… у меня со входной дверью был негласный уговор: она должна была точно быть дома в восемь утра, когда я выходил на работу, и в шесть вечера, когда я возвращался домой, а также в выходные во второй половине дня. В остальное же время входная дверь могла гулять, где ей вздумается, заходить в кафе и магазины, совершать небольшие покупки (что было очень удобно) и даже ездить верхом. Так было до того момента, когда на моем пороге появился констебль – и когда я уже готовил фразы о том, что никто не запрещает дверям гулять, где им вздумается, страж порядка огорошил меня фразой, что…
— … вы знаете, что за последние два месяца в городе пропали не меньше сорока человек?
— Это ужасно… но при чем здесь я?
— Вы не при чем…
— Тогда почему же…
— … а вот ваша уважаемая дверь…
— А что она?
— Вы знаете, сколько человек прошли через неё?
— Хотите сказать… – я едва не задохнулся, — вошли в мой дом?
— Нет-нет, что вы, не ваш дом, а в дверь!
— Когда она… гуляла по улице?
— Совершенно верно. Вошли, и… не вышли.
— Что же… вам придется подождать до восьми утра, когда дверь вернется домой.
— Ничего страшного, я подожду.
Констебль действительно уселся на крыльцо, и я даже передал ему через окно чашечку чая. Однако, часы на башне пробили шесть, минутная стрелка перевалила через четверть седьмого, а дверь так и не появлялась.
— Может… с ней что-то случилось? – осторожно предположил я, — попала под машину… – и тут же одернул себя, ожидая гневной тирады, что вот, отпускаете свои двери куда ни попадя, а потом случается… но Констебль сказал совсем другое:
— Может… дверь поняла, что за её разоблачили?
— Разобла… что вы имеете в виду?
— … дверь явно что-то замышляла, когда приглашала к себе людей…
Я так и не узнал, что замышляла дверь – то ли она уводила людей к их мечте, то ли наоборот, жадно проглатывала человеческие души. Дверь так и не вернулась домой, и мне пришлось выходить и входить через окно – до того момента, как окно однажды вечером попросило отпустить его на вечер где-нибудь до полуночи…
… у меня со входной дверью был негласный уговор: она должна была точно быть дома в восемь утра, когда я выходил на работу, и в шесть вечера, когда я возвращался домой, а также в выходные во второй половине дня. В остальное же время входная дверь могла гулять, где ей вздумается, заходить в кафе и магазины, совершать небольшие покупки (что было очень удобно) и даже ездить верхом. Так было до того момента, когда на моем пороге появился констебль – и когда я уже готовил фразы о том, что никто не запрещает дверям гулять, где им вздумается, страж порядка огорошил меня фразой, что…
— … вы знаете, что за последние два месяца в городе пропали не меньше сорока человек?
— Это ужасно… но при чем здесь я?
— Вы не при чем…
— Тогда почему же…
— … а вот ваша уважаемая дверь…
— А что она?
— Вы знаете, сколько человек прошли через неё?
— Хотите сказать… – я едва не задохнулся, — вошли в мой дом?
— Нет-нет, что вы, не ваш дом, а в дверь!
— Когда она… гуляла по улице?
— Совершенно верно. Вошли, и… не вышли.
— Что же… вам придется подождать до восьми утра, когда дверь вернется домой.
— Ничего страшного, я подожду.
Констебль действительно уселся на крыльцо, и я даже передал ему через окно чашечку чая. Однако, часы на башне пробили шесть, минутная стрелка перевалила через четверть седьмого, а дверь так и не появлялась.
— Может… с ней что-то случилось? – осторожно предположил я, — попала под машину… – и тут же одернул себя, ожидая гневной тирады, что вот, отпускаете свои двери куда ни попадя, а потом случается… но Констебль сказал совсем другое:
— Может… дверь поняла, что за её разоблачили?
— Разобла… что вы имеете в виду?
— … дверь явно что-то замышляла, когда приглашала к себе людей…
Я так и не узнал, что замышляла дверь – то ли она уводила людей к их мечте, то ли наоборот, жадно проглатывала человеческие души. Дверь так и не вернулась домой, и мне пришлось выходить и входить через окно – до того момента, как окно однажды вечером попросило отпустить его на вечер где-нибудь до полуночи…