«… Абсолютно верно, други мои: «…Вот оно, просветление-то. Что, усекли, ну то-то — вижу по глазам!..» Именно штудирование на сон грядущий «Критики практического разума» разлюбезного нашего Иммануила Иоганн-Георгиевича Канта, судя по отзывам ведущих неврологов, сомнологов, нейрофизиологов, рефлексотерапевтов, прочих эпилептологов и всех, всех, всех нормальных студентов всего мира, ещё с незапамятных времён применяется как весьма, должно отметить, действенное средство интенсивной терапии в подобных клинических случаях, поелику успокоению, вполне можно даже сказать — размягчению, ума зело способствует. Соответственно, и засыпанию. Где б её только раздобыть посередь ночи, Критику-то пресловутую? Все библиотеки, поди, закрыты. Может, какие дежурные есть? Типа аптеки для лунатиков, хе-хе-хе! Шутка хохмы! Заценили? …Нет? Гм…
В тот самый непростой момент и обратил наконец-то наш добрый молодец пристальное своё маршальское внимание на книжный шкаф, одиноко притулившийся у дальней стены. А ежели поискать? Чем чёрт не шутит? В каждом ведь интеллигентском доме томик сего эпохального произведения в сафьяновом переплёте должен на самом видном месте красоваться. Можно даже в красном углу с лампадкой. Тогда всяк сюда входящий, случайно увидев его, обязательно ведь, оставив где-то за дверью, как и положено, все свои иллюзорные надежды, подумает с трепетом душевным: «О-о-о-о, круто! И здесь, мля, эта вшивая интеллигенция!». Требовалось лишь разобраться с уровнем «интеллигентскости», так сказать, Изнакурножа, и дело в шляпе! Однако не всё столь однозначно под сенью греческой смоковницы.
Шкаф был большой… Фу, как банальщиной невыветрившейся подванивает! Прёт, аж в носе свербит! Гм… Пустая, ничего не значащая фраза. Всё равно что: ночь была тёмной или день был светлым. Или серым. Дык даже в сером, говорят, аж цельных пятьдесят оттенков! Мы, правда, ничего такого там не высмотрели, но кто-то ж узрел? Или вот ещё похлеще: «Она была отличницей». Никаких эмоций! Невольно хочется после каждого слова поставить большущую жирную точку. Чистая выхолощенная констатация. Стерильно! Без какой-либо примеси фантазии. Ежели человек столь безыскусно рисует рыженькую школьницу, в которую кто-то когда-то где-то даже был влюблён, писать ему категорически нельзя! Разумеется, с ударением на второй слог, мы же не садисты. Отказать, нах! Не, ну можно, конечно, вывески там всякие, заголовки в стенгазете какие-нибудь калякать, но не более! Да и то ежели каллиграфия не сильно хромает, а так только в туалете стены расписывать.
Да, кстати! Совершенно не возбраняется в интернете мнить себя великим писателем. И обожать! Почему бы, собственно, нет? Блогеры ведь есть у нас «великие», хе-хе! Такого же, кстати, недалёкого ума ребята, однако шкурку от банана весьма успешно в реке полощут и тридцатку свою в день со всяких проплывающих мимо глупых крокодилов, то бишь подписавшихся лохов, имеют. Как с куста! Но лучше всё-таки попробовать что-нибудь изобразить, а хоть бы и так: «Юлька, не в пример многим другим, училась в общем-то неплохо, и ежели б не извечная трёшка по поведению, можно даже сказать, на отлично, однако на улице, как и все рыжие, оторва была та ещё, иному пацану звездюлей легко могла отсыпать!» Есть разница? Многословно, конечно, грубовато, где-то, может, и не шибко грамотно, зато лично нам такая рыжая Юлька значительно более по душе. А вам?
Шкаф же при ближайшем рассмотрении оказался и правда необычайно вместительным, ну просто-таки огромным! Причём ширины вроде как обычной, где-то в Юрин обхват, то бишь в сажень, зато высота его была практически неизмерима, ибо потолок над ним, по всей зримой видимости, отсутствовал и бесконечные, бесконечные полки уходили куда-то в неразличимую высь и там терялись, окутанные зеленоватым туманом.
«Ох и ни фига ж себе! — искренне подивился Юрий Иванович. — Прям библиотека Хогвартса, ять вашу, а не какая-то там, понимаешь, Изнакурнож! Как же они туда наверх лазают-то, бедолаги?!»
Притом, заметьте, это ведь была не до боли привычная уже нам хиленькая ДСП-конструкция из «Икеи» или ещё невесть откуда, решительно нет! — но цельнодеревянный монолит. Дуб морёный, ёпрст! Вот ведь как! И не нужно, пожалуйста, злобно тут шикать, товарищи металлурги, столяры да плотники! Товарищ Ширяев именно так определил: именно монолит и именно деревянный! С него, соответственно, и спрос. Кто прокукарекал, того, сами понимаете, и в суп! Хе-хе!
Впрочем, спросить с Юрика было как раз-таки и некому: Робин дрых без задних лапок, всхлипывающий Некто упорно на глаза не показывался, Наина Киевна зычно оглашала вверенный ей объект бдительным боевым храпом, касаемо же всякой прочей домовой мелюзги, в неимоверном количестве населяющей окрестности Изнакурножа, может, кто и присутствовал, вероятнее всего так оно и было, однако все вели себя достойно — вынюхивали, подглядывали да подслушивали себе в удовольствие, тайного присутствия своего при этом ничем не выказывая. Да и пусть, каждому своя развлекуха.
Юра осторожно потрогал шкаф, словно бы с некоей опаской, будто удостоверяясь на всякий случай, не мираж ли, не чья-то очередная весёлая шуточка, и, окончательно наконец-то уверившись в реальности происходящего, решительно распахнул дверцы. Пахнуло пылью, старой бумагой и ещё какими-то не шибко вонючими экскрементами. Может, мыши? Ответа, разумеется, не последовало. Да и откуда? Тут же, недолго думая, попробовал из любопытства открыть вдобавок и следующую полку, ну ту, что повыше. Не тут-то было! Не всё, знаете ли, таракану сахарный сироп! Полнейший облом-с, однако, случился, господа присяжные заседатели, заперто, мобтить! Ну да хрен с ней, тут и на одной полке книжек — всю жизнь читай, не перечитаешь, чего уж более-то желать. Тем паче, похоже, в глубину шкафчик тоже никаких видимых ограничений не имел, и, заглядывая в него, человек непосвящённый воображал, будто стоит он на пороге бесконечно длинного книгохранилища.
«А ведь прямо за стеной музей должен находиться, бляха-муха! — размышлял порядком озадаченный Ширяев. — Мы вчера там были. Прошли прямёхонько через музей и оказались здесь. В этой самой комнате. Через ту самую дверь. Гм! Странно!»
Юрий Иванович подошёл к двери, прислонился ухом, прислушался. Дверь мерно вибрировала, временами судорожно содрогаясь, поскрипывая петлями, позвякивая многочисленными замками, засовами, щеколдами, шпингалетами.
«Вот и товарищ Горыныч храпит. Я же слышу, бубёныть! Я чувствую! Где в таком случае она храпит-то? — недоумённо вопрошал сам себя Иваныч. — Там ведь, по идее, всё сплошь книги! Пойти, что ль, глянуть?»
Некоторое время он ещё так стоял, вслушиваясь в рокот спящего за стеной вулкана, подумывал, что будет, когда спящий, вернее, всё-таки спящая, проснётся, затем тихонько отодвинул засов, отворил дверь и вышел. Стакан-лимон вышел вон! Всё, как ни странно, оставалось на своих местах: и богатырский храп, и стена, и поблескивающие вдоль неё в лунном свете витрины с экспонатами, прибавилась лишь парочка-троечка бесцельно слоняющихся по залу каких-то непонятных сущностей. Вспомнив полученные накануне инструкции, Юрий Иванович быстренько, но осторожно ретировался, так сказать, без шума и пыли, дабы никого случайно не потревожить, аккуратно прикрыл за собой дверь и, во избежание пускай гипотетически, но всё же возможных эксцессов, замкнул её на все имеющиеся замки, засовы, задвижки и шпингалеты. В конце концов не зря же они здесь в столь изрядном количестве присутствуют, резонно? На авось, как говорится, надейся, а дверцу стулом подопрём! Хрен его знает, что там за нечисть шастает!
— Да уж, дела-а-а-а! — только и выговорил он.
Где-то тихонько хихикнули.
«Мля! — мысленно ругнулся Юрка. — Это… плакса… достала! Ныла, ныла, теперь вон хихикает! …Над чем или кем, интересно знать?! …Надоело! Значит, будем читать, и баста! Иначе так ведь совсем свихнуться можно! Я уж и без того на последнем… Тэ-э-э-эк-с… Что тут у нас? Ну-ка поглядим-с…»
Пыльный мутный светильник-дельфинчик светил довольно тускло и лишь под себя, но даже этого плохонького света вполне достаточно было, дабы разглядеть на полке ужасный беспорядок, просто-таки форменный бардак! — не постесняемся этого слова. Быстренько просмотрев ближайшую стопку, намётанный маршальский глаз выхватил в потёмках слово «Мегрэ».
«О, Мегрэ! Ур-р-ра, берём! — Юра, похоже, готов был радоваться хоть чему-то знакомому в этом диковинном мирке. — Детективчик перед сном тоже ведь совсем неплохо!»
— Уважаемый, там же Мегре-е-е написано, — по-козлячьи протянул чей-то печальный голосок, — а вовсе не Мегрэ. Различать надобно!
— Мегре-е-е или Мегрэ, какая на фиг разница? — Юрик сразу и не въехал, что уже разговаривает вслух. — Нам, нанайцам, всё равно, лишь бы в сон сшибало!
— И всё-таки лучше, наверное, Кант. Он, кстати, на другой полке…
— Да хрен с ним, с этим Кантом! Дался он мне! Сименон тоже вполне сойдёт. Та ещё нудятина! — прихватив на всякий случай из той же стопки ещё одну книгу и зачем-то какую-то непонятную школьную тетрадь, Юра поспешил обратно на диван, ближе к дельфинчику. — Ну-с, приступим-с…»
«… Абсолютно верно, други мои: «…Вот оно, просветление-то. Что, усекли, ну то-то — вижу по глазам!..» Именно штудирование на сон грядущий «Критики практического разума» разлюбезного нашего Иммануила Иоганн-Георгиевича Канта, судя по отзывам ведущих неврологов, сомнологов, нейрофизиологов, рефлексотерапевтов, прочих эпилептологов и всех, всех, всех нормальных студентов всего мира, ещё с незапамятных времён применяется как весьма, должно отметить, действенное средство интенсивной терапии в подобных клинических случаях, поелику успокоению, вполне можно даже сказать — размягчению, ума зело способствует. Соответственно, и засыпанию. Где б её только раздобыть посередь ночи, Критику-то пресловутую? Все библиотеки, поди, закрыты. Может, какие дежурные есть? Типа аптеки для лунатиков, хе-хе-хе! Шутка хохмы! Заценили? …Нет? Гм…
В тот самый непростой момент и обратил наконец-то наш добрый молодец пристальное своё маршальское внимание на книжный шкаф, одиноко притулившийся у дальней стены. А ежели поискать? Чем чёрт не шутит? В каждом ведь интеллигентском доме томик сего эпохального произведения в сафьяновом переплёте должен на самом видном месте красоваться. Можно даже в красном углу с лампадкой. Тогда всяк сюда входящий, случайно увидев его, обязательно ведь, оставив где-то за дверью, как и положено, все свои иллюзорные надежды, подумает с трепетом душевным: «О-о-о-о, круто! И здесь, мля, эта вшивая интеллигенция!». Требовалось лишь разобраться с уровнем «интеллигентскости», так сказать, Изнакурножа, и дело в шляпе! Однако не всё столь однозначно под сенью греческой смоковницы.
Шкаф был большой… Фу, как банальщиной невыветрившейся подванивает! Прёт, аж в носе свербит! Гм… Пустая, ничего не значащая фраза. Всё равно что: ночь была тёмной или день был светлым. Или серым. Дык даже в сером, говорят, аж цельных пятьдесят оттенков! Мы, правда, ничего такого там не высмотрели, но кто-то ж узрел? Или вот ещё похлеще: «Она была отличницей». Никаких эмоций! Невольно хочется после каждого слова поставить большущую жирную точку. Чистая выхолощенная констатация. Стерильно! Без какой-либо примеси фантазии. Ежели человек столь безыскусно рисует рыженькую школьницу, в которую кто-то когда-то где-то даже был влюблён, писать ему категорически нельзя! Разумеется, с ударением на второй слог, мы же не садисты. Отказать, нах! Не, ну можно, конечно, вывески там всякие, заголовки в стенгазете какие-нибудь калякать, но не более! Да и то ежели каллиграфия не сильно хромает, а так только в туалете стены расписывать.
Да, кстати! Совершенно не возбраняется в интернете мнить себя великим писателем. И обожать! Почему бы, собственно, нет? Блогеры ведь есть у нас «великие», хе-хе! Такого же, кстати, недалёкого ума ребята, однако шкурку от банана весьма успешно в реке полощут и тридцатку свою в день со всяких проплывающих мимо глупых крокодилов, то бишь подписавшихся лохов, имеют. Как с куста! Но лучше всё-таки попробовать что-нибудь изобразить, а хоть бы и так: «Юлька, не в пример многим другим, училась в общем-то неплохо, и ежели б не извечная трёшка по поведению, можно даже сказать, на отлично, однако на улице, как и все рыжие, оторва была та ещё, иному пацану звездюлей легко могла отсыпать!» Есть разница? Многословно, конечно, грубовато, где-то, может, и не шибко грамотно, зато лично нам такая рыжая Юлька значительно более по душе. А вам?
Шкаф же при ближайшем рассмотрении оказался и правда необычайно вместительным, ну просто-таки огромным! Причём ширины вроде как обычной, где-то в Юрин обхват, то бишь в сажень, зато высота его была практически неизмерима, ибо потолок над ним, по всей зримой видимости, отсутствовал и бесконечные, бесконечные полки уходили куда-то в неразличимую высь и там терялись, окутанные зеленоватым туманом.
«Ох и ни фига ж себе! — искренне подивился Юрий Иванович. — Прям библиотека Хогвартса, ять вашу, а не какая-то там, понимаешь, Изнакурнож! Как же они туда наверх лазают-то, бедолаги?!»
Притом, заметьте, это ведь была не до боли привычная уже нам хиленькая ДСП-конструкция из «Икеи» или ещё невесть откуда, решительно нет! — но цельнодеревянный монолит. Дуб морёный, ёпрст! Вот ведь как! И не нужно, пожалуйста, злобно тут шикать, товарищи металлурги, столяры да плотники! Товарищ Ширяев именно так определил: именно монолит и именно деревянный! С него, соответственно, и спрос. Кто прокукарекал, того, сами понимаете, и в суп! Хе-хе!
Впрочем, спросить с Юрика было как раз-таки и некому: Робин дрых без задних лапок, всхлипывающий Некто упорно на глаза не показывался, Наина Киевна зычно оглашала вверенный ей объект бдительным боевым храпом, касаемо же всякой прочей домовой мелюзги, в неимоверном количестве населяющей окрестности Изнакурножа, может, кто и присутствовал, вероятнее всего так оно и было, однако все вели себя достойно — вынюхивали, подглядывали да подслушивали себе в удовольствие, тайного присутствия своего при этом ничем не выказывая. Да и пусть, каждому своя развлекуха.
Юра осторожно потрогал шкаф, словно бы с некоей опаской, будто удостоверяясь на всякий случай, не мираж ли, не чья-то очередная весёлая шуточка, и, окончательно наконец-то уверившись в реальности происходящего, решительно распахнул дверцы. Пахнуло пылью, старой бумагой и ещё какими-то не шибко вонючими экскрементами. Может, мыши? Ответа, разумеется, не последовало. Да и откуда? Тут же, недолго думая, попробовал из любопытства открыть вдобавок и следующую полку, ну ту, что повыше. Не тут-то было! Не всё, знаете ли, таракану сахарный сироп! Полнейший облом-с, однако, случился, господа присяжные заседатели, заперто, мобтить! Ну да хрен с ней, тут и на одной полке книжек — всю жизнь читай, не перечитаешь, чего уж более-то желать. Тем паче, похоже, в глубину шкафчик тоже никаких видимых ограничений не имел, и, заглядывая в него, человек непосвящённый воображал, будто стоит он на пороге бесконечно длинного книгохранилища.
«А ведь прямо за стеной музей должен находиться, бляха-муха! — размышлял порядком озадаченный Ширяев. — Мы вчера там были. Прошли прямёхонько через музей и оказались здесь. В этой самой комнате. Через ту самую дверь. Гм! Странно!»
Юрий Иванович подошёл к двери, прислонился ухом, прислушался. Дверь мерно вибрировала, временами судорожно содрогаясь, поскрипывая петлями, позвякивая многочисленными замками, засовами, щеколдами, шпингалетами.
«Вот и товарищ Горыныч храпит. Я же слышу, бубёныть! Я чувствую! Где в таком случае она храпит-то? — недоумённо вопрошал сам себя Иваныч. — Там ведь, по идее, всё сплошь книги! Пойти, что ль, глянуть?»
Некоторое время он ещё так стоял, вслушиваясь в рокот спящего за стеной вулкана, подумывал, что будет, когда спящий, вернее, всё-таки спящая, проснётся, затем тихонько отодвинул засов, отворил дверь и вышел. Стакан-лимон вышел вон! Всё, как ни странно, оставалось на своих местах: и богатырский храп, и стена, и поблескивающие вдоль неё в лунном свете витрины с экспонатами, прибавилась лишь парочка-троечка бесцельно слоняющихся по залу каких-то непонятных сущностей. Вспомнив полученные накануне инструкции, Юрий Иванович быстренько, но осторожно ретировался, так сказать, без шума и пыли, дабы никого случайно не потревожить, аккуратно прикрыл за собой дверь и, во избежание пускай гипотетически, но всё же возможных эксцессов, замкнул её на все имеющиеся замки, засовы, задвижки и шпингалеты. В конце концов не зря же они здесь в столь изрядном количестве присутствуют, резонно? На авось, как говорится, надейся, а дверцу стулом подопрём! Хрен его знает, что там за нечисть шастает!
— Да уж, дела-а-а-а! — только и выговорил он.
Где-то тихонько хихикнули.
«Мля! — мысленно ругнулся Юрка. — Это… плакса… достала! Ныла, ныла, теперь вон хихикает! …Над чем или кем, интересно знать?! …Надоело! Значит, будем читать, и баста! Иначе так ведь совсем свихнуться можно! Я уж и без того на последнем… Тэ-э-э-эк-с… Что тут у нас? Ну-ка поглядим-с…»
Пыльный мутный светильник-дельфинчик светил довольно тускло и лишь под себя, но даже этого плохонького света вполне достаточно было, дабы разглядеть на полке ужасный беспорядок, просто-таки форменный бардак! — не постесняемся этого слова. Быстренько просмотрев ближайшую стопку, намётанный маршальский глаз выхватил в потёмках слово «Мегрэ».
«О, Мегрэ! Ур-р-ра, берём! — Юра, похоже, готов был радоваться хоть чему-то знакомому в этом диковинном мирке. — Детективчик перед сном тоже ведь совсем неплохо!»
— Уважаемый, там же Мегре-е-е написано, — по-козлячьи протянул чей-то печальный голосок, — а вовсе не Мегрэ. Различать надобно!
— Мегре-е-е или Мегрэ, какая на фиг разница? — Юрик сразу и не въехал, что уже разговаривает вслух. — Нам, нанайцам, всё равно, лишь бы в сон сшибало!
— И всё-таки лучше, наверное, Кант. Он, кстати, на другой полке…
— Да хрен с ним, с этим Кантом! Дался он мне! Сименон тоже вполне сойдёт. Та ещё нудятина! — прихватив на всякий случай из той же стопки ещё одну книгу и зачем-то какую-то непонятную школьную тетрадь, Юра поспешил обратно на диван, ближе к дельфинчику. — Ну-с, приступим-с…»