Ревущие 20-ые

На Америку незаметно, поддаваясь неспешному, будто ленивому течению времени, опустились 20-ые годы. И внезапно, как вспышки, насмехаясь над неторопливыми годами, на Новый Свет посыпались перемены, которые словно только и ждали, когда же вторая единичка в числе 1919 уйдет в отставку, принимая на свое место гордую двойку. 10-ые годы всей своей сущностью напоминали мужчинам и женщинам, детям и старикам всех национальностей, рас и религий о том, какой страшной, жестокой и безумно трагичной была Великая Война. Людям нужна была отдушина, элементарная радость, успокоение. Что-то, что позволит забыть обо всех тяготах, лишениях и мучениях, не минувших ни одну семью. И они нашли это. Цепляясь за новое десятилетие, как цепляется за булыжники отвесной скалы падающий с нее, американцы жили, не замечая, как пролетают годы; веселились, как в последний раз, не задумываясь о последствиях, будто бы нутро шептало им, что беды найдут их, едва двойку потеснит тройка. Страшное предчувствие Великой Депрессии нагнетало, его тушили алкоголем, который, несмотря на сухой закон, был доступен без особых проблем. Контрабандисты щедро поставляли стеклянные бутылки в пабы, рестораны, магазины, открывая свои подпольные лавочки в аптеках, парикмахерских — словом, тех местах, где высшие инстанции не могли заподозрить неладное. Не могли или не хотели.

Свобода, рвущаяся наружу, заключалась даже в одежде. Подолы юбок подлетали вверх с каждым годом, обнажая лодыжки, колени, кусочки бедер; крой становился проще, причудливые волны уступили место плиссировке и складкам. Девушки остригали волосы, украшая их повязками и тюрбанами, изменяя привычным ранее локонам. При одном взгляде на модниц и франтов становилось очевидно, откуда появилась крылатая фраза: "Live fast. Die young. Be wild. And have fun!" — каждая деталь пропиталась этим слоганом, этим ярким призывом, их новым стилем жизни.

Эффектный макияж, броские украшения, изысканные трубки — они бросали вызов обществу, проверяя его на вшивость. "Золотая элита" Нью-Йорка не была исключением.

...

Ночь старалась накрыть темным одеялом непослушный Нью-Йорк, как будто забыла, что этот город никогда не спит. С наступлением вечера отель «Плаза» превращался в муравейник: сотни рабочих сновали туда и обратно, что-то переставляли, что-то приносили и придавали своим движениям, кажущимся со стороны хаотичными, осмысленность и значение. Главный холл готовился принимать гостей. Грандиозный вечер, знаменующий собой начало лета, должен был вот-вот начаться. Впрочем, всем тем, кто уже сидел в автомобилях и такси, направляясь к эпицентру торжества, было глубоко все равно на то, что сегодня была первая суббота лета. Им не важна была причина. «Танцевать или умереть,» — вот о чем думал каждый, оправляя лацканы пиджака или заправляя непослушные пряди волос за уши. И пока официанты сервировали столы, а горничные натирали до блеска паркет, в гримерной сидела брюнетка, позволяя темнокожей девушке нанести себе макияж и напевая что-то негромкое под нос. Ее размышления прервал стук в дверь. Жестом руки отозвав помощницу в сторону, Ариадна произнесла:

-Войдите! – в это время нетерпеливо постукивая по столешнице длинным наманикюренным ногтем. Непродолжительная пауза завершилась открытием двери, и в небольшое помещение вошел нарядно одетый человек, очевидно, конферансье.

-Мисс Фицджеральд, мы начинаем через 20 минут, Вы готовы?

-Я буду в срок, — слегка осипшим после долгого молчания голосом пробормотала брюнетка, и мужчина ушел, коротко поклонившись на прощание. Щелкнув тонкими пальцами изящной длинной руки, Ария позволила той же девушке помочь ей справиться с застежками платья, одним глотком допила крепкий чай с ромом и впервые за это время подняла на себя взгляд в зеркало. На нее смотрела высокая девушка с длинными темными волосами, завитыми крупными локонами и уложенными в невысокую пышную прическу, ее выразительные карие глаза были ярко подведены, но блестели от хорошей косметики, своего же, естественного блеска в них не было. Во всем ее облике легко читалась усталость: и в слегка ссутуленных плечах, и в наклоненной вперед голове, будто блестящая серебром тиара на ее лбу весила не меньше центнера, и в опущенных уголках накрашенных алой помадой губ. Но отсутствие внутреннего света восполнял искусственный: и бахрома, декорирующая платье, и длинная нитка жемчуга, которую брюнетка постоянно перебирала пальцами правой руки – все это было яркой оберткой, так необходимой, чтобы скрыть неудачную начинку конфеты. Пожав плечами так, будто бы она озябла, девушка вышла из комнаты, не оборачиваясь, и подошла к краю сцены, осторожно приоткрывая кулису. От увиденного у Ариадны захватило дух: от пустого банкетного зала не осталось и следа. Казалось, что свободное место закончилось без остатка, но новые и новые машины самых разных марок, цветов и моделей пытались припарковаться недалеко от отеля, высаживая своих пассажиров. Аромат парфюма распространился по всему помещению, тут и там блестели бриллианты, слышались переливы наигранного или искреннего смеха, мужчины сыпали меткими остротами, оркестр на сцене настраивался на нужный лад, а подносы с шампанским уже успели опустеть наполовину. Одухотворенная увиденным, Фицджеральд забыла и про бессонные ночи, и про усталость, и про плохое настроение. Они так жили: засыпали после рассвета, иногда забывая снять свои шелковые платья; просыпались к ночи, меняли наряды и мчались дальше, ведь каждый вечер кто-то устраивал вечеринки с несмолкающей музыкой, с игрой света, с топотом аккуратных ножек по паркету.

Ее размышления были прерваны голосом того же мужчины, громогласно объявившего ее выход. Она успела расслышать только свое имя, поэтому вышла на сцену, неловко улыбаясь, будто бы просила прощения у зрителей за свою оплошность. Поведя в воздухе кистью с красными ноготками, Ариадна Фицджеральд подошла к микрофону и, подстраиваясь под живую музыку, запела. В ее исполнении звучало все то, чего требовал настоящий Джаз, пришедший к нам со своей родины – знойной Африки. Закрыв глаза, брюнетка отдавалась своему делу, наполняя песню звонкими переливами, импровизируя и заставляя известные всем тексты звучать иначе, по-новому, как никогда раньше. Позже будут и чарл-стон, и фокстрот, и ту-степ, но это уже совсем другая история…