Дурдомия

=============================== Неудавшийся бренд =====================

Вы бывали когда-нибудь в дурдоме? Нет? Если нет, то каждому, хотя бы раз в жизни, нужно туда заглянуть! Естественно, как экскурсанту. Но не просто посетить зверинец, а отбыть там деньков пять, лучше десять: смешаться с толпой, вкусить завтрак, обед и ужин, непринуждённо потолковать с народом. Прелюбопытно, скажу Вам. Освежает.

Уверяю, ничего страшного — всё давно знакомо. Вы сталкиваетесь с подобным практически каждый день. Не бойтесь! Смело платите кровные и наслаждайтесь разнообразием общения. Но уже под пристальной защитой санитаров и квалифицированных сотрудников заведения.

Перестаньте ощущать себя устремлённым к своей единой… высокой. Вы и так давно знаете, как в миру сложно, точнее, титанически трудно достичь желанной цели с изяществом. А здесь и забота, и душевность.

Для начала ставьте несложную задачу. Возьмитесь, к примеру, решить элементарный кроссворд. Но обязательно до конца официального по распорядку дня, пока свет не потушен, и рёв “Спа-ать!” не прибил Ваше удивлённое лицо к примятой подушке!

Сразу хочу сказать, что это отнюдь не привилегированная клиника а-ля Бехтеревка, Скворец со Степаном или Пряжка. Она — самая настоящая, но заштатная, обыденная живопырка, где по разным причинам встретился и ещё долго будет встречаться убогий сброд со всей нашей обширной Родины. Правда жизни и обнаженность натуры человеческой в свободных её проявлениях гарантированы в полной мере, и отдельного кабинета Вам не видать, как Вашей попке Вашего же пупка.

Уговорил?

Допустим, уговорил!

В первую очередь определите, как желаете туда попасть:

а) с работы, под грубой опекой санитаров и при изумлённом шёпоте сослуживцев?!

б) от врача, под доброжелательным присмотром тех же братьев, но не в смирительной рубашке, а рядышком с ними… между?

в) приведут родственники, которым Вы давно протёрли плешь одним лишь своим существованием? Или, возможно, как просто упавший, не сохранивший физических сил в наисложнейшем походе к дому алкоголик, случайно подобранный “скорой помощью”?

Пофантазируйте!

Итак…

Решились.

С Вас несколько банкнот и подпись. Вам — полный пансион!

Контракт подписан?..

Вы переступаете порог “Жёлтого Дома”!!!

Внимание! — съёмка! Прошу в телевизор!

...... .

Авто с красными полосами медленно подкатывает к широким металлическим дверям и, упершись бампером в специально предусмотренный пандус, останавливается. Двойные дверцы автомобиля и двойные двери помещения открываются почти одновременно — вы в ловушке. В этом тамбуре не покурить — только вперёд…

Оказавшись в тамбуре, вы инстинктивно, как самый нормальный человек, попытаетесь шагнуть назад. Не рекомендую. Бывшие братья по разуму — теперь для вас бывшим будет многое — не только буднично угрюмым взглядом, но и увесистым кулачищем смогут направить вас по заданному пути. Только вперед! Никакие восклицания и требования наподобие: “Я не хочу! Это была ошибка! Я разрываю контракт! — и даже: — Я так не играю!” — не возымеют желаемого отклика, кроме, как я уже пояснял, самого будничного и угрюмого. Идите. Идите! Договор обратного хода не имеет.

Вы обескуражены? Напрасно. Не мельтешите. Диагноз поставят позже. Возможно, вы не жертва своего любопытствующего самодовольства, а всего лишь странник у истоков познания сказочного, калейдоскопически изменчивого, пока ещё загадочного мира грёз, страстей, истины и лжи. Неизвестность — самое трудное, затягивающее, самое разрушительное состояние Души. Вспомните: первый шаг… первый экзамен… первое признание… первая атака! Есть только Вход! Выход с другой стороны.

Узкий, не очень длинный коридор. Тусклая лампочка, затаившаяся у давно истлевшей проволочной сетки. Ещё одна металлическая дверь — “главная”, — дальше пойдут решётки. Звонок.

Один из бывших братьев с трудом прожимает кнопку, окрашенную заодно со стенкой зеленоватой масляной краской, — ни звука. Жмёт ещё раз — жиденькое надтреснутое попискивание. Наконец-то!

Вы стоите и не разрешаете себе бояться. Это хорошо. Зачем бояться, если от тебя ничего не зависит? Можно часто-часто повторять: “Я здоров. Я очень здоров!” Некоторым помогает. Единственная в данном случае рекомендация: в запале не перескочите на живую речь. Выслушать — выслушают. Поверить? Ну… здесь все здоровые — не надо кичиться.

Ещё можно просто стоять и совсем не думать: вам надо, вы и ведите, вам надо, вы и думайте! Прикинуться кулем или мешком с картошкой — тащите. Вариантов немало. Стиль выбираете любой. Можно, конечно, поработать и над индивидуальным проектом, эксклюзивно, так сказать, но...

За дверью тишина. Трезвонить в такой звонок себе дороже, когти обломаешь. Братки со “скорой” люди нетерпеливые, привыкли на тачке по городу жуировать; успевают не только скорбные, но и свои дела справно исполнять: пяточкой по железу, ладошкой. Гул по всему этажу. И в ответ гул — Эхо.

Больничные люди — люди степенные, неторопливые. Им туды-сюды егозить не пристало, чай не на базаре шмотками торгуют, понимать надо! Это же приёмный покой. Покой, а не кузнечный цех. Да и доходы?.. что с дуриков за спрос? А посему степенность больничного человека обратно пропорциональна зарплате: чем — тем! Изрядная степенность. Но большинством люди сердобольные. А как уж ещё?! И трудятся тут в основном женщины, да пожившие: “Ишь, молодуху нашёл, бугай кудлатый! Попридержи!”.

Щёлкнул замок. Громыхнула, наконец, щеколда. Заскрипела, наверное, ни разу не мазанная с блокадных времён дверная петля.

— Давай бумаги, Бендера!

— Ты спать, бабка!

— Это вам всё галопом по Европам, по Иранкам да Афганкам, а у нас тут мир! Почти у Бога рядом.

— Ха! Тоже! Мать-Тереза нашлась. Держи. Ушли мы! Справишься?

— Идите-идите! Не буйный же.

Снова загрохотала щеколда. Что-то звякнуло. Клацнула сталь. Всё!

— А ты, касатик, не бойся, не в тюрьме уж, верно. Вон вещички на стульчик-то пристрой, а сам на банкеточке посиди!

Вы можете вздрогнуть. Можете плюнуть! Можете раздражённо отвернуться.

— Посиди… И как тебя такого чистенького занесло? Ай-ай! Ну, жди: придут за тобой, определят.

Пожилая женщина покачала головой и неторопливо, слегка прихрамывая, вошла в небольшую комнату с прикрученным к стене телефоном.

— Алле, Петрович! Спустись-ка! — потом дверь в комнату прикрылась. Служебная тайна. Голос приглушился, и вы остались наедине с собой и тем сумеречным, напрягающим нервы и мысли миром, отзвуки которого всё настойчивей пробивались от лестницы, ведущей на второй этаж.

Веки сомкнулись. Чего ждать?

Друзья и знакомые где-то на Багамах, Канарах. В конце концов, на нарах или в центральном парке. Ясность. За стенами нахально шуршат суперрезиной машины со спецномерами и мигалками — деловые партнёры, конкуренты… Офис, спортзал, бассейн… Вечером: казино, клуб и… И огромная, почти пустая квартира, теперь совсем осиротевшая.“ Господи! Прости за грех, — вспомнил всуе. Сколько бы я дал, чтоб исчезнуть отсюда? Две, три тысячи? Да ещё психоаналитику. И забыть навсегда!”

— Касатик! Милай… Задремал. Очнись. Сейчас всё будет хорошо. Пришли за тобой. Вставай.

— Что?.. — Вы открываете глаза и больно бьётесь головой о стену. А может, мужественно смотрите и вызывающе ощетиниваетесь?

— На вокзале что ль? — Перед вами, как “двое из ларца” в стареньком мультфильме про лентяя и двоечника, возникают две дородные тётки годов этак около шестидесяти каждой; вслед — невысокого роста мужичок неопределённого возраста, кряжистый, на коротких ногах, с большими сильными руками и бычьей головой.

Вы сосредотачиваетесь: “Ну-у.”

— Ну, раз на вокзале, вещички с собой и в вагон. Поезд пришёл!

Они берут под руки Вас, а мужичок, прихватив ваш пакет с зубной щёткой, бритвой, сигаретами, сменой нижнего белья, молча уходит в боковую дверь; вы двигаетесь к другой, очень похожей на склизкую дверь предбанника обветшавшей сауны.

Сигареты вам попозже отдадут. Вот это — точно.

Боже ж ты мой! Какие красочные картины вы могли рисовать перед тем, как решиться провести этот уик-энд в подобном экзотическом уголке. Как весело вы прощались с друзьями, и как юморно они оценивали вашу решимость вкусить подобной экзотики. За каких-то штуку “зелёных” вы в их глазах стали чуть ли не космонавтом, впервые взглянувшим на вселенную в ином, ранее никому неведомом ракурсе — романтика, почти героизм! Нет, им и в голову такого не придёт! А вы? Чудак. Изумительный чудак. Душка! Потом расскажете — смеху будет, хохота. Дождутся — отметим.

— Раздевайся-раздевайся! Что стоишь? Нечего стеснятся, мы и не такого добра повидали.

Вы стоите, стыдливо прикрывая руками всё, что возможно прикрыть.

Тётки смеются:

— Лапка-то маловата, все равно не удержишь. А вот мы тебя сейчас холодненькой! Само спрячется, и ручки освободятся. Голову-то помыть надо обязательно. И ножки потереть.

— Какая пошлость! — цедите Вы сквозь зубы или посылаете говоруньям сигнал телепатически.

— Ладно, не обижайся. У меня трое взрослых сыновей, а всё одно — мальчики. Отвернись уж к стенке, мы тебя из шланга потихонечку. Душ-то засорился.

— Да дай ты ему эту кишку в руки. Пусть сам потрудится. А мы выйдем.

— Не положено. Вдруг в самом деле, сумасшедший? Шланг в рот и — утопленник?

— Ну, как знаешь… Я пойду одежонку приготовлю посправней, а то старьё всё. Мальчик-то не бомж какой, пусть покрасуется. — Она подходит к шкафу и начинает в нём что-то перебирать.

Вы отворачиваетесь. Получаете в затылок струёй тёпленькой водички. Потом по спине, ниже. Теперь поворачиваетесь лицом к водомёту, как в раннем детстве, подавив перед взрослой тётей чувство привитого обществом стыда. И что? Пусть смотрят, если интересно. Поток из шланга опускается от подбородка к груди, совершает волнообразные движения, скользит в низ живота, завершает бережный круг от бедра к бедру.

— Трись. Мыло справа.

«Господи… да прости ещё раз за упоминание имени твоего. Только бы эрекция не началась… Нет, не от этого. Какое может быть влечение к этим двум сто раз перезревшим, почти одеревеневшим пузатым матронам? Скорее от страха, или как безумие перед казнью: что-то на этой грешной не довершено, что-то самое важное. Прорывается природа. А может… Эдипов комплекс ассоциативно. Эх, мама-мамочка! Да зачем ты меня, такого дурного-то, в свет вывела?”

— Не жмись! Вижу, не дурак ты. Вон там крантик. Поверни. Струйка не ахти, но обмоешься — хватит. Пойду и я, твоё добро под замочек припрячу.

Дверей между комнатками нет. Но деликатность, с которой вашу стыдливость оставляют в покое, вызывает невольную благодарность. “Спасибо” готово сорваться с почти посиневших от холода губ. Но за что “спасибо”? За соблюдение элементарных прав на неприкосновенность личной жизни?! Бог мой! В пятый раз прости — не в молельне уж.

Вы киваете и бредёте к крантику. Действительно, спасибо! А то могли помыть и сами!

Всё хорошо… И полотенце нашлось. И вытерся спокойно без контроля. Подошёл к дверному проёму, спрятался за уголок перед отсутствующей дверью, выглянул из-за косяка, попросил почти робко:

— Хозяюшки? Холодно. Дайте одёжку-то.

— Входи. На стуле всё найдешь! Полотенце там оставь.

«Эх, была — не была! Начхать в конце концов! Что мы как дети? Вошёл — увидели. Да проходили сто раз. Оделся и — готово. Действительно, зачем дёргался? Жизнь. Бог дал — бог взял. Ох, да не хрена себе речи. А это что, одёжка?… Я здоров. Очень! Абсолютно здоров!”

Белые когда-то, длинные, на завязочках подштанники, рубашка тоже когда-то белая, с большим вырезом и укороченными до локтей рукавами — ни майки, ни футболки; разношенные не одним поколением топтунов шлёпанцы и, наконец, он — Халат! Нет, не простой, застиранный до неопределённого цвета, а настоящий махровый, в тёмную коричневую полосочку, истасканный, но пока живой. Одеждой это можно назвать, только будучи в полном наркотическом бреду или достигнув высочайшей степени просветлённости.

Бельё сидит как родное. Кожа теплеет. По телу прокатывается благостная, оживляющая волна.

Видимо, просветлённость.

Что ж, можно и покрасоваться!