Из невозможного? [цикл --Энгэ--]

Григорий Неделько

Из невозможного?

Ларисе Оржеховской, с благодарностью

Отражение реальности суть сама реальность.

(Павел Ефимцев)

По телевизору показывали художественную гимнастику. Российские спортсменки были на высоте. Они уже принесли в копилку сборной несколько медалей, в том числе золотых, и сейчас боролись за лидерство в очередном виде спорта. Вениамин Рачков, отличающийся хрупкой худобой мужчина шестидесяти лет, с интересом следил за Летней Олимпиадой. Попивая пиво из большого стакана, он подбадривал гимнасток как мог, и делал это довольно громко. Но никто не возражал: соседи у Рачкова злобивостью не отличались, а жил он один — с женой пенсионер развёлся десять лет назад, как раз летом.

«Юбилей, чтоб его!» — мелькнула неприятная мысль.

Евгения Царицына, пятнадцатилетняя надежда России, вновь привлекла внимание Рачкова: она высоко подбросила ленточку, прыгнула, подогнув стройные ножки, и уже готовилась поймать снаряд, как вдруг передача прервалась и вместо красивой молодой спортсменки весь экран заполнило изображение чьего-то незапоминающегося лица.

Рачков удивленно воззрился на физиономию мужика с чёрными волосами. Она казалась странно знакомой. Вениамин настолько опешил, что не сразу понял, о чём говорит мужик.

— …Братья и сёстры по разуму! — неслось с экрана. — Нехорошую весть принёс я в ваши дома…

— Опять какой-нибудь рекламный ролик, — проворчал Рачков, поправляя очки, и потянулся за пультом.

Только если это и был ролик, то довольно странный: личность из телевизора вещала что-то о борьбе за мир, о каких-то миддляторах или модуляторах, о святой обязанности каждого человека сражаться за своё будущее…

— Вместе мы победим! — возвысив голос, как истинный оратор, произнёс черноволосый мужчина. — Силы науки и политики объединятся с защитниками правопорядка, чтобы восстановить порушенную гармонию. Знаю, мои слова звучат для вас неправдоподобно и, возможно, даже дико, поэтому я приготовил доказательства. Это — галлюцинатор. — «Оратор» поднял руку и раскрыл кулак — на ладони лежало непонятное круглое устройство. — Принцип его работы несложен: мозговые волны, отвечающие за фантазии…

Рачков фыркнул.

— Бред!

Он щёлкнул пультом, переключившись на соседний канал, по которому шли новости. Симпатичная ведущая рассказывала о победах и поражениях сборной России. Сейчас речь шла о выступлении гимнасток…

Пенсионер расслабился, отхлебнул ещё пивка и поудобнее расположился на старом диване.

— Не уверен, что это была хорошая идея. — Директор Третьего канала Мещеряков, представительный, в элегантном костюме, с длинными волосами, собранными в хвост, косо глянул на сидевшего в студии мужчину. Всё смешалось в этом взгляде: сомнение, неудовольствие, страх…

Передача шла в прямом эфире — ради неё пришлось прервать рейтинговую Олимпиаду, и Мещеряков сомневался, что сделал правильный выбор. Конечно, слова Прошкина, его заместителя, звучали убедительно, и он сам видел то устройство, но… поверят ли им люди? Да и зачем он вообще это делает?! У него что, других проблем нет?..

Сидящий на стуле мужчина с размытыми чертами лица наговаривал заученный текст, профессионально, с выражением.

«А по нему и не скажешь, что он какой-то там… — подумал Мещеряков. — Встретил бы на улице, даже не заметил бы. Обычный тип, каких миллионы. И усталость во взгляде сквозит. Нет, не нашего уровня человек…»

Но тут опять вспомнились слова Прошкина: насущная необходимость… возможность прославиться… и помочь — но кому? Чуть ли не прогрессору… пророку!..

В этот миг Мещеряков понял, что облажался по полной. За голову он не схватился — это бы выглядело несолидно, — но мрачно бросил находившемуся рядом высокому и лохматому режиссёру:

— Егор, отключай этого Нострадамуса от эфира.

— Вась… — запротестовал было Прошкин. Этот блёклый человечек не отличался настойчивостью при разговоре с высшими чинами.

Мещеряков не хотел ничего слышать.

— И где ты только его откопал?

— Я же рассказывал…

— А впрочем, неважно. Запускай Олимпиаду — нам нужен рейтинг.

Директор встал из-за пульта.

«Представляю, какую головомойку устроят нам завтра газеты, — раздражённо подумал он, злой, в первую очередь, на себя, за то, что ввязался в непонятную, дурацкую авантюру. — А Интернет-СМИ уже сегодня начнут писать что-нибудь вроде “Директор Третьего канала Мещеряков сошёл с ума”. Или “Самозваный пророк демонстрирует в прямом эфире подшипник”… Надо было проверить ту штуку. Ничего, “Иисус” — или кем он там себя возомнил? — потерпел бы денёк-другой, зато я бы точно знал, что правда, а что — вымысел».

Доверяй Мещеряков слепым чувствам, а не доводам разума, он бы никогда не поднялся столь высоко по карьерной лестнице. Вчера же, когда директор разговаривал с Прошкиным, произошло что-то из ряда вон выходящее. Будто бы реальность повернулась к Василию невидимой в обычное время, неизвестной стороной. Нет, надо с этим кончать! Госструктуры тоже ошибаются, а он не собирается портить карьеру из-за чужих ошибок…

Мещеряков решительной походкой вышел в коридор.

Прошкин с грустью наблюдал, как Егор прерывает трансляцию, возвращая на экраны телевизоров гимнастические соревнования. А в памяти всплыла недавняя встреча…

От телестудии до дома было совсем недалеко, и Прошкин любил преодолевать это расстояние пешком, на что тратил минут пятнадцать-двадцать. В тот день на работу он не пришёл.

Беззаботно насвистывая какой-то лёгкий мотивчик, с дипломатом в руках, замдиректора Третьего канала шёл по одной из центральных аллей, с удовольствием разглядывая покрытые густой зеленью деревья и сочную траву, когда ему навстречу ступил некий субъект. Субъект обладал нервным взглядом, двухнедельной щетиной, немытыми волосами и характерным запахом. Черты его лица казались нечётким рисунком, выполненным кем-то из мастеров живописи.

— Вы же Геннадий Прошкин, с Третьего? — поинтересовался новоявленный.

— Ну, допустим, — ответил Прошкин, машинально отступая на шаг назад. — А вы кто?

— О, скоро вы обо мне узнаете… — пообещал странный мужчина. — Если только меня не поймают эти.

— Эти? — уточнил Геннадий, уже подозревая, с кем разговаривает.

«Похоже, очередной ненормальный, — пронеслось в голове. — Как некстати — из-за него я могу опоздать на работу, а Мещеряков серьёзно к такому относится».

Собеседник Прошкина замялся.

— Вы о полицейских, я так понимаю? — «подтолкнул» его замдиректора.

— Нет, — снова заговорил дурной пахнущий субъект. — Хотя они тоже за мной гонялись: приняли за бомжа… А впрочем, неважно. — Он отмахнулся. — Об этом потом. Сначала вы должны помочь мне.

— С чего бы это?

— Да как вы не понимаете, от этого зависит судьба мира!

— Ага-а, понятно, — протянул Прошкин и хотел было уйти, но его поймали за рукав.

— Постойте, не делайте той же ошибки, что и все, — реальность может этого не перенести!

— Кто? — переспросил ошеломлённый Геннадий.

— Реальность! — Незнакомец аж выпучил глаза. — Сейчас я вам всё расскажу…

— Давайте вы действительно всё расскажете, но только не мне и в другом месте.

Прошкин уже достал смартфон и решал, какой номер набрать — полиции или скорой помощи, — когда обратил внимание на умаляющий взгляд стоявшего перед ним человека.

«Наверняка я делаю ошибку, но… выслушаю его. Может, у него есть информация о террористах? Говорят, в Тунисе один бомж пытался сообщить о заложенной бомбе, но ему никто не поверил. Так потом…»

— Ладно, — прервав собственные размышления, сказал Прошкин, — выкладывайте, что у вас, только быстрее — времени у меня крайне мало.

— Хорошо, хорошо. — Обрадовавшись, заторопился мужчина. — Давайте отойдём в сторонку: не хочу, чтобы нас услышали.

— Кто? — направляясь вслед за новым знакомым, осведомился Прошкин, однако ответа не получил.

Они остановились в переулке, пропахшем кошачьей мочой. Стены были исписаны граффити, фашистскими лозунгами и сообщениями вроде: «Хочешь секса — позвони по такому-то номеру».

«Что я делаю? — вертелась в голове у Геннадия навязчивая беспокойная мысль. — А если этот психотный — всего лишь приманка? Он затащил меня в укромный уголок, подальше от чужих глаз, а теперь откуда-нибудь, да хоть вон из-за того мусорного бака, выскочат его дружки, чтобы ограбить меня».

Бездомный — или кто он был? — не дал мысли Прошкина развиться. Начал он с того, что представился:

— Меня зовут Ефимцев, Павел Ефимцев. Вы пока меня не знаете. Сожалею, что, обратившись к вам за помощью, я привлёк к вашей персоне внимание этих, но, может, всё обойдётся… — тараторил мужчина. Затем с усилием прервал себя и сказал медленнее, более внятно: — В общем, ближе к делу. Я — посланник из будущего! — Выдав это, он замолчал.

Прошкин смотрел на собеседника со смесью удивления, недоверия и какого-то ещё чувства, которое не выразить словами.

«Надо было сразу звонить в психиатричку…»

Однако и этого сделать замдиректора не успел — назвавшийся Павлом Ефимцевым, как оказалось, лишь собирался с мыслями, чтобы огорошить Прошкина ещё сильнее:

— Точнее, не из будущего, а из… скажем так… параллельного мира. Возможной реальности. Вы меня понимаете? Так вот, в этой реальности у всех людей в головы вживлены специальные устройства, называемые галлюцинаторами, или г-модуляторами. Они проецируют фантазии человека на действительность.

— Для чего? — оторопело спросил Прошкин.

— Это долгая история, и на неё нет времени.

— Ну, знаете, если вас совсем не интересует…

— Подождите-подождите! Я расскажу. В общем, дело в корпорациях. В будущем — альтернативном будущем — они захватили… захватят мир. И заставят людей забыть о реальности, внушив им, что случилась Третья Мировая, что Земля разрушена и отравлена. С ведома и под покровительством этих корпораций каждому новорожденному человеку будет вживляться г-модулятор.

— Ничего не понимаю…

— Дайте же договорить. На чём я остановился?.. Ох, у нас мало времени… Так вот, модуляторы, как я сказал, позволяют гомо сапиенсу жить в мире своих фантазий. С самого рождения. То есть, он, человек, не знает, как выглядит мир реальный, принимая за настоящее то, что видит, и существуя внутри этого! А уж действительность, созданная воображением, может быть какой угодно!

Прошкин почувствовал, как его сознание одновременно расширяется и сужается. Он пытался осознать то, что говорил Ефимцев, но сделать это означало бы подвергнуть сомнению самые основы бытия. Расширенными глазами Геннадий взирал на Павла, распалявшегося всё больше и больше.

— И в этих каких угодно реальностях люди, под влиянием всё тех же корпораций, тратят деньги на… ну, таблетки от радиации, необходимые для жизни технические устройства, спецодежду, товары для дома и быта, которые невозможно создать в настоящем мире, и ещё чёрт знает на что! Уйму денег, вы понимаете?!

Замдиректора Третьего канала подумал, что если немедленно не сделает перерыв, то его мозг попросту взорвётся.

— Ясно, Павел, — медленно произнёс он. — А скажите, давно вы… ну-у… ведёте такой образ жизни?

— Где-то полмесяца… Да не в этом суть! Важно другое, как же вы не поймёте! Корпорации, корпорации!..

— Да-да, я понял… А как началась ваша… кхм… свободная жизнь?

— На это нет времени — они могут явиться в любую секунду.

— Да кто?

— Ответьте, вы поможете? — Схватив Прошкина за руку, Ефимцев уставился ему в глаза.

«Отказать? Вызвать медиков? Хм… А не буду ли я потом жалеть о своём решении?»

Не желая спешить, Прошкин мягко отстранился и, взвешивая каждое слово, сказал:

— Насколько понимаю, у всех людей в вашем мире есть эти… как их… модуляторы.

— Именно! — горячо подтвердил Ефимцев.

— Значит, и у вас в голове такая штука имеется?

Павел закивал.

— А мод мышкой у меня регулятор — вот, глядите!..

Но Геннадий был занят своими мыслями.

«Кажется, рациональность всё-таки побеждает хаос. Впрочем, рано пока рассуждать об этом…»

— Тогда давайте сделаем так: я знаю одного хирурга, опытного, достойного уважения врача. Наведаемся к нему, он вас обследует, а уж на основе выводов, которые он сделает, я сделаю свои выводы. Ну, как?

Ефимцев не мешкал ни секунды.

— Согласен!

— Вот и отлично.

Довольный собой, Прошкин в сопровождении «посланца иной реальности» вышел из переулка.

— Я только позвоню начальству, — уведомил он, — объясню ситуацию.

Набирая номер Мещерякова, Геннадий размышлял, как будет отпрашиваться с работы. Если скажет, что встретил на улице пророка из другого мира и едет с ним в больницу, то туда же, к работникам медицины, отправят и его самого. Но сначала уволят.

«Понедельник — день тяжёлый», — вспомнилась старая шутка, и она хоть немного, но развеселила Прошкина.

Мещеряков без особого энтузиазма воспринял новость, что заместителю нужно срочно отвезти знакомого ко врачу.

— А больше некому? — голос директора звучал скорее устало, чем недовольно.

— Нет… Вась, ты же меня знаешь: не будь ситуация экстренной, я бы никогда…

— Угу, угу. Ладно, гуляй. Без тебя будет сложно, но уж как-нибудь справлюсь.

— Спасибо! Я отработаю, — пошутил Прошкин.

— Конечно, — с непонятной интонацией произнёс Мещеряков и отключился.

— Ну вот, можем ехать, — сказал Геннадий и, подойдя к краю тротуара, вытянул руку. — Такси!

Таксист был удивлён: он никак не мог понять, что рядом с представительным и богатым человеком, каким выглядел Прошкин, делает этот оборванец. Но сунутые в руку деньги сделали своё дело. Всю дорогу до больницы водитель ехал молча. Негромко играло радио, разнося по салону попсовый мотивчик очередной песенки о несчастной любви. Ефимцев с Прошкиным тоже молчали: хотя предварительной договорённости не было, оба сочли, что обсуждать «дело» на людях не стоит.

С не меньшим удивлением посматривали на них работники и посетители больницы. Некоторые в отвращении или презрении отворачивались.

Дождавшись, когда кабинет хирурга освободится, Прошкин потянул за собой Ефимцева.

— Эй, вы куда?! Тут вообще-то очередь! — выкрикнул примостившийся под высоким разлапистым растением пенсионер с газетой в руках.

— Мы по-быстрому, — не останавливаясь сказал Прошкин, пропуская вперёд Павла.

Пенсионер недовольно хмыкнул и вернулся к разгадыванию кроссворда.

Удивление на лице хирурга Зеленштейна являло собой квинтэссенцию взглядов, которые бросали на странную парочку окружающие. Врач дал какие-то указания своему помощнику — белобрысому мускулистому парню — и отвёл Прошкина в сторону.

— Кто это такой? — шёпотом спросил Зеленштейн.

— Один очень интересный человек, — так же, шёпотом, ответил Геннадий.

— Ген, ты в порядке?

— Как никогда.

— Что-то не уверен…

— Будь я не в порядке, пошёл бы не к тебе, а к психиатру.

— Да?.. И чем я могу помочь?

Прошкин объяснил, и к удивлению на благородном лице с кустистыми бровями добавилось сомнение.

— Ну ладно, что тебе стоит, — принялся уламывать друга замдиректора канала.

— Я тут вообще-то не хренью страдаю, — веско заявил Зеленштейн.

— Так и я тоже! Говорю тебе, дело очень важное, а может стать ещё и очень выгодным! — Прошкин знал, куда надавить.

Хирург сдался.

— Ладно. Но если его башка такая же пустая, как твоя, ты мне будешь должен.

— Сколько? — тут же внёс точность дотошный Прошкин.

— Ящик водки!

Ефимцев всё это время стоял возле окна и наблюдал за проносящимися мимо машинами.

«Такое впечатление, что вид обыкновенного, едущего по дороге автомобиля приводит его в трепет», — подумалось Геннадию.

— Павел! — окликнул он засмотревшегося мужчину.

Тот резко обернулся.

— А? Что?

— Вот, познакомьтесь, это Герман Натанович.

Ефимцев порывисто протянул Зеленштейну руку.

— Здравствуйте, доктор!

— Очень приятно, — сказал тот, но руки не пожал.

— Он вас осмотрит, — продолжил Прошкин. — А я подожду здесь, в коридоре. Чтобы не привлекать внимания.

— Пройдёмте на рентген, — позвал Зеленштейн, а затем обратился к помощнику: — Данила, остаёшься за главного. Людей в очереди оповещу, что скоро вернусь.

Сидя на скамейке и ожидая, когда вернутся хирург со своим новым, необычным пациентом, Прошкин испытывал необъяснимые чувства. Он не смог бы дать им определения, потому что ничего подобного раньше не ощущал.

— Вот так всегда… знакомства, протекция… По протекции теперь и бомжей без очереди обследуют… А мы должны это терпеть… — ворчал кто-то справа.

Геннадий повернулся и увидел знакомого старичка. Газета с разгаданным кроссвордом лежала на диване.

— Извините, — зачем-то сказал телевизионщик, — у нас очень срочное дело…

— А у кого оно не срочное! У меня, между прочим, нога болит — страсть как болит, хочу вам сказать! Грозили ампутацией!..

— Да-а, неприятно…

— Неприятно!.. И это ещё что! Мне недавно вырезали аппендицит.

— А вот это хорошо, — заметил Прошкин, водя взглядом по коридору.

— Чего ж хорошего? — нахохлился, как разозлённый петух, пенсионер.

— Что дожили до таких лет с аппендиксом, — пояснил Прошкин. — Не всякому удаётся.

— До каких «таких» лет? — ядовито поинтересовался дедок. — Мне, чтоб вы знали, всего шестьдесят! Я помоложе кое-кого из молодых буду!

— Да-да… — рассеянно обронил Геннадий.

— Вот ведь, все норовят похоронить Рачкова, — продолжал ворчать пенсионер. — Не дождётесь!..

Устав слушать демагогию Рачкова и трёп двух полных старушек, что расположились напротив, Прошкин встал и начал мерить шагами коридор. Он не знал, сколько прошло времени, когда двери открылись и появился радостный Ефимцев, а следом за ним ошеломлённый Зеленштейн.

Журналист подскочил к ним. Не успел он произнести рвавшегося с языка вопроса, как услышал ответ. Прошкин предвосхищал его — и, тем не менее, был поражён:

— Он — там, — одними губами произнёс хирург.

Пятно на снимке, в самом центре головы, смотрелось эффектно. Казалось, кто-то замазал часть мозга, оставив в насмешку этот идеально ровный круг.

— Фантастика-а, — протянул Прошкин. — И что будем делать?

Зеленштейн не сомневался ни мгновения.

— Как что? Извлекать, конечно!..

…Павел на время поселился у Прошкина. Жена телевизионщика, требовательная и взбалмошная особа, неодобрительно отнеслась к тому, что её благоверный тащит в квартиру людей с улицы, к тому же каких-то странных, нервных, с беспокойным взглядом. Но скандал удалось замять, представив Ефимцева как героя будущей сенсационной передачи, которому нельзя попадаться на глаза репортёрам.

Галлюцинатор удалили из головы Павла через пять дней. Для проведения операции пригласили самых компетентных врачей — из работников больницы и не имевших к ней отношения знакомых Зеленштейна. Со всех них взяли письменное обещание не разглашать информации, которую они увидят или услышат. Преуменьшением будет сказать, что многие из медиков после операции пребывали в лёгком шоке.

Экспертиза показала, что вынутое из головы Ефимцева устройство не имеет аналогов в современном мире. Галлюцинатор — к приборчику, с лёгкой руки Павла, приклеилось это название — отправили в секретную лабораторию ФСБ, для исследований, а виновника всех волнений, в сопровождении полиции, доставили к Прошкину домой. Жена Геннадия, Людмила, еле свыкшаяся с тем, что в их доме проживает незнакомый мужчина — который наконец-то стал вести себя более спокойно, — не могла смириться с необходимостью терпеть ещё и стража правопорядка.

— Наша квартира очень маленькая, расположиться вам тут негде, — бессовестно врала женщина. На её совсем непривлекательном лице отображалась целая гамма эмоций, и среди них не было ни сочувствия, ни сострадания.

— Ничего, я не займу много места, — пообещал молодой, гладко выбритый полицейский.

— Поймите, вам просто негде тут устроиться! — с нажимом проговорила Людмила.

Парень замешкался.

— Я позвоню шефу, — наконец решил он.

Достав мобильный, молодой человек набрал номер начальника. Вкратце объяснив тому ситуацию и выслушав много «приятных» слов в свой адрес, полицейский убрал телефон и сообщил, что покидает квартиру Прошкиных, но будет патрулировать улицу рядом с домом.

— Мы с напарником посменно…

— Да-да, конечно, как вам угодно, — приговаривала Людмила, выпроваживая его в коридор и захлопывая дверь.

Ефимцев чувствовал себя неуютно: он понимал, что создаёт другим проблемы. Но ведь у него нет выбора. Как не по своей волне он оказался здесь, так и против своего желания вторгается в размеренную жизнь людей.

Людмила смотрела на блёклое и немного печальное лицо гостя, пытаясь понять, о чём он думает.

А Павел думал о Виктории…

Рассвет уже «отзвучал», когда Виктория проснулась. Она обнаружила, что лежит на скамейке, а рядом с ней, на такой же скамье, спит муж. Они находились в парке. «Парк» — слово, которое в её мире давно позабыли. Так же как слова «трава», «кустарники», «деревья»… которых тут было вдоволь. Спросонья женщина не поняла, что происходит. Они — в парке, а кругом настоящая летняя растительность. Но откуда та взялась? Ведь Война всё уничтожила…

И только тут Вике пришла в голову мысль, что дело в галлюцинаторе.

— Наверное, забарахлил, вот и показывает всякую муть. Надо сказать Паше. — Виктория машинально посмотрела на наручные часы — они показывали 11:05. — Ничего себе задрыхла!

Потянувшись, она встала со скамейки и отправилась будить мужа.

По бездонно-синему небу плыли чистые белые облака, пахло свежей летней листвой, ветер что-то тихо нашёптывал на ухо. Доносился до слуха приглушённый гул. Решив, что разбудить Павла всегда успеет, Вика направилась на звук. Гул постепенно усиливался, становясь с каждым пройденным метром всё более знакомым.

«Что же он напоминает мне?» — думала Виктория.

В конечном итоге она поняла что: шум проносящихся машин. Только раздавался он не сверху, как обычно — ведь в её мире машины летали по воздуху, — а звучал словно бы прямо перед ней.

Смутный образ, которому никак не удавалось добавить чёткости, возник в сознании, нечто, связанное с Павлом. Кажется, они бежали, то ли чтобы спрятаться от неизвестного врага, то ли просто стремясь куда-то. Силясь вспомнить то, что вспомнить не могла, Вика на мгновение застыла, не дойдя до трассы нескольких десятков шагов. Странное ощущение расползлось по телу: будто бы она пытается вызвать в памяти события, которые совершенно точно произошли, но которые — по чьему-то велению, а может, и без него — были стёрты, окончательно и бесповоротно. По крайней мере, до поры до времени.

Виктория не догадывалась, что стало причиной этой странной амнезии, а тот, кто мог бы дать ей объяснения, спал сейчас на скамейке в парке.

Реальность разломилась неожиданно. Перед глазами поплыло. Всё закружилось, вывернулось, и парк вдруг исчез, уступив место грязному закоулку. На старой скамье лежал муж, однако рядом, из поблёскивающих необычайным светом «ран», выпрыгивали люди. Одетые в багровую спецформу, с пугающими масками на лицах, они напоминали человекообразных монстров. Вика старалась не вглядываться в эти маски, и всё же они неким неотвратимым образом привлекали внимание уродливостью — на них словно изобразили лица, размытые кислотным дождём. В руках пришельцы держали диковинные устройства, а на плечах «костюмов» находилась помещённая в круг, перечёркнутая буква «Р». Всего таинственных визитёров было четверо.

— Хватайте её, она тоже энгэ! — крикнул один из вторженцев безликим голосом.

Двое бросились к Виктории. Вика вырывалась, но что она могла противопоставить двум сильным мужчинам?

Предводитель загадочной шайки вместе с подчинённым накинулись на Павла. Ефимцева стащили со скамьи и поволокли туда, где стояла, с заломленными руками, жена.

Мужчина не сразу осознал, с кем имеет дело. Сначала ему почудилось, что это Хриплый, Скрипучий и остальные вернулись за ними. Но ведь энгэ не носили таких странных одеяний, да и намерения их были отнюдь не враждебные. А потом он догадался: если есть те, кто борется за добро и справедливость, то, по вселенским законам, должны быть и противостоящие им, сторонники хаоса и разрушения.

Ефимцев попытался вырваться, но его держали крепко.

— Не дёргайтесь, Павел, — сказал предводитель шайки энгэ-отступников, а потом обратился к ожидавшим его людям в багровых одеждах. — Приготовиться к перемещ…

Договорить он не успел: действительность вновь искривилась, и парк вернулся на место. Восставшие знали, что это означает. Из разрывов в реальности выпрыгнули четыре знакомые фигуры. Воспользовавшись эффектом неожиданности, они атаковали врагов, и троих удалось повалить на землю. Четвёртый, предводитель, молниеносно повернул регулятор на устройстве, которое держал в руках, и начал обстреливать энгэ. Один из выстрелов попал Сухому в руку. Тот выронил оружие, но тотчас, кривясь от боли, подхватил другой рукой.

— Эх, надо было садануть в тебя из энтропа! — злобно прокричал вожак отступников, снова крутя какие-то настройки — А вот это тебе понравится? Получай!

Он почти коснулся сенсора, когда лазерный луч расплавил смертоносное устройство. Это выстрелила Шелестящая. Она направила на предводителя багровых оружие.

Тот криво усмехнулся, театрально поднял руки — и вдруг сказал:

— Подкрепление!

Его зов, переданный по каналу связи с помощью прикреплённого к уху микрофона, был услышан.

Сухой и Скрипучий машинально переглянулись.

— Павел, Виктория, бегите! — громко произнёс Хриплый.

Вика замешкалась — этого хватило преступнику, находившемуся под прицелом Скрипучего, который на мгновение отвлёкся. Внереальностный бандит скользнул в сторону, обхватил женщину рукой за шею и приставил к её голове оружие.

— Павел, прочь! — Хриплый целился в отступника, медленно отходящего назад вместе с заложницей. — Немедленно!

Ефимцев не знал, какое принять решение, но это продолжалось всего лишь миг: вид открываемой, точно огромным консервным ножом, реальности и сыплющихся из разрезов молотым красным перцем «багряников» заставил мужчину развернуться и побежать — так быстро, как только мог. Стараясь не оглядываться назад, он мчался через парк, а позади разгоралась смертельная баталия. И необъяснимое, но удивительно ясное чувство неправильности, изменённости, нереальности сопровождало его — до тех пор, пока он, выбившись из сил, не сел посреди одной из улиц, прислонившись к газетному киоску, чтобы перевести дух…

— …и, я уверен, если сплотимся, никакие корпорации не смогут помешать нам! Мы обязательно победим! — закончил Павел свою речь.

Директор Первого канала Ованесян, плотный армянин, чёрные волосы которого были солидно сдобрены гелем, махнул режиссёру, и тот пустил в эфир рекламу.

— Отлично, — потирая руки, сказал Ованесян, уже подсчитывая в уме, какие прибыль и скачок популярности получит канал от сотрудничества с госструктурами. — Будешь передавать ролик в эфир каждые два часа — пусть «шишки» порадуются.

Режиссёр по фамилии Метелин, согбенный, с вечно хмурым выражением лица, молча кивнул.

— И как Мещеряков отказался от него? — удивлялся Ованесян. — Этот парень ведь настоящая золотая жила! Он — то, чего так не хватало нашему загнивающему, скучающему обществу.

Армянин просчитывал в уме дальнейшие ходы: продвижение идей Ефимцева, сайт и форум, посвящённые пророку, реклама галлюцинаторов… Да из этого можно сделать настоящий культ, нажиться на котором не составит труда! Мещеряков совершил непростительную ошибку. Впрочем, он никогда не отличался дальновидностью.

Сидя в квартире, которую сняло руководство Первого канала, в кресле перед включённым телевизором, Ефимцев безразлично смотрел на экран: в очередной раз передавали его речь. Он помнил её слово в слово и, чтобы как-то отвлечься от неприятных мыслей, в основном связанных с пропавшей женой, повторял про себя:

«Здравствуйте, люди Земли! Меня зовут Павел Ефимцев. Я не провидец, но мне известно чуть больше, чем вам…»

На этих словах Павел испытал знакомое ощущение изменения реальности. Он приготовился к худшему — к тому, что сейчас из разрыва выпрыгнут энгэ в багровых одеяниях, чтобы схватить его. Но вместо этого в комнате появилась Шелестящая, державшая за руку… Викторию!

Ефимцев, не веря глазам, вскочил с кресла, бросился к жене и заключил в объятия. Шелестящая тактично глядела в сторону, пока пара целовалась и обменивалась тёплыми словами.

— Как я рада тебя видеть! Кажется, прошла сотня лет!..

— Где ты пропадала? Я каждый день думал о тебе! С тобой всё в порядке?

— Не волнуйся, друзья не дают меня в обиду. — Красотка с длинными рыжими волосами кивнула на Шелестящую. — А кроме того, обучают меня премудростям энгэ. Совсем скоро я смогу сама проникать через реальности. — В голосе Вики слышался неподдельный восторг.

— Здорово, — проронил Ефимцев, понимая, что встреча кратковременна и любимая опять исчезнет из его жизни.

— Но я помню о тебе! — заметив грусть мужа, быстро проговорила Виктория и привлекла мужа к себе. — Не забываю ни на секунду! Как только скажут, что всему научилась, я смогу воссоединиться с тобой. Но не раньше. Понимаешь, им очень нужна моя помощь. Я ведь тоже энгэ, как и ты, причём не меньшей силы. Ну, разве что чуточку слабее… Там такая организация, — продолжала взахлёб рассказывать Вика. — Даже не знаю, могу ли раскрыть тебе тайны. Но когда-нибудь всё увидишь собственными глазами.

— А что мне делать сейчас?

Женщина погладила милого по голове.

— Ты поступаешь правильно. Они так считают, и я тоже. За мир надо бороться — кому-то с той стороны, кому-то с этой.

— Понятно, — сказал Павел, и они надолго замолчали.

«Как всё-таки повезло, что эти четверо следили за мной и Викторией, когда мы жили ещё в том, неправильном, галлюцинаторном мире. Но иначе и быть не могло — зло всегда уравновешивается добром. Ведь так?.. Рад ли я, что по вине своей исключительности очутился в совершенно незнакомой действительности и вынужден спасать мир от него самого? А могло ли быть иначе?.. Единственное, о чём жалею, — решил Ефимцев, — это что Вика не рядом. Но она права: кто-то должен находиться внутри, а кто-то — снаружи».

— А как Хриплый, Сухой и Скрипучий? — спросил энгэ, чтобы нарушить тягостное молчание.

— Всё в порядке, не волнуйся. Рана у Сухого, как ты его назвал, оказалась несерьёзной, а больше из наших никого не подстрелили.

— Но ведь отступников было больше…

— Зато у наших было больше заложников. Их обменяли на меня, и мы разошлись.

«Как в море корабли, — подумалось Ефимцеву. — До следующей встречи».

— Значит, война продолжится? — резюмировал он.

— Война продолжается с начала веков, — философски заметила Виктория.

Тут подошла Шелестящая, немного смущённая, если судить по неуверенным движениям, — страшная маска, прячущая от ненужных наблюдателей лицо, не выражала и тени эмоций. Но Павел, как негаллюцинирующий, видел сквозь личину: настоящее лицо Шелестящей было милым и немного детским.

Девушка показала на настенные часы, неумолимо отсчитывающие время.

— Пора.

Ефимцев вытянул руку, не желая отпускать жены. Она виновато посмотрела и прошептала одними губами: «Скоро увидимся». Затем её ладонь очутилась в руке Шелестящей. Девушка-энгэ нажала на кнопку перемещателя. Новый краткий приступ нереальности, и два человека исчезли, будто их никогда не существовало — в этом мире.

Ролик с речью уже закончился. Плюхнувшись в кресло, Павел дотянулся до пульта, сделал звук погромче и погрузился в умиротворяющий, отрывающий от действительности мир очередного сериала.

Прошкин не удивился, когда увидел по Первому каналу рекламный ролик, связанный с испытанием усовершенствованного г-модулятора. Очевидно, разработку пиарили далеко не первый день: у замдиректора не было времени следить за новостями рекламы.

— …Галлюцинатор — это послание бога, всесильного, следящего за порядком в нашем далёком уголке вселенной! Мы, люди, сами захламили этот уголок. Мы понакидали здесь ментального и материального мусора. Но мы же можем всё изменить! Вы можете всё изменить! Позвоните по телефону, который видите на экране, и, пройдя отбор, запишитесь на тестирование новейшего г-модулятора! Старая модель создана для иного мира, а эта разработка российских учёных в точности подходит для использования в нашей реальности! Победить врага можно, если воспользоваться его идеями — но только во благо, а не во зло! Мы ждём ваших звонков! Истинные люди Земли и сторонники спокойствия — настало время…

«Да понятно, понятно, — мысленно перебил навязчивую рекламу Прошкин. — Правда, какой идиот согласится рисковать здоровьем ради неизвестного чего? Ради призраков, фантомов. Может быть, красивого, но вымысла».

«Какие же мы кретины! — внезапно вспомнились ему слова Мещерякова. — Упустили такую возможность! А теперь будем рвать на себе волосы от досады, не в силах что-либо изменить! Почему ты не уговорил меня, Гена?»

Тогда Прошкин хотел ответить, что вообще-то был против, — это Мещеряков приказал прервать ту трансляцию и не иметь никаких дел с Ефимцев и теми, кто с ним связан. Но замдиректора, по многолетней привычке, промолчал. Спорить с гневающимся начальством — себе дороже. А теперь Геннадий сидел дома, ждал, когда жена приготовит ужин, и рассуждал, что было бы, если…

«…если… — он уцепился за эту мысль, — если бы я, скажем, записался на тестирование? Так можно убить сразу двух зайцев: и разузнать планы наших соперников-телевизионщиков, и денег подзаработать — ведь добровольцу обещают совсем немаленькую сумму! А деньги никогда не бывают лишними. Да и Мещеряков наверняка бы одобрил такой ход. Конечно, прошло немало времени, но как раз это сыграет нам на руку: бдительность противника усыплена, он не ожидает подвоха…»

Прошкин ещё недолго поразмышлял, а потом решительно снял трубку радиотелефона и набрал светившийся на экране телевизора номер.

— Алло! Я бы хотел записаться на тестирование нового г-модулятора.

— К сожалению, вакансия уже занята, — ответил приятный женский голос.

Геннадий ощутил внезапный приступ злости.

«Вот чёрт! Почему же так не везёт?!»

— И кто её занял? — не скрывая раздражения, спросил он.

— К сожалению, не могу этого сказать. — Вежливость, с которой была произнесена фраза, выводила из себя ещё больше.

Буркнув что-то нелицеприятное в адрес телевизионных обманщиков, Прошкин прервал связь, в сердцах бросил трубку на диван и, откинувшись на мягкую спинку, закатил глаза к потолку.

Шедшая по телевизору реклама закончилась, а режиссёр зачем-то пустил её по второму кругу.

«Вот это да-а…» — придя в себя после долгой операции, обалдело подумал Рачков.

Мир вокруг был каким-то иным. Совершенно иным. Другой стиль помещения, и сотрудники лаборатории словно бы все превратились в стариков-пенсионеров, и приятно бормотал висящий под потолком визор, показывая одну из бесконечной череды «мыльных» опер. Но на всём лежал отчётливый отпечаток скуки. Откуда он взялся? И что значит «визор»? И почему, интересно, у всех выросли хвосты, а руки и ноги — или лапы? — стали такими мускулистыми?

— Вы в порядке? — поинтересовался склонившийся над ним мутант-пенсионер, мигая четырьмя круглыми глазами на зелёной морде.

Вопросы множились с невероятной скоростью, и на все них предстояло найти ответы. Слава богу, ещё и заплатят за это!

Подняв четырёхпалую, покрытую зелёными чешуйками конечность, Рачков осторожно дотронулся до головы. Он был готов поклясться, что чувствует вибрацию работающего внутри черепной коробки модулятора.

— Всё нормально, — заверил он обеспокоенного монстра. — Всё абсолютно нормально…

(Август 2012 года)