Доказательство

«Родиться дважды не более удивительно, чем родиться однажды».

Вольтер

Д О К А З А Т Е Л Ь С Т В О

12 февраля 1972 года № 56 — прочитал доктор Выхов надпись, сделанную на пожелтевшем медицинском пластыре, приклеенном к круглому боксу с аудиопленкой. Он нахмурился, стараясь вспомнить то время. В семьдесят втором он только родился, а через двадцать пять лет молодым интерном пришел в больницу. Сейчас, спустя годы всё казалось несколько нереальным. Прошлое покрылось пылью, сквозь которую с трудом можно было различить образы, которые окружали его.

Александр Выхов снова задумчиво посмотрел на лежащую перед ним большую картонную коробку, из которой только что достал злополучную запись. Всё это когда-то принадлежало его предшественнику, доктору психиатрии Сухорукову Виктору Ильичу. Именно под его началом он начал свою научную деятельность, защитил докторскую, имел множество публикаций, а позже по праву стал считаться светилом не только отечественной, но и мировой психиатрии.

— Эх, Виктор Ильич, Виктор Ильич — вздохнул Выхов, вспомнив своего наставника, недавно покинувшего этот мир — Что за наследие ты мне оставил? Зачем мне всё это? Этот хлам. — Выхов в сердцах кинул бокс обратно в коробку и поймал себя на мысли, что сам того не желая рассердился на покойного. Он глубоко вздохнул и еще медленнее выдохнул. Древнекитайское упражнение замедленного дыхание было простым ритуалом, с которого он начинал сеанс самоанализа. За три медленных вдоха-выдоха, Александр полностью разобрался в себе. Он понял, что его неоправданный гнев является следствием фобии одиночества и временной потери ориентира, некого маяка, на чей свет плыл его корабль-жизни и кем для него всегда являлся Виктор Ильич.

Сейчас ему как никогда пригодится самодисциплина, что была привита в долгих научных изысканиях. Сейчас ему нужно собраться и поставив себе четкие задачи — решить их. К тому же тайна, тайна непознанного, загадка, которую не разгадал его учитель, теперь досталась по наследству ему. На этом краткий сеанс самоанализа был закончен успешно, мотивация поднята. Пришло время действовать.

Выхов вновь вернулся к коробке. По одной доставая из неё боксы с аудиозаписями, различные журналы, фотографии, он решил, что после краткой сортировки по наименованиям, необходимо поручить Ивану, его младшему научному сотруднику, оцифровку всего этого античного наследия.

— Ваня, ты занят? — спустя час, выйдя в коридор, окрикнул Выхов.

— Да, Александр Иванович, то есть, нет, не занят — ответил Иван и появился перед руководителем. Молодой парень из небогатой семьи сам окончил университет, получил должность при клинике и теперь работал над своей первой научной работой. Выхов сразу согласился стать его научным руководителем, так как открыто симпатизировал ему, осознанно проецируя на себя его образ. Он хорошо помнил как он такой же молодой и одаренный, ловил каждое слово своего учителя. Александр Иванович был строг с Иваном, поскольку считал, что талант не столько дар, сколько ответственность.

— Пойдем, есть дело, по твоему профилю — увлекая в свой кабинет, пояснил Выхов — Вот, фотографии отсканировать, аудиопленки оцифровать, журналы не трогай, сам разберу.

Иван молча начал сгребать папки с фотографиями со стола. Сделав несколько ходок и переместив последнее к себе в кабинет, он снова появился в проеме двери Выхова.

Александр тем временем углубился в чтение эпикриза — истории болезни пациента своего наставника: Волошин Андрей Александрович, одна тысяча девятьсот второго года рождения, умер в семьдесят. Поступил с диагнозом шизофрения, провел в лечебном учреждении в общей сложности около двадцати лет. Покончил жизнь самоубийством. В процессе лечения поставлен сопутствующий диагноз диссоциативное расстройство идентичности.

— С записями придется повозиться — дал о себе знать Иван, до сих пор ожидающий у входа.

— Что с ними?

— С ними всё нормально, уверен, что не повреждены, просто нужен бабинник, да еще провода подобрать для переноса на компьютер.

— Справишься? — спросил Выхов.

— Без проблем, только нужен бабинный магнитофон — повторился Иван, уже смекнувший, что мысли Александра Ивановича сейчас намного дальше их кабинетной беседы.

— Зайди к завхозу, у него есть, точно — отчеканил Выхов, давая понять, что указания даны и время действовать. Иван, повинуясь, вышел.

Выхов вспомнил свою последнюю беседу с Виктором Ильичом, касающуюся загадочного пациента:

— Я чувствую свою вину — со вздохом сказал Сухоруков — Мне не только не удалось помочь ему, я, возможно, стал причиной его смерти. Я не смог разорвать егоcirculus vitiosus — предубежденные заключения.

— Как так? — чуть не поперхнувшись отклонился от спинки стула Александр.

Виктор Ильич думал и молчал. Он не знал, что ответить. Точнее, ему было много, что рассказать, но он не решался.

— Понимаешь … — он опять запнулся, глубоко вздохнул. Потерев роговой душкой своих очков пересохшие губы старый психиатр посмотрел сквозь своего ученика — Он убил себя, убил себя для меня, чтобы доказать… — взгляд профессора затуманился, теперь он смотрел в прошлое.

— Что именно доказать? — спросил Александр.

— Доказать мне свою правду. Как я не пытался, я так и не смог вернуть его к реальности. Что тут сказать, я не справился как врач, да простит меня Господь. Тогда я отнесся к его случаю как к уникально построенному шизофреническому бреду, на описании и исследовании которого ни один опытный психиатр мог карьеру построить, но, и что самое страшное и сам рассудок потерять. Я всегда сомневался, понимаешь — Виктор Ильич впервые за беседу поднял глаза на Александра. В его глазах читалась растерянность. Выхов тогда был настолько поражен состоянием Сухорукова, что слушал еле дыша — Я допустил не только врачебную ошибку, но нет, намного больше, я почти поверил ему, его бреду, он сам вовлек меня в свою вымышленную реальность… — Глаза старого доктора вдруг заблестели слезами.

— И это наследие я передаю тебе Александр Иванович. Мои надежды теперь в твоих руках. И не спрашивай меня — почему ты и почему сейчас — просто сделай это ради меня. Возможно, это просто бред, в который чуть не поверил старый доктор, всю свою жизнь проживший с ощущением чего-то большего и тихо веривший в чудо, но возможно в этом действительно кроется и нечто большее.

В очередной раз, прокручивая в голове этот странный разговор, Выхов вспомнил его почти дословно. Он произошел за месяц до смерти Сухорукова. Тогда он еще не понимал, что учитель, признаваясь в ошибках, каялся ему, возможно предчувствуя свою кончину.

— Тебе придется найти доказательства. Я прошу тебя об этом. Искупи мою вину перед ним. Я хочу быть спокоен — звучали слова Сухорукова в голове Александра.

Словно очнувшись от забытья, Выхов внезапно осознал, что перед ним поставлена действительно грандиозная и практически не решаемая задача. Взгляд на себя со стороны, был одним из его излюбленных приемов анализа ситуации. Деперсонализировавшись, он увидел на своем месте доктора, которому нужно было разобраться с пациентом, которого уже нет в живых, основываясь лишь на изысканиях так же умершего наставника. Сложение этих фактов вместе уверенности в каком-либо логическом решении предстоящей задачи абсолютно не добавляло. Не понимая до конца во что именно он ввязывается, Александр взял бумаги со стола и поехал домой.

Этим же вечером, открыв документы, доктор Выхов решил начать с фактического материала. Он пропустил портрет личности, составленный Сухоруковым. Сейчас нужно было сохранить максимальную объективность и проанализировать биографию пациента. В деле была подшита копия метрик, еще царских времен. Они свидетельствовали, что родился Волошин Андрей Александрович в Московской губернии, в селе Воснецово второго марта 1902 года. Матерью значилась Волошина Мария Александровна. Графа отца была перечеркнута.

— Стало быть, безотцовщина, отчество получил по матери — делал промежуточные выводы Выхов.

Несмотря на простое происхождение, Волошин поступил в гимназию, после окончания которой его отправили в Санкт-Петербург в университет, где он обучался на факультете историко-философских наук. В двадцать семь лет он защитил докторскую, пишет несколько работ. Замечен научной элитой тех лет. О его личной жизни почти ничего не известно. Точнее никаких сведений отмеченных официально не было.

— Пробел — отметил про себя Выхов.

В тридцать седьмом объявлен врагом народа, сфабрикованное дело, быстрый суд, ГУЛАГ.

— Опять пробел. До пятьдесят третьего ничего.

Амнистия. Волошина выпускают.

— Пока, в его жизни для меня одни дыры, она слишком проста, чтобы что-то понять.

Детей не имел, жены не было. В партии не состоял. Преподавал, что было крайне удивительно, учитывая предыдущий факт. Публиковался, что ещё удивительней. Александр сделал выписку его работ и решил для себя разыскать их в интернете. Темы показались довольно интересными: «История развития религий», «Реинкарнация», «Смысл бытия».

Случай, приведший, тогда уважаемого профессора и талантливого оратора, в медицинское учреждение показался Выхову одновременно смешным и печальным. Волошин был приглашен на ежегодный слёт, проводимый под лозунгами коммунистов. Он выступал с докладом по религии и был жестоко раскритикован. В СССР середины пятидесятых в ходу был воинствующий атеизм. Один из красных глоткадёров, не давая вставить слово, хаял с трибуны всех грешных и святых. В конце своей речи под нескончаемые овации зала, он предоставил слово Волошину. Его намек был груб и понятен. Он был знаком с работой Волошина и с Марксистской ненавистью ждал публичного признания ошибочности его суждений, покаяния. Стенограмма выступления Волошина имелась в деле:

— Прежде чем начать свое выступление, товарищи, хочу поблагодарить своего предшественника. Каждое мнение в праве на существование, даже если оно не верное. Теология, как наука всегда требовала терпимости. Сейчас же современники превалируют однобоким взглядом на проблему божественного начала, что заочно приговаривает к забытью предмет моего исследования. Неоспоримо, что задолго до времен священного писания у человечества уже существовали представления о душе, как воплощении бессмертности. О Боге, как создателе всего сущего. У разных народов были различные мнения по данной проблематике, но смысл оставался общим. Есть Бог и есть Мы — люди, живущие и умирающие, бренные телом и вечные душой. Обрядность и каннонизм являлись следствием первичных представлений и заключали ту или иную веру в оковы удобоваримости и общеприемлимости. Что, к случаю заметить, мы наблюдаем в нашей стране, с точностью до наоборот. Тогда это было вопросом выживаемости веры, закрепления её в массах, распространении. Сейчас же явилось предметом гонений…

Исходя из протокола заседания, который читал Выхов, Волошин был перебит, в зале поднялся шум. Тогда, он во всеуслышание заявил, что является носителем памяти своих прошлых воплощений. Он начал называть имена и даты жизни людей, которые были его прошлыми реинкарнациями.

Услышать от уважаемого профессора такие вещи в наше время было бы дико, но тогда… — подумал Выхов. Дело легко могло опять окончиться лагерями. Спасла явная абсурдность его высказываний. В этот же день Волошина поместили в психиатрическую клинику.

Бегло пролистав оставшиеся бумаги, Выхов не нашел ничего, что еще могло касаться биографии Волошина. Был только один дополнительный факт — около десяти лет его лечащим врачом был коллега и наставник Выхова — Сухоруков. И да, Волошин покончил жизнь самоубийством перерезав вены заточенной ложкой, которую накануне украл в столовой. Сделал он это в своей палате.

«Так, на сегодня хватит» — подумал Александр и лег в постель. Заснул он почти мгновенно. Мыслей было много, но он умел их усмирять. Это была его работа. Он как хороший автомеханик не мог позволить себе чинить чужие моторы, при этом сам катаясь с расстроенным движком.

— Иван, доброе утро, что по переносу записей — по дороге на работу Выхов попал в пробку и решив воспользоваться свободным временем, позвонил на мобильный помощнику узнать о прогрессе.

— Делаю, понемногу, но придется подождать, записей слишком много, и по количеству и по объему.

— Сколько? — спросил Александр.

— Я нашел ещё два бабинных магнитофона, то есть пишу теперь одновременно с трех. Основная проблема заключается в том, что перезапись никак не ускорить, за исключением уже выбранного мной способа, так как она идет в режиме реального времени.

— Так сколько времени это займет — повторил вопрос Выхов.

— Около недели, с учетом работы по ночам.

— Занимайся, я освобождаю тебя от других текущих задач, с главврачом переговорю сегодня же. Закончишь с первыми, дай знать. Потом получишь отгулы.

— Спасибо, я только пленки переставляю по необходимости, так что особо не утруждаюсь.

Прибыв на работу, Выхов обнаружил, что Иван за ночь успел перенести несколько записей. Александр вставил принесенную им флэшку в ноутбук, стоявший на рабочем столе. Определив устройство, компьютер предложил на выбор несколько действий. Александр открыл содержимое носителя и, обнаружив, четыре файла в формате эмпэтри скопировал их к себе, в заранее созданную для этого папку «Волошин записи». Иван, прежде чем оцифровывать записи заботливо распределил их в хронологическом порядке, дав имена полученным файлам по датам их оригинальных записей.

13 мая 1959 года Запись № 1.

— Сегодня 13 мая 1959 года — Выхов сразу узнал голос своего наставника Сухорукова — проводится беседа с пациентом Волошиным Андреем Александровичем, одна тысяча девятьсот второго года рождения. Послышался звук открывающейся двери.

— Присаживайтесь — прозвучал голос Сухорукова — Я ваш лечащий врач Сухоруков Виктор Ильич. Сегодня у нас состоится первая беседа, в ходе которой я бы хотел познакомиться с вами. С вашего разрешения она будет записываться на пленку.

Выхов, представил себе, как Сухоруков, по своему обыкновению, кивком указал на микрофон, стоящий на маленькой треножной подставке между ним и пациентом.

— Хорошо, я не возражаю — голос Волошина показался Александру каким-то далеким, но до боли знакомым. Он прислушался.

— Вы прошли несколько медикаментозных курсов, в том числе и экспериментальный инсулиновый. Как я вижу в вашем случае, лечение не дает ожидаемых плодов. Что вы сами по этому поводу думаете Андрей Александрович?

— Я думаю, что сказанное мной однажды останется истиной навсегда. Признаюсь, однако, что некоторое время назад, ввиду того, что препараты, которые мне давали, в том числе насильно, притупляли ясность мышления, я дал слабину и, уже было подумал отказаться от своих прежних утверждений. Это была мимолетная слабость. Хотя, поверьте, это было бы легко, просто согласиться, что я бредил, что галлюцинировал и твердить об этом на каждой подобной беседе. Но в этом случае я бы лгал. Лгать властям и докторам просто. Но лгать, значит говорить не то, что думаешь, а в этом мой камень преткновения. Понимаете, мне лестно от того, что я невольно оказался в положении Сократа, которому когда-то предложили выпить чашу с ядом, либо, чтобы избежать смерти, публично признать ошибочность своих суждений. Он мог бежать, мог соврать — что в принципе для него было равносильно, но, как мы знаем, он поступил иначе. Я, как и он выбираю чашу.

Выхов нажал на паузу и отпил глоток горячего кофе. Затем вытащил из папки фотографию Волошина. Перед ним предстал оконченный образ этого человека, так словно бы Волошин был жив и сидел, напротив. С черно-белой фотокарточки на Выхова смотрел уверенный в себе мужчина около пятидесяти-пятидесяти пяти лет. Правильные черты лица, высокий лоб, волевой подбородок, обрамленный в немного поседевшую бородку, говорили о нем как о фигуре интеллигентной и самодостаточной. Его голос, ровный и спокойный, с едва заметной хрипотцой полностью укладывался в общее впечатление о незнакомце. «Кто знает, где именно пролегает тонкая грань между шизофренией и гениальностью, даже современная психиатрия признает, что эта граница порой лишь условность. Но до выводов пока далеко» — подумал Выхов и нажал на кнопку воспроизведения.

— Я здесь, чтобы помочь вам — услышал он с записи уверенный голос Сухорукова.

— А я здесь, чтобы не врать вам — ответил Волошин. Он явно иронизировал. Последовала непродолжительная пауза. Видимо опрашивающий пациента доктор над чем-то задумался. Выхов и сам прикинул, чтоб он ответил на это замечание.

— Андрей Александрович — наконец обратился к нему Сухоруков — Я готов заключить с вами сделку, пойти на встречу, но при одном условии…

— Я вас слушаю — ответил Волошин.

— Я договорюсь с главврачом и временно прекращу давать вам препараты, может за исключением снотворного, если вы не против. Сестры говорят, что у вас бессонница.

— Я вообще не сплю.

— Хорошо, обсудим. Так вот, вы в свою очередь пообещаете мне участвовать в моей новой программе с полной отдачей.

— Что это значит?

— Всё на самом деле просто, мы беседуем, вы откровенно делитесь своими мыслями по всем обсуждаемым вопросам, не лукавите. Естественно, что наши разговоры будут касаться ваших фантазий, мыслей, различных состояний личности.

— То есть, вы предлагаете мне отложить чашу Сократа и немного пообщаться. Что ж я согласен.

— Снотворное?

— Нет, спасибо, мне не нужен сон.

— Как врач, не могу согласиться, но если это принципиально, то настаивать не буду.

— Принципиально — последовал ответ Волошина. Сухоруков более настаивать не стал.

Выхов был доволен. Авторитет наставника снова вырос в его глазах. Пациент долго обкатывался на различных лекарствах. Результата не было достигнуто за несколько лет. В психиатрии такое встречалось довольно часто. Два пациента с одним и тем же диагнозом, зачастую реагировали на идентичные препараты абсолютно по-разному. Виктор Ильич же предложил взамен только общение и стал для Волошина намного ближе, чем любой из коллег работавших с ним до этого. Вопрос — куда это его в конечном итоге приведет. К сожалению, ответ Александр уже знал, но смириться с поражением Сухорукова он не мог.

— Когда мы можем начинать? — спросил доктор.

— Я готов, хоть сейчас.

— Хорошо, я предлагаю начать ваш рассказ о себе, о том как вы себя видите, любые мысли для меня важны, пожалуйста.

— Что ж, всё просто доктор, но перед тем как начать говорить я должен задать вам вопрос, чтобы понять для себя, что и вы меня поймете, извините за тавтологию — Вам известно понятие Карма?

— Да — ответил Сухоруков, я знаком с этим понятием, признаюсь, я готовился к нашей встрече, поэтому прочитал несколько ваших статей.

— Отлично, это облегчит ход беседы и избавит меня от длительных пояснений — заметил Волошин, по-видимому, довольный осведомленностью и подготовленностью его нового лечащего врача — Итак, у кармы есть свои законы, они не отделимы от феномена реинкарнации. Суть проста, что ты делал в предыдущих своих воплощениях отразится на твоем нынешнем. Но смысл моего здесь нахождения лежит в несколько иной плоскости. Вы, наверное, уже в курсе, что меня признали шизофреником из-за того, что я утверждаю, что помню все свои прошлые воплощения, а именно последние семьдесят одну земную жизни. Помню так, как будто никогда не умирал и как будто сейчас перед вами не я, а сразу семьдесят один человек.

— Интересно, продолжайте…

— Сейчас в России трудное время для любой веры, будь то Христианство, Ислам, да любая известная вера гонима. Но истина заключается в то, что и Христиане и Магомедяне верят «a priori», они не знают своих богов, они просто верят. Вера — вот ключевое слово. Моё положение в данном случае особенное я знаю, то есть «a posteriori». Мое знание пришло из опыта перерождения. Карма, в большинстве своих образных представлений является неким колесом движущимся в бесконечности. Умирая, рождаешься вновь, исправляешь, ухудшаешь свое наследие — свою карму. Но каждое новое рождение несет новый шанс начать всё с чистого листа. В каком-то смысле я этого шанса лишен. У меня нет этой возможности. Умерев однажды, и родившись вновь, я сохранил опыт своей прошлой жизни. Память обо всем живет во мне, так словно это было вчера. В сумме всех своих воплощений я прожил на земле более четырех тысяч лет.

— Волошин — Сухоруков впервые обратился к нему по фамилии — Вы утверждаете, что все человечество живет по законам кармы и умершие рождаются вновь, не помня о своих прошлых воплощениях. Вы же наделены даром, некой межкармической памяти.

— Именно, кстати спасибо за термин, он мне как-то в голову не приходил. Я исключение из правил, которое их же и подтверждает.

— Хорошо, очень хорошо — Выхов слушал беседу и представлял, в какое русло Сухоруков её направляет — У меня к вам дополнительное домашнее задание. Я попрошу вас вести дневник.

— Хм, интересно, продолжайте — Выхов заметил, что Волошин намеренно процитировал своего доктора. Они как будто на секунду поменялись ролями. На пленке, которую слушал Александр, разворачивалась настоящая интеллектуальная баталия.

— Точнее не дневник, прошу прощения, хочу, чтоб вы записали свои мемуары, в том виде, который вы сами для этого предпочтете. Я хочу, чтоб вы коснулись всех своих воплощений. Указали даты, имена, события в которых участвовали, и по возможности подробно и в хронологическом порядке.

— Это меня займет — по тону голоса явно чувствовалось, что ход беседы, а так же направление мыслей нового доктора откровенно радовали Волошина. Ему явно нравилось, что его слушают, не перебивают и безапелляционно не оспаривают — Я с удовольствием изложу все, что вспомню и пронумерую воплощения.

— Тогда считаю первый разговор законченным, для знакомства вполне достаточным. С вами приятно общаться мы обязательно продолжим.

Запись прервалась.

Выхов встал из-за стола, прошел к окну, приоткрыл его и закурил. Левая ягодица онемела. Он настолько был захвачен прослушиванием записи, что сидел не двигаясь.

«Это надо переварить сначала для себя, а потом обратиться к записям Сухорукова касательно того периода» — подумал Александр. Так он останется объективным. Так сможет перепроверить себя или Виктора Ильича. Вряд ли они вместе что-нибудь упустят. Выдохнув едкий дым, он закрыл окно и обратился к своим заметкам. Там было несколько тезисов: высоко эрудирован, бред выстроен в четкую систему, знание трудно опровергаемое, доступ только у него, 71*60=4200, кармическая память-галлюцинации? 71 личность — м\ж?, расстройство множественной личности — шизофрения.

«Вопрос, который я сам бы себе задал после проведения такой беседы — прост, но тем более важен для постановки точного диагноза — его личности живут в нем в различных эго-состояниях или это фантазии, вызванные галлюцинациями. Это определит весь дальнейший ход дела».

Выхов обдумав еще раз свои выводы, согласился с ними и, составив краткое резюме, обратился к записям Сухорукова, сделанным, судя по дате и времени, сразу после окончания записи: «В.А.А. — чрезвычайно интересный пациент, стойкое бредовое состояние по всей вероятности объясняется наличием галлюцинаций, мыслительные способности высокого порядка выстроили практически неоспоримую реальность. Пациент изъясняется грамотно и логично. Шизофрения или расщепление личности. Во время первой беседы налажен психологический контакт, временно остановлено медикаментозное лечение, что пациентом воспринято глубоко положительно, так же принято предложение самому описать все имеющиеся состояния или так называемые им «воплощения прошлых жизней»».

В целом выводы были схожи. Это обстоятельство одновременно и радовало, и огорчало Выхова. Он обратился к психиатрическим справочникам, вновь и вновь перелистывая различные статьи. С пятьдесят девятого года психиатрия заметно шагнула вперед. Он должен был, что-то найти.

Мнение по искомой проблеме расходились, единственное, на что Александр обратил внимание, была свежая статья соотечественника Светлакова, когда-то удачно иммигрировавшего на запад, в которой он пишет, что отличить шизофрению от расстройства множественной личности представляет трудность при диагностике, и в основном здесь надо опираться на структурные признаки клинической картины, нехарактерные для диссоциативных расстройств. Кроме того, соответствующие симптомы воспринимаются больными шизофренией всё же чаще как результат воздействия извне, а не принадлежа­щие собственной личности.

Александр Иванович Выхов, понимал, что имея множественные личности, индивид может переживать альтернативные личности с индивидуально различимыми характеристиками: такие альтернативные личности могут иметь разный возраст, психологический пол, разное состояние здоровья, разные интеллектуальные способности и даже разный почерк. Это прекрасно подходило Волошину, но за одним исключением его личности не захватывали контроль над индивидуумом, они воспринимались им как уже пережитые жизни, как приобретенный опыт. Это ставило вопрос об их фантазийной природе и только.

16 мая 1959 года Запись № 2.

— Сегодня 16 мая 1959 года, проводиться вторая беседа с пациентом Волошиным — прокомментировал Сухоруков — Пациент активно работает над своими «мемуарами».

Послышался стук в дверь.

— Проходите Волошин — пригласил Сухоруков.

— Здравствуйте, Виктор Ильич.

— Добрый день, присаживайтесь.

— Спасибо.

— Готовы, начать? — спросил доктор.

— Да конечно, пожалуйста.

— Сегодня я хочу, чтоб вы послушали мою небольшую лекцию по психиатрии. Я не собираюсь вас чему-либо учить, просто поступлю так же, как и вы при первой нашей встрече «пойму, что вы понимаете меня» — Выхов представил, как Виктор Ильич, по-доброму улыбнулся, а может и даже подмигнул своему пациенту.

— Знакомо ли вам понятия расщепления личности, Андрей Александрович?

— Конечно, я осведомлен об этом феномене, как минимум, потому что это мой диагноз — ответил Волошин.

— Рад, что разговариваю со столь грамотным человеком. Но, чтоб окончательно расставить все точки над «i», я всё-таки осмелюсь дать формулировку: Для постановки данного диагноза необходимо наличие хотя бы двух личностей в одном теле, потеря памяти на период доминации одной из них, выходящая за пределы нормальной забывчивости. Уверен, что вы это всё и без меня прекрасно знаете.

— Увольте, я в отличие от вас осведомлен поневоле, не первый год на излечении. Вы же готовились специально к нашей первой беседе, что соответственно ставит вас на ступень выше в усердии и профессионализме.

— Спасибо, за комплимент, но вернемся к теме нашего разговора. Моя задача как доктора излечить вас. Но я сразу сталкиваюсь с основной трудностью — я не стоматолог, к которому люди приходят по зубным болям, что очевидны до слёз и бессонных ночей. Я сталкиваюсь с пациентами, которые живут в своих реальностях и искренне верят в них. Они, как любые обычные люди, просто убеждены, что здоровы. Понимаете, о чем я?

— Прекрасно понимаю. Я думаю, что мой мир истинный, хотя для вас он лишь плод моих больных фантазий и вымыслов расщепленного сознания. И вы не можете мне помочь не доказав мне абсурдность моей реальности.

— Точно. Но тут я сталкиваюсь со вторым камнем преткновения — ваша образованность и осведомленность во многих специфических вопросах выстраиваются в практически неуязвимую для логического обоснования неверности систему. Она идеальна и неприступна во многих смыслах.

— Если рассуждать так, то вы правы. Но истина всегда одна. И задача у нас теперь одна на двоих. Вы будете доказывать мне, что моя реальность вымышлена, я же попытаюсь не только принять ваш вызов, но и помочь вам, обрести верное знание.

— То есть вы не признаете себя больным?

— Нет, доктор, думаю для вас не новость, что в сумасшедших домах не всегда лежат больные люди. Тем более в наше время. Я никогда не стану вам подыгрывать, и никогда не стану лгать, что нуждаюсь в помощи. Наоборот, вы докажите мне свою правоту, а я же попытаюсь доказать вам свою.

— Интересно, я, признаться и не ожидал, что у нас с вами выйдет этакая дуэль — прокомментировал свои мысли Сухоруков.

— Хоть мы и играем на вашем поле и по вашим правилам, вам выбирать оружие, причем, хочу заметить, что вы уже дали мне фору поступив, весьма благородно — избавили мою многострадальную голову от туманящих её лекарств.

— Каюсь, что это временный шаг, возможно, нам всё-таки придется возобновить курсы. Не все решения зависят только от меня.

— Благодарен и за это.

Выхов поставил на паузу. К нему в кабинет постучали.

— Войдите — громко сказал он в сторону двери.

— Это я, Александр Иванович — в кабинет вошёл Иван — Ещё несколько записей готовы — он протянул флэшку. Выхов принял её и сразу подключил к компьютеру.

— Он очень необычный пациент, правда — сказал Иван. Александр, пребывающий в состоянии глубокой задумчивости, пришел от реплики в себя:

— Ты слушал записи?

— Да, когда переписывал, но не все, хотя очень любопытно.

— Кто-нибудь еще их слышал, или знает о них? — пристально посмотрев в глаза своему молодому коллеге, спросил Выхов.

— Нет, никто не слышал, Александр Иванович, только завхоз, у которого бабинник брал спросил у меня — зачем. Ну, я и ответил, что по вашей просьбе записи перенести, старые. Всё — Иван, смутился, так как не ожидал подобных вопросов.

— Извини, Вань, не обижайся, просто это старая работа доктора Сухорукова, там есть некоторые детали важные для статьи, над которой я сейчас работаю. У меня к тебе просьба, никому пока не говори о том, услышал на записях. Хорошо?

— Хорошо — ответил Иван и с легким сердцем вышел из кабинета. Он ни за что не хотел подвести своего наставника.

«Хорошо, хорошо» — повторил про себя Выхов. Он не знал, что именно заставило его соврать Ивану. Наверное, какое-то внутреннее чутье подсказывало, что нынешние изыскания стоит сохранить в тайне не только от руководства больницы, но и от простого персонала.

— Мне интересно, с чего всё началось — спросил на пленке голос Сухорукова. Александр снова вернулся к прослушиванию.

— Что ж, всё началось в древние времена, задолго до рождества Христова — ответил Волошин, он сделал паузу, по-видимому, формулируя предстоящий рассказ — Я помню себя четырнадцатилетним мальчиком, живущим в бедной лачуге — темп его речи чуть замедлился — Меня зовут Сайя. Мой отец промышляет рыбной ловлей, мы живем на берегу большой воды. Однажды на деревню напали варвары. Они убивают взрослых. Всех. Детей забирают. Меня тошнит, я лежу под деревянным настилом палубы большой лодки. Днем жарко, ночью холодно, так что кости трещат. Детей много, почти все плачут…

Волошин на секунду остановил запись. Он задумался не столько о смысле сказанного, сколько об интонации, темпе и манере высказываний. Где-то ощущение времени рассказчика менялось с прошедшего на настоящее. Тут Александра осенило: Ему не раз случалось проводить сеансы гипноза. Введенные, в гипнотический транс говорили очень схоже. Они описывали окружающую обстановку, как бы от себя, импонируя. Иногда, чрезмерно касались отдельных деталей, часто речь звучала с эффектом скандирования. Удивительно было признать тот факт, что Волошин, каким-то образом сам от себя добился подобного состояния. Это, не просто не поддавалось логике, это просто ни в какие рамки не влезало.

— Мы плывем долго. Нас почти не кормят. Мертвых выкидывают за борт. Я боюсь умереть. Теряю сознание. Наконец лодка уткнулась в землю. Полы открывают, солнце так слепит глаза, что их невозможно открыть. Я закрываю их руками. Ноги не стоят. Нас кое-как связывают и выводят на берег. Слышу шум, движение, очень много людей. Мы идем среди них. Нас заводят в загон. Пахнет навозом, это хлев. Мы ждем. Нас около тридцати, одни мальчики. Некоторых я знаю, некоторые говорят на других языках. Мы ждем. Кто-то говорит, что нас продадут. Он слышал в пути, потому что его не запирали под пол, а заставляли работать на кухне.

Волошин сделал паузу. Молчание чуть затянулось, но Сухоруков, явно не желая вмешиваться в столь удивительный процесс, терпеливо ждал:

— Это было в самом начале мое земного пути — уже спокойно произнес Волошин — Он вышел из транса, одновременно поняли Выхов и Сухоруков — Тогда я ещё не знал, что мне предстоит. Так вот, хоть меня и продали в рабство. Мне всё-таки повезло, я попал в богатую семью и сохранил своё мужское достоинство. Большинство же мальчишек с кем я оказался в лодке оказались в гаремах и их сделали евнухами. Я прожил у купивших меня людей три года и бежал. Со мной хорошо обращались, меня даже не клеймили, но всё же я был рабом, поэтому мысль о побеге никогда не оставлял.

Пошли месяцы скитаний. Однажды, случайно я прибился к странствующим Архатам. Это произошло в городе, название которого я тогда не запомнил. Я увидел старика, сидевшего на пороге старого храма. Возле него было больше людей, чем внутри здания. Ему приносили подаяния. Он принимал их и, кратко шепнув на ухо наклонившемуся человеку, отпускал его. Я долго стоял в отдалении, не решаясь подойти. Тогда я был пуст как барабан. Мне нечего было у него спросить, и нечего было ему дать. Тогда я был голоден и думал только о том, как украсть у него еду. Люди всё приходили и уходили. Никто не задерживался. Возле сидящего старика стоял юноша. Он тоже был одет в длинную накидку, на голове был капюшон. Принятые дары он перемещал на небольшую тележку, стоящую за ним. Наконец я решился. Я обошел толпу, скопившуюся перед храмом. Перелез через небольшую ограду и зашел сзади. Постояв немного, я двинулся к тележке. Старик до этого момента ни разу не обращавшийся к своему молодому спутнику, неожиданно подозвал его рукой. Я замер за повозкой. Тот наклонился к нему. Возможно, мне надо было бежать. Но я остался. Я помню, что меня что-то остановило, какое-то неясное предчувствие. Но, главное, что я не боялся. Даже тогда, когда, юный Архат внезапно повернулся ко мне, и махнул рукой, подзывая к себе. В жесте не было враждебности. Я обошел тележку и медленно приблизился к ним.

— Он зовет тебя, подойди.

Я подошел к старику спереди и преклонил голову. Он взял меня за руку и сказал всего одну фразу:

— Будь с нами, Сайя.

Ошеломленный от услышанного, я посмотрел ему в глаза и еще больше удивился, поняв, что он незрячий.

С этого всё и началось. Мы бродили от города к городу. Днем на площадях они принимали подаяния. Ночью к ним приходили люди за ответами. Они были носителями тайных знаний. Эти знания, хранились в легендарной пещере Саптапарна вблизи Горы Байбхар, в древней столице Магадха. Они содержали Единую или Первичную Высочайшую Мудрость. Моей мечтой тогда стало приобщиться к ней.

Время и человеческое воображение быстро исказили чистоту и философию этого учения, после того как оно было перенесено из тайного и священного круга Архатов в течение их прозелитической деятельности на менее подготовленную почву, нежели Индия, для метафизических представлений, как Китай, Япония, Сиам и Бирма. Как было поступлено с первичною чистотою этих великих откровений, можно видеть, изучая, так называемые, «эзотерические» буддийские школы древности в их современном одеянии, не только в Китае и других буддийских странах вообще, но даже во многих школах Тибета, оставленных на попечение непосвященных лам и монгольских новаторов. От знаний остались лишь осколки, собрать которые вновь никогда не удастся.

Спустя шесть лет странствий я стал посвященным. Ещё через несколько лет я стал вечным хранителем этой мудрости. Кем и остаюсь до сих пор. Вот и есть начало моей истории.

— Вы считаете, что на вас снизошла благодать или вы как носитель древних знаний являетесь мессией? — спросил Сухоруков.

— Нет, я не мессия, тем более не Бог или его посланник, но я вижу сквозь века и храню об этом память. В этом моя карма, хотя её клубок мной ещё не разгадан до конца.

— Как вы считаете, есть ли ещё такие люди как вы?

— Есть, мы встречались, но этого я хочу коснуться позже, по мере моего рассказа. Или, если вам не терпится, изучите мои работы, там многое изложено. По мере моего становления Архаты приходили ко мне в видениях и в других жизнях. Возможно, мы как-то связаны до сих пор. Не скажу. Когда я овладевал древними практиками, всё начиналось со снов. Человек, видимо, более открыт во сне. Сначала они приходили часто, потом всё реже и реже. С тех пор я почти никогда не спал, за исключением нескольких жизней. У нас еще будет время и я расскажу вам о всех своих воплощениях, открою некоторые секреты кармы, что я познал на опыте прожитых лет. Я был не полностью честен, когда говорил, что лишен шанса начинать с чистого листа, как обычные люди. Дело в том, что каждое свое двенадцатое воплощение я лишаюсь памяти о прошлом. Проживая жизнь в слепую, я вспоминаю её лишь после очередной реинкарнации. Но в каждом двенадцатом воплощении мне дарован сон, который невидимой нитью пронизывает моё существо и удерживая его словно бусинку в ожерелье кармических перевоплощений.

Выхов просидел в кабинете до позднего вечера. Он слушал записи, время от времени делал заметки. Читал материалы Сухорукова и понимал, что они столкнулись с одной и той же проблемой в разное время. Бред Волошина обволакивая сознание, действительно погружал в себя.

«Дьявол кроется в деталях» — пришло в голову Александру, он во что бы то ни стало, захотел доказать алогичность реальности Волошина, вычленить нужные детали, но, к сожалению, как именно это сделать он пока не придумал. Другое дело, если бы пациент был жив, то он, возможно, действовал так же как наставник. Принял его реальность за данность и категориями индивидуума привел его к явным нестыковкам в ней.

Волошин описывал одно свое воплощение за другим, говорил о людях, которые его окружали, о событиях. Касаясь своих впечатлений, он упомянул, что ему как носителю знания было запрещено оставлять наследников. Выхов, отметил, что в реальной жизни у пациента действительно не было детей. Возможно, он внутренне сожалел об этом и проецировал это событие в свои фантазии. «Параллель, отмечаю» — Выхов, сделал запись. У него тоже не было детей. Он на секунду задумался, жалеет ли он об этом. Скорее всего — нет, он просто не был семейным человеком, привык быть сам по себе, в работе, в проблемах других людей.

— Детей иметь запрещалось, но нам можно было передать знание одному человеку. В некоторых жизнях мне это не удавалось — говорил голос Волошина с записи. Выхов прослушал их уже десятки — Я заметил, что иногда встречаю одни и те же души от жизни к жизни. Тогда, когда наша связь длиться сквозь времена, я угадываю их. Они не о чем не подозревают, а я знаю. Точно уверен кто из них кто, и что все мы в бесконечном движении колеса кармы, каждый со своей миссией.

«Ещё одна фантазия» — подумал Александр и выключил компьютер. На часах было полчетвертого утра. Он вышел с пустой кружкой в коридор клиники и подошёл к кулеру. Набрав воды, он с жадностью выпил холодную жидкость. «Хватит, пора спать». В кабинете ночевать было не в первый раз, поэтому быстро расположившись на диване, он уснул.

Сухоруков сидел напротив в кресле и улыбался. Выхов посмотрел на него и улыбнулся в ответ. Затем он обнаружил, что между ними на столе стоит старый микрофон на коротком треножнике. Это обстоятельство удивило Александра.

— Опишите мне Архатов, Андрей Александрович — обратился к Выхову Сухоруков. Александр онемел. Он был на месте Волошина. В этот момент к нему на плечо легла чья-то твердая рука. Он обернулся и, к очередному своему удивлению, увидел старца в странном одеянии. На голове у того была черная чалма. Старик наклонился к замершему Александру и тихо сказал на древнем, но знакомом языке:

— Расскажи ему, Сайя…

— О, чёрт — выкрикнул Александр и проснулся — Что это было? Сознание вернулось быстро. Выхов оглядел кабинет — никого не было. Странно, но ему почудился еле уловимый запах какой-то пряности. Александр мотнул головой, словно сбрасывая наваждение, и взглянул на часы. Он понял, что проспал свой приход на работу. Стрелки показывали полдесятого.

— Старший из них — Низам, пророк, хранитель истины — услышал Александр голос Волошина. Пока он соображал, что уснул, не остановив проигрывание записи, холодные мурашки пробежали по спине сначала вниз, а затем обратно.

«Это уже слишком!» — подумал Александр, выйдя из кабинета — «Я погружаюсь в его реальность, мне уже снятся Архаты, мать их!»

— Александр Иванович! — окликнул его в коридоре Иван.

— Да, Иван, что хотел?

— Я стучал к вам в кабинет, вы не ответили, подумал, задержались — Иван пытался скрыть свои эмоции при виде заспанного наставника — Я записи принес.

Выхов понял, что выглядит несколько помятым и поспешил в уборную.

— Записи — окликнул его Иван.

— Положи на стол — сказал Александр и захлопнул дверь.

Ему нужно было собраться. Прийти в себя. Он включил струю холодной воды и тщательно умылся. Прополоскал рот. Оправил одежду и, посмотрев на себя в зеркало. Вдруг накатило чувство непомерной усталости. Откуда оно взялось, Александру не было ясно. Он проверил белки, показал сам себе язык и вышел.

В кабинете на столе он обнаружил горячую кружку кофе. Иван заварил две, но, не желая отвлекать доктора, свой напиток решил выпить у себя. С благодарностью сделав несколько глотков Александр, поспешил вернуться к предмету исследования. В своих записях Сухоруков писал, что по его прикидкам пациент являлся полиглотом, так как в сравнительно хорошей форме владел более чем двумя десятками языков, в том числе мертвыми, такими как латынь, санскрит, некоторыми редкими диалектами, и такими как алфавит Кадмуса и Деванагари, о которых он просто слышал впервые. Это обстоятельство, по мнению лечащего врача, так же наложило отпечаток в «систему Волошина» — именно так теперь называл его бред Сухоруков. Его лингвистические способности укоренили в нем убежденность в наличии личностей, бывших родом из различных стран мира — писал Сухоруков — Изучая его работы, я могу отметить, что этим вопрос по построению «системы» отнюдь не ограничивается. Глубокие знания исторических фактов, путей развития религий, смешались с фантазиями о личном в них участии — «проживании» тех или иных исторических периодов. Кроме этого, исходя из анализа главных тем исследований Волошина, проходящих красной нитью через все его работы, а именно о роли реинкарнации в масштабах развития мировой цивилизации, могу заключить, что все эти факторы являются частями одной мозаики, клейкой основой для которого послужила его склонность к шизофрении.

Опять проработав до позднего вечера Выхов, уставший, засобирался домой. Перед ним вновь стал вопрос о ночлеге на работе. Поразмыслив, он наконец-то принял правильное решение — взять перерыв. Он понял, что загнал себя. Знал, что делать этого ни в коем случае было нельзя, но не смог удержаться. Нет, естественно не от того, чтобы намеренно довести себя до физического и умственного окоченения, нет, конечно же. Он не смог удержать себя от полностью овладевшего им исследовательского порыва, от своего же любопытства. Не смог обуздать и дозировать его. И в конечном итоге, лишь в самом начале пути Выхов не выдержал и истратил слишком много сил, пытаясь взять вершину с первой попытки. Увы, но пришлось признать, что это не возможно и привал, хотя бы краткий, жизненно не обходим.

Александр Иванович взял больничный. Отключил телефон. И не выходил из квартиры трое суток. Всё это время он спал, ел и смотрел телевизор. Последнее занятие откровенно считал лучшей медитацией, поскольку сам от себя состояния большего бездумья добиться при всех долгих попытках так и не сумел.

Доктор Выхов прекрасно знал всё-то официальное, избитое и окованное в правила и термины психиатрии, в её многотрактактовность и неоднозначность подходов. Но, как и каждый смертный, будь то: пьяный ГАИшник, выехавший на ДТП со смертельным исходом или курящий патологоанатом, рассматривающий дырявые лёгкие умершего от вредной привычки, он примерял всё на себя лично, но не до конца, с какими-то небольшими, но оговорками. Из чего выходило, что — психиатры, как и остальные люди с ума все же сходят, редко, но только не он. Чтобы сохранить баланс, нужно было срочно очистить разум.

Активный отдых всегда был лучше пассивного, но алкоголь был неоспоримым лидером среди всех известных антидепрессантов. Третий день больничного превратился в банальную пьянку. Сначала Выхов допил все, что было дома. Затем позвонил Ивану и попросил зайти, составить компанию. Пока молодой ученый добирался Выхов пополнил запас выпивки, сходив в магазин. Отношение к алкоголю у него было уважительное и правильное. Но временами, примерно раз в несколько лет он использовал его исключительно в психиатрических целях — для ментальной перезагрузки. Сегодня этот момент настал.

— Иван, ты же должен это почувствовать, попробуй.

— Я не знаю, как.

— Ваня — Александр Иванович, пользуясь положением руководителя, чуть повысил голос, обращая внимание ученика, на важность его умозаключений — Включайся в процесс, по-другому нельзя. Нельзя сопереживать сумасшедшему в его фантазиях, неизбежно сам в них погрузишься. Но не понимать больного, заслонившись от него учебником по психиатрии, словно бронежилетом от пуль, тоже не пойдёт. В допустимых пределах, но используя все внутренние ресурсы, чувствовать его, понимаешь?

Иван молчал, он думал, напряженно и быстро:

— Я понимаю, но здесь опасность, можно перейти черту, погрузиться в фантазии, потерять свою реальность.

— Вот именно. Но тут же, и главная награда — идущие по грани спасают и действительно излечивают. Мы не в полиции, где чтобы поймать преступника надо мыслить, как преступник. Нам повезло меньше, нам всего лишь надо понимать, как именно он мыслит. Улавливаешь?

Иван опять промолчал. Не потому что не хотел поддержать беседу, а потому, что понимал, что во многом ошибался.

— Лучшие из психиатров понимают проблемы пациентов, лишь внимая ходу их мысли. Таких единицы. Официальная наука отрицает и запрещает это. Но, — Выхов поднял палец в воздух и, допив рюмку, ткнул им в строну Ивана — Но, это тебе, коллега, не просто ухом к асфальту приложиться в летний день, чтоб почувствовать легкий запах битума и его теплоту. Не-е-е-т, коллега, это, для начала, крупным наждаком самому себе в длинных беседах с ними до белых косточек лицо счесать, затем лечь той стороной, где содрана кожа в расплавленную смолу и лишь, тогда узнать: Почему он решил убить жену и двоих детей. Почему он хотел, чтобы они не достались муравьям, которые уже несколько лет, причиняя немыслимые страдания, едят его изнутри. Как истончилась его кожа, как они рвались к ним и как он хорошо поступил — оградив их от мучений, что терзали его долгое время. Теперь яснее излагаю?

— Я понимаю, но всё же… — Иван придвинулся со стулом ближе к столу — Разве можно так думать. Кому это надо?

— Нет нельзя — вдруг резко сказал Выхов — Забудь. Всё что ты слышал не верно. Всё, кроме того, что я тебе сейчас скажу — Александр залпом опрокинул ещё одну рюмку рома и, не закусывая, продолжил — Я чертовски устал и пьян в стельку.

Ваня улыбнулся и, встав из-за стола, пошел в коридор. Пока он накидывал куртку и, обувал сапоги, Выхов успел переместиться на диван и заснуть.

Перезагрузка удалась на славу. Александр проснулся в наилучшем настроении. Он жестоко напился накануне, но похмелья не было. Секрет мероприятия был прост — напиться и выспаться, но при одном условии — только когда это было нужно, в медицинских целях. Быстро совершив утренний моцион, Выхов снова приступил к работе. Больничный был продлен до конца недели, поэтому ничего не мешало плодотворному труду, тем более, что часть материалов были предусмотрительно принесены с собой, а новые записи Иван донес вчера.

Начнем, пожалуй, с другой стороны — подумал Александр. Поймем Волошина, по его научным трудам, ведь именно в них кроются основы его помешательства.

Выхов открыл коробку, что захватил с собой из клиники. В ней лежало несколько работ Волошина по темам реинкарнации. Они были в виде рукописей и никогда не были опубликованы в СССР, по известным причинам. Однако, судя по подколотым конвертам с почтовыми марками различных стран, Андрею Александровичу неоднократно предлагали напечататься за рубежом.

Александр с любопытством определил страны, чьи издательства выходили с предложениями и, заключив, что в капиталистическом обществе идеи и предмет исследования Волошина на тот момент были намного востребований, чем на родине, перешел напрямую к их изучению.

Волошин писал, что в ряде традиций существуют представления о том, что цепь перевоплощений имеет некоторую цель, и душа в ней претерпевает эволюцию. Представление о переселении душ присуще не только ряду религиозных систем, но встречается также в отрыве от какой-то религиозной системы (в личном мировоззрении). Для сторонников восточных вероучений понятию «реинкарнация» не существует альтернативы. Они признают это учение за его логичность и справедливость — из него вытекает, что благочестивое, высоко моральное поведение позволяет индивиду прогрессировать из жизни в жизнь, испытывая каждый раз постепенное улучшение условий и обстоятельств жизни. Более того, сама по себе реинкарнация выступает ярким свидетельством сострадания Бога по отношению к живым существам и снимает с Него несправедливое обвинение в причинении зла людям. В процессе реинкарнации, каждый раз душе в её новом воплощении предоставляется ещё одна возможность для исправления и совершенствования. Прогрессируя, таким образом из жизни в жизнь, душа может очиститься настолько, что, наконец, вырвется из круговорота сансары, и, безгрешная, достигнет мокши (освобождения). Как один из примеров присутствия доктрины реинкарнации в «Риг-веде» Волошин приводит альтернативный перевод гимна 1.164.32:

Кто его создал, тот его не ведает. Он спрятан от того, кто его видит. Скрытый в лоне матери, Родившийся множество раз, он пришёл к страданиям.

В индуизме душа, называется атманом, — бессмертна, и только тело подвержено рождению и смерти. В «Бхагавад-гите», в которой, по мнению большинства индуистов, отражена основная суть философии индуизма и основной смысл Вед, говорится:

Как человек, снимая старые одежды, надевает новые, так и душа входит в новые материальные тела, оставляя старые и бесполезные.

Карма (буквально: «действие») является влиянием совокупности действий индивидуума и выступает причиной его следующего воплощения. Круговорот рождения и смерти, приводимый в действие кармой, называется сансарой.

Выхов читал с всё возрастающим интересом. Написанное Волошиным подавалось в простой форме, не перегружая голову незнакомыми понятиями и философскими терминами. Широта исследований, затронутых пациентом начала поражать доктора, лишь тогда, когда он едва добрался до середины первой из работ. Там начал обсуждаться вопрос наличия представлений о реинкарнации в таких религиях как ислам и христианство.

Выхов остановился, чтобы собраться с мыслями. Насколько он представлял себе и христиане и мусульмане отвергали данный феномен полностью и он не был вписан в контекст указанных религий. Однако, каково его было удивление, когда со слов Волошина он узнал, что пророк Мухамед в 625 году посещал Тибет, где по-видимому знакомился с древними рекордами. Анализируя священные тексты, Волошин утверждал, что частые упоминания в Коране о воскресении, могут с равной долей вероятности относиться и к реинкарнации. Например, в Суре 20:55/57 приводятся слова Бога, обращённые к Моисею:

«Мы сотворили тебя из земли, и Мы вновь обратим тебя в землю, и затем вновь сотворим тебя».

Волошин продолжал эпатировать Александра, говоря, что сам Мухаммед утверждал, о том что мудрость Корана главным образом зиждется на сокровенном значении его слов:

«Коран был «ниспослан на семи наречиях, и в каждом его стихе два значения — явное и сокрытое… Я получил от Божьего вестника двоякое знание. Одному из них я учу… но если бы я открыл людям другое, оно разорвало бы им глотку». Именно это «тайное значение» многих текстов, по мнению Волошина, и включало в себя теорию переселения душ, которая со временем была предана забвению.

Дочитав до конца, Александр опять с удивлением обнаружил, что отсидел бок.

— Ты сводишь меня с ума уважаемый Волошин — сказал он вслух и подумал, что его идеи настолько занятны, что он посвятил чтению около четырех часов, даже ни разу не прервавшись.

Заварив чай, Александр присел у окна. Им овладела потребность с кем-то обсудить прочитанное. Высказаться. Взяв радиотелефон и чувствуя себя переполненным сосудом, он набрал номер кабинета Ивана:

— Да, Фролов слушает.

— Фролов — переспросил Александр, не сразу сообразив, что эта фамилия его подопечного.

— Александр Иванович? — догадался Иван.

— Да, я. Вань, ты что ль Фролов?

— Я.

— Хорошо. Я хотел переговорить. Что там…— Выхов на секунду замялся, не зная точно с чего ему начать.

— Записей осталось еще немного, но я так понял, вы еще и с третью тех, что уже сделал не ознакомились — заполнил паузу Иван.

— Записи? Ах, да — Александр немного растерялся — Делаешь, хорошо — делай. Они нужны. Сам-то, слушаешь?

— Слушаю, Александр Иванович, еще как — признался Иван — Ничего более интересного в жизни не приходилось слушать. Я для себя тоже пометки делаю, может и вам пригодятся.

— Спасибо, Вань. Обязательно посмотрю. Ты слушай, но помни, что он больной человек, ему нельзя верить, не смотря ни на какие его аргументы, даже если тебе они покажутся более чем убедительными знай — он не в себе, это я тебе как его доктор говорю.

— Хорошо, Александр Иванович, я понял.

— Давай Вань, до встречи — попрощавшись, Выхов повесил трубку.

Несмотря, на то, поговорить о том, о чём он первоначально хотел, не получилось, Выхов, всё же почувствовал облегчение. Задумавшись на секунду о побудительных причинах своего поступка, он понял, что ему просто нужно было ощутить присутствие кого-то живого. Копаясь в прошлом, изучая историю, он, как ни как, всегда оставался один на один со своим Я. А представления о личности как о структуре неизменной начинали трещать под натиском новых знаний, полученных столь необычным способом.

Опять принявшись за чтение, Выхов вновь натолкнулся на неординарный подход Андрея Александровича Волошина к истории развития религий. Он не был реформаторским или несущим новую философию. Он был еретичным во всех смыслах. Исследователь говорил о первичной мудрости, точнее не о ней самой, а о факте её существования. Сами доктрины, содержащиеся в ней, им намеренно замалчивались и не раскрывались. Однако, от странице к странице он методично и подкрепляясь неопровержимыми фактами, доказывал её право на существование:

«Так, если наши ученые обратятся к древней литературе семитических религий, к халдейским писаниям, старшей сестре и наставнице, если только не главному источнику Библии Моисея, основе и отправной точки христианства, что же найдут они? Для увековечивания памяти древних религий Вавилона, для рекордирования огромного цикла астрономических наблюдений Магов Халдеи, для оправдания преданий об их великолепной и в особенности оккультной литературе, что же остается теперь? Лишь несколько фрагментов, приписываемых Берозу. Но они почти лишены всякой ценности, даже как ключа к характеристике того, что исчезло, ибо они прошли через руки епископа Цесареи — этого самоутвержденного цензора и издателя священных анналов чуждых ему религий — и они без сомнения, поныне, несут печать его «высоко-правдивой, заслуживающей доверия» руки. Ибо, какова история этого трактата об однажды великой религии Вавилона? — Он был написан по-гречески для Александра Великого Берозом, священнослужителем Храма Бэл'а на основании астрономических и хронологических рекордов, сохраняемых служителями этого Храма — рекордов, покрывавших период в 200,000 лет — ныне он утерян. В первом веке до Р. Хр. Александр Полигистор сделал серию выдержек из этого трактата, которые тоже утеряны. Евсевий (270-340 после Р. Хр.) пользовался этими выдержками при написании своего «Хроникон'а». Сходство пунктов — почти тождественность — в европейских и халдейских Писаниях, явилось большою опасностью для Евсевия в его роли защитника и поборника новой религии, воспринявшей еврейские писания и вместе с ними нелепую хронологию. Теперь почти удостоверено, что Евсевий до такой степени не пощадил египетские синхронические таблицы Манефона, что Бунзен обвиняет его в самом недобросовестном искажении истории, а Сократ, историк пятого столетия, и Синселлий, вице-патриарх Константинополя в начале восьмого, обличают его, как самого дерзкого и отчаянного подделывателя. Правдоподобно ли тогда, чтобы он обращался с большею осторожностью с халдейскими рекордами, уже тогда угрожавшими новой, так поспешно воспринятой, религии?

Таким образом, за исключением этих, больше чем сомнительных, фрагментов, вся халдейская сокровенная литература исчезла из глаз невежд так же бесследно, как и погибшая Атлантида. Несколько фактов, содержавшихся в истории Бероза, приведены в дальнейшем и могут ярко осветить происхождение Падших Ангелов, олицетворенных в образах Бэл'а и Дракона.

Обращаясь теперь к древнейшему образцу арийской литературы, к Риг-Веде, изучающий, если только он точно проследит данные, сообщенные самими востоковедами, найдет, что хотя Риг-Веда содержит лишь около 10580 стихов или 1028 гимнов, тем не менее, несмотря на «Брахманы» и массу пояснений и комментариев, она не понята правильно и посейчас. Почему же это так? Очевидно потому, что «Брахманы», схоластические и древнейшие трактаты на примитивные гимны», сами требуют ключа, которым современным востоковедам не удалось обеспечить себя.

Что же говорят ученые о Буддийской литературе? Обладают ли они ею в её полности? Конечно нет. Несмотря на 325 томов Канджура и Танджура северных буддистов, при чем, каждый том, как говорят, весит от четырех до пяти килограмм, в действительности ничего неизвестно об истинном Ламаизме. Однако, в Саддхармаланкара говорится, что сокровенный канон содержит 29 368 000 букв, или, исключив трактаты и комментарии, в пять или шесть раз превышает количеством материал, содержащийся в Библии, которая, как утверждает проф. Макс Мюллер, имеет лишь 3 567 180 букв. Следовательно, несмотря на эти 325 томов (в действительности их 333, Канджур вмещает 108, а Танджур 225 томов), «переводчики вместо того, чтобы снабдить нас правильными изложениями, переплели их со своими комментариями с целью оправдания догм своих различных школ.

Более того, «по преданию, сохраненному буддийскими школами Севера и Юга, Сокровенный Буддийский Канон заключал первоначально 80 000 или 84 000 трактатов, но большинство было утеряно, так что осталось всего лишь 6000. Принимая в соображение почитание буддистами каждой строки, написанной о Будде и Благом Законе, потеря около 76 000 трактатов должна казаться чудом. В противном случае каждый, ознакомленный с естественным ходом событий, подписал бы утверждение, что 5000 или 6000 из этих 76 000 трактатов могли быть уничтожены во время преследования буддистов в Индии и переселения из нее. Но, так как точно удостоверено, что буддийские Архаты начали свои религиозные исходы, с целью распространения новой веры за пределы Кашмира и Гималаев, еще за 300 лет до нашей эры, и достигли Китая в 61-ом году после Р. Хр., когда Кашиапа, по приглашению Императора Мин-ди, отправился туда, — для ознакомления «Сына Неба» с догмами Буддизма, то странно слышать утверждения о подобной потере, точно, действительно, это было возможно!»

Выхов остановился. От потока такой информации шумело в голове. Он снова не чувствовал в себе сил одному разобраться во всем этом историко-философском ливне, так нещадно обрушившемся на его голову. Надо было что-то решать. Он заварил себе кофе и медленно попивая ароматный напиток думал: «Исторические справки, указанные в читаемом труде поражают детализацией, здесь дело не могло обойтись одной лишь больной фантазией, он явно просидел года в библиотеках, у меня же нет столько времени, чтобы разобраться в их достоверности. Надо обратиться к специалисту».

Александр взял мобильный телефон и набрал Ивана:

— Алло, Иван, привет.

— Добрый день, Александр Иванович.

— Вань, помню, ты как-то говорил, что у твоего однокурсника, не помню, точно его фамилию, отец декан исторического факультета в МГУ.

— Да, Орехов Альберт Константинович, очень умный человек. Я часто с ним беседую, когда бываю в гостях у друга.

— Вань, просьба, устрой мне встречу, очень нужно.

— Хорошо Александр Иванович, думаю, это не будет проблемой, как договорюсь, я вам перезвоню.

— Спасибо, Ваня, как всегда выручил — Александр повесил трубку и немного успокоившись продолжил чтение:

«Несмотря на энергичные и яростные усилия фанатиков, проявленные в течение этих ранних веков для искоренения каждого следа интеллектуального, умственного труда язычников, все они закончились неудачею. Но с тех пор, тот же дух темного демона ханжества и нетерпимости постоянно и систематически искажал каждую светлую страницу, написанную в до-христианские периоды. Даже история в ее недостоверных рекордах сохранила достаточно материала, пережившего все невзгоды, чтобы бросить беспристрастный свет на все в целом. Я прошу обратить всё внимание на тысячелетие, отделившее годом Рождения до-христианский период от после-христианского периода. Это событие — точно ли оно исторически или нет — послужило, тем не менее, первым знаком для сооружения многочисленных оплотов против какой-либо возможности возвращения или даже проблеска к ненавистным религиям прошлого; ненавидимым и устрашающим, ибо они бросают такой яркий свет на новое и намеренно затуманенное толкование того, что в наши дни известно, как «Новый Завет».

Несмотря на сверхчеловеческие усилия ранних Христианских Отцов вычеркнуть Тайную Доктрину из памяти человечества, они потерпели неудачу. Истина не может быть убита; отсюда и не успешность полного стирания с лица Земли всякого следа Древней Мудрости, так же как заточение и зажимание рта каждому, присягающему ей свидетелю. Пусть читатель подумает о тысячах, может быть, миллионах манускриптов, преданных сожжению, о монументах, с их слишком неосторожными надписями и начертанными символами, обращенных в пыль; о бандах ранних отшельников и аскетов, бродивших среди разрушенных городов Верхнего и Нижнего Египта, в пустынях и горах, долинах и нагорьях, искавших и жаждавших уничтожить каждый обелиск, колонну, свиток и папирус, на которые они могли бы наложить руки, если только они носили символ Тау или какой-либо другой знак, заимствованный и присвоенный новою религиею — и тогда он ясно увидит, почему так мало осталось от рекордов прошлого. Истинно, враждебный дух фанатизма, раннего и средневекового Христианства и Ислама, предпочитал пребывать во тьме и невежестве и обе религии ...»

Александр отложил рукопись. На сегодня с него было хватит. Несколько несвязных заметок, помеченных в блокноте, так и остались не тронутыми до вечера. Он ждал звонка от Ивана. Наконец он позвонил:

— Я договорился, Александр Иванович, он с удовольствием вас примет дома, примерно через час.

— Диктуй адрес — ища ручку, сказал Выхов. Наскоро одевшись и прихватив с собой недочитанный труд Волошина, вышел из дома.

На улице шел дождь, город стоял в пробках, но Александр, хорошо зная объездные улочки уже через сорок минут был у подъезда Орехова. Позвонив по домофону, он поднялся в квартиру.

— Альберт Константинович, добрый вечер, Выхов Александр Иванович — представился гость. Орехов дружелюбно улыбнулся и подал для рукопожатия руку. Он оказался очень приятным пожилым человеком. Живой ум и гибкий склад характера хорошо ладили с его внешностью скромного интеллигента. Орехов пригласил за стол, предложил чаю и спросил о цели визита:

— Александр Иванович, друг моего сына, Иван, очень высоко отзывался о вас не только как о светиле мировой науки, но и как о талантливом наставнике.

Выхов улыбнулся принимая комплимент и ответил:

— Спасибо, я как раз сейчас занимаюсь одним из самых интересных случаев в своей карьере. Иван мне активно помогает. Но к сожалению, мы дошли до того момента, когда наших познаний не хватает и нам необходима ваша консультация как специалиста.

— Буду рад помочь — сказал Орехов.

— У меня пациент, очень исторически подкован, написал несколько научных работ по истории религий, я вот одну из них принес с собой — Выхов передал рукопись Константину Альбертовичу — Мне нужно для постановки диагноза определить имели ли место описанные в его труде события или это плод его фантазий, замешанных на знаниях исторических анналов.

— Очень интересно, очень интересно — уже тихонько бормотал себе под нос Константин Альбертович. Он не дослушал Выхова и углубился в чтение полученной рукописи. Александр не стал его отрывать и налив себе чаю принялся спокойно ожидать.

Прошло не менее часа, прежде чем Орехов заговорил с Выховым. Старенький ректор несколько раз вставал из-за стола и выходил в другую комнату, возвращаясь с книгами различной толщины и содержания.

— Вот, нашел — наконец довольный сказал он и, посмотрев на Выхова, с выражением победителя придвинул к нему несколько раскрытых книг.

— Что нашли?

— Александр Иванович, могу с той или иной степенью достоверности утверждать, что описанные в труде Волошина события имели место быть.

Выхов поднял на Орехова глаза, оторвавшись от книг.

— Интересно, но это точно или всё-таки вероятно?

— Всё изложение в истории отчасти вероятно. Но я приготовил для вас настоящий сюрприз. — Орехов, от удовольствия аж, облизал губы. Глаза его светились почти детской радостью.

— Его работа — это плагиат — выпалил Альберт Константинович.

— Как? — недоуменно спросил Александр. Он ожидал чего угодно, но явно не такого поворота.

— Я еще раз говорю, его работа является во многом выдержками из произведений Блаватской. Слышали о таком авторе.

— Нет, никогда он ней не слышал, но если вы просветите?

— Что ж, охотно. Блаватская Елена Петровна — жила в середине девятнадцатого века. Она очень много путешествовала. Писала книги. Была одним из основателей движения теософии, которое позже переросло в нью-эйдж. Вот здесь — Орехов указал на абзац в рукописи Волошина, видите, он пишет об утерянных древних знаниях — это дословная выдержка из «Тайной доктрины» Блаватской — там она раскрывает тайну утерянных древних знаний. Но на этом он не ограничивается, тут есть фрагменты и других её трудов — «Разоблачение Изиды», «Голос безмолвия».

— Это многое проясняет и меняет, спасибо вы очень помогли, Альберт Константинович.

Обратно домой Выхов ехал медленно, он уже никуда не торопился. По дороге думал:

«Конечно, это обстоятельство объясняет многое, даже скорее практически всё. Волошин переписал труд Блаватской, взяв его за основу своей теории о тайном знании и его безвозвратном растворении в веках. Его помешательство базировалось на idée fixe — идеи фикс, сверхценной идеи об утраченной мудрости постоянного воскрешения и эволюции от жизни к жизни. Надо же, всё это: карма, сансара, Архаты с их пещерами и утраченные скрижали — просто обычный плагиат. А я, дурак, чуть не поверил, еще бы чуть-чуть…» — Александр облегченно вздохнул, у него как будто гора с плеч упала. Избавившись от этой ноши, Выхов смог размышлять более здраво. Он понял, что нашел ту самую лазейку, брешь в стене непроверяемых аргументов Волошина. Его покойный наставник Сухоруков не имел такой возможности и винил себя в смерти пациента. А Александр справился. Теперь оставалось лишь разобраться в некоторых деталях, дослушать записи и поставить верный диагноз — закончить начатое.

Упорство доктора не знало границ, когда дело касалось работы. Он посвятил еще несколько дней изучению трудов Волошина, сверке их с произведениями Блаватской. Профессор Орехов оказался абсолютно прав. Почти все основные тезисы были заимствованы пациентом, и он не стыдясь, цитировал Блаватскую главами, не давая при этом на неё сносок как на источник. Это обстоятельство целиком и полностью подтверждало факт совершенного плагиата. На всякий случай, Выхов разыскал в интернете биографию Елены Петровны Блаватской. Выписав со странички «Википедии» её дату рождения и смерти — 1831-1891 он достоверно убедился, что встречаться при жизни они никак не могли. Знакомившись с её биографией, Выхов отметил, что эта женщина заинтересовала его своей действительной неординарностью. В течении своей жизни она три раза совершила кругосветное путешествие, потратив на это более двадцати лет. Несколько из них она прожила, обучаясь в китайских монастырях, лично была знакома с Панчен-ламой VIII, получила посвящение, была допущена к святыням с которыми еще не приходилось знакомиться ни одному европейцу. Был еще один любопытный факт её биографии, на который Выхов не смог не обратить внимание: В первой половине двадцатого столетия она издавалась на английском языке, поскольку на закате жизни проживала в Америке. Труды её, в числе многих других богословских, в России были запрещены. И хоть язык не был для Волошина препятствием, однако, ознакомление с её произведениями всё же представляло определенную трудность.

Чтобы развеять последние сомнения Выхов прозвонил центральные библиотеки Москвы и Санкт-Петербурга и, потратив на это полдня, убедился, что в момент написания работ Волошина, датированных 1931-33 годами, в библиотеках книги Блаватской отсутствовали.

Поймав себя на мысли о подобии детективного сюжета в произведенных им изысканиях Выхов приподнял кружку кофе, мысленно произнося тост за покойного учителя. По мнению Александра Сухоруков был бы им полностью доволен.

Победа над прошлым пошл на пользу доктору Выхову, заметно, как он отметил, повысив его самооценку. Оставалось еще потратить время на записи и дневник Волошина. Этим Выхов решил заниматься в очередном отпуске, который уже приближался.

Месяц работы в клинике пролетел незаметно. Погруженный в повседневную работу доктор, забыв о предстоящем отдыхе, подошел к нему с удивлением и неподготовленным. Весна уже полностью вступила в свои права. Холода отошли и яркое солнце согревало теплом, радуя взгляд зеленеющей природой.

В Подмосковье у Выхова была дача, доставшаяся от родителей. За один день, собрав вещи и оповестив немногочисленных друзей об отъезде, он уехал за город. Добротный двухэтажный деревянный сруб стоял в замечательном месте, в тени вековых сосен.

Подъехав к границе участка Выхов не выходя из машины, посигналил два раза. Не прошло и минуты, как ворота открылись, и его приветствовал широкой и редкой старик в фуфайке.

— Петрович, здравствуй, старина! — приветствовал Александр.

— Здравствуй Сашенька, здравствуй — улыбался дед. Он до слёз был рад видеть своего благодетеля. Владимир Петрович отлично помнил и учителя Выхова — Сухорукова, в связи с тем, что когда-то был его пациентом. После выписки оказавшись разведенным по решению суда, без квартиры и средств к существованию он остался при диспансере, где проработал почти всю жизнь то разнорабочим, то сторожем. Около трех лет назад его уволили, по старости. Жить опять оказалось негде, и Александр предложил свою дачу, поскольку ему действительно было жалко безобидного старика, так побитого жизнью. К тому же дачу два раза обворовывали, так, что дав приют Александр получил доброго и порядочного смотрителя в подарок.

— Ну, хорош, Петрович, плакать, а то я тоже сейчас начну. Всего полгода не виделись.

Старик виновато смахнул слезы рукавом. У него была одна из форм слабоумия, что хоть и вело к затруднениям при социальной адаптации, но делало его эмоции искренне чистыми, невозможными для простых нормальных людей.

— Я на отдых, Петрович, в баньку хочу — протянул с предвкушением Александр.

— Будет, будет, Сашенька, и банька будет и отдых будет.

Переместив привезенные с собой вещи Александр, прошел по веранде и присел на старое плетеное кресло, которое приветливо и так знакомо заскрипело.

«Здесь повсюду мои психологические якоря» — подумал Александр, вдыхая приятный запах леса и глядя на полянку перед домом. Он вспоминал, как в детстве отдыхал здесь с родителями, как любил лес, бегал собирать шишки, смотрел на белок — то было время улыбок и радостей. Но и сейчас жизнь была действительно прекрасна и удивительна.

Закурив ароматную трубку, переданную Петровичем, Выхов долго сидел, покачиваясь в кресле и предаваясь приятным воспоминаниям.

— Банька готова — приглашающе окликнул Петрович.

— Иду, старый, иду.

На следующее утро проснувшись в отличном расположении духа Александр принялся разбирать вещи. С собой он привез ноутбук, аудиоколонки и коробку с материалами по Волошину. Установив все на письменный стол в кабинете, он включил компьютер.

Записи бесед Волошина с Сухоруковым были прослушаны наполовину. Александр достал блокнот для записей и включил новую:

24 июня 1967 года. Беседа номер 38.

— Сегодня мы продолжим наши беседы — прозвучал голос Сухорукова с пленки — в том же русле, что предыдущие. Пожалуйста, Андрей Александрович, прошу вас, помните на чем мы остановились?

— Спасибо, Виктор Ильич, я помню. Я собирался вам рассказать о других людях, таких же, как и я. О тех, кто помнил свои предыдущие воплощения. Я знал некоторых. Но они тоже были из прошлых моих жизней — началось подумал Выхов — В наших беседах мы не раз касались различных религий, путей их развития и реформирования, но я не разу не использовал как источник древнегреческие эпосы. Так вот, из мифов нам известен Эфалид. Он был Аргонавтом, сыном Гермеса и Евполемии, дочери Мирмидона из Лариссы. По преданию в одной из прошлых жизней им был Пифагор. И именно от Гермеса Эфалид получил дар помнить прошлые воплощения, который в последующем и передался Пифагору.

— Тому самому Пифагору? — спросил Сухоруков.

— Да именно, тому самому Пифагору Самосскому, жившему в пятом веке до нашей эры. И именно тому Пифагору, который действительно утверждал, что помнит свои воплощения, в одном из которых он был также троянцем по имени Евфорб, сыном Панфоя и Фронтисы. Во время сражения Ефроба убил Менелай, который забрал у побежденного щит. Позднее его душа переселилась в Пифагора. Щит Менелай посвятил в храм Аполлона в Бранхидах, позже его опознал Пифагор. Также его щит показывали в храме Геры Аргосской.

— Но откуда вам всё это может быть известно? — спросил Сухоруков.

— Вы знаете ответ, но не принимаете его. Я был там. Я знал Пифагора.

— Мы толчемся на месте. Вы продолжаете утверждать, что жили в разные времена, разными людьми, но все о чем вы тут мне рассказываете мне никак не проверить. Все утонуло в анналах истории. Единственное в чем я за последние годы окончательно убедился, так это в ваших хрестоматийных знаниях истории, религии и завидном полиглотстве. Дайте мне что-нибудь из современности. Расскажите о тех своих жизнях, что были не так давно. Назовите людей с кем общались. Опишите события. Докажите мне — голос Сухорукова под конец начал звучать сорвано.

Выхов понимал его состояние. Бред Волошина и ему казался бы более чем убедительным, не знай он об обстоятельствах его позорного плагиата. Учитель держался из последних сил. Выхову стало жаль, что он не сможет уже никогда обрадовать Виктора Ильича своим открытием.

— Понимаю, вам надо верить a posteriori, понимаю, сам такой же — Волошин рассмеялся. Это был первый раз, когда Выхов услышал его смех. Он показался искренним, без издевки, с задорной смешинкой в конце — Вы хотите доказательств. Хотите то, что сможете пощупать руками, чего-то более весомого чем мои слова. Мне надо подумать. В прошлой жизни, когда я приступил закон Архатов я был наказан этим воплощением.

— Что вы имеете ввиду?

— В этой жизни я нахожусь в неволе большую часть отведенных мне дней, потому что в прошлой открыл суть учения не одному человеку, а многим. Точнее я вынес его на всеобщее обозрение.

— Как это случилось?

— В прошлой жизни я встретил родственную душу. Карма ни один раз сводила нас вместе. Во многих воплощениях. Я не выдержал и открыл ей суть. Она захотела донести её до людей, я был против, но не смог устоять перед ней. Мы провели вместе очень много лет. Я помог ей написать её книги, раскрыть общую суть первичной мудрости. И вот, теперь расплачиваюсь…

— О ком ты говоришь? Как её имя?

— Её звали Елена. Урожденная Елена Ган, но более известная как Блаватская.

— Что? — вскрикнул Выхов, подскочив со стула — Этого не может быть. Он говорит, что сам написал её книги? Вот сволочь, вот изворотливый сукин сын — расходился Александр.

С записи тем временем продолжал говорить голос Волошина:

— У нас была кармическая связь, на протяжении многих жизней. Я любил её и как мужчина и как женщина.

Выхов не выдержав остановил запись. Рутинная работа на отдыхе была прервана.

— В который раз, чертов Волошин, ты доводишь меня до нервного срыва — широко шагая взад вперед по комнате, ругался Александр — Этого не может быть, этого просто не может быть… Хотя нет, почему не может? — Выхов в несвойственной для себя манере размышлял в голос — Может, Волошин, сволочь, запутывает моего старика. Если предположить, что он знал, что труды Блаватской запрещены в СССР, изданы только на английском, он мог безнаказанно переписать их в свою работу. То, что Сухоруков не знал о Блаватской факт. И с одной стороны не логично признаваться в плагиате, что в принципе для здравомыслящего психиатра, не верящего в переселение душ, и сделал Волошин. Но с другой, он вновь всё подвёл под свою систему — признался о довольно конкретных обстоятельствах прошлой жизни. Да, он заделал брешь в стене своего идеального бреда, теперь она снова неуязвима. Но это еще не конец. Выхов так просто не сдастся.

Александр пил одну кружку кофе за другой. Почти не ел и не спал. Он снова погрузился в работу. Искать в материалах Волошина не стыковки стало его главной задачей. Он прошелся по всем описанным самим же пациентом личностям. Хронология, где она присутствовала, была идеальной. Не хватало дополнительных сведений, интернет на даче отсутствовал. Тогда Выхов отослал мемуары Волошина через Ивана Орехову на исторический анализ.

— Иван, обещай всё что хочешь, но уговори его заняться этой книгой. Мне нужны исторические факты и опровержения. Скажи ему, что я его вечный должник. Мой номер отключен, поэтому если что пусть сразу звонит тебе. Всё, спасибо, давай до связи — Александр закончил разговор, проводив ученика до машины.

За последние несколько дней Выхов прослушал более трех десятков часов записей. Были опять долгие беседы о различных сущностях Андрея Волошина, о его философии, мыслях. Но Александр не находил ничего, что могло дать ему точку опоры. Это откровенно бесило и подгоняло. Ещё добрая половина отпуска была впереди, но доктор интуитивно, не отдавая себе отчета, торопился.

12 февраля 1972 года Запись № 56 — прочитал название файла Александр. Та самая, что я первую из коробки вытащил, вспомнил доктор. И опять посмотрев на дату, подумал, что она сделана в год его рождения.

— Что вы скажете, если я скажу вам, что хочу умереть, наложить на себя руки — спросил Волошин.

— Скажу, что самоубийство грех.

— Да, но лишь по канонам большинства современных религий, которые как я утверждаю, являются слабой тенью истинного и первичного знания — Волошин закашлялся и продолжил — Вот если я, больной и старый прошу вас как доктора избавить меня от страданий, вы поможете мне?

— Нет, эвтаназия у нас запрещена.

— Нет, хм… Но, может быть это не самое твердое нет, что я слышал в жизни, так как мне кажется, что в глубине души вы всё же испытываете сострадание. Тем не менее, сейчас разговор не о законности и моральных причинах вашего отказа, а о его реальной подоплеке — Волошин снова кратко откашлялся и Выхов успел заметить, что он практически всегда так делает, прежде чем дать ключ к пониманию его утверждений — Известно ли вам, что у обособленных народностей севера, таких как эскимосы, чукчи, коряки — человек, будучи больным, старым, немощным или желая умереть от горя, бедности и других причин, просил родственников либо друзей убить его копьем, ножом или задушить ремнём — У них считается, что такую просьбу нельзя не исполнить.

— Нет, я не знал об этом.

— Эти древние народы, отделенные от центров цивилизации, на протяжении веков сохраняли чистоту своих идей. Для них смерть не так страшна, потому что они верят, что это не конец, а лишь новое начало. Справедливости ради, могу так же сказать, что их вера, в силу своей жесткой территориальной обособленности заключила реинкарнацию в семейные рамки. То есть, душа умершего родственника переселялась в новорожденного этого же племени.

— И к чему вы клоните?

— К самому главному, что ни начало — рождение, ни конец — смерть. По сути своей не имеют значения.

— Но в чем тогда на самом деле смысл?

— Только в эволюции духа, которая не может ограничиться одной мирской жизнью, этого просто слишком мало. Будда претерпел десятки, а то сотни воплощений, прежде чем прийти к просветлению. Но он прикладывал неимоверные усилия от жизни к жизни, а что говорить о случайном порядке прожитых кем-то другим воплощений. Они так и остаются навеки в плену своей сансары…

Выхов отвлекшись от прослушивания, вдруг услышал позади себя какой-то шум и обернулся. В дверях стоял Петрович. Глаза его были расширены, рот полуоткрыт. Он не шевелился.

— Петрович, ты чего? — окрикнул его Выхов.

Старик уронил на пол кружку с чаем, которую он нес Саше и выбежал из комнаты. Александр удивленный так и остался сидеть на месте, только и услышав топот его сапог по лестнице.

«Что это было?» — подумал Выхов, собирая осколки и вытирая кипяток с пола. Чуть позже, обойдя дом и соседние участки он нигде не нашел своего сторожа. Ночевать Владимир Петрович тоже не пришел.

Александр, встревоженный этим обстоятельством ни работать не смог не спать. Далеко за полночь он прилег на диване в гостиной первого этажа и укрылся теплым пледом. Мысли не отпускали Выхова, он еще долго ворочался и прислушивался к различным шорохам. Лишь под утро им овладела тревожная дремота и он забылся.

Когда Выхов проснулся, то сразу почувствовал запах еды. На кухне ковырялся Петрович, явно что-то готовя.

— Я проснулся — крикнул Александр и встал.

К нему подошел старик и протянул свой мобильный, перемотанный пополам изолентой. Александр спросонья посмотрел на телефон и вспомнил, что эта та самая трубка, что он подарил Петровичу на юбилей, чтоб держать время от времени с ним связь.

— Что? — спросил Выхов.

— Саша, тебе звонила утром женщина, сказала, чтобы ты очень срочно ей перезвонил. Я поэтому вернулся.

— Угу— не понимающе буркнул Выхов — А откуда у неё твой номер? Она не сказала?

— Нет, только просила перезвонить.

— Хорошо — Выхов начал искать в телефоне последние входящие, решив расспросы Петровича немного отложить.

— Алло, Выхов говорит, вы просили перезвонить.

— Здравствуйте, Александр Иванович, это Шкондина Любовь Викторовна — представилась женщина по телефону — Помните меня?

— Что-то не припомню — задумался Александр, напрягая память — Мы встречались? И откуда у вас этот номер телефона?

— Мы встречались Александр Иванович, и номер телефона дал мне ваш ассистент Фролов Иван.

— И?

— Я работаю в онко-диспансере, вы перед отпуском кровь сдавали. Вы можете подъехать, чтобы мы могли обсудить ваши анализы?

— Нет, я далеко за городом и очень занят. Если это не срочно, то через пару недель...

— Боюсь, что это срочно — голос женщины изменился, в нем появилась требовательность.

— Вы можете мне сказать по телефону, что случилось?

— Я не хочу с вами спорить, но такие сведения мы по телефону не обсуждаем, приезжайте как можно скорее, я вас жду.

— Хорошо — сдался Александр, я буду у вас через пару часов — и повесил трубку.

«Онко-диспансер и мои анализы» — нехорошее предчувствие поселилось в душе Выхова. Он, наскоро перекусив, прыгнул в машину и поехал в город. Минуя пробки, добрался до больницы.

— У вас рак Александр Иванович, сожалею — сообщила Любовь Викторовна.

— Ошибки быть не может — уставившись в её до неприличия белоснежный халат, переспросил Выхов.

— К сожалению нет, мы трижды перепроверяли. Оборудование точное, Германское. Извините, что не могла сообщить раньше, не могла вас разыскать.

— И что по прогнозам? — собравшись с духом спросил Выхов.

— Прогноз неблагоприятен, но полгода у вас есть. Сейчас пройдете обследование и будем планировать лечение. Чем раньше начнем курсы химиотерапии, тем больше шансов продлить вашу жизнь.

— Хорошо — согласился Александр.

Проведя еще около четырех часов в клинике Выхов побывал в кабинете томографии, сдал повторно кровь, прошел через болезненную операцию пунции костного мозга и в конец вымотанный, отправился домой. По дороге он позвонил Ивану и справился насчет Орехова:

— Он как раз мне только что звонил — ответил Иван — Просил вас заехать.

Выхов развернул машину и направился в гости к профессору.

— Спасибо, что опять помогаете, Альберт Константинович, вместо приветствия, с порога поблагодарил Выхов.

Орехов, по-своему обыкновению пригласил гостя за стол и за кружкой чая начал свой рассказ:

— Не знаю, где вам посчастливилось его откапать, этого Волошина Андрея Александровича, во всех его семидесяти воплощениях, Александр Иванович, но он определенно представляет для меня высокий интерес.

От этих слов Выхов вытянулся как струна:

— Что вы имеете ввиду?

— Что он поразительно точен с исторической точки зрения. Я глубоко верующий человек и не намерен вдаваться в эзотерические экскурсы, но то, что он описывает под своими воплощениями просто уму непостижимо.

— Скажите, конкретней, что именно вы нашли?

— Я нашел подтверждение жизни людей как минимум пяти описываемых им воплощений, вы понимаете, что это значит?

— Что он отлично знает историю?

— Это как минимум, голубчик, как минимум. Но самое главное, он в своих описаниях разрешил несколько загадок, неизвестных, или точнее утраченных историей, в том числе таких как убийство римского императора Клавдия IV, Вавилонский бунт и еще несколько прилюбопытнейших фактов.

— Вы что ему верите?

— Знаете, я верю, что пути Господни не исповедимы, и именно это привело вас ко мне. В общем, да, я ему верю. Он не допустил не одной промашки. Это практически не возможно, при всех его интеллектуальных данных и неординарном историческом знании, я полагаю, с большей вероятностью он говорит правду.

— Профессор, при всем уважении, но вы себя слышали? — Александр смутился, сегодняшний день добивал его окончательно.

Орехов добродушно улыбнулся.

— Дорогой Александр Иванович, я знаю что говорю. Я поручил двум группам студентов по тридцать человек каждая каждую из описанных личностей. Я организовал конкурс на стипендию среди них, на опровержение или подтверждение указанных фактов. Я просидел неделю с двумя профессорами в библиотеках, я делал десятки запросов, в том числе и в Рим, Ватикан. Мы использовали возможности практически всех библиотек мира, прежде чем я пришел к такому выводу. Вы даже не представляете какую работу мы проделали.

— Но как, как это может быть возможно?

— Я не знаю. Но если вы дали мне этот труд с одной целью, подтвердить его историческую несостоятельность, мне придется вас расстроить.

— Я не знаю — У Выхова опустились руки, он не понимал, что теперь делать.

— У меня к вам просьба, Александр Иванович — обратился Орехов.

— Да, я слушаю.

— В связи с изначальной скомпроментированностью источника информации, в лице признанного умалишенным Волошина, я прошу не придавать это огласке. И еще, более того, я хочу, чтобы вы мне разрешили продолжить начатую работу.

— Да, пожалуйста, делайте что хотите, ваше право.

Александр наскоро попрощался с воодушевленным его согласием профессором Ореховым и выехал в сторону дачи.

«Что за день? Орехов верит Волошину. У меня нашли рак и я скоро умру. Что дальше?» Ответа не последовало. Лишь разделительная белая полоса прошла под дном машины. Выхов заснул и съехал на встречку. К счастью его разбудил громкий сигнал несущегося в лобовую автомобиля. В последнюю секунду он увернулся от столкновения. Вспотевший за мгновение Александр съехал на обочину. Заглушил машину и вышел с сигаретой в зубах на улицу. Ночь выдалась прохладной. Он курил большими затяжками и думал о своей жизни. Впервые ему захотелось напиться не в медицинских целях.

— Петрович, открывай! — крикнул Выхов из машины.

— Иду — послышалось за воротами и они отварились.

Выхов, проехал во двор и вытащив несколько пакетов с едой, купленной в супермаркете прошел в дом.

— Сегодня будем пить, Петрович — сказал Александр и извлек из пакета первую из трех бутылок рома.

Спустя полчаса стол был накрыт и первая бутылка рома отправилась в урну.

— Ты чего убежал, Петрович? — вспомнив странное бегство сторожа спросил Александр — Испугался чего?

— Не знаю, Саша. Не испугался, от неожиданности.

— От какой неожиданности? — переспросил Выхов.

— Не ожидал я его голос услышать, всё-таки.

— Что? Чей голос?

— Его, того мужика из психдома.

— Петрович, что это ты мне такое рассказываешь? — алкоголь уже успел подействовать на Выхова, так как большую часть бутылки он выпил сам и за короткое время, поэтому он не очень быстро вникал в сказанное — Какого мужика?

— Андрей его звали, он себе вены перерезал в палате в семидесятых. Я тогда тоже там лежал.

Выхов протрезвел почти мгновенно:

— И что? Ты узнал его голос?

— Да узнал. Но он мне сам говорил об этом.

— Да что он тебе говорил старый? Не тяни, давай рассказывай.

— Он, примерно за неделю до своей смерти подошел ко мне в общем зале и говорит, мол, Вова, ты хороший, ты должен мне помочь. Я у него спросил, чем. Ну, он и говорит. Передай от меня весточку одному человеку. Я спросил кому. Он сказал, что не знает. Тогда я спросил, а как я его узнаю. Тогда, он такой мне и говорит, ты меня сейчас хорошо слышишь? Я говорю — конечно хорошо. А он, так вот, когда в следующий раз опять услышишь мой голос, даже если меня уже не будет, подойди к человеку, что будет рядом и передай ему следующие слова — он заставил меня их наизусть выучить и поклясться, что я так и сделаю.

— Что, что он заставил тебя выучить и передать, говори же! Ну! — Александр почти кричал, нервы больше не выдерживали.

— Он сказал, скажи ему — Сайя — Петрович чуть помедлил, украдкой глядя на Сашу. Выхов побелел, Петрович взволнованно облизал губы и продолжил — Он сказал, Сайя, ты поймешь по цифрам и сможешь вырваться из своей сансары.

Если бы не рефлекторный порыв, потянуться за бутылкой Александр бы сполз со стула. Он взял её и сделал три больших глотка.

— Ты правильно всё сказал?

— Точно — ответил Петрович, не на шутку перепуганный реакцией своего Саши.

Выхов взял ром и поднялся на второй этаж к себе в кабинет. Он включил ноутбук и нажал на воспроизведение с того места, где в прошлый раз остановился:

— Великий Пифагор, был основателем нумерологии. Ему был дан дар не только, как и мне видит через века, ему было даровано намного большее он чувствовал вибрации вселенной — услышал Выхов уже привычный спокойный голос Волошина — Эти вибрации могла описать только одна наука известная тогда — математика. И он сделал это. Великий провидец. И я, и он знаем, что в день когда душа покидает свое временное пристанище, в этот же день она находит новое. Рождается новая жизнь. Это законы вселенной и все миры им подчиняются. Души живут в своих сансарах, пока не достигнут просветления. Виктор Ильич я нашел единственный способ привести вам свое доказательство.

— Что за способ?

— Вы всё поймете, Виктор Ильич, но позже, а сейчас я очень устал и хочу отдохнуть.

Запись прервалась. Выхов еще раз запустил её, промотав на конец, чтоб убедиться, что это не ошибка компьютера.

Что это значит: «Ты поймешь по цифрам и сможешь вырваться из своей сансары». Цифры. Пифагор. Он же говорил, что Пифагор и он знали. Тут Александра осенило. Он понял, что через две недели после последней беседы Сухорукова с Волошиным, тот покончил жизнь самоубийством. Две недели.

— Чёрт! — заорал Александр и начал судорожно копаться в бумагах.

— Этого не может быть. Где же она? Где? Наконец он извлек медкарту Волошина из-под груды папок и бумаг. Он перелистал её на конец и увидев последнюю бумажку онемел.

Перед ним лежало медицинское свидетельство о смерти Волошина Андрея Александровича, в котором было написано, что он умер между шестью и восьми часами утра 26 февраля 1972 года.

Выхов уставился в потолок, боясь опустить еще раз глаза и посмотреть на листок. Он родился в семь двадцать утра в этот же день и год.

«Он умер — я родился. Он умер — я родился...» — крутилось у него в голове. Не может быть. «Я — это он».

Выхов понял мотивы Волошина, его последний поступок как доказательство его знания о реинкарнации. Он не мог смирится с тем, что он сам мог быть его следующим воплощением. Забыв о выпивке, он открыл свои записи и вспомнил, что пациент считал себя семьдесят первым воплощением. Стало быть он — Выхов семьдесят второй. В каждом двенадцатом воплощении Сайя не помнил о прошлом. «72:12=6» — Чёрт, сходиться — подумал Выхов. И не только это. Детей нет. Долбанное знание от меня получил Иван. Что там еще? Архаты? Ну да, мне в детстве снились мудрецы в странных одеждах — волшебники и колдуны — сам для себя неожиданно сделал вывод Александр. Осталось вырваться за круги сансары.

Он подошел к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Он был смертельно болен. Лечение бы продлило ему жизнь, украсив её мучительной химиотерапией. Нет, этого конца он себе не хотел.

Вернувшись к столу. Выхов пролистал в который раз дело Волошина, задержался на его фотографии и к своей неожиданности нашел за ней его предсмертную записку. Она лежала в конверте за фотографией, подколотой к папке скрепками, поэтому он её сразу не заметил. Почерк был красив и понятен на пожелтевшем листе был следующий текст:

« О ком вы плачете? Вы беспокоитесь обо мне, потому что думаете, будто я не знаю, куда отправляюсь? Если бы я не знал этого, я бы вас не оставил. На самом деле вы плачете оттого, что сами не знаете, что будет со мной. Если бы вы это знали, то не стали бы плакать, потому что Истинная сущность не претерпевает ни рождения, ни смерти, она не уходит и не приходит...»

Александр заплакал. Теперь ему стало понятно многое. Теперь он знал кто он. Он понял почему, его молодого практиканта так опекал Сухоруков. Его учитель, знал его дату рождения и дату смерти Волошина, он принимал его самого как доказательство. Он поверил Волошину и хотел, чтобы Александр сам смог во всем разобраться.

— Что ж, пришел и мой черед — сказал Выхов и взяв со стола предсмертную записку Волошина, вышел — «Зачем писать одно и то же дважды» — подумал он и сам себе улыбнулся.

В машине был «Азалептин» — сильно действующий препарат, который даже некоторые жулики использовали, чтоб грабить народ. Передозировка однозначно приводила к смерти.

Александр тепло попрощался с Петровичем и, взяв с него обещание не смотря ни на что оставаться жить на даче, отослал его в сторожку.

Выхов присел в кресло, укрылся пледом и закурил трубку.

«Осталось только разорвать круг сансары. Я был лишен памяти о прошлом. Я жил тем, кем был. Но теперь я знаю, кто я на самом деле. Моя карма дала мне шанс, что выпадает немногим, но он же и был моим проклятием. Дух, отяжеленный знанием, рос медленней. И лишь эта жизнь дала мне шанс на просветление.»

Засунув записку к себе в нагрудный карман, Выхов с огромным удовольствием вдохнул вечернюю прохладу и улыбнулся. Впервые он чувствовал себя настолько осознанным. Его переполняло ощущение гармонии с самим собой и миром. Он испытал радость свидания с ним, сейчас предстояло прощаться. Взяв горсть таблеток, Александр запив ромом проглотил их. Затем он закурил и спустя несколько ударов сердца уснул навсегда.

Сайя, наконец-то, вырвался из круга своей сансары.

«Как снов мы переживаем тысячи в этой нашей жизни, так и эта наша жизнь есть одна из тысяч таких жизней, в которые мы вступаем из той, более действительной, реальной, настоящей жизни, из которой мы выходим, вступая в эту жизнь, и возвращаемся, умирая. Наша жизнь есть один из снов той, более настоящей жизни, и так далее, до бесконечности, до одной последней, настоящей жизни, — жизни Бога».

Л.Н. Толстой