Я - не расходный материал.

Эта история — чистая правда. Я узнал её от афганского военного, с которым я разговорился в очереди в больнице, куда попал с комой, и с которым был в дружбе до его смерти от инсульта. И я на стороне ему подобных, ибо сам пережил ад. Лишь увидев смерть, можно постичь жизнь, и все, кого терзает боль и немощь, я с вами! Мы должны жить, вопреки всему, ненавидеть тех, кто бросил нас умирать, волей поддерживать жизнь и помогать своим, не отдаваться течению, которое несёт нас к смерти!

Этот город древен, близки к нему боги.

Богов великих потоп устроить склонило их сердце.

Совещались отец их Ану, Эллиль, герой, их советник,

Их гонец Нинурта, их мираб Эннуги. Светлоокий Эа с ними вместе клялся, Но хижине он их слово поведал:

«Хижина, хижина! Стенка, стенка!

Слушай, хижина! Стенка, запомни!

Шуриппакиец, сын Убар-Туту,

Снеси жилище, построй корабль, Покинь изобилье, заботься о жизни,

Богатство презри, спасай свою душу!

На свой корабль погрузи все живое.

Тот корабль, который ты построишь,

Очертаньем да будет четырехуголен,

Равны да будут ширина с длиною,

Как Океан, покрой его кровлей!» Я понял и вещаю Эа, владыке:

«То слово, владыка, что ты мне молвил, Почтить я должен, все так и исполню.

Что ж ответить мне граду — народу и старцам?»

Эа уста открыл и молвит, Мне, рабу своему, он вещает:

«А ты такую им речь промолви:

«Я знаю, Эллиль меня ненавидит, Не буду я больше жить в вашем граде, От почвы Эллиля стопы отвращу я.

Спущусь к Океану, к владыке Эа!

А над вами дождь прольет он обильно,

Тайну птиц узнаете, убежища рыбы,

На земле будет всюду богатая жатва,

Утром хлынет ливень, а ночью

Хлебный дождь вы узрите воочью».

Эпос о Гильгамеше, таблица № 11.

Примечание Автора. По официальной истории древнее библии, так что библейские тексты украдены из этих эпосов.

И бог — сволочь.

Когда на гребне вала мятежа

Вознесся я на трон владык валузских,

Убил тирана и с его главы

Сорвал корону древних властелинов,

То вместе с ней сорвал я и тебя,

Как спелый плод, созревший, сочный, сладкий,

Мой давний сон, заветная мечта, Валузия, великая держава.

Ни разу не был в женщину влюблен,

И вот теперь, как в женщину, влюбился

В тебя одну, Валузия моя,

Страна-колдунья… Ты — владенье снов,

Очарований, чар и чародейства,

Край призраков, теней забытых царство! Я — Кулл! Я — царь! Тобой владеть я буду, Как долженствует мужу и царю.

Я всю тебя возьму — твои просторы,

Богатства, тайны древние твои,

Труды людей, сокровищ древних клады,

Проклятья магов, знанья мудрецов,

Дворцы, руины, храмы, города,

Долины, горы, реки и ущелья, Все песни ветра, голоса лесные И солнца луч на чашечке цветка.

Я все тебе отдам: мою отвагу,

Мой меч, мой разум, душу, плоть и кровь!

Валузия моя, моя любовь...

Роберт Говард. Валузия.

Примечание Автора. Валузия реально существовала до 1930-х годов в Ростове-на-Дону в районе ул. Мечникова и Ивановского, была уничтожена совсем в 1930-е годы, ибо была настроена против всех и мешала городу расти, убивая всех «инородцев» и мешая строить современную инфраструктуру. Может, были ещё где-то, но я общался со стариками лишь в Ростове-на-Дону.

Я полз по лесу, обдирая живот о переплетённые корни бурьяна и осколки камней. Да, тут взорвался одноэтажный магазин, и его осколок едва не проткнул мне исцарапанную руку. Ног и вообще ниже пояса я себя не чувствую, встать на ноги — смешно сказать. Но я не собираюсь умирать здесь, жизнь, дай мне видеть и знать! Да, меня бросили умирать мои же соратники, семья поплачет и будет жить дальше, я знаю точно. Так случилось с моим однополчанином, тоже подорвавшимся на мине, он выбрался и в лохмотьях добрался до своих. Он узнал, что его уже со спокойной совестью «похоронили», отпели, а жена стала встречаться с пронырой Петровичем. Когда она узнала, что «осколок прошлого» жив, она поныла и сказала, что лучше бы умер, чем стал безногим немощным калекой с оторванными пальцами на одной руке. Дети были маленькими, и любящая мать говорила, что этот ободранный бомж просто похож на папу, а папа умер с честью, как герой!

Не выдержав ужаса и понимания, что общество сделало его расходным материалом, который просто выброшен прочь, как использованный презерватив, он вскрыл себе вены, став полезным последний раз — для трупоедов, черви жрали его с аппетитом.

Но нет, я не стану им поживой, я не умру тут, я буду жить любой ценой!

И я полз, полз, пока не дополз до своих… делящих мою славу погибшего, «скорбящих» и всё такое. Я знал это по рассказам погубленного обществом соратника и теперь ненавидел. Ненавидел смертельной ненавистью. И своих, и врагов, которые делали также со своими. Я понял, что мне враг, с чем я буду бороться насмерть. Враг этот — идея, что все мы существует только для какой-то цели, и по истечению надобности просто выбрасываемся в утиль. Мы — не вещи и не одноразовые поделки! Мы — живые и будем жить, и будь проклята идея одноразовой упаковки!

Мой отряд увидел меня, принесли в лазарет, удивляясь лишь тому, что я не помер пот потери крови. Вот оно, общество упаковки. Не спрашивают, что и как я пережил, а искренне удивляются, что не помер. Меня трясло от ненависти к ним всем, которая одна-единственная поддерживала меня живым. Воля — все биологи упускают этот момент, что одно из главных свойств жизни — воля к бытию, воля к жизни несмотря ни на что.

Разумеется, когда от меня «открестились» как от немощного одноногого инвалида, я уже не был в ужасе, я ненавидел и проклял свою семью, знакомых, кроме тех, кто помогли мне снова ходить. Протез сделали хороший, нога была отнята по середину бедра, так что я мог ходить. Работа — ещё бы, повоевал и был выброшен после травмы, как сломанная трость! — досталась мне с огромным трудом, и я стал жить в общежитии, чтобы не видеть ненавистные мне лица бросивших меня. Впрочем, я видел их везде, это «что ж ты не помер, кукла сломанная, зачем тебе мучиться?». Видел и проклинал. Всем сердцем.

И, видя собрата по несчастью, больного старика в инвалидной коляске, я не прошёл мимо, а помог ему. Разговорились, он тоже инвалид войны. Мы договорились «собирать» таких, как мы, и проводить время как отряд. Да, инвалиды и калеки, но мы люди, а не отработанный материал, и будь проклят самой страшной смертью тот, кто не видит этого!

Многие пережившие войны и болезни, и никогда не ставшие после этого прежними жизнерадостными — афганцы, перенесшие рак и прочие нам подобные, — стали и остаются близкими мне. Если что, я буду стоять рядом с ними, а не со здоровыми и ничего не видевшими! Там, в бездне смерти, где я забывал, кто я такой, я обрёл не смерть а жизнь.

Вскоре я нашёл жену, врача, которой не было всё равно, и которая не жалела меня, а такого вот полюбила — я могу отличать эти вещи теперь. Жену нашёл и старик, вдову погибшего в ДТП — мажор проклятый! — рыбака. Я и моя жена были свидетелям на их свадьбе. Мы должны быть счастливыми не меньше этих здоровых, которые не видели жизни, не были на грани смерти, а жизнь можно увидеть и ценить лишь после такого.

Когда богатый подонок разбился на своей дорогой машине, вылез с выпотрошенным — спасибо стеклу, — пузом, мне не было его жалко. Он получил то, что присуждал другим, вот ему наказание. Жаль это происходит так редко, так редко! Я с ухмылкой и взглядом прямо ему в выпученные от ужаса глаза прошёл мимо, как многие, потупив взор и делая вид, что ничего не происходит, проходили мимо меня, когда я сидел на лавке и выл от ненависти и боли бессилия. Вот теперь получи мою долю.

Я смеялся, когда прошёл квартал от этого места, ибо месть за хотя бы нескольких мне подобных свершилась.

Когда моего товарища-старика забрала треклятая смерть через день после смерти его супруги, мы выбили решение не хоронить, а сделать из них мумии и одеть, поместив в стеклянный куб, чтобы все видели их и понимали, какой ад они прошли. Конечно, всякие лицемеры были против, они же не хотят со своей дискотеки видеть правду, что ждёт их всех. Ничего, я заставлю вас видеть правду, как увидел её я. Заставлю жить!