Карнавал

Будильник ещё не пропел ежедневную побудку, но один из обитателей квартиры уже сидел в перекрёстке света, накрест падающего от немого телевизора и монитора. Холодные лучи вычерчивали силуэт худого юноши, расстелившегося на кресле аморфной фигурой. Из одежды при нём были только посаженные вкось наушники и нижнее бельё. Среди интернет-статей и погружаемых видео-роликов всплыло окно мессенджера соцсети, в котором некий Вадим, с черно-белым скопищем пикселей и красным пятном посреди на аватарке, вопрошал — "Ник, ну чё, вечер в силе?". Ник неприятно поёжился: он не любил когда его имя "Никита" срезали до трёх букв, образуя обезличивающий интернет-термин. Друзья знали о подобной реакции, но хохоча и издевки ради, продолжали так обращаться. Почему люди сегодня так себя ведут было не понятно. Ник с тоской вспоминал старый фильм "Служили два товарища" и завидовал тем закалённым узам. В современности найти настоящего друга сложней, чем удалённые сцены из ретро-фильма. Дав утвердительный ответ, он продолжил просматривать содержимое сайтов, кликами перепрыгивая с закладки на закладку. Возникающие графические труды обитателей сети не сильно его интересовали, разве что для ознакомления. Процесс пропалывания цифровых полей подкреплялся не любопытством, а сложно трактуемым бессвязным страхом пропустить что-то важное и уже на следующий день оказаться тем порицаемым меньшинством, что выбыло из актуального тренда и утеряло свою компетентность. Потому руки и глаза продолжали безвольно процеживать потоки информации, но а мысли же уносили Ника в предстоящий вечер — "скорей бы!". Вкладки продолжали открываться-закрываться, сменяясь в бесконечном конвейере.

Клик-клик-клик.

— Своими корнями Барокко уходит в архитектуру Ренессанса. Преемственность видна и ощутима в той величавости, в тех трепещущих контрастом формах и уложенных эмоциях, к которым взывали творцы, тем самым уподобляясь античным демиургам, отраженным в образах.

Скрежет мела по зашарпанной доске пролетел по полупустой аудитории. Добравшись до последних рядов галерки он разбудил от задумчивости обособленно сидящего Ника, упершегося взглядом в пахабную карикатуру, выцарапанную на парте умельцами. Стоящий майский зной и рассуждения апатичного профессора, вяло читающего об экспрессии и эмоциональных бунтах, погружали если не транс, то в путы дум. Но не тех, на которых настаивала администрация вуза.

— Так же, наглядна связь с маньеризмом, которую некоторые научные деятели характеризуют, не как влияние, но как раннюю форму или предтече. Оттого в интеллектуальном плане Барокко можно усматривать как слитое явление воззрений антропоцентричных гуманистов и взбалмошных спирулистов, кричащих о социальных, этических и религиозных разладах.

Схожий крик Ник усматривал в первобытном творчестве, впившемся в дерево сквозь слой лака. Царапинами вырисовывалось щуплое лицо с отвисшими, как складки шарпея, синяками под глазами, с раскосым взглядом и волосами, словно после сеанса электрошоковой терапии. Рисунок венчала неаккуратная толстая надпись: "Поник? Пять лет и ты — выпускник!". Прочитав её, бьющая рифма вызвала раздражение. Словно нарочитое послание от кого-то из дружков Ника. Преподаватель продолжал автоматичные рассуждения, не обращая внимание на студентов, а те, не обращая внимание на него, томились в полудрёме. "Скорей бы вечер!".

Выйдя из вуза и минуя прорвь студентов, Ник добрался до метро и погрузился в новую толпу людей. Очередь стояла до кассы, ещё одна — до турникетов, а после — до эскалатора. За годы монотонных повторений тело двигалось автоматически, не мешая погружению в мысли.

Вагон был полон пассажиров с пустыми взглядами, устремленными в окно или менее приглядные точки. Ник и сам прилип взглядом к какому-то банеру, которых было в густом избытке. Поля рекламы давно не воспринимались сознанием, лишь помечались визуальным спамом и, тем самым, нисколько не оправдывали денежные траты и жертвы поглощённого пространства.

Отвлекло ощущение чего-то резонирующего и выделяющегося из царившей гармонии безразличия. Посмотрев по сторонам Ник заметил сидящую слева женщину и её пятилетнюю дочь, одетую в живые пёстрые цвета. Девочка с нескрываемым любопытством изучала окружение и его обитателей. Поймав на себе взгляд, она подхватила его и мило улыбнулась. Никита, словно пуская в ход поржавелый механизм, неловко улыбнулся в ответ. Так они и ехали, смотря друг в друга и улыбаясь, пока их не прервала мать девочки, отдернув дочь и громко шепча — "Так не положено". Ник трепыхаясь скинул улыбку и вернулся к рекламам.

Надпись на спине рабочего "СтойИнвест" раскладывалась занятным ребусом. Советские привычки сращивания слов при современном капитализме рождали причудливых смысловых химер: новосозданное слово могло означать как строителей, просящих денег, так и направление строя, идущего на запад, или же призыв строить на этом же западе. Интересно, учредители компании догадывались о семантическом содержании, или это, как и многое другое, было типичной условностью? Ребус вместе с робой шагнул вперёд, фокусировка отклеилась. Ник скользнул взглядом по рабочему и его робе, которая иронично сидела на выходце с востока, и посмотрел за его плечо: перед кассой стояло ещё человек шесть с набитыми корзинами. Комплект продуктов покупателей был схож, как и их взгляды, знакомые ещё с поездок в метро.

Сканер работал без остановок — пик-пик — непонятно, это торжественной возглас от очередной проглоченной вещи или крик о нервном перенапряжении от непрекращающейся работы? Продавщица средних лет уже не слышала этого писка, как и не видела покупателей — лишь отдалённые звуки и чередующиеся живые пятна. Её лицо, обрамленное, законспирированными под блондинку, волосами сверху и парой подбородками снизу, не выражало заинтересованности. Машинальные действия, ответные действия и ответные действия на ответные действия. Долгий ряд движений уложенный в ленту времени до конца рабочего дня. Пик-пик.

Очередь дошла до Ника, и вместе с ней подступило неуютное чувство. Пятно приняло очертание и кассирша, из-под челки не самой свежей моды, стала бороздить недобрым взглядом то его, то его покупки. Хоть мысленно она уже причислила клиента к разряду потенциальных преступников, но работу выполнила без раздумий. В красный водопад лазера поочерёдно нырнули баллончик монтажной пены, скотч, краска, клей, парик и маска — из отдела игрушек, а так же канцелярский нож. "Скорей бы, скорей!".

Вечерняя квартира пустовала — ни других жильцов, ни освещения. Одиноко сидящий в потёмках Ник перебирал поделки под лучами рефлектора. Ему бы в голову не пришло назвать себя способным рукодельцем, но процесс вызывал приятное чувство, и раздувал предвкушение.

Через час в ванной зажёгся свет и к зеркалу вышел неподдающийся внятному описанию персонаж. Вместо худого лица, с привычными нотами грусти, на Ника из отражения смотрел плод эклектики бойкого фрика, клоуна и героя аниме. Такой образ, вероятно, мог бы привидится Фрэнку Заппа, рискни он пуститься в путешествие по психоделическим долинам. Ник дополнил новоиспечённый образ, надев подобающие завершение костюма.

Сообщение в чат утреннему собеседнику и всему сообществу по интересам было отправлено и говорило о готовности к вечеру, веселью и вытекающим последствиям. Спускающегося по лестнице подъезда Ника провожали потускневшие граффити и надписи на стенах, свидетельствующие о чужих заслугах или резюмирующие чьи-то личности. Провожали изумлённые лица соседей и гулкая чеканка скоро переставляемых ботинок с металлическими вставками.

Раскрытые двери выпустили во двор, где эстафету подъездных ахов перехватили мимоидущие тётушки с пакетами. Местные молодые жители — недавние выпускники технических колледжей смотрели широко раскрытыми глазами на Ника, желая вопросить к нему о кастовой и конфессиональной принадлежности, но из-за непривычности ситуации не могли подобрать слов. Не теряясь и используя мимолётную контузию здешних, Ник обогнул территорию двора и скрылся в проулках. Переулки сменялись, перемежевывались, вновь сливались, ведя своими неведомыми тропами, преподнося арки домов, новые задворья — похожие, но всегда с разной историей.

Идя в глубь к намеченной цели, Ник услышал редеющие, пока ещё плохо отличимые, звуки. Народа становилось всё больше, и его количество заметно росло спустя каждые пару-тройку преодоленных кварталов. Справа появился странный силуэт: выйдя на свет он явил маску гиены с помадным ртом и кофту со штанами раскраса под зебру. Собратья поприветствовали друг друга и продолжили путь. Сладкий трепет и воодушевление делали шаги лёгкими, а подступающая радость ощутимо подталкивала в спину, да так, что приходилось удерживаться дабы не пуститься в бег (новоявленному клоуну казалось, что будет уже чересчур странно, если он ещё устроит марафон). Ник внимательно рассматривал окружение, всматривался в каждое лицо или в то, что его изображало, дивясь увиденным внутренним мирам, показавшихся снаружи. В ответ раздавался смех и радостный оклик от его вида — такого же невнятного сочетания непривычных образов. Шум и музыка нарастали и стали ощутимы телом: они впустили в свои объятия, окружили и подхватили уже не одинокие паломничества. Теперь в округе были видны только персонажи в масках, сменившие собой обывателей.

Ник вышел к началу главной улицы. Среди сплошь яркого народа, возвышалась свежевозведённая арка с возвещающей надписью "Карнавал приветствует тебя!". Череда образов, музыки, движений и людей смешались в единую неразделимую гамму праздника. Стройненькая медсестра с лицом румяного Чаплина вместе с парнем, в одних только шортах, розовых меховых наплечниках и блёсках, несли транспарант "Смешно — грешно? Грешно — смешно!". Братские транспаранты выглядывали на протяжении всего разлившегося моря весельчаков: "Кошка Мебиуса гуляет сама по себе", "Суп с freak'адельками", "Жестью жесть — тридцать жесть!". Хватало музыкантов с инструментами: удивительное многообразие барабанов — от чангу до джембе, также аккордеонов, губных гармошек, флейт, укулеле и даже ксилофонов и треугольников, чьи хозяева пытались, в силу своих способностей, вторить основному ведущему ритму, который доносился из динамиков поодаль. Вместе они создавали неописуемый музыкальный вихрь, сперва казавшийся сумбурным, но с каждой секундой погружения в него, всё более понятный и подкупающий своим арлекинским нравом. Улицы, не знавшие подобного гуляния, преобразились — словно это был не тот будничный угрюмый город, а его перспективный брат-близнец, гастролирующий с цирком и имеющий позитивный взгляд на жизнь. Каждая деталь вечера напоминала об исключительности сотворенного момента. Подобное случается редко, и не повторяется никогда. Хотелось запомнить каждую часть праздника: прочитать все надписи, запомнить каждое лицо, каждый мотив инструмента, каждое движение танцующих, каждый глоток здешнего воздуха. Порывы улыбок, ощутимое родство душ, желание со всеми поговорить — сплачивали и оставляли греющий след внутри. Гости, артисты, музыканты дошли до площади с большим фонтаном и начали кружить вокруг него хоровод. В тёплых огнях уличных фонарей переливалась разношерстая масса. Из окон домов смотрели жильцы и одобрительно хлопали участникам ночной феерии. Блаженство волнами разносилось по гигантскому торжествующему организму. И Ник был одной из составляющих — индивидуальной и придающей завершённый образ того целого, чьей частью являлся.

Вдруг тело колосса скрючила судорога, и его музыкальный ритм исказился пугающим воем. Люди крутились по сторонам, не понимая причины. Общность движения смылась, как и беззаботность с лиц карнавальных. Вместо единого шествия, тела изображали броуновское движение, путались между собой, сталкиваясь и натыкаясь. Что-то мешало циркуляции и было тем инородным элементом, что вызвал весь переполох. Люди стали отступать и теснится возле фонтана, а после и в нём самом — зачерпывая башмаками воду, шатаясь, отдавливая соседям ноги и поджимая плечом. Обнажились границы улиц, а в месте с ними и стала ясна причина — появился тромб. Огромный сгусток раскидывал отростки и формировал новые.

Из-за разноцветных пернатых плеч Ник увидел, что входы и выходы площади перекрыты блокадами людей в форме и шлемах, с плоскими серыми щитами. Баллончиком можно раскрасить каски снаружи и приобщить их носителей к карнавалу, но увы, баллончиком не раскрасить нутра. Музыка затихла, уступив место гомону послужных сапог, сцепками окружавших былых весельчаков. Химическая реакция бурлила: одно вещество хотело поглотить и изменить другое — сжавшееся и ропотно ждущее своей участи. Происходящее походило на сюрреалистичный сон с противоборством хтонических сил. Число наступающих неумолимо множилось. За выступающими рядами проступили силуэты подоспевшей техники с устрашающими рогами на крыше и полные новобранцев внутри. Из сливающихся полицейских появилось новообразование — шишка на былой форме серпа, которым форменные люди наступали и теснили испуганных шутов.

Ник совсем не понимал что происходит. Парализующий страх сочился, потоком заполняя оцепление. Следом настигало желание убежать и раскаяться за намерение сорвать плод увеселения в то время, когда злобный сторож оставался в саду. Щуря глаза, Ник разглядел в надвигающемся образовании приметную фигуру: её одеяние выделялось помпезностью, отчего ей скорей должно было бы быть по сторону карнавальных, а во главе серых полицейских. Ещё несколько шагов и фигура преобразилась в верховного священника, сверкающего золотыми галунами и белизной митры. "Ариехрей" — послышался многоликий шёпот. Духовное лицо бесстрашно шло вперёд, влача за собой шлейф из служащих. Его поступь гармонично дополняли жесты и перстное крещение, только восклицания терялись в шуме и не долетали до окольцованных ряженных. Казалось ещё минута и он, вместе со своей армией, сметет и растопчет то яркое пятно, что без спросу образовалось на главной улице города.

Никита не знал что делать. Никто из его сторонников не знал. Тогда, слушая инстинкты, он охватил стоящих перед ним людей, на сколько хватало длины рук, и, раскачивая, стал скандировать: "Про-лом, про-лом!". Возглас нерешительно подхватили и он стал крепчать. Толпа раскачивалась, набиралась сил, готовясь к решительному маневру. Кличем взорвалась пёстрая дружина и волна понеслась на полицейское формирование. Служебные дубинки взметнулись вверх за каскадом щитов, готовые нести возмездие в наступающие тела, но их опередили трепещущие струи, бьющие из-за спины и разрезающие грядущую волну. Одна из струй окатила Никиту, бегущего впереди, сбила с него маску и швырнула его оземь под ноги несущихся. Волна обмякла под напором водомётов, потеряла ритм и распалась на множество отдельных кусков, стекающих в неконтролируемые полицией проулки. Кричащие краски были смыты с улицы, звенящее эхо воскликов умолкло. Придерживая ушибленные рёбра и ноющее тело, Ник стёк последней бурой каплей с площади.

Полицейские, затаив дыхание, смотрели хлюпающим беженцам в след. Окинув взором по сторонам, проверили целостность неприступной линии закона и порядка. Форменный командир в пагонах выступил вперёд рядов служащих. Повернувшись, отдал команду, после посмотрел на священнослужителя. Тот, в свойственной достойной манере, отправил многозначительный кивок шапочным убранством. Холодная дисциплина и почтенный страх вытягивали выправку и каждый рядовой стоял прямо, как уполномоченная струна, звучащая нотой послушания. Святой отец вышел на освобождённую площадь. Под ноги ему стелился ковёр из потерянных масок — чужих личин и самовыражений. Пастор молвил слово гордо внимающим защитникам. Гуляющие руки серебробородого старца кружили вальсом, рисуя в воздухе образы мыслей, порой сменяясь резкими рублёными жестами на каждой слове "должны". Указующий перст наместника божьего избрал несколько лиц, чином повыше, и снабдил не указанием, но настоятельным советом. Ответом пошла волна из полицейских поклонов. На площади водрузилась проникновенная тишина, вызванная то ли робостью, то ли данью традиции. Окна, со свидетелями-жильцами давно были закрыты, а свет погашен. Беспросветная толпа служителей закона по-библейски расступилась по жесту архиерея, освободив путь до ожидающей машины, скромно стоящей за рядами грозной спецтехники. Черная иномарка поглотила раба божьего, и унеслась прочь с места совершённых преткновений. По рядам пронёсся выдох облегчения.

Автомобиль летел по шоссе, не встречая помех. Достоинство ночи — дорога без пробок — ускользало от священнослужителя — преграды на пути ему были неведомы вовсе. Миновали священное строение, роскошью и габаритами затмевающие архитектуру Барокко. Иномарка проехала вдоль причастной территории ещё километр, после свернула к частному владению. Выглядывал внушающий трёхэтажный дом с раскидистыми вширь просторами. Водитель — он же швейцар и один из охранников отворил дверь священнику и тот, перекрестив автомобиль, отпустил подручных.

Зайдя в дом, батюшка попал в просторный тёмный холл. Освещала лишь мягкая подсветка вдоль стен, указывающая путь, словно посадочная полоса аэропорта. Повесив в конце коридора пышный головной убор и увесистый крест на специальную иллюминирующую вешалку золотого цвета, старик тяжело вдохнул. Он жалел, что не предусмотрел в строительном плане более близкого положения гардеробной, чтобы каждый раз не ходить в такую даль. Скинув наконец ношу одежд и символов, бородатый мужчина, в одних трусах, тапочках и майке, побрел в соседнюю комнату, встречавшую декорированной дверью. Шоркая подошвой дошёл до холодильника, в раздумьях и почёсывая живот, всё же выбрал пару бутылок ирландского пива. Придя в зал, в потёмках нащупал на пуфике пульт, с облегчением воссел на кожаный диван и включил спящее устройство. Не привыкшие глаза слепил огромный телевизор, высотой почти во всю стену (слепил так сильно, что казалось прибавь ещё немного яркости и можно вольно загорать). Каналы, вещающие новости, детские передачи, нападение монстров стали сменять друг друга по нажимающему указу владыки.

Клик-клик.