Похабный камень.

Время, как море, развязывает любые узлы.

Айрис Мердок.

Море и небо — два символа бесконечности.

Джузеппе Мадзини.

В выжженной по самый горизонта пустыне занимался кровавым и усталым от жары сиянием очередной ужасный рассвет. Пыль, что от горизонта до горизонта устилала равнину и плясала безумные пляски смерти в воздухе, отнимала влагу и сама по себе жгла, как раскалённая сковорода, не обращала внимание на поднявшийся ветер с юга. Жаркий и сваливший с ног одиноко идущего по дороге к оазису бедуина, чей верблюд пал сам раньше за пять минут до этого момента. Собака тоже пала, и всё добро нёс уже человек. То стало его ошибкой: тяжесть груза и жара убили и его. Мирная жизнь и смерть от старости, которые грезились ему перед уходом в небытие, так и не настали для старого продавца воды из рода бедуинов.

Но следующий караван из шести человек нашёл всех троих несчастных, отмучившихся и высохших до состояния вяленого мяса, и дошёл с их скарбом вдобавок к собственному, до того оазиса и запасся водой. Довольные, они погребли павших — слава Аллаху, среди них был мулла, — и пошли в своё поселение.

Но они не заметили, что ветер стёр в ничто еле державшийся западный склон высохшей и потрескавшейся на обжигающей жаре, рождаемой ненасытным солнцем, песчаной скалы. Такое случилось не с первой скалой, и люди мало обращали на это внимание. Лишь бы их оазисы и колодцы не засыпало совсем. Но оголилась на этот раз не только песчаная порода, сухая и мёртвая. Оголился и обсидианового цвета огромный квадратный камень с какими-то резными точками и сложными символами по всему периметру длиной в сто двенадцать метров. Не дитя природы и не творение этого мира, он ожил под губительным для людей и зверей светом солнца и ждал.

Пришлось ждать недолго: местные нигерийские дети, собирающие неприхотливые кактусы ради их сочной мякоти, сверкали чёрными пятками и бежали в сторону камня, выпавшего на равнину около них из своей песчаной могилы, где лежал до появления людей. Современные формы Африки и Сахары не родились, а он уже был тут, уцелевший благодаря скале из песчаника, бывшей когда-то грязевым озером, куда скиталец из иных миров и упал когда-то. Он не считал годы, не наблюдал жизнь и горные породы, и вообще не интересовался ничем кроме выполнения своей задачи.

Одной раз и навсегда. Прочее — лишь пыль и дела других.

Когда он увидел детей и кактусы, он понял, что он лежал не зря все эти эпохи, и задача должна быть выполнена скорее. Для этого неведомым людям способом он просмотрел всю местность на свете и космос на расстоянии, которое может лишь мельком увидеть глаз. Туманность Ориона приглянулась ему, и силы, дремавшие в нём, нашли свою жизнь. Он слышал из речь, но не обращал внимания. Это всё вторично.

— Ахмед, что за надписи на камне? Откуда он тут?

— Какие деньги! Эти белые умрут а заплатят нам столько, что мы всю жизнь есть рыбу будем и хлеб, спать на шёлке!

— Замолчи, лучше соберём кактусы и сообщим нашим, пока другие не пришли, особенно, Нгала и его звери!

— А что за похабщина на нём намалевана, это гробница неверных?

— Точно, Али, неверные не могут ничего, но потому и собирают всякое дерьмо, нам что, лишь бы платили, животные! Когда уже их сожжёт всех?

— Назовём это похабным камнем за богомерзкие каракули и продадим…

— Не мы, наши родители и старейшина, Али, Улугбек, немедленно бежим к нашим, Нгала не смеет присвоить это себе! А название хорошее, брат! — усмехнулся десятилетний Ахмед, старший в троице. Его слова были законом для них, и они были в ярости, что какие-то чужаки могут присвоить себе нежданное богатство. Не бывать этому нигде и никогда, пока они — люди бога!

Дети, решив так, побежали, но услышали сводящий с ума запах воды, волна прохлады. И шла она от… Похабного камня!

— Там джинны, и они нас искушают обманом, проклятое место, проклятье Иблиса! — почти хором заорали дети, верные сыны своих отцов, но это им не помогло. Волна воды за минуту затопила казавшуюся вечной равнину, с грохотом всосав в себя всю багровую и бурую пыль, и ушла в неё вся грязь, века назад застолбившая своё право господства здесь.

Но это было не всё: вода лилась словно из ниоткуда, но всё больше и больше. Да, Похабный камень, он же ороситель миров для народа Авлар, чей мир пал от взрыва родного солнца, был инструментом колонизации. Едва он находил жизнь, так брал воду из космических объектов и за сутки затапливал мир, куда попал, целиком, и в итоге мир делался пригодным для колонизации Авлар.

В туманность Ориона он проложил пространственный тоннель для воды, ибо там за сутки обрадуется столько новой воды, что хватит наполнить все земные водоёмы пять дюжин раз.

Ровно столько воды прибыло в мир, прежде бывший людским. Теперь пресный из-за отсутствия в источнике новой воды каких-то солей бездонный океан глубиной двести полных километров — всё, чем Земля могла удивить гостей. Даже вода в нём стала иной, ибо на глубине в 117 полных километров вода, вопреки утверждениям о несжимаемости, сжимается по объёму вдвое, что делает этот эликсир жизни не тем, чем привыкли видеть его люди.

И жизнь в нём будет иной, чем когда-то была на Земле.

Сделав всё это, древний прибор подал сигнал своим на колонизацию и полетел в другие миры. Готовить и их к заселению своими создателями.