Агата, не Кристи.

Каждый день жизни здесь — реальный подвиг, сравни полёту в космос без скафандра. Местные мужики, работающие на БрАзе и в «Илим Палп» к 40 годам импотенты. Все дровосеки, понятное дело, без рук — без ног. По бетонке, связывающей город с БАМом, носятся тяжеловозы, принадлежащие американцам («Илим Палп»), «чёрным лесорубам» и китайцам. На них вывозят «кругляк». По БАМу тащат в Китай или Владивосток.

Смолли.

Я не знала. Зачем жить, и как. Вой, слёзы, крики — я реально сорвала горло, разодрала всё лицо и тело до крови. Все попытки утешить меня казались форменным издевательством, а самое неприятное было то, что на лицах моих друзей и подруг было видно недодавленное облегчение, что нынче «жахнуло» не их, не они сели на мель, не они сегодня налетели на подводные утёсы, рифы!

И стали общаться со мной всё меньше и меньше, как с прокажённой, явно не надеясь, что я проживу долго, и, надеясь, что они переживут меня. Если вовремя «отвергнут» меня, как обрёчённую на верную гибель, покажут, что «они не со мной». Вот так точно во времена фашизма жившие под немцами «вовремя» переставали общаться с евреями и цыганами, надеясь, что быть «не в одной лодке» с обречёнными — спасение. Но в глубине души они понимали, что за то, что плавали рядом, всех их тоже поволокут на казнь под любым иным, левым предлогом. Мрази, так им и надо!

В общем, иду я по родному Дагомысу, по коротенькой улице Летней от железной дороги, плача и совсем не обращая внимания, что тушь и помада превратили меня в непонятно что, а траурное платье, которое я не снимала неделю, уже два дня как похоже на тряпку. Мой муж и два сыночка погибли от взрыва, устроенного бандитами, прямо, как в «лихие девяностые». Да-да, которые, вопреки видеоблевотине из СМИ, не закончились очень много, где. Зайди кое-куда в Ростове-на-Дону, где около «сельмаша» живёт моя сеструха, — которая «вовремя» устранилась от общения со мной ещё за неделю до треклятого взрыва, разделившего мою жизнь на «до» и «после», — и лично в этом убедишься. Ну-ну, Ритка, посмотрим, если со мной что случится, сколько тебе останется, сука драная!

Иду, и мне нежданно-негаданно звонок от капитана — я пять лет как старпом на корабле «Игнатий Стеклов», если чё, — Домбровского Пети. Моего друга и за малым не спутника жизни. Муж мой, Адам, оказался нежнее и обаятельнее, стал бизнесменом, я родила ему в 23 и 26 лет сыновей, и на своё 37-летие я планировала отметить двадцатилетие поступления в ИВТ им. Г. Я. Седова на улице Седова на одноименной улице в Ростове-на-Дону, с однокурсниками, благо давненько планировали и собирались. И тут Домбровский сказал мне вместо сочувствия, что я за «многочисленные и систематические нарушения рабочей дисциплины» уволена по статье 81 ТК РФ. То есть, по-плохому. Даже без просто выходного пособия! То есть, эти уроды сумели запугать даже моих работодателей, или все они — одна шайка-лейка.

Надеялась на своих коллег-знакомых, которые к моему первоначальному удивлению оказывались «заняты», «в отпуск», «были у знакомых», «забыли телефон», и так далее. Короче, все от меня отвернулись, причём. Демонстративно. Даже на похороны пришли так, будто видели меня в последний раз, и пару раз я слышала в кулуарах, какой приятной девушкой я… была! То есть. Меня уже похоронили при жизни! Меня понесло, и я устроила такое побоище, что за малым не попала в СИЗО, но никто не написал заявление. Не дружба тому причиной: они думали, что мне конец и так, а они типа все будут ни при чём, если я вскоре «упаду на острый камень» животом и грудью по 20 раз подряд. Муж же с детьми подорвался от бомбы, заложенной «неизвестными лицами», а тут проще будет. Хотя все знали имена и фамилии, все знали. Адам пробовал создать ИП, чаем торговать, тогда как общая политика была уничтожать чайные «плантации». Дешёвый чай был в радость многим, но вначале был пожар, «случайно» сжегший весь чай моего Адама, а при его попытке — свидетели опознали виновников этой «случайности» — искать управу на следующий день подорвался.

Короче, иду я, покупаю острый нож в скобяной лавке, сажусь на лавочку и режу себе вены, обе. Падаю, но перед этим — морячка таки, очень стойкая! — пишу на бумаге, зачем я это сделала. И тут меня обливают водой, промывают раны. Я открыла было глаза, думая, что уже в раю. Нет, меня привели в себя две молодые девушки, усадили на скамейку и сели по обе стороны от меня. Всё. Думаю, в «дурку» сейчас отвезут, ибо суицид, убить там меня будет несложно. Но сил сопротивляться не было.

— Александра! — представилась высокая и среднего телосложения. Голубоглазая и темноволосая, светлокожая, одета в синее платье и сандалии синие.

— Татьяна! — представилась вторая меньше ростом и чуть полнее, одета, как Александра. Меня «понесло», куда там Остапу. Вся история моей жизни была им рассказана, я рыдала и орала с громкостью мегафона. Мне было всё равно.

— Агата, милая, мы понимаем твою злость, но смертью ты делу не поможешь. А они будут ржать над тобой, что ты сама сделала за них их «грязную работу». Ты жива, всё хорошо. — ласково говорила Саша, кормя меня «с ручки» пирожками и перевязав мне порезанные руки, и с Таней ела их сама. Потом подошла очереди чебуреков с сыром, и их сы втроём умяли по дву штуки каждая, считая меня.

Стало легче. Намного, девушки были по 23 и 25 лет, на 14 и 12 лет моложе меня, но с ними было как-то легко. Я понимала их тайну, они «с секретом». Обе девочки живут вместе, обе — хозяйки лавочки по продаже кукурузы, пахлавы, ачмы, пирожков и прочего, а живут в сашином домике, оставленном папой, уехавшим в Сочи и оттуда на ПМЖ в Хабаровск после смерти жены. Танечка же раньше, до начала их девичьих отношений жила в домике бабушки и после смерти оной перешла в дом Сашеньки. А свой домик стала сдавать внаём.

— Агата, ты не отомстишь, убив себя, но можешь работать охранницей у нас, нам нужна охрана. Ты хочешь начать новую жизнь? — спросила Сашенька, и обе красавицы тепло улыбнулись мне, искренне.

Когда они привели меня к себе домой — я шла еле-еле, потеря крови сказывалась пока что, и голова кружилась, — в моей голове много сумбура было. Впервые за всё это время горя и боли я ощущала желание обнять их и не только… Да, мне не впервой, — с сокурсницей Ленкой у меня три месяца был роман, пока она не вышла замуж по нашей общей инициативе, — но тут я захотела их обеих, в том самом смысле, всерьёз и надолго. Да, жить с ними — понимаю, головокружение и всё такое, недавнее неудачное самоубийство, но надо обдумать это хорошо…

В общем, я пришла в себя в семь утра и увидела себя в стареньком чистом доме. Голенькой, на старинной постели под мягким «воздушным» одеялом, вымытая и с забинтованными запястьями со свежими бинтами через большой палец для крепости повязки. Минуту спустя я вспомнила, как туда-сюда попала, знакомство с Сашей и Таней. И тело с чувствами показали то же самое, что и тогда, они обе нужны мне.

Найти кухню и душ было легко, я начала готовить рыбку, палтуса, и картошечку жарить. Чтобы показаться девочкам, надо быть эффектной, и голенькой в одном длинном фартуке — его нашла легко — с волосами в хвост я вполне недурна.

Когда девочки пришли в кухню на запах готовки, голенькими, как привыкли, то при виде меня пытались прикрыться, но я с улыбкой убрала их руки и поцеловала их, откровенно обеими красавицами любовалась.

— Не надо, мои хорошие, не надо, я не против ваших отношений, и вы мне очень нравитесь! — ответила «бархатно» им я. — Я понимаю, в каких вы отношениях, и нисколечко не осуждаю. Сама не дура, понимаю.

— Ты знаешь? — испугались девочки, но поцелуи их ручек их чуточку успокоили.

— Знаю и понимаю, я такое вижу сразу и согласна быть с вами. Я — ваша. Это моё решение, а не под влиянием момента или кровопотери. Я не дурная, я решила быть вашей всерьёз и надолго. Я — ваша, Сашенька, Танечка, слышите? Ваша! — говорила им я, обняла их, и они не сопротивлялись. Их моих глаз обильно лились слёзы, и они не отталкивали меня.

— Ты, ты не шутишь? Мы только можем, если…

— Разве этим шутят, разве я дура, чтобы так шутить?! — я уже кричала, слезы заливали меня. Я их понимаю, любой и любая бы были в шоке, но всё-таки. Тем более эмоции у меня самой хлестали через край.

В общем, расспросы кончились, я обнимала их обеих и целовала их обеих в губы, и всё время шептала: «Сашенька. Танечка, я ваша, ваша, только ваша!». Мне помогли, всё-таки, доготовить рыбки, и мы ели за обе щёчки.

Я рассказала им о себе всё-всё, но они не испугались.

— Знай мы всё заранее, сделали бы также. Тем более, уйди ты от нас, нашлись бы видевшие тебя с нами. И нам по любому с тобой быть в одной лодке. Так что оставайся, будем жить втроём! — ответила мне Танечка на вопрос о том, что бы было, уйди я от них, чтобы не подвергать этих чудесных лапочек риску. Не знаю, она была вроде искренней, и я после завтрака не ленилась.

Деятельность и инициатива — моё всё. Я сразу осмотрела их заведение, согласилась на небольшую зарплату и иногда становиться за прилавок, а в прочее время охранять их. Знаете, пригодилась я, несколько раз к ним приставали, приходилось охаживать непонятливых личностей, чтоб оставили моих девочек в покое.

Но в этот день девочки устроили выходной, зажгли свечи. Я заплакала, ассоциации с похоронами были слишком сильными. Меня успокоили поцелуями, а затем с немалым смущением до свекольного цвета лица раздели, и… Э-это было невероятно, я направляла их головы, говорила много приятного, стонала и всё больше кричала, и наслаждалась «тройничком», как никогда в жизни. Когда обе девочки ласкали меня… там, раскрывая лепесточки и лишь немного дразня «вишенку» двумя язычками, я не вытерпела и просто «улетела». Очнулась я от поцелуев, самых чудесных из всех. Сашенька целовала меня в губы нежно и с язычком, а Танечка в это же время в самое лоно. И, увидев, что я пришла в себя, поменялись мечтами. Какие они нежные! М-м-м-м-м-м, как же хорошо!

— Девочки, мои хорошие, идите ко мне, я вас отблагодарю! Ложитесь на меня, хочу вас слушать и съесть! — еле произнесла я и уложила вначале Сашеньку, а потом Танечку на себя сверху, их пушистенькие врата любви — я потом и сама бриться тоже перестала в подражание им, — нежно, хоть и с меньшей силой, чем хотела из-за раненых рук гладила им попочки и бёдра. Их сочные лепесточки и «вишенки» красавиц были в моём полном распоряжении. Их стоны и крики при двух-трёх приходах к «полёту» были для меня самой сладкой и приятной музыкой.

Потом я попросила их: «Покажите мне, как вы это делаете вдвоём, хочу любоваться вами, родные мои!». Они обе были «за», и я наслаждалась этим зрелищем, гладя их обеих и целуя легонько, наслаждалась и помогала им: прижималась сзади грудью к попке одной девочки, пока она ласкала вторую, убирала волосы, чтобы они не лезли им в глаза, и так далее. В итоге они меня очень хвалили и прилегли мне на грудь слева и справа, и я гладила им волосы, целовала обеих и говорила: «Вы мои на всю жизнь, а я только ваша, лапочки мои родные, мои ласковые!».

Что могу сказать, каждое утро было чудесным, ночью мы всегда спали, самое нежное мы делали утром и вечером, чтобы потом заниматься всеми рабочими и не только делами. Я учила их, многому, а они — меня. Никаких «игрушек» и всего такого, только мы сами, и «полёт» обеспечен. Колечки купила им обеим и просила на коленях руки их обеих. Они легко согласились, к приятному шоку, моему и их самих. И мне надели два таких же колечка на пальчик. Так же прося их руки.

Стоило ли говорить, что мы устроили втроём такой «медовый месяц», что потом всю жизнь вспоминали?

Но за своих родных я отомстила просто: эти уроды нашли меня и пришли разведать, где я, и я ли это, благо с другой причёской и очками я мало узнаваема. В итоге приехали сами виновники той кровавой бани, и расположение нашего домика помогло мне устроить… обвал, который похоронил этих подонков заживо, всех до единого. Они ехали на свой страх и риск, и обвал был вероятен. Благо так делали другие бандиты. И в случае чего всё спишут на них.

Мы праздновали, все сочувствовали бедным девочкам, боялись, что нас тоже может вот так засыпать, мы притворно изображали опасения и горе. А на деле вечерами смеялись и отвечали не хуже «медового месяца».

Нас никто не заподозрил, так что нашему счастью помешать теперь не мог никто. Пара коллег пришла к нам в лавочку и была прогнана в шею мной лично якобы за «пьянство».

— Видеть вас не желаю, твари, предали меня и живёте, как так и надо! Чтоб вас осьминоги и катраны (долгое описание процесса и способов его осуществления)! — девочки поддержали меня, и больше меня никто не беспокоил. И их, моих любимых.