ОТШЕЛЬНИКИ

Отшельники

Почти детективная повесть

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ На острове Колибри

«Ебушки-воробушки. Осень. Лед у берега моря замерз, он прозрачный, невидимый, и на нем стоят гуси, будто на воде ».

Эти слова появились на мониторе компьютера в комнате одного двухэтажного дома на краю Европы. В этой комнате темно и тихо. Освещает ее только монитор и едва тлеющий камин. И тень сидящего перед монитором неподвижна, неразличима. Видна только кисть руки с какой-то невнятной татуировкой, лежащая на компьютерной мыши.

Менялись только картинки перед лицом сидящего. Фото, реклама, название статей.

« Пятничные котики » — — « Обсудим развод Деппа » — — « Метафизическая суть дамского оргазма » — — Все это ЖЖ, он же « Желтоватый журнал », он же Жижа. Статьи прежние, старые. Тут « Почему так растолстела Бритни Спирс? » — « Климакс Кейт Мосс ». — Под авторством некой KISS MY ABS, что специализировалась на мелких женских скандалах. На фото она, совсем молодая, хорошенькая девица с модной сейчас, выпуклой задницей, пример ухоженности и мощного упора на привлекательность тела. Судя по ее беззаботным глазам, эта KISS MY ABS вряд ли тратит свою реальную жизнь на написание сомнительных статей для Жижи. Скорее всего, романтической девицей притворяется, пишет за нее бригада пожилых лысых журналистов.

Вот еще один заметный персонаж, с ником Колибри. Появившись впервые, она призналась, что покинула мир людей, сейчас находится в раю и пишет оттуда. Все в ЖЖ веселились, спрашивали, как там живется, как с операционной памятью. Передавали привет Стиву Джобсу, просили, чтобы она сбросила сверху MacBook сотого поколения.

Какой-то KOTKOVALEXEY писал /// Я слышал, что в раю мяса не дают, а ананасов райских, всяких бананов полно. Все бесплатно. Зато есть нектар — сто градусов ///

Сидящий перед компьютером, наконец, зашевелился, на ощупь нашел в темноте зажигалку, закурил. При свете зажигалки в зеркале возникло его отражение. Даже в сумерках видно, что это лицо болезненно красное. С седыми усами и бакенбардами отразившийся стал похож на собственный негатив. В темноте загорелся пульсирующий огонек сигары.

Сидящий с сигарой вспомнил о своем знакомом. Существовал такой, по имени Венька. Тот как-то побывал в состоянии клинической смерти и часто вспоминал о загробной жизни. Кстати, про нектар он тоже говорил.

— — Должна сказать, что я всех чуть-чуть разыграла, — — Опять блогерша Колибри. — Я еще не в раю, а внизу на земле, но зато на райском острове. Самом тропическом, в бассейне Карибского моря … на необитаемом, одна. Здесь вроде лагеря Тейлор для хиппи, но никого нет, кроме меня … я единственный цветок. Нашла другой конец радуги. Там в Москве я получила большое наследство, потом как-то договорилась с начальством небольшой почти кукольной страны посреди теплого моря, арендовала здесь островок. Интересно, что остров и вся это маленькая страна принадлежит Франции. Но Франция, вроде, об этом забыла. Оформилась тут, в одной деревне — это здесь столица. Я почти не соврала, я почти в раю! В мире чистых сущностей.

Колибри снова не верили, но потом появились ее фотографии.

— — Мне немного стыдно фотографировать, ведь я художница, но жизнь заставляет. Вот ящерицы, их здесь полно, даже на потолке появляются. Сначала их боялась, а сейчас ничего. Это фото другой ящерицы, большой, она называется игуана. Эта самая игуана всегда неподвижно сидит на берегу и не шевелится. Вытягивает вверх голову, загорает. А может, их несколько. Кажется, они тоже привыкли ко мне.

Фотография. В темной комнате краснолицего человека возник ночной берег, бегущие по мокрому песку крабы-призраки. Потом утро. Под дождем в траве ходят какие-то яркие птицы и клюют в ней что-то нужное. Попытка снять колибри. — Мои тезки!

Внизу слова, сидящего сейчас перед компьютером. В интернете он носил кличку Чукигек. Человек сложной судьбы. — ( Это один из персонажей романов М. Васильева «Остров» и «Грибник». ( Прим. автора ).

— — Птицы — самые красивые существа из всего живого. Хотя происходят от динозавров, — — Но на слова Чукигека в ЖЖ никто не обратил внимания.

A NOUCHKA  Спасибо, оч симпатичные фотки

ANTONISAKOV /// Взоржал с твоего квадратного краба, что из песка смотрит ///

Стихийно возникшая драматургия, само собой зародившаяся пьеса.

Подобие жилища Колибри: на сваях, из кое-как сколоченных досок и бамбуковых стволов, из целлофана и москитной сетки. Снимки внутри: тут по-женски, занавески и даже шторы. Как всегда при нищете, весь быт наружу. Коробки и банки, висящая под потолком одежда, кокосы под ногами. На столе из досок, похожий на сухую дыню, плод какао, пепельница из скорлупы кокосового ореха, перемешанные между собой, книги, тряпки.

Колибри: Вот в этом месте проходит мой земной удел, я отшельница. — Потом ей пришлось отвечать на настойчивые расспросы какой-то МАНИПАПИРОСКИНОЙ.

— — Наследство я получила самое советское. После бабушки осталась квартира, очень хорошая, большая, в самом центре. Дед умер намного раньше, давно. Он являлся крупным советским писателем, секретарем союза.

Еще одна любопытная, некая BESPRIDANITSA ) И как ты открыла необитаемый остров, совсем неизвестный? Прямо, так повезло? )

— — Известный, конечно. Таких необитаемых островов здесь много. Все, на которых не хватает земли, чтобы прокормить хоть одну индейскую семью. На моем тоже есть заброшенная хижина, нашла недавно.

На фотографии бамбуковые руины какого-то дома, сквозь них проросло непонятное дерево. Колибри назвала его карликовым баобабом. Она писала:

— — Я вегетарианка и насажала всего растительного, а остальное, всякие товары привозят местные. Я пишу, точнее, рисую, что мне надо, и они привозят. По спекулятивным ценам, конечно. Такова моя маленькая жизнь в таком маленьком мире. Недавно привезли белый кабинетный рояль. Остров теперь называют в честь меня. Колибри, по-русски. Посмотрите, я сняла, как челнок индейского спекулянта плывет по проливу между островами. Плывет медленно, медленно, долго чернеет на синей воде. А пока чернеет, я пою песни, чтобы этот индеец не скучал. Песни местные, те, что раньше слышала в кино. Из «Генералов песчаных карьеров», «Возраста любви». Индейцы подарили мне гитару, огромную гавайскую. Поднесли в дар.

— — Наверное, индейцы принимают тебя за богиню? — спросил интернетный КОНЬВПАЛЬТО.

— — Нет, явно не принимают, иначе бы не обманывали так нагло. Часто везут какую-то ненужную дрянь, холодный чай, сухой лед. Цены я пишу рядом с картинками, картинки они видят, а цифры якобы не понимают.

— — В раю не нужны цифры, — — заметил какой-то КУНСТКАМЕР.

Чукигек так хорошо знал, почти ощущал то, о чем писала Колибри. Когда-то он тоже жил на тропическом острове.

— — Мне достаточно закрыть глаза, и я вижу тот прежний остров, где жил когда-то, давным-давно, — — стал писать он. — Этот остров снится мне каждую ночь, во сне обязательно появляются друзья. Скоро покупаю яхту и хочу отправиться туда, в далекое, далекое плавание. Мне кажется, что я опять увижу их всех. Каким-то чудом, — — Подумал и добавил. — Только мой остров совсем в другой стороне, между Японией и Филиппинами. К сожалению, ваш тупик, Мексиканский залив далеко. А потом весной мне обязательно на Ладогу, по служебным делам. Это уже почти командировка.

Бессмысленный жест. Вряд ли кто обратит внимание на новый комментарий в старой переписке.

Колибри: Одиночество — это свобода, как сказано в одном стихе. Иногда я гляжу в интернет — окошечко в мир, иногда плаваю на лодочке. — Опять фотография. Ярко-голубой залив, невдалеке темные острова, прозрачная вода. — Когда-то возжелала акваланг, а сейчас не хочу. Сквозь воду все равно все видно. Смотрите, дно совсем пустое, только из песка иногда торчит черное, иглы морских ежей.

Опять заговорил КУНСТКАМЕР: Для тебя в прошлом пробуждение по будильнику. Это самое страшное. Потом торопливые, по минутам сборы на службу. Бег по скользким ото льда тротуарам, теснота и запахи в автобусе. И потом ничего хорошего: начальство, нервы, усталость. А ты, прекрасная отшельница, наверное, купаешься в этой прозрачной воде, обнаженной?

Колибри: Само собой. Но не такая уж прекрасная.

КУНСТКАМЕР: На берегу у тебя там птички поют. Такая тропическая парадигма.

Колибри: Птички здесь не поют, а кричат какими-то странными голосами. А сегодня утром меня разбудил стук. Оказывается, в дом залетела носатая птица и долбила кусок халвы, лежащий на столе. Однако, каким счастьем полны голоса утренних птиц. Они ни о чем не подозревают.

КУНСТКАМЕР: О чем?

Колибри: О том, что мы все умираем.

Опять прежний комментарий Чукигека: А у нас каркают вороны. Я слышу их голоса, когда открываю форточку. Кажется, они недовольны осенью.

На его реплику никто не обратил внимания, а вот Колибри постепенно становилась все популярнее. Она вытеснила всех, самых солидных блогеров и новейшие горячие новости тоже. Затмила даже драку наших и английских болельщиков.

Колибри: Сейчас выкурила последнюю сигарету, она так быстро иссякла на ветру. Сигареты всегда не вовремя заканчиваются.

Появилась нарисованная картина. Темный сине-фиолетовый лес и белый просвет между деревьями впереди. Там стоял, оглянувшись, муравей с человеческим лицом, глядел с тревожным вниманием.

Колибри: Стала писать картины. В центре острова, среди этой гигантской травы, бананов и бамбука чувствуешь себя муравьем. И здесь летают гигантские бабочки. В Москве такие продаются за большущие деньги, а здесь бесплатные. Может начать рисовать мультфильмы? Хорошо бы описать цвета вокруг меня, запахи, звуки. Сейчас в комнате пахнет выстиранным бельем. Снаружи, вне дома запахов нет, там сильный ветер с моря. Я сделаю картины. В картинах все есть, и эти запахи, и эти звуки. Так хочется курить. Я же ж художник, богема, привыкла в своей среде к табаку. Наверное, надо посадить этот табак и потом вертеть сигары. Толстые негритянки и всякие кармен в этих местах заворачивают листья на ляжках. Я не толстая и не Кармен, но попробую. Еще не посадила, но уже с нетерпением жду, когда он вырастет. Хорошо, что птицы и зверьки на эту культуру не претендуют, они некурящие. А вот за помидоры волнуюсь, сожрут окружающие. Особенно беспокоит местная черепаха, опасаюсь, что по грядкам проедет.

Фотография с гигантской черепахой, которая ест попкорн. Белый кусочек попкорна, прилипший к ее губе.

Колибри: Я, будучи вегетарианкой, обожаю все живое.

Но жижишных дам волновало другое, особенно беспокоилась KISS MY ABS, ставшая ближайшей интернетной подругой Колибри ) Не понимаю, как ты живешь! Я даже злюсь. Как будто существовать одной — такое великое счастье! Я бы не смогла жить таким тропическим овощем. Не верю, что женщине нравиться прозябать одной среди крабов и попугаев. Мужика-то надо, ЯЩЕТАЮ )

— — Нельзя бабе жить робинзоном! — поддерживали другие.

)))) Ты, как Ева, но где Адам? ( Это очередной жижист, БОМЖЕВАТЫХ ) Может, замутишь с индейским колхозником? Делофто. Они непьющие, только глюкогрибы применяют ))))

Некая KOSMETICHKA ((( Наверное, ты ждешь принца? Знаешь, я верю, что вскоре дождешься. Прямо на белой яхте с алыми парусами )))

)))) Да ждет, ждет она прекпринца. ( Опять БОМЖЕВАТЫХ ) Но чот не понял. Почему с алыми? Сейчас никто с парусами ваще не ходит. Моторы везде ))))

Снова КУНСТКАМЕР: Почему-то нет твоих фото. Хотелось бы увидеть тебя в модной набедренной повязке. Мне кажется, что ты похожа на Урсулу Андресс.

— — Отнюдь. К сожалению, мне не повезло с внешностью, — — призналась Колибри.

Вспышка, даже взрыв, в основном, дамского, любопытства.

KISS MY ABS ) Да нормальная, наверняка. Сейчас поглядим )

— — К сожалению, красивых платьев, хорошей одежды у меня теперь нет. Есть кусок ткани, я придумала сари, — — поддавалась Колибри.

Вот и ее фотография, портрет. Она стояла у, наклонившейся возле самой воды, пальмы и тревожно глядела вперед. Завернутая в кусок зеленой ткани, маленькая, почти карлик. С костлявым личиком, худая, с тонкими ручками и ножками, только волосы у нее — необыкновенно густые и длинные, немного вьющиеся, до колен. Тщательно расчесанные, заметно, что за ними ухаживали с необыкновенной тщательностью.

Чукигек вспомнил про одну героиню из романа Диккенса. Только, наверняка, никто из читателей Жижи этот роман не читал и Колибри, наверное, тоже.

— — Такова у меня внешность, такова игра природы, — — сдержано прокомментировала Колибри. — И внутри такого тела тоже живут.

— — Ничего, есть мужики, которым нравятся и такие гномики, — — самоуверенно заметила KISS MY ABS.

Вслед за ней раздался хор сочувственных дамских голосов.

Но постепенно электорат ЖЖ перестал интересоваться жизнью на острове. К Колибри привыкли, интерес к ней падал, она сползала в рейтинге. Изменило все ее новое сообщение.

— — Вы знаете, — — написала Колибри. — Есть один мужчина, врач в Германии, он следит за моей жизнью, читает о ней в немецких газетах и в интернете. Оказывается, обо мне там пишут. Теперь он вышел ко мне на личку. Ему моя жизнь кажется гармоничной, такой интересной. Он даже хочет приехать сюда ко мне, навестить « эту чудесную женщину на ее острове ». Имя пока сообщать не стану. Вдруг он не приедет.

— — Приедет, приедет, — — появилась KISS MY ABS. — Давай закольцовывай мужичишку, не упускай шанса.

Другие женщины ее горячо поддержали.

« Ах, какая романтическая история посреди интернета! »

Колибри надолго исчезла из ЖЖ, потом появилась опять:

— — Его звать Альфред, фамилия Кноп. Можно Альф. А я уже решила, что со мной все. Я неходовая и с истекшим сроком годности. Бывшая женщина, женщина в прошлом.

МАНЯПАПИРОСКИНА /// Какая ерунда! Давай быстрее о своем любовном приключении. Давай конспективненько ///

После долгих уговоров Колибри показала фотографии своего избранника.

— — Ну ладно, вот он.

Голоса женщин ЖЖ:

— — Ах, какой красавчик!

— — Солидный мужчинка.

Чукигек видел стоящего на берегу под кокосовой пальмой мужчину самых средних лет. Сухощавого, кажется, не очень высокого, с уверенным, правильным, очень европейским лицом.

Подумал, что в Древнем Риме существовали бюсты, некие мраморные портреты, и этот, на мониторе как будто являлся образцом для одного из них.

— — Представьте, Альф ходит по берегу в белой рубашке с галстуком, — — делилась с подругами Колибри. — Он так тщательно хранит одежду, хотя она уже неновая, немного изношенная. И еще у него дешевые босоножки, кажется, даже российские. Похоже, что они — его единственная обувь. Мне стало так жалко Альфа.

Жижу опять заполнила дамская болтовня. Женщины жарко обсуждали возникший на их глазах роман. Перед глазами глядящего в монитор Чукигека мелькали фотографии Колибри и ее Альфа. Но мужики ЖЖ держались сдержаннее. Самого Чукигека сразу насторожил необыкновенно уверенный взгляд этого Альфреда Кнопа, чересчур уверенный. Взгляд очень влюбленного в себя человека, и оказалось, что это заметил не только Чукигек.

БОМЖЕВАТЫХ )))) Гляжу, глаза у него, как у моего бывшего начальника. Тот обладал некой особенностью: очень наглые и хитрые у него были глаза. Глядели такие из-под очков. Хитрые всегда, даже когда он заказывал в столовой полпорции горохового супу. И вообще, лицо Альфреда мне вроде знакомо. Где-то я его видел ))))

KISS MY ABS ) Ой, высокохудожественный свист. Шизофреники пообострялись. Хотя уже зима )

БОМЖЕВАТЫХ )))) Что-то твой избранник, Колибри, подозрительный. Скользкий, как маринованный масленок ))))

Ему яростно возражали женщины.

Колибри: Альф не такой. Но недавно он признался, что у него много врагов, что этот остров для него — убежище.

Эта дискуссия продолжалась много дней. Чукигек теперь читал наспех, пропускал большую часть комментариев.

Колибри: Альфреду пришлось нелегко. Да, в Германии его привлекли за то, что он занимался медицинской деятельностью без лицензии. А эту лицензию у него отобрали из-за клеветы. Есть люди, которые очень старались подорвать репутацию Альфреда. Но он больше ничего не умеет делать, он только прекрасный врач. Его пытались посадить, но в европейском суде доказали его невиновность.

БОМЖЕВАТЫХ )))) Типа, совесть чиста. Сейчас я точно догадался, кто этот Альфик. Живу в Германии, десять лет как переехал из Казахстана. А этот Альф, как оказалось, здесь знаменит, мелькал в телевизоре. Только фамилия у него тогда была другая ))))

MISS TRAMELL )) Хватит болтать хреном! Мало ли, кто на кого похож. На свете несколько триллионов людей ))

БОМЖЕВАТЫХ )))) Пусть кто-то бьет ластами, но я догадался. Узнал я его, узнал. А европейский суд его невиновность не доказывал, а дал ему два года, но это за последний подвиг ))))

KISS MY ABS ) Ой! Компьютерный детектив. Новый Эркюль Пуаро! )

Чукигек опять наткнулся на свое прежнее сообщение. Тогда он сам нашел компромат на прекрасного принца в интернете, знал о деле Кнопа не хуже Бомжеватых.

Чукигек: Все точно Бомжеватых твердит, и суд над Альфредом состоялся, и там судпсихиатр сказал, что подозреваемый — человек, страдающий нарциссизмом, влияющий на людей очарованием или химическими веществами.

На слова Чукигека опять не обратили внимания.

БОМЖЕВАТЫХ )))) Первую жену Альфик замучил, она онемела, ослепла, потом умерла, и ничего не смогли доказать. Потом увел у знакомого жену, а когда к ней приехала дочь, изнасиловал ее и убил. Отец убитой пытался что-то доказать, да ни хрена. Альфреда обвиняли и оправдывали, обвиняли и оправдывали. Еще он имел хобби: в больнице этот доктор любил колоть пациенткам наркоз и насиловать их. Наконец, одна уколотая подняла шум. Альфреда посадили да выпустили. Теперь он свободный человек и убёг на необитаемый остров. Продолжение следует ))))

Из ЖЖ. chaos 218 ((( Закон играет гранями ))) — bold 002 \\ Европейская жуть. По Фрейду живут \\

Колибри: Не верьте, что Альф злодей! Он рассказывал о том же, что этот Бомжеватых. Он ничего не скрывает. Но на самом деле все обстояло совсем не так, история совсем другая. Газеты-интернеты все врут, все искажено, а всякие бомжеватых верят, как идиоты.

A NOUCHKA  Вот, вот! Так много убитых и изнасилованных насчитал

Колибри: Альф пытался помочь этой девочке, падчерице, но та захлебнулась рвотой, умерла. Ее отец повредился в уме. Альфред говорил: этот мерзавец травил меня, как бешеного пса. Уверял всех вокруг, что Кноп убийца, подрывал врачебную репутацию. Отсюда истерика той девчонки после наркоза. Я совершенно, совершенно, абсолютно уверена в невиновности Альфа.

На какое-то время Колибри из ЖЖ исчезла, не отзывалась, не отвечала на вопросы, потом неожиданно опять стали возникать ее сообщения, короткие, не обращенные ни к кому:

— — Кажется, Альфред прочитал ваши комментарии и умудрился перевести их через компьютер. Он произнес странное ругательство «Швайнброд».

На следующий день: Сегодня увидела, лежащий на столе, нож в крови. Кажется, Альфред убил игуану.

Вечером: Сегодня он воткнул нож в рояль. Глубоко так.

Потом: Разбил стекло, чтобы в доме стало светлее.

На следующий день утром: Все время делает себе какие-то уколы и ко мне пристает. Нашел у меня кучу болезней и говорит, что нужно колоть какие-то лекарства.

Еще через день: Он везде пишет кровью. На стенах и даже одежде.

ZINAIDA 111 /// Упырик какой-то ///

DUBIKVIT )) Вот какой подколодный. Недаром мужики в Жиже сразу к этому немцу не воспылали ))

В тот же день, ночью: Он хочет разбить компьютер. Напрасно боится — вы все всего только написанные голоса. А остров, названый по моему имени, останется. Знаете, каждый человек один… каждый из нас живет на своем отдельном острове. Все мы отшельники.

После этого голос Колибри исчез. В ЖЖ возникали какие-то недоуменные вопросы друг другу, затем пропали и они.

Вращая колесико на мышке, Чукигек возвращался в настоящее. Последним о Колибри вспомнил БОМЖЕВАТЫХ.

)))) Понятно, что Колибри больше нет. Теперь она в настоящем раю. А этот немец обязательно провалится в ад. Просидит вечный срок в котле с кипящим битумом. Раньше таких варили в кипящей смоле, а теперь битум применяют ))))

Пьеса закончилась. В доме Чукигека послышался долгий тонкий звон. Это заиграли старинные музыкальные часы. В камине закипал чайник. Человек по эту сторону интернета встал, оказалось, что он необычно высокий. По стене мелькнула тень. В другой стороне — еще одна. Ручные белки. Стоял, задумавшись о дальнейшем.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ На Ладоге.

Слышно как плещутся о берег волны. Спереди — Ладога и редкие острова, сзади — темные дома заброшенного детского лагеря отдыха, высокая кирпичная труба его котельной, вокруг — большие камни в разноцветном мху, у причала — ржавый хлам.

Все это видел, слышал и ощущал Чукигек. Он сидел на скамейке возле будки у навсегда открытых дверей лагеря.

— — Побывал я на своем родном острове, это выше Филиппин, постоял там, посмотрел. Потом пошел к острову Колибри, — — говорил он. — Ее самой, конечно, на прежнем месте уже не было. Зато Кноп еще сидел там, боялся индейцев и прятался от них в лесу. А индейцы много раз там появлялись, вывезли все имущество Колибри.

Будка изнутри была слабо освещена, из нее доносился непонятный шум.

— — А ты, значит, каким-то гайдаровским Тимуром пошел на тот остров, мстить? — послышался оттуда чей-то голос.

За его спиной раскрылась дверь будки, появился Соломон, местный житель. Невысокий, худощавый, но очень широкоплечий мужик, как всегда улыбающийся. Улыбался он постоянно, неизменно радовался жизни, любой. Сейчас, в совсем свежую погоду, при плотном сильном ветре — только в футболке с оттарфареченной этикеткой русской водки спереди и почему-то со снайперским прицелом в руке.

— — Не то, чтобы мстить, — — неохотно отозвался Чукигек. — Пока все наоборот. Предложил этому Кнопу перевезти его сюда, на край света, на совсем необитаемый остров.

— — В кругосветку ходил, значит? — Спросил Соломон. Он сел на корточках у берега.

Рядом с ним между двух кирпичей слабым колеблющимся пламенем горел ацетиленовый резак… сверху над ним стоял большой жестяной чайник. Невдалеке на острове внезапно тоже показался огонь. Там разгорался большой костер, вверх поднимался столб дыма.

— — Да, так получилось, — — Чукигек видел, как на этом острове загорелось дерево. Кажется, рядом с огнем кто-то ходил. — Шел я через Тихий океан, почти по экватору. Через канал в Панаме, потом Мексиканский залив, оттуда вверх и через Атлантический — домой. А спустя какое-то время, сюда. Здесь на Ладоге и закончился, наконец, мой тормозной путь. Я Кнопа не просто так вывез. Есть способ, я докажу, что Кноп убийца. А если совсем точно, он сам это докажет.

— — Ну и утырок он! Жаль, что в России тоже отменили казнь уродов.

У берега как-то стояли, держались остатки ржавого колхозного сейнера, уже без рубки, на его борту — грубые швы после резки. Вот в нем, внутри корпуса загремело, а сейчас послышался неразличимый мат. Потом что-то зашипело, пламя газорезки прожгло изнутри металл. Стало медленно ползти вниз.

— — Я в Германии неплохо познакомился со всеми судейскими, что вели дело Кнопа, — — опять заговорил Чукигек. — Некоторых пригласил сюда, на Ладогу… тех самых туристов, что мы сейчас ждем. Думаю, хорошо бы их устроить на дачу Веньки.

На островке напротив Валаама стоял маленький домик еще одного местного жителя, Веньки. Его тот называл дачей. В ней останавливался, когда рыбачил в тех местах или посещал Валаам по делам, там же хранил грибы.

— — Ты говорил, что они на «Руси» должны подойти? — спросил Соломон. Он глядел вдаль в снайперский прицел. — Кажется, уже подходят.

Сначала Чукигек услышал какую-то непонятную мелодию, доносящуюся издалека, потом увидел белое пятно. Теплоход «Святая Русь».

Неожиданно рядом загрохотало. Оказалось, наконец, упал отрезанный кусок борта. Пламя резака погасло. Внутри сейнера стал виден человек в брезентовом костюме сварщика, он поднял маску и сразу закурил «Беломор». Венька. Сильно пожилой, худой, с лицом, высохшим почти до состояния черепа, всегда неприязненно глядящий на каждого кто, оказался рядом.

Венька спрыгнул на землю, покрытую бурой ржавчиной, подошел к своей лодке, рядом с причалом. Большой, черной от смолы, тяжело нагруженной нарезанным металлоломом. Сказал, покосившись на Чукигека:

— — Зашквар у тебя, с мокрушником на одном судне ходишь. Надо бы того немца не вокруг света катать, а наглухо в живот из двенадцатого калибра.

— — Есть у меня один сюжет, — — неохотно ответил Чукигек. — Этот Кноп сам покажет, кто есть кто.

Теплоход подошел близко, Соломон все еще глядел в его сторону в снайперский прицел.

— — Вроде, вон они, судейские, твои туристы. Стоят у борта, — — сказал он.

Чукигек тоже их видел. Дама, немолодая, но сухая и прямая и два мужика, широких, толстых, но один высокий, а другой маленький, квадратный. Самый высокий и пузатый сейчас плавно поднял руку с сигарой. Движения у него медленные и плавные, даже артистические. Вспоминалось забытое сейчас слово «апломб».

Чукигек показал на него:

— — Это Фо, не то судья, не то адвокат из Мюлуза в Эльзасе. Остальные двое из Германии.

Теплоход проходил напротив, совсем рядом, можно было видеть стоящих у борта иностранцев, словно они оказались на другой стороне улицы. Фо блестел в сумерках очками, что-то говорил, широкими жестами показывая на пространство вокруг.

— — Охота на оленей — достойнейшее занятие для благородных людей, — — произнес за него Чукигек. — А охота на мамонтов еще достойнее. Кто-то наврал этим туристам, что на ладожских островах сохранились мамонты, местные, карликовые, — — Чукигек помолчал. — Может и я. Еще обещал здесь черную икру бочками, растущие под ногами шампиньоны и прочие деликатесы и тэ дэ, и тэ дэ.

Реально Фо объяснялся сейчас на любимую для французов застольную тему, о еде ( « Я категорически против лимонов к коньяку… » ), но его коллеги этот разговор не поддержали. Фо говорил по-немецки хорошо, но со странным акцентом. Он уже объяснял, что жил в детстве в Бальцано. Там полгорода разговаривает на итальянском, а полгорода — на немецком.

Эти трое ненадолго вышли из ресторана, там не разрешали курить.

— — Удивительный случай привел нас сюда. Мы, занимавшиеся странной судьбой одного подозреваемого в Германии и во Франции, встретились здесь, на борту судна в этом диком краю, — — звучал голос Фо.

— — Думаю, что не столь удивительный, — — возразил Шварц, его коллега из Мюнхена. — Наверное, вас тоже пригласил на охоту в эти места этот русский с красным лицом, не то из Гамбурга, не то из Ганновера, — — Шварц показал на воду стаканом с остатками коньяка. — — Он говорил мне, что в этом большом озере есть дельфины. Я напряженно гляжу, но нигде их не вижу.

Итальянская песня, звучавшая из репродуктора наверху, закончилась. Стал слышен рояль в ресторане. Шварц залпом допил коньяк. Плотный, средних лет, но с бесцветными, не то выгоревшими, не то седыми бровями. В последнее время он казался себе неким завоевателем, пришедшим на дикие земли, одним из героев Киплинга. Он даже стал отращивать усы и бакенбарды, и движения его стали стремительны и решительны. Сейчас он решительно закуривал, решительно брал стакан с коньяком… а выпивал он в последнее время постоянно.

— — Мне он говорил, что здесь водятся белые медведи, — — сообщил Фо. Он поднял вверх палец, как учитель во время урока. — Охота на них — увлекательное занятие, хотя я сомневаюсь, что есть разрешение на отстрел данного вида. Но фрау может не опасаться, ни медведей, ни мамонтов мы близко к ней не подпустим. Уверяю вас! — Фо учтиво поклонился прокурору фон Зуков. Проявлял должный этикет, хотя она мало походила на женщину: высокая, высохшая и бесполая, неопределенного возраста, с почти мужским лицом в веснушках и глубоких морщинах, сейчас в охотничьем костюме из темного хаки, гетрах и брезентовом широкополом шлеме.

Фон Зуков требовала, чтобы ее называли фрау, хотя была незамужем. Особый европейский тип старых дев, полностью погруженных в карьеру, ее последний успех — должность прокурора в судебной палате в Берлине. Шварц остался на прежнем месте, в Баварском верховном суде, где они когда-то рассматривали дело Кнопа.

Фон Зуков поджала и без того кривые губы и коротко произнесла:

— — Я считала, что здесь еще лежит снег, — — Оказалось, голос у нее тоже низкий, почти мужской. Она смотрела на бесконечный лес на берегу, казалось, что вокруг совсем пусто, нет ни одного человека, только в одном месте светился непонятный огонь на маленьком острове. На его вершине горел большой костер. Теплоход прошел совсем близко, возле костра сидел какой-то местный дикарь и, кажется, что-то ел.

— — Говорят, что наш бывший подозреваемый пытается скрыть свою фамилию и повсюду называет себя, вроде бы, Кноп, — — произнес Шварц.

— — Когда-то французский и немецкий суды столкнулись между собой с признанием вины этого самого Кнопа, — — опять заговорил Фо. — И знаете, кажется, правыми оказались и наша сторона, и ваша. Дилетанты часто возмущаются и спрашивают: неужели закон важнее, чем жизнь или смерть человека? Но суд только рассматривает доводы о виновности, взвешивает «за» и «против»… столько, сколько их есть. У нас нет другого способа установить истину. Иногда я сам вижу, что подсудимый — явный мерзавец, но я не могу принять субъективное решение.

Немецкие юристы молчали, не комментировали очевидные для них слова. Потом Шварц произнес:

— — Справедливость не похожа на закон.

На берегу говорили об этом же.

— — Я с законом хорошо знаком, но только как клиент, — — сказал Венька, глядя вслед теплоходу. Потом посмотрел на Чукигека. — Значит, у тебя, в Европе тоже торжествует тот, кто кладет на эти законы?

Темнело. Ветер стал еще холоднее, сверху стал падать редкий снег.

— — Что-то погода настораживает, — — договорил Венька.

— — Всегда с недоверием относился к закону. Теперь вижу, он не только несправедлив, но и бессилен, — — произнес Чукигек. — Справедливость очень не похожа на него.

Не знал, что эти слова только что произнесли там, на теплоходе.

От острова с огнем отделился белый катер и, как оказалось ближе, новый и дорогой. С рискованной скоростью он мчался по воде, на нем почему-то не опасались подводных камней, часто попадающихся на Ладоге. Ближе стало видно, что его палубу неуместно загромождали какие-то ящики.

— — Эй, Грибник! — Громко позвал Венька летящего по воде. — И как жизнь?

В ответ донесся знакомый голос. Оказалось, на катере — один из часто возникавших здесь увлеченных собирателей грибов. Голоса над водой разносились далеко, здесь говорили о своих грибных делах. Но постепенно эти голоса стали доноситься друг до друга все слабее, и уже издали послышались последние слова Грибника, вроде бы, про театр. Хотя при чем здесь театр?

Стало видно, что на воде появилось несколько, срезанных где-то, грибов. Сейчас волны настойчиво выталкивали их на берег. Катер исчез, но вдалеке еще виднелись кормовые огни «Святой Руси».

Венька выплюнул «Беломор», спихнул ногой с кирпичей чайник, произнес:

— — Давай железо с моей лодки сбрасывать, надо обогнать эту «Святую Русь». Отходите от берега вы, вдвоем, а я к своей даче сам как-нибудь доберусь. Пусть эти судейские, которые злодеев отпускают, в моей халупе посидят. Таким людям нечего делать на Валааме, на святой земле.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ На острове близ Валаама

Здесь, на небольшом острове, среди поросших мхом валунов, стоял лицом к Валааму маленький дощатый домик. Сейчас дверь в нем открылась, появился Венька. Он стоял на небрежно изготовленном крыльце из досок-горбылей, смотрел на свою лодку, подходившую к берегу. На борту — Чукигек и Соломон и, согласно обещаниям, трое иностранных туристов. Вот лодка остановилась, Соломон причалил, принайтовавшись к, торчащему на берегу, камню.

— — Вот, — — крикнул он, — — встретили этих на Валааме, у пристани и сразу сюда, как ты хотел.

Иностранцы осторожно, с опасением перебирались на берег, на большие, покрытые мокрым мхом, валуны, за ними — Чукигек. Соломон остался в лодке.

Фо, глядя на Веньку возле, вросшей в землю, хижины, сказал:

— — Это похоже на жилище тролля.

Шварц с беспокойством поводил ружьем в чехле, будто опасался, что сейчас на них кинется из-за скалы медведь или мамонт.

Соломон показал в сторону Веньки рукой и с трудом сказал по-немецки:

— — Это представитель здешнего животного мира, ладожский гиббон.

— — Вы пытаетесь нас обмануть, — — обернувшись, гневно возразила фон Зуков, — — Я вижу, что это человек.

— — Я бы выразился, что это почти человек, — — скептически выразился Фо. К дому шла лестница из нескольких плоских валунов. — Какой-то дикарь.

— — Шутит, — — пояснил Чукигек. — Этот, еще хранящий бодрость старик, хозяин этого здания. Венька, враг людей. А за ним — местный дом отдыха. «Простонародный» или что-то вроде этого. Пардон, что вывески нет.

— — Нулевый класс, — — Соломон ухмыльнулся. — Печка, нары, — — Он заговорил по-русски и не заботился о том, что его не понимают. Его раскачивало, лодку рвало, дергало ветром, но Соломон не обращал на это внимания.

— — Здесь возможны штормы? — спросил у Чукигека Шварц.

— — Здесь всегда штормы. Лишь изредка затишье, как сейчас.

— — Это возмутительно! — гневно произнесла фон Зудов. — Я доложу о невыполнении вами своих обязательств.

— — У нас некому, — — ответил Чукигек. — Разве только Путину.

— — Но вы обязаны хотя бы дать возможность поохотиться. На дикого зверя, — — произнес Шварц.

— — У нас все дикие, и звери, и люди, — — сказал на это Венька. Он заговорил на норвежском. Когда-то Венька долго ходил на танкерах в северных морях, потом жил на земле Франца Иосифа. — Что же, постреляй.

Показал на, торчащую из воды, круглую усатую голову нерпы. Та с любопытством глядела на них. Одной длинной рукой достал из дома, висящий там, на стене, дробовик, кинул его Шварцу:

— — У тебя, вроде, слишком сложный ствол. Возьми местный, попроще.

Все замерли. Шварц прицелился, грохнул выстрел, голова тюленя скрылась под водой.

— — Не попал, — — с удовлетворением сказал Венька. — Ну и правильно, — — добавил по-русски. — Я тебе патрон без дроби дал, еще не хватало, чтобы ты наших тюленей бил.

— — Пройдите в павильон, — — произнес Чукигек. — Кажется, хозяин вас любезно приглашает.

— — Это вы убийц отпускаете? — Спросил Венька, глядя на иностранцев, с трудом поднимающихся наверх по каменным ступеням. — Я бы сразу исполнил ВМС, высшую меру наказания, посредством топора или бензопилы.

— — Кажется, вы предлагаете суд Линча? — Фон Зуков остановилась напротив Веньки.

— — С Линчем незнаком.

Кажется, эти люди с трудом понимали друг друга.

Потеснив Веньку, иностранцы вошли в тесный домик, оглядывались. Большую его часть занимала большая русская печка из местных мелких валунов, еще горячая. Самодельное подобие мебели. Нары, стол из одеревеневшего от времени дерева. В углу, ни с того ни с сего — граммофон, будто забытый здесь с начала прошлого века. Под потолком, мешая пройти вперед, висела сушеная рыба на веревочках.

— — Здесь странный запах, — — высказалась фон Зуков. — Пахнет погребом.

— — Это запах грибов. В этом жилище появляются профессиональные грибные собиратели, — — объяснил, остановившись в дверях, Чукигек. — Тут все собирают грибы, а я имею некое пищевое предприятие в Германии и здесь беру сырье.

— — Природа и жизнь тут настоящие, — — Венька, кажется, понял их немецкий. — Не та, что в уголовном кодексе записана, — — последние слова добавил по-русски.

Фо поднял крышку сковородки, стоящей в еще теплой печке:

— — В этом месте чипсы.

— — Это не чипсы, — — возразил Венька. — Это жареная картошка.

Фон Зуков недовольно произносила что-то, возмущалась. Сейчас показывала пальцем на, висящую под потолком, сушеную рыбу и грибы. Потом, наконец, замолчала и с опасением понюхала один гриб, поднеся его к лицу:

— — Аборигены говорят, что это можно есть.

— — Нормальная еда, — — произнес Венька. — А вон на полках тюлька в банках стоит. Чего смотрите? Это не кошачий корм, люди жрут, — — Откуда-то достал и поставил на стол большую бутыль с мутной жидкостью. — Самогон хороший, свой.

— — Комплимент от фирмы, — — прокомментировал Чукигек. Он стоял снаружи, держась за косяк и заглядывая в дверь.

Шварц взял эту бутыль, тоже понюхал:

— — Кажется, это спирт. Может пригодится, чтоб разжигать огонь, это вроде бы горит.

— — Конечно, вместо сигар, махорка, — — опять заговорил Чукигек. — Экзотик! А шампиньонов полно. Камазами вывозим. Можно жить, процветать, как мыши в сыре. Напитки, дамы, все дела… Нормально, либерально, — — Потом добавил по-русски: — — Дама, конечно, не шедевр для нимфомана, но на необитаемом острове сгодится.

— — Эй, на борту «Простонародного», — — крикнул с берега Соломон. — Там граммофон есть, можно завести ручкой и танцевать. Женщина на всех есть, общая, вообще-то.

Венька выглянул в раскрытое окно. В лицо били, жгущие холодом, капли скорого дождя. С тревогой посмотрел на небо. Вдали сквозь туман горели золотые кресты Валаама, быстро неслись фиолетовые тучи.

Невдалеке на берегу виден человек в ватнике. Он стоял на камне, сгибал и разгибал руки и приседал.

— — Вы знаете, — — сказал Венька. — Есть здесь еще один квартирант. Вон он, здоровье поправляет. И тоже немец, вы найдете общий язык. Ему здесь нравится, целыми днями делает гимнастику, и, вроде, ему больше ничего не требуется. — Закрыл окно.

— — Ладно, — — засобирался Чукигек. — Хозяин пока остается, господа туристы, а остальным пора. Я завтра обязательно появлюсь.

Стало слышно, как в проливе между этим островком и Валаамом заревел мощный двигатель. Издали послышался крик Чукигека:

— — Если не желаете спать, можно сидеть на берегу и любоваться закатом.

— — Прошу вас, господа, — — мрачно произнес Фо. — Держитесь ближе к очагу, хотя запах дыма весьма неприятен.

Иностранцы с сумрачным видом сидели возле печки. Шварц медленно, с огромным недоверием наливал самогон в стакан. Венька все смотрел в окно. Турист-старожил, размахивая руками, бегал по берегу, вокруг него хлестал дождь со снегом. Внезапно стало совсем темно, в окно ударил ветер.

— — Хотел я с вами поучаствовать в рыбалке или посидеть вместе за столом, познакомить с первым туристом, да не судьба, — — Сидевший на скамейке, Венька поднялся. — Мне здесь оставаться нельзя, придется отходить. Сейчас нужно срочно на Валаам, здесь осталось еще одно судно. Плавсредство.

Венька достал откуда-то сверху свернутую резиновую лодку и протолкнул ее в дверь, наружу. Сквозь эту дверь рвался ветер.

— — Кто-нибудь из вас может пилить? Пилой? Или хотя бы накачивать лодку?

Иностранцы, молча, смотрели на него.

— — Эх! — Махнул рукой Венька. Он выбрался во двор, схватил, стоящее у стены, весло и, бросив его на крыльцо, стал пилить ножовкой. Потом торопливо стал накачивать воздух в лодку ножным насосом. Стало неестественно темно, и не так как вечером, а будто мир внезапно накрыло некой шторой. Первый турист, любитель гимнастики, остановился невдалеке, подняв воротник и придерживая от ветра кепку, смотрел на Веньку.

— — Мне надо успеть на Валаам, — — закричал Венька. Ветер заглушал его. — Пусть там судно дадут или хоть вертолет, и побыстрее вас всех отсюда. Надо успеть, а то шторм накроет и отрежет вас. Может, это надолго.

Побежал с надувной лодкой вниз, к берегу. Было видно, как ветер пытается вырвать ее. Вот оказался на воде. Сразу ставший маленьким Венька в маленькой лодке стал похож на безногого на самодельной инвалидной коляске. Раскачивался среди волн, выгребал укороченным веслом, потом вода подхватила эту лодочку, закрутила и понесла по проливу к Валааму.

— — Ждите! — Вроде бы успел крикнуть он.

Иностранцы, высунувшись из двери, смотрели ему вслед.

Глава четвертая Между островов

Веньке еле удалось добраться до Валаама, но обратно, к людям, оставшимся в его домике, пробиться стало невозможно. Мощный шторм на Ладоге шел необычно долго. Совсем невозможно стало подойти к этому совсем близкому скалистому островку и тем более встать с ним рядом. Люди, сменяя друг друга, пытались наблюдать с монастырской колокольни за этим островом, по-всякому глядели в его сторону, но ничего не удалось увидеть в этой постоянной темноте. Потом заметили на острове большой огонь, пожар. Наблюдатели почти два дня видели далекое пламя и даже ощущали запах дыма, потом оно исчезло.

Но однажды утром Венька и Чукигек, стоявшие на колокольне, поняли, что погода стала затихать и сразу бросились к причалу, к своей лодке. Оказалось, в ней уже сидит Соломон, ждет.

Лодка с мощным мотором шла поперек высоких волн. Сидящий сзади, Венька кричал:

— — Когда с колокольни увидел на острове огонь, понял, что дача моя горит. Ну, думаю, теперь совсем непонятно, что с туристами, — — Катер сильно качало, волны пока шли достаточно мощные.

Чукигек стоял впереди с багром, он сейчас выглядел самым мрачным.

— — Знаете, — — громко заговорил он. — Должен признаться в одном деле. Первый турист, которого я на дачу привез, гимнаст этот… Так вот — это Кноп. Тот, которого я с Карибского моря привез.

— — Ну, ты жук! — Заглушая шум волн, крикнул Венька. — Ну, чумидон! Тухлое у тебя дело! Я его кормил поил, жилище дал, а он оказался… Людей оставил с убийцей, и меня заставил мокрушнику крышу дать. И я… — Перекрикивая волны и надрывный рев мотора, кричал еще что-то Венька.

— — Почти подставил, — — возражал Чукигек. — Я предполагал совсем другой сценарий, но этот шторм! Человек предполагает, а бог располагает. Я Кнопа сам хотел разоблачить, думал, выйдет легко и весело, и так не вовремя стихия!.. Лишь бы с судьями ничего не случилось — это главное!

— — Будем считать, что судьба, — — сказал Соломон.

— — Я совсем не хотел такого исхода и этих судебных виноватыми не считал, — — все еще говорил Чукигек. — Я с решением судьбы не согласен, хотя, наверное, все поздно теперь.

Сидевший сзади Венька теперь злобно молчал.

— — Подожди каяться, — — опять заговорил Соломон. — Наверное, ничего не случилось. Наверняка, продукт успели из огня вытащить. На даче полно было грибов, рыбы, не умрут с голоду. Впрочем, сейчас узнаем. Глядите, кто-то стоит, — — Зоркий Соломон показал на берег островка. — О, это тот самый Кноп!

Лодка подошла к острову и с трудом пошла вдоль берега. Кноп стоял на камне над водой и размахивал чем-то железным, блестящим. Ближе стало понятно, что ножом.

— — Да. Похоже, доказательство вины Кнопа стало убедительнее, чем я хотел, — — пробормотал Чукигек. Вряд ли его кто-то слышал.

— — Все, похоже, Хиросима вышла, — — добавил Чукигек громче. — Эй, псих, где другие? — Крикнул он на немецком.

— — Можете не рваться на остров. Никого нет, я один, — — послышался голос Кнопа. — Прокуроршу съели.

Лодка вошла в маленький залив и уткнулась в берег недалеко от Кнопа. Волны теперь раскачивали ее и били корму о крупную гальку. Внезапно показалось солнце, и сразу же на озере стало тише, шум воды стал слабее.

— — Шварца я съесть не успел, — — было слышно, как кричит Кноп, — — недавно приступил к разделке его туши, а Фо утонул.

Оказалось, что лицо у Кнопа стало черным от копоти. Он стоял на камне, укутанный во множество разных грязных тряпок, на голове — круглый шлем фон Зудов. Его отделяла от лодки полоса, бьющейся о берег воды. Волны колыхали на берегу, как-то попавшую на воду, часть крыши. Венька мрачно глядел на кучу обугленных бревен на месте своего дома.

— — На острове, где вы нас бросили, мы сначала махали руками и хором кричали, — — продолжил говорить Кноп, — — потом ели проклятую высохшую соленую рыбу. Ломали мебель и засовывали ее в проклятый очаг, но что-то с ним случилось. Возник пожар, и хижина загорелась.

Над водой звучал четкий уверенный голос, говорил, убежденный в своей правоте, человек, уважаемый профессиональный врач.

— — Мы грелись у углей сгоревшего дома, они тлели довольно долго, но потом, естественно, погасли. Пили самогон и ели сушеные грибы, ничего съедобного больше не было. Все это быстро закончилось. Прокурорша была сильно недовольна отсутствием туалета, — — «Прокурорша» Кноп произнес по-русски, с сильным акцентом. Сейчас на лице Кнопа блестела седая щетина, он выглядел намного старше, чем когда-то на фото в интернете. — У фрау прокурорши началась сильная диарея из-за сырой воды. Никаких лекарств у меня не было. Мы посовещались и решили, что она вряд ли выживет. Неизвестно было, сколько еще времени продлится этот шторм. Решили ее усыпить. За неимением подходящих лекарств, я ввел ей шприцем в вену воздух. Есть нам было нечего, и мы решили питаться ее плотью. Принести ее в жертву ради спасения. Черт побери! Кто-то обязан умереть, чтобы выжили остальные.

— — Остальные — это, конечно, ты, — — громко проворчал Венька.

— — Наверное, вы не знаете о физиологичности голода, ему невозможно сопротивляться. И не должен я умереть от голода, согласитесь. Мясо мы, оставшиеся, справедливо разделили между собой.

— — Чикатило тоже все считал народным и всех ел, — — проворчал Соломон.

— — Ее ножка оказалась суховата, — — Кноп неожиданно ухмыльнулся. — Но из-за отсутствия холодильника мясо стало быстро портиться, позеленело. Я закопал ее мясо и вареные кости и даже произнес по латыни: Оptimum medicamentum quies est. Она любила говорить на латыни. Но проклятый русский шторм не заканчивался, — — Кноп говорил охотно, кажется, он устал молчать, оставшись один на острове. — После того, как прокурорша протухла, мы опасались друг друга. Стало плохо, огня не было, есть на проклятом острове стало совсем нечего. Шварц так напряжено следил за мной, не расставался с ружьем даже во сне. Ты, Венька, говорил, что тут раньше существовал лагерь. Здесь все пропитано смертью.

— — Значит, на тебя повлияло, — — проворчал Венька. — Я обещал, что вернусь. Не мог потерпеть, мудак?!

— — Мне так не хотелось есть Фо, — — продолжил говорить Кноп. — Он так отвратительно пахнул гнусным одеколоном. Был отвратительно надушен. Шварц убежал и скитался по острову, но Фо не хотел его ловить, сидел у потухшего костра, накрывшись какими-то грязными тряпками. От проклятой хижины осталась крыша, Фо предлагал сделать из нее плот и уплыть. А Шварц стрелял в меня несколько раз дробью из ружья, но не попал. Однако все равно я сумел его зарезать. Как говорят китайцы, запах трупа врага — лучший запах в мире. Особенно, когда враг вареный, — — Кноп засмеялся. — Фо попытался в это время уплыть на крыше дома, но сразу утонул. Крыша не выдержала такой тяжести, потом его тело унесли волны.

— — Достаточно, — — крикнул Чукигек, — — побереги красноречие для протокола.

— — Теперь положительные характеристики уже не помогут, — — сказал Соломон.

— — Что ж, вместо суда, выступили высшие силы и разделили всех на правых и виноватых, — негромко добавил Чукигек.

— — Ментов на Валааме нет, — — мрачно произнес Венька. — Пока по старинке поступят. Свяжут урода и в подвал посадят.

— — Да нет, ошибаешься, — — возразил Соломон. — Вон они подходят, — — Показал назад рукой.

Среди волн стал виден катер, в нем — два монаха и милиционер в шинели и с автоматом.

— — Жаль, — — произнес Венька. — Так мечтал Кнопа поближе увидеть и перемкнуть, дать ему по морде, но не довелось.

Чукигек оглянулся на милицейский катер и пробормотал:

— Все действующие лица выходят на сцену, закрывается занавес. Закончилась пьеса.