Из окна (Больная ирония судьбы)

— Что делаешь? — очень обычный вопрос, и не так уж важно, посредством чего он задан: сообщения в социальной сети, смс или во время телефонного разговора.

— Да ничего особенного — сижу у окна и пялюсь в него, — ответил Марк после нескольких секунд раздумий.

— Ну я скоро зайду… Сегодня, — после кратковременного обоюдного молчания сказала Полина и затем добавила, — до встречи, милый.

— Пока, — равнодушно отозвался Марк.

В трубке застонали унылые гудки.

"Как будто пульс нашего серого мира, противно звучащие удары рутины", — подумал Марк и громко вздохнул: "О-о-ох!".

Он и вправду сидел у окна, но начал смотреть на происходящее снаружи только после окончания разговора и тупого раздумья ни о чём, кратковременного ступора, как будто упершись лбом в глухую стену, которой нет и никогда не было.

Несколько дней назад они поссорились с Полиной из-за того, что Марк постоянно грубо выражался и был раздражённым, утверждая, что их соседка отравила его любимого кота. Полина ушла пожить у своей мамы, сказав, что вернётся, как только Марк остынет и выбросит эти сумасшедшие мысли об отравлении из головы. Полина любила его. И он любил её. Но ведь кота он тоже любил!

На улице цвела весна — конец апреля. Суетливый будний день, когда беспрерывный поток машин течёт по дряблым венам города в двустороннем направлении, то радостно, то истерично изрыгая сигналы и матерные реплики надрывающимися голосами водителей, не настроенных на диалог, а просто самоутверждавшихся подобным образом. В общем, обычная картина.

Но вернёмся к весне: ветки деревьев густо покрыты зелёными листьями и поют на ветру о своём сочном периоде жизни, но всё же с некоторой задумчивостью выражая понимание, что это не вечно. Не все могут это заметить — нужно вслушаться и, самое главное, постараться почувствовать. Момент радости и грусти в одной секунде.

Марк умел это чувствовать. И он чувствовал даже немного острее, чем другие. Но он никому не говорил об этом. Зачем? Они всё равно не поймут его. Не поверят. Как не поверили тогда, когда он говорил, что соседка отравила их кота. Ведь это же был ИХ кот, такой родной, игривый, живой! А эта мразь его отравила. Видите ли, не нравилось ей, что он по лестницам бегает. Жирная дура! Вот ей бы тоже не помешало бы побегать по лестнице: вверх и вниз, вверх и вниз. Особенно вверх. Чтобы растрясся весь её подкожный жир, мерзкий и противный, как её чёртов характер, как её чёртова рожа, как её чёртов голос и её визгливая речь, когда она обвиняла Марка во лжи и клевете. Ах ты, паскуда, тварь! Мы ещё посмотрим, кто будет смеяться последним!

С такими мыслями он наблюдал за происходящим во дворе, где ничего, по сути, не происходило. Парочка старушек сидела на скамейке рядом с детской площадкой, наблюдая, как их внуки едят маленькими лопатками влажный после дождя песок. Вот во двор заехала машина — это сосед из дома напротив, Владимир зовут его вроде бы. Вроде бы, да. Нормальный вроде бы мужик. И тачка у него неплохая вроде бы. Как-то даже перекинулись парой слов с ним. И жёнушка у него вроде симпатичная. Его надо было назвать не Володя, а Вродебы. У него всё вроде бы. Марк улыбнулся своей весёлой мысли и перевёл взгляд в другой конец двора, где располагались мусорные контейнеры. И рядом с ними обязательный комплект из двух бродяг, которые молча созерцали забор. Видимо, познали тайну его тупого узора. Имён их Марк не знал, да и незачем ему их было знать — не пригодится. Марк всегда так рассуждал: если что-то не приносило пользы, то значит это бессмысленно знать, понимать и вообще запоминать — нужно стереть это из памяти.

Рядом с бродягами показалась крупная фигура, которую Марк сначала не узнал, но затем на него накатила ярость, когда он услышал противный высокий голос, как будто арматурой по ржавой железяке скребут. Это была оно — существо, отравившее бедного кота. Этот, наверное, центнер мерзкого безобразия переваливался с одной ноги на другу, медленно продвигаясь вперёд — в центр двора, где был вход в дом. Казалось, вот-вот равновесие будет потеряно и вся туша упадёт вниз, и тогда содрогнётся земля дрожью апокалиптической, и настанет конец этого мира, этого света… Но женщина не падала, она шла вперёд, на ходу бросая двум бродягам какие-то нравоучительные фразы с нотами возмущения. Бродяги молча сидели.

Марк вдруг почувствовал небывалое раздражение, а затем и ярость, способную подтолкнуть его на любой, даже самый отчаянный поступок. Это был не кратковременный приступ, это был приступ прозрения и осознания собственных желаний. А желания имеют свойство становиться замыслами, которые, в свою очередь, иногда воплощаются — им нужен лишь импульс и подходящий момент. Импульсом стало необъятные раздражение и ярость, ну а подходящий момент — вот он — соседка скоро будет почти под его окном, ничего не подозревающая и не ожидающая подвоха. Да какой же это подвох? Это будет урок, это будет наказание, это будет СПРАВЕДЛИВОСТЬ! Но что же предпринять? Соседка уже на подходе — она ведь может исчезнуть в подъезде и другого такого случая не представится. Марк оглядел комнату, его обуревала злость и капля паники, что он упустит свой шанс.

Судьба была благосклонна к Марку в эту минуту: сложилось так, что ненавистная женщина забыла или не могла найти в своей сумочке ключи от подъезда, и раздосадованная набрала на домофоне номер своей квартиры, чтобы её супруг открыл дверь и впустил её. Звучат гудки. В висках у Марка глухо стучат молотки, а глаза продолжают бегать по комнате из угла в угол, но вдруг останавливаются на старом телевизоре "Весна". Он стоит на комоде, и давно уже пора его выбросить на помойку.

— Пора выбросить, — спокойно произнёс Марк, и уже громче, — только не на помойку, а на эту свинью!

Он подбежал к комоду взялся с двух сторон за телевизор и наклонил его на себя таким образом, что тот упёрся Марку в грудь. На мгновение ему показалось, что телевизор вот-вот упадёт, но прошлогодние тренировки в тренажёрном зале дали о себе знать — напрягая мышцы, Марк почувствовал, что ситуация под контролем, и начал продвигаться к окну, вслушиваясь, продолжают ли раздаваться гудки домофона. Гудки продолжали звучать — и это обнадёживало

Через несколько шагов телевизор был готов к сбросу в проём окна на женщину, и это вызвало у Марка радость. Он искренне улыбался, в последний раз взглянув на макушку своего врага, который вполголоса возмущался из-за долго не отвечающего на сигнал вызова супруга. На мгновение макушка и всё тело этой огромной женщины словно застыли в глазах Марка, а жизнь и движение вокруг продолжались в прежнем ритме. Краем глаза он заметил, что одна из старушек или же обе всё же удосужились подняться со скамейки, чтобы отругать детей за поедание песка, а бродяги жестикулировали, о чём-то споря друг с другом, мимо них проходил человек, в другом конце двора парковалась машина...

Сделав глубокий вдох и закрыв на мгновение глаза, Марк продолжал улыбаться и подавлял в себе желание громко рассмеяться. А гудки внезапно прекратились, и послышался голос разгневанной соседки, возмущённо кричащей в домофон так, что, наверное, на её супруга в квартире обрушился шквал слюны:

— Ты там, что, через десять комнат шёл? Я вся измаялась уже, вспотела!

И вот на выдохе Марк вкладывает все силы в толчок и привстаёт на носки, чтобы телевизор уже точно полетел туда, куда надо. Как радостно-то!

Шум двора словно остался на втором плане — этаким фоном, который почти не слышно, ведь слышен Марку был только его собственный смех. Но недолго. Через несколько секунд он услышал голос, очень знакомый голос — приятный и родной — голос… Полины!

— Ой, тёть Тонь, подождите, не закрывайте — я тоже без ключей!

Сердце Марка замерло, как будто его резко сжала ледяная рука.

— Полина! — возглас громко вырвался из его груди, но его никто не услышал, потому что на улице раздался оглушительный грохот и вместе с ним высокий вскрик, как будто кто-то резко нажал на тормоза. Всё это длилось не больше пары секунд. Марк высунулся в окно и посмотрел вниз, туда, где должен был приземлиться телевизор и где должна была лежать эта корова. Но картина, представшая его глазам, была иная: эта корова, чёртова тётя Тоня, прижавшись к стене, стояла в оцепенении и закрывала свой рот пухлой рукой. Её взгляд упёрся в то, что лежало у её ног — куча обломков того, что ещё минуту назад было телевизором "Весна" и хрупкое женское тельце под этой грудой хлама. Руки и ноги были раскинуты в стороны, как будто девушка только что улеглась на землю отдохнуть после долгой прогулки. Там, где должна была быть голова, экраном вниз лежал кинескоп. Крови Марк не заметил, но ему хватило и того, что он увидел. Того, что он сделал. Того, что он понял.

Из недр его лёгких вырвался животный крик — все, кто был во дворе, подняли свои головы и уставились на окно, до сих пор не понимая, что произошло и уж тем более, что произойдёт в следующий миг.

Марк залез на подоконник и, немного пригнувшись, застыл в оконном проёме.

— Это ты во всём виновата, тварь! — неистово прокричав, он оттолкнулся двумя ногами и прыгнул туда, где под кучей пластмассы, стекла, проводов и микросхем без движения лежало уже бездыханное тело девушки.

Он хотел приземлиться рядом, но не рассчитал и упал сверху животом на торчащую подобно башне электронно-лучевую трубку. В этот момент у Марка возникло чувство, что он проглотил эту часть кинескопа, но только не обычным образом, через глотку, а сразу животом, проделав для этого в нём дыру. Дыхание перехватило. Он попытался повернуть голову и в последний раз с ненавистью взглянуть на свою соседку, но в глазах стало мутно, хотя в последнее мгновение своей жизни он всё-таки различил знакомое лицо у плеча женщины — это была Полина!

"Но кто же тогда тут?.. Да какая уже разница?.." — это были последние мысли Марка.

Полина с ужасом выглядывала из-за спины крупной женщины и не могла прийти в себя — это просто никак не укладывалось в её голове: сначала на её подругу, с которой они пришли в гости к Марку, падает советский телевизор, а потом сверху и сам Марк!

На улице цвела весна — конец апреля. А рядом с подъездом лежали обломки другой "Весны", два мёртвых тела и стояли ошеломлённые люди.

2015 г.