлеживается в спортивной туфле, прикрытая носком, ожидая утренних перемещений.

Зачем ЕМУ это все?

Нет ответа.

За такие мизерные суммы не нанимают киллеров. За такие деньги даже в среде бомжей не найдешь урода с обрезком ржавой трубы. Но это не значит, что можно успокоиться, сбросить напряжение и потерять осторожность.

Как и прежде ОН готов быть разорванным в клочья, но не умирать, стоя на коленях. Единственное, что ЕГО держит в этой жизни — работа, которой ОН отдавал себя всю жизнь. Работа разная, непостоянная, но всегда захватывающая до последней молекулы, всегда интересная и с непредсказуемым результатом.

Утром пошло что-то не так. Уже выходя из переулка, направляясь к остановке через сквер, ОН вдруг вспомнил, что работа на сегодня сорвана. Забыл такую мелочь — карандаш. Без него разметку придется делать шилом, ножом, гвоздем, но это все не то. Это уже не тот настрой. Остановился среди кустов жасмина и лихорадочно стал вспоминать расположение магазинов на выходе из квартала. Четыре перехода на двух перекрестках и столько же обратно. Ладно, работа важнее. Туда — за пять минут. Знакомых автомобилей в потоке ОН не заметил, хотя головой и не вертел. Из-под низко опущенного козырька бейсболки сканировал взглядом значки эмблем на радиаторах, очертания моделей и цифры на номерах.

Взял сразу два, уже заточенных. Так проще и без сдачи. На выходе пропускал потную толстую домохозяйку с сумками и упустил момент, когда нанесли удар. Ярко освещенный солнцем асфальт тротуара в миг потемнел.

Пришел в себя на заднем сиденье «паркетника». Ни звука, ни движения. Они должны думать, что ОН еще в «отключке». Про потухшее сознание напоминает ноющая боль в затылке. Лихо «вырубили» — среди бела дня, в толпе. И никто из толпы никому ничего не сообщит. Обыватель труслив и не внимателен.

Сквозь щели прикрытых век осмотрелся. Спереди двое. Первый за рулем. Его напарник рядом и по едва заметным движениям руки, лежащей на ноге, понятно, что периодически оглядывается. ЕМУ руки не связали, не залепили скотчем рот. Надеялись, что удар выключил сознание на долго. Осторожно руку направил к ноге, сумки рядом нет. Где Ф-ка непонятно. Ощупал карманы — ножа нет. Раскладную китайскую железку вытащили. Лишь в набедренном кармане два карандаша. И это шанс. Медленно переместил оба. Заточенными концами вставил в носок на правой ноге. Секундами позже машину встряхнуло и стало раскачивать на ухабах грунтовой дороги. Определить направление, куда везли, ОН не мог — в окнах изредка мелькали верхушки деревьев. Вновь сосредоточился на боли — потрогать не решался, не хотелось выдавать, что пришел в себя. Было ощущение, что коротко стриженые волосы слиплись в загустевшем кровавом пятне. Наверное, второй удар нанесли, когда уже укладывали в салон.

Автомобиль резко подпрыгнул на кочке и так же резко остановился. Его бросило на спинки передних сидений. Когда вытаскивали за ноги, больно ударился носом о порог, а затем ткнулся лбом в ковер полыни. Голову приподняли за ухо, ткнув пальцем в глаз, приподняли веко.

— Пусть приходит в себя, а ты пока ствол собери.

Голос хорошо знаком, хотя и подрагивает. Оно и понятно — адреналин прет. Первый нервничает. ОН все еще держит зрачки до боли направленными вверх. В любой момент могут снова ткнуть пальцем в глаз. Шаги отдалились. С другой стороны автомобиля возня, лязг металла. Звуки знакомые. ОН часто собирал эту модель. Ему несколько раз ее привозили на ремонт и обслуживание после охоты в дождь. У напарника не получается ни с первого раза, ни со второго. Модель уникальная, а теперь еще и редкая. Подлежит изъятию или переделке. В городе две таких, но нарезной ствол сверлить и заваривать не решились оба владельца. Работают постоянно нижним стволом, на верхний боеприпасы приходится снаряжать самому. Тридцать второй давно исчез из продажи. Вот и получилось. Глухо клацнул фиксатор цевья. Мягкий и глухой звук перелома не будет слышен. Если близко, то услышишь лишь, когда стволы закроют. Тоже глухо, но все же громче. Теперь все. Глупая фраза: «Пришел твой час». У НЕГО нет часа. И минуты нет. Секунды в обнимку с ударами пульса в гудящей голове. Предательски дрожат колени. Уперся двумя ногами в кочки наполовину выжженной степи. В лихорадочной тряске подбородок. Страшно не за себя, страх рассыпал муравейник по спине. СТРАХ! Страшно, что не успеешь мобилизовать себя. Боишься промахнуться.

Первого не слышно. Наверное, курит свои тонкие бабские сигаретки в стороне.

Два карандаша между пальцев ластиками уперлись в ладонь, Заточенный китайский ширпотреб, два черных, почти параллельных стержня торчат из кулака. Левая рука свободна — может, удастся ствол в сторону увести. Куда, куда бить? Выбор небольшой — до шеи не достать. Значит в пах или в живот. Верх живота, где жира поменьше и желудок ближе. Хоть одним графитовым стержнем просканировать завтрак этого урода.

За секунду до звука первого шага почему-то оглянулся. Бежать некуда, до ближайшей лесополосы метров сто. До обрыва, куда ЕГО потом сбросят, ближе, но мимо них. Выстрелят в спину. А потом все равно на корм рыбе. Шум прибоя не слышен — высоко. Вроде показалось — в лесополосе блеск вспыхнул и тут же потух. То ли стекло, то ли никель…

Напарник успел удивленно открыть рот. Потянул на себя перехваченный ствол за миг до того, как оба карандаша прошили потную футболку… Второй удар не получился. Приклад выключил изображение.

Теперь по лицу действительно текла кровь. Ресницы в углу глаза слиплись. Прямо пред глазами кустик полыни и дымящийся окурок. Почему до сих пор не убили? Черт, как хочется затянуться. Стандартная сигарета дотлела почти до фильтра. Стоп!

Это не сигареты первого, а его напарник вовсе не курит. Поднял взгляд. Блестят спицы мотоциклетного колеса и тут же прямо пред глазами сапоги с орнаментом из черных заклепок. ОН знал владельца этих сапог.

Как познакомились — уже и не вспомнить. Сдружились сразу. Тезки и интересы общие. Чем только не занимались. В 85-м Молчун пришел к нему в кабинет, заваленный ящиками и рюкзаками, и попросил помочь попасть в Афганистан. Льготы, квартира — тогда все это было призрачным и ненадежным. Друг просился туда не за этим. Отговаривал, но Молчун стоял на своем. На следующий день они уже сидели пред военкомом. Все решалось на пересыльном пункте. И Молчуну удалось. Вернулся с ранением. Молчал больше прежнего. ОН тогда скорее почувствовал, чем понял — у парня в голове такая каша, от которой выход или в петлю, или на дно бутылки. Взял отпуск и вдвоем ушли на яхте на две недели. Шлялись по морю, много курили, орали песни… За две недели на берег сходили раза четыре — прикупить жратвы, набрать воды. За две недели так и не откупорили единственную бутылку водки… Лишь зимой Молчун признался — если бы не та прогулка, то наложил бы на себя руки.

Потом виделись все реже. У Молчуна вечно была какая-то молчаливая работа. Встречались в разных ситуациях. И постоянно рядом были молчаливые странные люди со сверлящим взглядом. Разговоры все чаще по одному сценарию: вопрос — отговорка. Позже Молчун стал ходить в моря, а когда женился, и вовсе стало непонятно — где, кем, с кем… Одни вопросы без ответов. Одно оставалось неизменным — у Молчуна всегда были мотоциклы. Когда два, когда три. Всегда исправные, ухоженные, без лишних примочек. Тихо работающий двигатель, обязательно спланированные поездки… Незаметный, молчаливый человек на мотоцикле.

— Ты-то как здесь?

— Больше месяца тебя веду.

— Тебя полковник ко мне приставил?

— И не только меня. Сегодня я по графику.

— Где машина? Где те двое?

— Там, под обрывом.

— Как тебе удалось?

Молчун вытащил из кармана вылинявшей брезентовой штормовки длинный цилиндр. Воронение местами отполировано до чистого металла. Отверстие с резьбой покачивалось перед глазами. Аромат полыни перебил запах горелого пороха.

— Там у них моя сумка была, в ней Ф-ка.

— На мотоцикле твоя сумка, а Ф-ку я толстяку под жопу вставил.

— Рвануло?

— Как часики.

— Жаль — не видел, — ОН сел и пальцами потрогал левый висок, скорчился от жгучей боли.

— Нормально, — Молчун достал из кармана носовой платок, пахнущий как всегда бензином, — без швов обойдется, пластырь и йод возьмешь в моей в аптечке.

ОН поднялся с земли. ЕГО изрядно покачивало. Подошли к мотоциклу. Из навесной кожаной сумки торчал длинный сверток.

— Ты забрал их ствол?

— Да. Он им не нужен больше, — Молчун извлек из второй сумки солдатскую флягу в брезентовом чехле, неторопливо отвинтил зеркало с руля, — сиди в лесополосе, умывайся. Я скоро вернусь.

— Сумка тебе моя зачем?

— Она нужна мне.

— И зачем мне здесь сидеть?

— Приеду, увидишь.

Молчун прикатил через сорок минут. Они оставили мотоцикл в тени акаций. ОН взял протянутую сумку — она была тяжелой.

— Держи. Поможешь мне, — Молчун быстро снял аккумулятор с мотоцикла.

Время от времени оглядываясь, они подошли к обрыву. Из сумки на траву вывалил три брикета в картонной упаковке, три мотка двухцветных проводов лежали в боковом кармане. На конце каждого мотка закреплен электродетонатор. ОН видел их и раньше, но никогда не сталкивался с их применением.

— В карьер ездил? Как тебе их дали?

— Поменял на содержимое их бумажников, — Молчун ловко делал петлю из провода, затягивал ее на брикете и затем втыкал детонатор.

Перехватив взгляд, Молчун пояснил:

— Это позволит опускать ее на проводе. Три по четыреста — должно хватить.

Свободные концы он соединил вместе. Черные отдельно, белые отдельно.

— Я опускаю в трещины, а ты собирай камни, таскай землю. Нужно максимально засыпать сверху.

Когда палец Молчуна прижал провод к клемме, они уткнулись лбами в высохшую растрескавшуюся землю.

В ушах долго звенело. Пыль снесло ветром в степь. Рванули все три. Провода легко сматывались на руку Молчуна.

— Теперь куда?

— Понятно куда, — Молчун бросил провода и флягу в сумку, — к полковнику, повести писать.

— И мне?

— А куда ж мне без тебя? — Молчун закрепил зеркало, — поедем через свалку, провода там выбросишь.

ОН забросил сумку за спину и сел позади Молчуна, который внимательно осматривал место, где часом ранее стоял автомобиль.

— Погоди, а карандаши?..

— Я тебе новые подарю. Твои обрыв накрыл со всем вместе.

Через минуту ОН все же оглянулся — позади лишь клубы пыли из-под колес мотоцикла и несколько чаек зависли в голубом, абсолютно безоблачном небе.

В голове промелькнула глупая для этого дня фраза: «Первый пошел».