Гидра

ЧАСТЬ I

ГАРНИЗОННЫЙ КАРАУЛ

Антон вздрогнул, вскинул голову и стал крутить ей по сторонам, как сова, услышавшая шорох мыши в лесу. Сердце учащенно заколотилось. Он задремал и, прислонившись к бетонному столбу заграждения, закемарил, то медленно опуская голову, то резко вскидывая ее. Он услышал еще какой-то звук, помимо одинокого стрекота сверчка. То ли стук, то ли хлопки, а то ли частые шаги, что было бы хуже всего, потому что если бы это были шаги, то это были бы шаги Чижа. А уж он-то заметил бы сонное кивание головы Антона, после чего в части, когда они приедут с караула, все бы огурцы получили бы отпуска по почкам и кайфушки по шеям, перемежаемые с пробиванием фанеры. Чиж — фазан, и его задача, чтобы огурцы тащили службу денно и нощно.

Антон подкинул на плече короткий АКС и передернул плечами. Ночь стояла прохладная и холод медленно, но настойчиво пробирался сквозь тощенькую шинельку. Это только старики да фазаны одевали под свое ПШ вшивари, а огурцам это категорически запрещалось, и эти бедолаги мерзли в караулах на постах. Звезды горели яркими точками и переливались россыпью бриллиантов. На траве уже начинала конденсироваться влага, которая к утру набухнет сочными капельками росы.

Снова стук… Дробный такой. Нет, это не просто стук.

ЭТО АВТОМАТНАЯ ОЧЕРЕДЬ!

Еще и еще.

ЧЕРТ, ЧТО ПРОИСХОДИТ?!

Эти очереди слышались со стороны части. Что-то там происходило.

УЧЕБНАЯ ТРЕВОГА?.. МЫ НИКОГДА ПО ТРЕВОГЕ НЕ СТРЕЛЯЛИ! ИЛИ, МОЖЕТ, У КОМБАТА ОКОНЧАТЕЛЬНО КРЫШУ СОРВАЛО, И ОН РЕШИЛ НАМ УСТРИТЬ НОЧНОЙ ПОДЪЕМ ПО ТРЕВОГЕ, ДА ЕЩЕ И СО СТРЕЛЬБАМИ?..

ЧИЖУ СКАЖИ!

Да, надо просто сказать фазану. Это их забота — разбираться с докладами огурцов. Антон побежал по пыльной тропинке вдоль своего периметра к соседнему посту, где находился Чиж. Он прижал автомат к спине, чтобы тот прикладом не долбил по ней — у Антона все еще болела почка после очередного построения в бытовке. Подсумок на уставно затянутом ремне давил на бедро, застегнутый на воротнике крючок давил на горло. Сам ремень врезался под ребра. Но попробуй ослабь — фазаны тут же фанеру пробьют. Чиж дрых под вышкой, положив голову на автомат и обратив безмятежное лицо к ночному небу. Антона уколола игла злости — мало того, что эти фазаны одевают добротные вшивари, с которыми можно спать на земле и ничего с тобой не случится, так они еще и дрыхнут на посту, что в общем-то им тоже не положено — это привилегия дедов да дембелей! На голос Антона он открыл глаза и, вставая, недовольно проворчал:

— Ты че, опух, какого хера приперся?!

— Стреляют.

— Кто стреляет? — Чиж был озлоблен. — Чё ты гонишь?

— Там! — Антон махнул рукой в ту сторону, где слышал дробный стук.

Чиж прислушался, а потом внимательно посмотрел на Антона:

— Прикололся, что ли?

— Да какие приколы?! Со стороны части стреляли!

— Ты че руками машешь и глотку дерешь? Бурой, что ли? — Чиж был уже взбешен.

Но в это время, будто для самых непонятливых, со стороны части послышалась довольно длинная очередь. Теперь было уже ясно однозначно, что это не что иное, как автоматные выстрелы. Вслед за ней протрещало еще несколько коротких очередей. Потом все смолкло.

— Ладно, дуй к себе на пост, я сам доложу Пиночету! — Чиж размяк.

Антон развернулся и пошел к своему посту.

— Бегом! — Крикнул сзади Чиж. Антон послушно засеменил, сжимая зубы от злости — этот гребаный фазан сейчас прогнется перед начкаром, что это ОН услышал очередь, а огурец опять в стороне. Но что делать — служба есть служба.

Чиж поднял с земли ремень с подсумком, прицепил его на пояс, отряхнул шинель от сухой травы, достал из кармана телефонную трубку, размотал провод и воткнул вилку в розетку.

Саричев, старшина роты, на данный момент начальник гарнизонного караула, которого солдаты за жуткую дисциплину прозвали Пиночетом, проснулся. Под мышками было влажно, на лбу выступила испарина. Давно ему не снился Афган. И, казалось, что те раскаленные горы и запах горелого мяса вперемешку с запахом пороха и теплой крови, навсегда затаились где-то в глубинах забытых воспоминаний, вылезающих лишь наружу двадцать пятого января, когда он остервенело пьет водку в одиночку и, даже когда был ещё женат, жена старалась его не беспокоить.

Он повернул голову. В комнате начкара, в его комнате, у пульта сидел Моня, огурец. Это по их классификации солдат первых четырёх месяцев срочной службы в армии, раб, на котором сидят еще два призыва. Пиночет знал о той подводной части айсберга в их части, которая называется солдатской службой и скрывается под плотной водой уставов. Но все-таки местная дедовщина не была такой жестокой там, где он служил, хотя отличалась некоторой изощренностью. Да и вообще, она постепенно изживалась в современной армии… Год службы, дроны военной полиции, постоянный мониторинг этого вопроса руководством, передача кухни, уборки территорий сторонним службам… Всё это ставило крест на акутальности неуставных отношений. Там, в центральных районах страны. Но здесь, в глубине сибирской тайги, она ещё процветала.

Моня сидел за пультом и клевал носом. Огурцам тяжело — бессонные ночи, наполненные построениями, избиениями, подшивкой подворотничков, чисткой блях, стиркой стариковской формы плюс черная дневная работа в парке машин и некачественное питание. А наряды в карауле добавляют ко всему зубрежку уставов и шухер на посту и в караулке, пока спят деды. Вот и Моня, который по идее должен был отдыхать, сидел вместо кого-то и вот-вот мог проломить лбом стол.

На пульте загорелась лампочка. Моня встрепенулся и поднял телефонную трубку.

— Караульное помещение! — как можно тише сказал он.

«Тащит службу»! — Умиленно подумал Чиж и рявкнул:

— Подымай Пиночета!

«Какое все-таки у меня ласковое имя»! — Ухмыльнулся Саричев, услышавший в тишине караульного помещения голос Чижова из трубки.

Моня повернулся к Пиночету, но тот уже сам встал с постели и взял трубку у Мони:

— Что там у тебя?

— Товарищ старший прапорщик, докладывает часовой Чижов. Несколько минут назад слышались автоматные очереди со стороны части.

— Много? — На Саричева вновь напахнуло гарью и, казалось, в темноте караулки мелькнула тень неуловимого духа.

— Ну… Несколько.

— Та-ак…

— Товарищ старший прапорщик! — Торопливо выкрикнул Чиж. — По-моему, там еще что-то горит!

Этой ночью небо было затянуто низкими облаками, и в юго-западной части на них был виден мерцающий красный отсвет.

— Чижов, немедленно занять оборону! И Антонову там срочно передай! В окопы и бдить! — Пиночет бросил трубку на пульт и нажал кнопку тревоги. — Караул, в ружье!

Он, выйдя в комнату с оружейной пирамидой, увидел то, что, в принципе, и ожидал увидеть: вместо Мони и Геши, которые, по идее, должны были отдыхать, из комнаты отдыхающей смены выползли фазан Кит и старик Тёпа, которые тащили за собой чуть ли не по полу ремни с подсумками. Увидев Пиночета, они бросились к пирамиде и выхватили оттуда свои автоматы. Из кухни прибежал Геша с закатанными рукавами. Очевидно, он готовил фирменное солдатское блюдо — жареную картошку.

Пока караул вооружался и строился, Саричев вернулся в свою комнату и поднял трубку экстренной связи с частью. Что там могло произойти?! Ведь не зря же ему приснились горы и горелая броня! Конечно, он слышал постоянные разговоры от комбата о том, что тому хочется устроить подъем по ночной тревоге с полной выкладкой и стрельбами. Но Пиночет в любом случае был бы в курсе такого мероприятия.

Штаб молчал, чего никогда не было за те четыре года службы в этой части, которые он проходил здесь. Нет, обрыва на линии не было. Зуммер проходил, гудки слышались, но никто не поднимал трубку на том конце. И даже если бы дежурный с помдежем спали бы в эту минуту, то рёв сирены аварийной связи поднял бы обоих, в каком бы состоянии они не были. Неужели комбат устроил подъем по тревоге по полной программе? Нет, ума бы не хватило все организовать, не говоря уж о желании. Старики сзади цыкали на огурцов, пытаясь выяснить причину такого подъема. Неужели Пиночет опять со своей хреновой мобильностью?!

Штаб не отвечал. Тогда он включил в сеть пульт аварийной рации связи со штабом дивизии, которой принадлежали склады ГСМ, которые и охраняла их часть. Загорелся датчик. Саричев сорвал пломбу, снял наушники, одел их и повернул тумблер. Он пощелкал им и недоуменно оглядел караульных. Потом он опять пощелкал тумблером, проверил сеть. Напряжение шло, но наушники молчали. Тогда он сорвал пломбы с приборной панели, штык-ножом оторвал ее и отбросил в сторону. По платам, в которых отсутствовали практически все радиодетали, во все стороны испуганно побежали полчища тараканов.

— Мать твою! — Пиночет со всей силы ударил по столу, отчего лежащее на нем стекло растрескалось, вскочил, с грохотом уронив стул, и встал перед караулом, глядя на солдат взбешенными глазами. — Кто лазил в рации?!

В глазах пацанов стояло непонимание. Саричев вырвал из своей кабуры табельный ПМ и передернул затвор:

— Я спрашиваю, кто лазил в рации?

Сонливость мигом слетела с лиц солдат. Они дружно попятились назад. Трофимов, разводящий, глядя, что начкар разъярён не на шутку, вдруг сказал:

— Товарищ старший прапорщик, мы же… эту рацию принимаем по пломбам и тумблеру напряжения. Ток же в ней есть! Пломбы на месте, вы видели… Её, может, уже год как разобрали — никто ведь ей до сих пор не пользовался.

Саричев подумал, что Троф прав, и он очень непрофессионально позволил себе проявить свои нездоровые эмоции. «Твою мать, совсем старею…» Он прокашлялся и вернул, к великому облегчению всего караула, свой ствол на место:

— Извиняюсь за резкость! Но ситуация такова: минут пять назад часовые передали, что со стороны части слышалась автоматная стрельба и были замечены признаки пожара. На данный момент в штабе части никто не отвечает, связи с дивизией тоже, как видите, нет, и доложить об обстановке нам некому. Говоря проще — мы отрезаны от мира. Возможно, в части произошло ЧП, возможно, нападение. Исходя из этого, я объявляю в нашем карауле военное положение. Сейчас же все уходят на усиление постов. Троф, расставь часовых по периметру, по окопам! Докладывать мне об обстановке через каждые десять минут. Никому не спать! — Он красноречиво посмотрел на Тёпу с Китом и его взгляд говорил: шутки кончены. Впрочем, солдаты после такого подъема и демонстрации начкаровского пистолета были и так на взводе. — При нападении ни в коем случае не стрелять вглубь постов! Не забывайте — под нами тысячи тонн горючки! Особое внимание на дорогу! Всё, вперёд!

Шаркая ногами и бряцая оружием, солдаты вышли из караулки, и направились к месту для заряжания оружия.

Да — подумал Саричев — Смерть вернулась. Нет, она не забыла его. Она просто оставила его на потом. Там, в Афгане, она собрала хорошую жатву из молодых восемнадцати-двадцатилетних юнцов. Лишь ему чудом удалось тогда избежать гибели. Старшина прикрыл его своим телом от осколков мины… Она оставила его живым, поставив на нем личный экслибрис в виде нескольких глубоких царапин от осколков душманской гранаты, после чего с помощью «шмелей» полакомилась и их жизнями. Она не забыла рядового Саричева, хоть он и постарел на тридцать пять лет и находился совсем в другой стране. И этот ночной сон каким-то образом пытался предупредить его с того света о ее приближении. Афган вернулся тоже, скинув горбы своих гор и надев шубу из сибирских лесов. Значит, и духи здесь, где-то рядом. Это точно! Только в других масках. Интересно, в каких? Под кого они сейчас маскируются?

Он опять достал свой ПМ, критически осмотрел его («Эх, сюда бы АКМ да парочку ПКМБ!»), положил его рядом с собой на пульт и опять поднял трубку связи с частью. Она находилась в пятнадцати километрах от гарнизонного караула. Штаб молчал. «Да что там, в конце концов, могло произойти?! Там же целых двести человек! Штаб под охраной, КПП с автоматами, внутренний караул с автоматами! Зэки? Даже вооружённые, надо быть просто тупыми, чтобы напасть на воинскую часть, да они и не близко отсюда! «ДУХИ! ЭТО МОГЛИ СДЕЛАТЬ ТОЛЬКО ДУХИ!» Он не без содрогания вспомнил, что они делают с пленными.

— По своим постам! — Тем временем Троф выполнял свою работу, делая указания возле калитки внутреннего ограждения. — Все по окопам на своих постах и тащить службу! Кит с Чижом тащить вдвойне! Следите, чтоб огурцы не дрыхли.

Он пошел вдоль постов. Он был встревожен, не нравился ему этот ночной подъём, этот дикий взгляд Пиночета. Интересно, если бы он не сказал про пломбы, чем бы все закончилось. Да еще этот мудак Матвей! Он же разобрал рацию для своей антенны! А почему вообще-то для своей? Все старые глядят с ее помощью зарубежную порнуху…

Он посмотрел в сторону части. Да, там был красный отсвет. Что-то точно там горело. Однако мысль, что с частью могло произойти что-то серьёзное, казалась ему надоедливой мухой, и он просто отмахнулся от неё. Стодневка минула, он уже мыслями дома. Он хотел спокойно дембельнуться.

Тёпа залез в ближайший окоп, недалеко от калитки, глянув на пиночетовский УАЗик, стоящий у ворот внешнего ограждения. В случае нападения она окажется отличной мишенью. Он сел на приготовленный чурачок, положил автомат на бруствер и достал сигареты. Такая вот привычка — со сна сразу за курево. Затем вдруг подумал, что сам со светящейся в темноте сигаретой будет неплохой мишенью, и убрал их обратно. «Мир точно в анус засосало, если и покурить невозможно!» Стояла удивительная тишина. Такая, что слышалась торопливая возня огурцов на том посту и их прерывистое дыхание.

Он уже принялся что-то напевать под нос, ощущая, что его клонит в сон, как внезапно со стороны дороги послышался шорох.

— Опа! — Прошептал он, встал с чурачка, взял в руки автомат и прижал его к себе. — И кито там?

Зашуршало еще в нескольких местах. Сонливости как не бывало. Тёпа сдернул предохранитель и передернул затвор. Все, пуля в стволе, и он готов стрелять. Казалось, что несколько человек осторожно пробираются от леса по ту сторону ограждения к дороге. Вот замелькали какие-то небольшие тени в свете редких постовых фонарей, словно незваные гости крались в траве. Солдат до рези в глазах всматривался в плотную стену леса, пытаясь различить среди неё противника. Палец лежал на спусковом крючке. Обо всех уставах и инструкциях он почти позабыл. Конечно, хотелось крикнуть: «Стой, кто идёт?!» Но он не видел, кому это можно было крикнуть. Не кричать же — стой, кто ползёт!

Совсем недалеко от окопа, уже внутри охраняемой территории что-то затрещало в мелком кустарнике. Часовой вздрогнул и чуть не выстрелил, затем тихо сматерился: возле окопа к внутреннему ограждению побежал заяц. В траве вслед за ним пробежало несколько мелких зверушек. Очевидно, мышей. На втором посту послышался возглас Мони: «Стой, кто идёт!» Тёпа едва не захохотал, представляя, что же будет тот делать с непослушными зверями. Но Моня больше ничего не выкрикивал — все-таки до него допёрло, что это не возвысит его. Тёпе, к тому же, стало совсем не до смеха, потому что было ненормальным, чтобы зайцы и мыши бежали просто-таки стадом. А когда он еще к тому же осознал, ОТКУДА бегут зверьки, он ощутил, как ему вдруг стало одиноко и зябко в окопе. Все мелкое зверьё бежало с юго-запада, то есть от части.

— Что же там такое? — Спросил он, но его услышал только одинокий комар, вьющийся возле уха.

Вскоре поток животных иссяк. Опять воцарилась тишина. К окопу, но уже с другой стороны, подошел Троф, поскрипывая сапогами.

— Видал? — Спросил он, спрыгивая к нему.

— Ага. Что бы это значило?

— Все просто. — Троф положил автомат рядом с тёпиным. — Если там что-то горит, то все твари бегут от огня. Может даже, горит лес, и огонь двигается в нашу сторону.

— Ага, ничего особенного! Подумаешь, цистерны с бензином загорятся! — Тёпа кивнул вглубь охраняемой территории.

— Да не ссы! Лес от нас в двухстах метрах!.. Ну, а если все-таки доберётся, то долго мучаться не будем.

Повисла тишина. Шуршание бегущих зверей стало снижаться… Ночная мгла густым и липким одеялом сонливости стала кутать тела солдат.

Тёпа толкнул Трофа в бок. Тот очнулся, сбросив с лица остатки сна и оторвав голову от бруствера. Из караулки вышел Пиночет и неторопливо шел к калитке. Затем он направился к окопу.

— Ну, как дела, старики?

Начкар изменился за эти несколько часов. Глаза ввалились, вокруг них пролегли темные круги, морщины будто бы стали глубже и длиннее, кожа стала бледной, а взгляд каким-то смертельно уставшим. На щеках выступила колючая светлая щетина.

— Да ничего, спокойно, товарищ старший прапорщик. — Троф похлопал по ногам. — Давно только я не бегал кругами.

— Зажирел! — Улыбнулся Пиночет.

— Только вот эти зайцы с мышами пару часов назад дружно бежали на северо-восток. — Троф задумчиво почесал затылок. — Что-то их вспугнуло, но что, понять не могу. Я думал, пожар, но огня нет… Да и гарью не пахнет, небо чистое.

— А еще какие-нибудь причины могут вызвать такое перемещение?

— Не знаю… Пожар, наводнение, землетрясение. Стихия, в общем. Катастрофа какая-нибудь…

Не понравилось Саричеву это слово. Отдавало чем-то безысходным. Его что-то настораживало вокруг. Пока он не знал, что. Но что-то жуткое висело в воздухе. Хотя все было нормальным. Наступало утро. Взошло солнце, и оно уже потихоньку начало пригревать. На траве выступила обильная роса. Все было, как положено. Кто-то чихнул на границе двух постов с той стороны склада. Это где-то на расстоянии пятисот метров.

«Что-то не так… Что?»

Саричев стоял и оглядывал местность. Обычное утро. Ну, не бегают мыши и из-за этого слышен каждый шорох и негромкий разговор часовых. «Черт побери, ведь слышны только звуки, производимые нами!.. Где все птицы?»

— Птиц нет. — Сказал он.

— Что? — Переспросил Тёпа.

Троф осмотрелся. Природа застыла, как фотография или картинка. Ни одна травинка не шелохнется. Ни единого звука. Мертвая тишина… Ночью птицы замолкали, но к утру наполняли лес веселым щебетаньем. Но сегодня, в такой солнечный час, не было слышно ни единой трели или чириканья. Птицы пропали.

Пиночет стоял в напряжении. Ему казалось, что он стоит открытый со всех сторон, и невидимые прицелы берут его на мушку. Вот дух, надевший другую маску, взял его аккуратно на прицел. Он поднимает перекрестие с тело на его голову, успокаивает дыхание, кладет мозолистый палец на спусковой крючок и начинает плавно нажимать. Теперь он слился со своим оружием, теперь они единое целое и готовы выплюнуть небольшой кусочек свинца. Саричев положил руку на пистолет, очень медленно отстегнул зажим кобуры и обхватил пальцами холодную рукоять.

КРРРРАААА!!!

Саричев припал на колени, вскинув пистолет в сторону звука. Два автомата прыгнули туда же. После гробовой тишины этот звук показался всем выстрелом. С фонарного столба сорвалась ворона и улетела. На северо-восток. Старшина опустил пистолет и вытер рукавом пот. Затем встал и посмотрел на парней:

— Напряжённая сегодня смена…

— Да ничего особенного, ночь как ночь! — Троф снял пилотку и точно так же, как и начкар, вытер пот со лба. — Но я только что чуть не обосрался…

Они рассмеялись, и их смех эхом разнесся по лесу. Потом Пиночет вдруг сказал:

— Значит, так. Мне это бездействие и ожидание неизвестно чего надоело. Зверьё бежало на северо-восток, так? Значит, от части. Там что-то произошло такое, что даже перепугало мышей и ворон. Мы здесь можем сидеть еще сутки и ничего не высидеть. Троф, бери двух парней пошустрее и ко мне. Оставшихся проинструктируй, чтобы сон оставили на гражданку, а сейчас удесятерили бдительность. Назначь старшего в случае, если… мы не вернемся. И охранять до тех пор, пока кто-нибудь не прибудет из дивизии. Всё, собирай.

Через пять минут Пиночет, Троф, Антон и Кит сели в УАЗик. Начкар вывел машину на дорогу. Тёпа закрыл за ними ворота и залез в свой окоп, тяжело вздохнув — Троф старшим оставил его.

— Ребята, слушайте внимательно! — Саричев вёл машину на максимальной скорости, отчего она лягушкой прыгала по ухабам и рытвинам грунтовой дороги. В подсумках дружно брякали магазины. — Действуем только по моей команде. При нападении я останавливаю машину, все выпрыгивают из нее как можно быстрее и занимают круговую оборону точно в таком же расположении, в котором мы находимся сейчас. Понятно?

— Так точно! — Выпалил Антон.

НАКОНЕЦ-ТО ЧТО-ТО НАСТОЯЩЕЕ! КАКОЕ-ТО ДЕЛО!

Он радовался совсем как мальчишка. Почти год ходить с автоматами и ни разу не выстрелить… Это же, как будто не в армии! Тем более может представится возможность не только пострелять, но и показать себя! Ведь на занятиях на караульном городке он был лучшим. Он уже мысленно видел себя победителем в схватке с бандой боевиков. Отпуск, статья на первой полосе областной газеты, а может, и не только. Он размечтался.

— Антон, сделай личико попроще! — Внезапно похлопал его по плечу Троф. — А то я начинаю пугаться…

Кит резко обернулся, оглядывая Антона с головы до ног — чего старик увидел в огурце неположенного. Антон опустил глаза и ощутил, что уши вспыхивают словно лампочки.

НУ, ДОМЕЧТАЛСЯ?

А ЭТА СВОЛОЧЬ МОГЛА И ПОМОЛЧАТЬ!

По Трофу нельзя было сказать, что его радовала перспектива пострелять — он уже ел пельмени в своем родном городке, после удачной охоты вместе с батей.

Машина мчалась по дороге. Из-под колёс летел мелкий гравий, клубы пыли вставали на дыбы, обнимали придорожные кусты и низкие ветви молодых кедров, а затем оседали на них плотным желтым одеялом. Все это время Саричева не покидало ощущение, что он едет в бэтре, как ползущий по полу таракан, а над ним замахнулся душманский граник. Между лопаток было сыро, рубаха приклеилась к коже. Почти забытое ощущение. Когда машина подъезжала к повороту, за которым было метров триста прямой дороги к части, он сбросил скорость, и приказал:

— Снимайте оружие с предохранителей и будьте начеку!

Троф с Китом дружно и неторопливо перевели рычажки предохранителей вниз. Антон всем телом бросился к оружию, будто каждая доля секунды была на счету. Нет, он не боялся. Пока бояться было нечего, но в руках появился какой-то мандраж.

— Товарищ старший прапорщик! — Кит испуганно смотрел на него. — Вам плохо?

— Нет, все хорошо, просто нервы. — Пиночет облегченно вздохнул, краска стала возвращаться к его лицу.

Они выехали из-за поворота. Старшина подал вперед голову и вгляделся в виднеющийся невдалеке бетонный забор, окружающий часть и железные ворота с двумя красными звездами на них. Вокруг части пространство на полста метров было освобождено от леса и, насколько хватало глаз, забор был цел. КПП стоял целым, ворота закрыты, коробки зданий за забором тоже были целыми, и лишь из глубины расположения вверх поднимался негустой дым.

— Пасите по сторонам! — Воскликнул он, а сам одной рукой достал пистолет, готовый к стрельбе.

Не доезжая КПП метров сто, он остановил автомобиль, открыл дверь и оглядел солдат:

— Пригнувшись, за мной! — И показал пример, пригнув к земле спину и быстро перебирая ногами. — Не забудьте при нападении передернуть затвор!

Парни последовали за ним. Возле ворот КПП что-то лежало. Здесь стояла такая же тишина, как и в гарнизонке. За воротами части ни звука. Ни шума батальонных машин, ни разговоров, ни детского смеха со стороны офицерского городка, ни отдаленных команд с плаца, ни песен с радио в помещении КПП. Пиночет потихоньку выпрямился и опустил пистолет. У него возникло ощущение, что ЧТО-ТО уже произошло, что они опоздали… Возле ворот лежал сержант с повязкой дежурного на рукаве, лицом вниз. Мозг старшины тут же высветил список суточного наряда, который он составлял вместе с ротным. Сержант Матвеев. Он сейчас лежал возле ворот КПП своей части в ободранной и окровавленной хэбэшке. История повторялась. Его нынешняя рота… Вот первый убитый из нее. Там, в Афгане, первым погиб…

Младший сержант Матвейчук.

«Господи, это просто совпадение или твоя воля?!»

Он подошел ближе. На первый взгляд тело было, как будто расстреляно из крупнокалиберного пулемета. Саричев поднял на мгновение взгляд, чтобы убедиться, что его окружают кедры, а не скалистые горы. Тот взвод и младшой Матвейчук были убиты из пулемета. Саричев вновь опустил взгляд. Под ним лежало даже не тело, а кусок мяса, пропущенный через крупную мясорубку, без сеточки.

— Да это же Матвей! — Воскликнул Троф, бросившись вперед.

Но Саричев, который почти полностью заменил старшего прапорщика Пиночета, резко остановил его, схватив его за рукав. Он помнил знаменитые мины-ловушки, которые ставили душманы, и сказал громко:

— Всем оставаться на своих местах, ясно!!! Без моей команды ни шагу!

Ему очень хотелось перевернуть тело, но вдруг там лежала мина разгрузочного действия? Он стал осматривать местность вокруг. Невдалеке лежал автомат. «Духи не взяли его… Почему?! Наши «калаши» всегда в цене! Или это приманка?..»

Антон наблюдал за ним и уже вовсе не ощущал себя рэйнджером, грозой боевиков и ничуть не хотел в отпуск. Ему захотелось вернуться в гарнизонный караул и спокойно доторчать смену, как в старые добрые времена. Пиночет постучал в окошко прапору Саричеву и сказал:

— Не кажется ли тебе, что эти духи какие-то странные? Оставили автомат — раз, если стреляли по КПП и разбили стекла, то почему нет тогда дыр в стенах — два, и еще, присмотрись-ка к ранам…

Саричев склонился над телом. Солнце пекло жутко, отчего кровь давно засохла, побурела, провалы ран почернели. «Черт побери, раны! Они же должны кишеть мухами!»

Вопреки этому закону на теле не было ни единого насекомого — вечных спутников разлагающегося тела. Ведь там, в жаркой стране, они иногда налетали в таком количестве, что покрывали тела шевелящимся покрывалом. Но здесь их не было. «Как, впрочем, и других живых существ…»

— Антон, просекай территорию!

Антон мысленно поблагодарил Пиночета за это задание. Не было желания глядеть на изуродованный труп, но и не было сил оторваться от этого жуткого зрелища. Этой силой оказался начкар.

Матвея он ненавидел. Да и любой огурец в роте. Было за что. Когда тот стоял в наряде по роте, молодняк вешался. Потому что туалет с кафельным полом мылся ровно пять раз. Никогда ни больше, ни меньше. Посыпался порошком или наструганным мылом, поливался водой, натирался щетками, затем вся вспененная смесь вытиралась насухо тряпками. И так еще четыре раза. После каждого раза Матвей осматривал все недоступные уголочки помещения и щедро раздавал отпуска и благодарности. А наряды по столовой! Огурцы выползали оттуда, как крепыши из Освенцима. А ночной шухер!.. А коллективная стирка его формы! Она проходила через всех, отчего стала белой, как мел. А стоило появиться там хоть одному пятнышку, как процедура тут же повторялась. А оно появлялось как минимум три раза в неделю. Иногда чаще.

А теперь вот он, МЁРТВЫЙ. Он больше ни одного огурца не отпустит в отпуск и не пробьет фанеру. Но что более удивительное — Антон не испытывал по этому поводу особой радости…

— Это не огнестрельные раны! — Заключил Саричев. Почему-то это обстоятельство внушало ему гораздо больший страх, чем страх перед духами. — Троф, подойди-ка, глянь, может, я ошибаюсь…

Троф подошел к нему. Он был сыном таежника и охотником на гражданке, поэтому многое понимал в убийственных делах. Правда, относительно животных.

— …Такое ощущение, что его кто-то грыз. — Он осмотрел место вокруг тела. — Странно, никаких следов зверя. Крупного… Только если птицы или мыши.

— Вороны и мыши взбесились?

— Вороны и мыши бежали от части. Это сделал кое-кто пострашнее их…

«С этим парнем не пропадешь. Он может хладнокровно мыслить, и внимания ему не занимать… ЭТО БЫЛО ЧТО-ТО ПОСТРАШНЕЕ… Значит, это не духи. А может, и они. Но только этим мины не нужны!»

И Пиночет резким движением перевернул Матвея. Опять лицо ожгло солнце знойной страны, и даже в носу появился запах раскаленного железа. Все тело было в каких-то зазубренных неровных дырах. Вместо носа у мертвого тоже была кровавая дыра. «Господи, да что же ЭТО?! КТО?!»

— Его проели, — высказал свою версию Троф.

Пиночет поднял автомат и передернул затвор. Блеснув на солнце, вылетел патрон и с глухим стуком упал в пыль. «Из автомата не стреляли… Матвей был в полной растерянности… Или страхе. Возможно, он убегал. От кого-то, или от чего-то. Только это ЧТО-ТО нападало не из леса, а из части — Матвеев пытался спастись бегством. ЧТО было в части?!»

— Так, — заключил он, — идём внутрь. Надо выяснить обстановку до конца. Ясно?.. Приготовьтесь к тому, что мы можем увидеть там. Наш батальон составлял двести человек плюс семьи офицеров, и, скорее всего, их уже нет в живых. Но, вполне вероятно, что кто-то остался и ему требуется помощь. И мы — самое главное — должны связаться со штабом дивизии. Идем по двое. Кит со мной. Троф с Антоном — замыкающие, наблюдать за тылами. Всё, вперёд!

Когда ноги сделали первый шаг в сторону части, душа обыкновенного немолодого человека, которому уже не до геройств и стрельб, сидящая в его теле, закричала: «ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ, ИДИОТ?! ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ?! МАШИНА — ЭТО ВСЁ, ЧТО СВЯЗЫВЕТ ТЕБЯ С МИРОМ ЖИВЫХ! БРОСАЙ ВСЁ И ОТПРАВЛЯЙСЯ В СВОЙ КАРАУЛ! ТЫ ПОСТУПИШЬ ПРАВИЛЬНО — ТЫ ПОСТУПИШЬ ПО УСТАВУ!»

Нигде никаких следов стрельбы или другого нападения на часть. Все те же раскидистые высокие тополя, белённые известью бордюры и клумбы с гладко разровненной землёй у домов офицерского городка. Возле одной из клумб большая кукла…

Пиночет остановился на мгновение и встряхнул головой, пытаясь отогнать наваждение. В ушах появился гул, как после удара молота по большому церковному колоколу. Так было когда-то, когда он увидел впервые в жизни мёртвого человека. Потом он привык к ним. Но он не привык к мертвым детям. Из окна третьего этажа, где до сих пор была открыта рама, этой ночью, спасаясь от какого-то кошмара, выбросилась маленькая девочка. На бетонный тротуар. Пиночет пытался отогнать назойливую мысль, которая пыталась отыскать в памяти её имя — ведь он знал всех детей в части. И почему-то вид этого безжизненного детского тельца убил последнюю надежду, что кто-то остался в живых. Смерть в этом уголке Земли одним взмахом скосила всё живое. Но в то же время Саричев перестал ожидать внезапного нападения. Сейчас им ничего не грозило. Они пришли на пепелище, которое уже никому не нужно.

Но парни, наоборот, были в колоссальном напряжении. Пот образовал под мышками болото, глаза бегали из стороны в сторону, мурашки взбугрили кожу, превратив ее в подобие крупной наждачки.

Еще при входе на территорию части Антон не успел смириться с видением изуродованного тела Матвея, как его взгляд наткнулся на стекла КПП, крапленые изнутри темными вишневыми брызгами, за которыми в сумраке помещения среди опрокинутого стола и разбросанных стульев угадывался силуэт второго человека — дневального. Антон, как и Пиночет, совсем не хотел думать, кто там стоял с Матвеем. Тем более что там стоял кто-то из огурцов.

За учебными классами их ждал неприятный сюрприз — сгоревший штаб. Он выгорел дотла, оставив лишь панели перекрытия, торчащие из руин, как закопченные кости. Ни о какой связи с дивизией речи не могло быть. Пиночет проглотил и эту горькую пилюлю, и поспешил дальше. Кит еще долго провожал взглядом последнюю мечту о спасительном круге, за который можно было ухватиться в этом океане взбесившегося мира.

Они прошли мимо батальонного плаца и спортгородка, окруженного плотными рядами кедров, и дошли до поляны, по одной стороне которой стояла караулка внутреннего караула части, по другой — казармы. Караулка была ближе. И караул до того, как погибнуть, успел расстрелять весь свой боезапас, выстрелы которого, очевидно, и слышали Антон с Чижом. Близстоящие деревья были ошкурены пулями, дерн взрыхлен, само здание караулки изрешечено. Возле нее лежало несколько тел. Пиночет пораженно заметил, что стрельба велась беспорядочно, словно постовые сошли с ума и стреляли вокруг себя. «Что-то, по чему они стреляли, окружало их со всех сторон…»

— К казармам! — Он свернул на широкий тротуар, ведущий к трем двухэтажным зданиям, где находились казармы четырех рот части, взвода управления и хозвзвода. Их вторая рота находилась в центральном здании, на первом этаже. Пиночет направился туда.

Еще издалека было заметно, что большинство окон в казармах было разбито. И было понятно, почему — солдаты спасались бегством через них. Их даже не останавливалась высота второго этажа. И потому под окнами лежало множество их неподвижных тел. Все они лежали в нижнем белье, насквозь пропитанным кровью.

— ГОСПОДИ, ФАНТ!

Пиночет с Китом резко развернулись. Троф склонился над телом своего земляка. Позавчера они вместе, в каптёрке, отглаживали и брили свои парадки и прошивали медной проволокой прапорские погоны. А после наряда они собирались клеить фотки в дембельские альбомы. Всё, Фанту они больше не понадобятся. У Трофа дыхание стало прерывистым — они вместе с этим парнем росли в одном подъезде. В это время на его плечо легла чья-то рука.

— Трофик, — Сказал Саричев, сам готовый взвыть от вскрывшейся и кровоточащей раны, — сейчас не время, это мы будем делать потом. Ты мне нужен, понял? Слышишь?!

Троф глубоко вздохнул, перевёл дыхание, утер тыльной стороной ладони глаза, снял с себя пилотку и накрыл ей обращенное к небу лицо солдата.

Саричев открыл дверь подъезда и зашел внутрь. Его окутал затхлый приторно-тошнотворный дурман начинающегося гниения, так знакомый ему по Афгану. Со второго этажа по лестнице и стенам и стенам тянулись засохшие ручьи крови. Он направился к двери, ведущей в их роту. Кит сморщился. Троф решительно шел следом. Его побелевшие пальцы сжимали оружие. Не дай Бог попасться тому, кто убил его земляка! Антон едва смог подавить приступ тошноты, готовый вывернуть его желудок наружу.

Пиночет оглядел казарму с перевернутыми кроватями и скомканными одеялами. Два тела лежали возле бытовки. Он с ужасом представил, что делается на втором этаже. Их рота была в наряде, и потому в казарме не было и десяти человек, свободных от него. А на втором этаже ночью спало сорок с лишним человек! Эти засохшие ручьи, целые потоки крови, тянулись сверху. Там была просто бойня. Антон больше не мог держаться. Он оперся левой рукой о стену и дал волю тошноте выпотрошить его внутренности. Он стоял так пару минут, пока Кит не начал трясти его за плечо:

— Антон, прекращай!

— Кит, пускай сам очухается! — Остановил его Троф.

Пиночет подошел к дежурному по роте. Он лежал возле двери в оружейку. И то, что это было когда-то человеком, можно было узнать только по разорванной и окровавленной хэбэшке, по повязке дежурного, да по ремню со штык-ножом. «Где дневальный?» — Вдруг подумал Пиночет и перед ним, как слайд на диапроекторе, высветился список суточного наряда, составленный на тетрадном листке в канцелярке у ротного. «Ага, Кенов, тоже огурец… Он пожизненно стоял по роте и драил очки, благодаря своему характеру и положению в их долбанной дедовщиновской системе. Но сейчас все одинаковы, смерть уравняла всех — и дедушку Матвеева, и чмошника Кенова… А ротный был дежурным по части. Наверное, сгорел вместе со штабом».

— Ну, очухался? — Повернулся он к Антону. Тот устало кивнул.

Затем он наклонился вниз и пошарил в карманах дежурного и достал слипшиеся от бурой массы ключи от оружейки, разодрал их и открыл помещение. Послушно зазвенела сигнализация, раздирая гробовую тишину казармы, больше похожую на морг. Начкар зашел внутрь и отключил ее.

— Так, парни, — сказал он, вскрывая пирамиды с оружием, — вооружаемся. Троф с Китом — берите четыре пулемета и ленты к ним. Антон… Антонов, очнись! Хватай противогазы на весь наш караул, нагребай побольше пустых магазинов и патронов к автоматам. Быстро, начали!

Таким образом, он убил двух зайцев — обеспечил караул оружием на случай жёсткого боя и загрузил ребят работой, еще раз подтвердив закон, что работа — самое лучшее средство для отвлечения солдат от глупых и ненужных мыслей. Сам он взял пару автоматов и несколько ящиков с пулеметными лентами, которые не смогли унести Троф с Китом.

— Стройтесь!

Кит с Трофом опустили железные коробки с пулеметными лентами на бетонный тротуар. Антон, обвешанный сумками с противогазами, как новогодняя елочка игрушками, поставил на пол ящик с патронами. Он пришёл в себя. По крайней мере, в его взгляде появилось что-то осмысленное. А может, свежий воздух подействовал на него отрезвляюще.

— Думаю, объяснять не надо, что нашей части больше не существует. Даже наше батальонное знамя сгорело вместе со штабом. Но мы сейчас об этом думать не должны. Нас поставили на охрану дивизионных складов ГСМ, и мы будем там стоять до тех пор, пока нас не сменят или… не произойдет иных чрезвычайных обстоятельств. — Он указал рукой на казармы. — И сколько пройдет времени, мы не знаем, а до ближайшего населенного пункта более двух сотен километров. Поэтому мы сейчас идем к машине, вооружение складируем туда, подгоняем машину к продскладу и загружаем ее под завязку питанием. Затем возвращаемся в гарнизонку и продолжаем нести службу. — «Хотя, честно, слал бы ее подальше»! — Антон, ты как?

— В порядке.

— Идешь последним, паси за тылами. Вперёд!

Все прошло отлично. Заминка произошла лишь на складе. Через пару минут после того, как они зашли на продсклад, оттуда вышел Антон с пустыми руками, его глаза выражали растерянность.

— Товарищ старший прапорщик!

— Что?

— Картошки нет…

— Как, совсем?!

— Ни одной. Несколько гнилых осталось. А так все ящики и мешки пустые…

Какое-то далекое воспоминание шевельнулось в памяти Пиночета. Откуда-то из глубин сознания нахлынул запах костра, горечь водки во рту, аромат ухи и свежесть речной прохлады. Все это, словно неожиданная большая волна, окатила утёс памяти и схлынула, оставив лишь капли влаги — какое-то плохое предчувствие. Правда, все-таки волна оставила какое-то маленькое зёрнышко. Зёрнышко сорняка. Но оно не родилось в воспоминание. Да и некогда было вспоминать этот ускользающий, как налим с ненадёжного перемета, эпизод из жизни.

— …Ну, хорошо, беги к Трофу, помоги ему с консервами.

Антон убежал. Пиночет вернулся к наблюдению. Капли влаги подействовали на зерно. Оно начало прорастать — воспоминание зародилось в глубинах сознания, не давая покоя. Но пока память не могла понять, что это за сорняк растёт. А то, что это сорняк, и очень ядовитый, Пиночет уже чувствовал. Он нервничал и бесконечно утирал пот. «Картошка, картошка… мать её итит! Куда она делась?! Перед нарядом я сам был на складе — ее там было до сраки! Мы еще с Сидорчуком по двести пятьдесят приложили… Где он сейчас?.. Куда могла деться картошка? Кто мог сожрать две тонны картошки за сутки?!»

Вскоре несколько ящиков с консервами, два мешка с мукой и сахаром, ящик с солью и чаем, оставшийся подсохший хлеб в полиэтиленовых мешках, были загружены в машину. Пиночет последний раз оглядел вымершую, ушедшую в небытие свою воинскую часть и дал газа. Ему почему-то казалось, что за сотни и тысячи километров никого не осталось в живых. Это просто они чудом избежали Апокалипсиса или Смерть придумала им более изощренную погибель.

Перед глазами промелькнули видения детского тельца, лицо Матвея, недавнюю утреннюю зарядку в части, когда огурцы умирали на турниках, фазаны долбили их по почкам, а старики курили в тени деревьев, пьяный хохот Сидорчука, жены с дочерью, которых он не видел уже десять с лишним лет, и нашедших более спокойного и обеспеченного отца и мужа… Он вдруг ощутил, что сейчас не выдержит, слезы брызнут из глаз, он завоет, как подстреленный волк, и со всей силы ударил кулаком по рулю. Мертвую часть огласил прощальный рёв сигнала.

…Тёпа внезапно очнулся от дневной дремы. Когда машина уехала, он сел на чурачок, оглядывая окрестности. Стояла такая тишина, что был даже слышен звук чиркающей спички на втором посту, где был Чиж. Некоторое время он еще выглядывал из окопа и разглядывал находящийся за внешним ограждением лес. Но постепенно солнце начинало пригревать форму, проникая внутрь, в тело, где разлилось теплом, расслабляя мышцы. Тёпа задремал, не выпуская, тем не менее, автомат из рук.

И едва его ушей коснулся какой-то шум, он тут же очнулся, вскочил и выложил автомат на бруствер. Звук усиливался, и вскоре можно было различить гул двигателя и шорох покрышек по гравию дороги. Солдат обрадовался — это ехала машина. Значит, с частью все в порядке. Да и что с ней, в конце концов, могло произойти?! Не выходит на связь? Да просто помдеж заснул!

Из-за леса выскочил запыленный пиночетовский УАЗик и подъехал к воротам. Во все стороны расплылась пыль. Из машины выскочил Антон и подбежал к воротам. Автомобиль заехал внутрь, начкар поставил его на свое место. Из него вылезли остальные. Тёпа выскочил из окопа и хотел уже бежать к ним, но что-то его удержало от бурного проявления радости. В их движениях, угрюмых голосах и односложных разговорах было нечто мрачное, как будто они только что вернулись с похорон. Тёпа почему-то подумал о Матвее. Они хотели после наряда забухать у Коти в кочегарке. Он подошел к начкару, распихивающему в солдатский подсумок, висящий на его ремне, магазины. На его плече висел АКС. Рядом с ним Троф вытаскивал маслянисто поблескивающие тела массивных танковых пулеметов.

— Троф, что там?

— А, Тёпа, все нормально здесь?

— Да тихо здесь! Что там?

— Иди, загружай подсумок по полной программе. — Он указал ему на находящиеся на сидении груду магазинов, которые они заряжали всю дорогу. — Ну, что смотришь? Бери магазины. Нет части! Нет, понимаешь?! Все, кранты! Фанта нет, Матвея нет! Никого нет, всё, пиздец!

— Троф, — остановил его Пиночет, — успокойся, парни ничего не знают. Иди, распорядись, чтобы ночная смена спала прямо на постах, остальные охраняют. Пулемёты зарядить и расположить по окопам, выдать всем противогазы и дополнительные магазины. Кого-нибудь одного готовить завтрак. Да, и оставьте ваши стариковские и прочие фазанские замашки — шутки кончены. Мы на войне. Объясни всем ситуацию, я пока пошёл в караулку — что-то у меня малость сердечко расшалилось…

Он направился к караулке. На него, будто мешок с арматурой, навалилась смертельная усталость. Видимо, годы брали свое. После всего увиденного он опять вернулся в уголок старого — спокойного, размеренного армейского быта. И ему захотелось прилечь и вздремнуть, пока Троф готовит оборонительные позиции. «На этого парня можно положиться, он что надо!» А еще ему хотелось обдумать создавшуюся обстановку. Что делать дальше?..

Но едва он шагнул внутрь помещения, как апатия и усталость вмиг растворились, Саричев дал команду «к бою»! Он сбросил с плеча автомат, сдернул предохранитель, передернул затвор и взял оружие наизготовку. Нервы превратились в натянутую струну. И эта струна цеплялась за спусковой крючок.

Караулка стояла на территории складов, среди крон большущих кедров. Солнечного света в нее попадало мало и оттого ее сумрачное молчаливое нутро напоминало склеп. Пиночет ещё не осознал, что заставило приготовиться к бою, но Саричев в его теле сделал это рефлекторно. Тот, афганский вояка ощущал опасность. Её не было ни слышно, ни видно. Тёпин ничего не доложил о каких-либо событиях или явлениях в их отсутствие. «А может, этот сукин сын заснул и просмотрел, как в караулку кто-то пробрался»? Нет, это не были люди. Это было ЧТО-ТО ИНОЕ. Это было похоже на то, что он ощущал, подъезжая к части. «Неужели Смерть уже здесь»?

— Кто здесь?! — Крикнул он.

Естественно, караулка ответила тишиной. Он всё так же, держа оружие в изготовке, прошел до комнаты бодрствующей смены. Никого и ничего. Его комната — тоже ничего. Комната отдыхающей смены, где окна зашторены плотным мятым брезентом. На топчане, сгорбившись, сидела старуха и криво ухмылялась. Пиночет вскинул руку к выключателю, сматерился и выдохнул — это просто кто-то неаккуратно бросил свою шинель на топчан. «Чёрт побери, нервы совсем ни к черту. Еще одни такие сутки и я кого-нибудь застрелю…»

Дверь караулки открылась, и в помещение зашел Троф с Моней. Пиночет вышел к ним — внимательно понаблюдал за их реакцией. Нет, они ничего не ощущали.

— Товарищ старший прапорщик, все выполнил! Моня, давай на кухню, готовь пожрать.

Что делать дальше?

— …Троф, ты же охотник?

— Да, а что?

— Ты ничего не чувствуешь?

— Что?

— В караулке что-то не так.

Троф огляделся по сторонам и пожал плечами:

— Да вроде всё нормально…

«Это же еще совсем пацан! Охотник да, но опыта боевых действий не прошёл. Вряд ли он сможет что-то ощутить…»

С кухни вернулся Моня и растерянно сказал:

— Картошки нет…

— Что? — Почти хором спросили Пиночет и Троф.

«В части нет. Здесь она тоже пропала…»

— Вы её набирали?

— Так точно, полный ящик. Да мы её ещё.., — он замялся, потому что чуть не проболтался, что всю ночь ее жарили, чтобы приходящие с постов старики могли ее покушать, — ночью видели.

Вновь из глубины памяти нахлынул тот давний запах костра, свежесть воды, пьяный трёп. И эта волна была очень сильной. Зерно вдруг резко проросло, волна ударила по граниту забытья, разбив его, и освободила воспоминания той ночи. Той рыбалки. Того разговора. И это воспоминание едва не утопило нынешнюю реальность. Он понял, что это воспоминание пришло вместе с той старухой, которая привиделась ему на топчане, и она распахнула над ними свои крылья.

Он очнулся от воспоминаний, потому что услышал слабый шорох над головой, который для его собственного слуха показался шагами нескольких ног. Очень медленно он поднял глаза вверх, к потолку в коридоре караулки. Там, в полутьме, которую едва освещали солнечные лучи, шевелились серые пятна. Солдаты проследили за его взглядом, также уставившись в потолок. Пиночет медленно сделал шаг назад и, не глядя, нащупал спиной выключатель. Загорелась шестидесятиваттка, тускло осветив коридор. Но ее света хватило, чтобы рассмотреть то, что находилось на потолке.

Там, на закопченной, потрескавшейся и недобросовестно побеленной, отчего остались полосы, извёстке, находилась вся картошка, которую они привезли из части. Было начало лета и вся она уже давно проросла, выпустив длинные и белые ростки. И сейчас она висела там, вцепившись этими ростками за потолок. Один клубень, словно диковинный паук, полз вниз, перебирая своими ростками, словно лапами.

Он опускался все ниже, а трое человек пятились назад, пока не уперлись спинами в стену, противоположной той, по которой спускалось это существо, которое всегда было лишь растением. Оно замерло на высоте двух метров от пола и вдруг до людей дошло, что за красноватые пятна виднеются на его теле. Это были глаза.

Да-да! Самые настоящие глаза. Даже не глаза, а глазища. У обычной картошки есть углубления — так называемые глазки, из которых по весне прорастают ростки. А у этой не из всех глазков шли ростки. Из других на людей смотрели большие, с ноготь на среднем пальце, глаза с красноватым белком и фиолетовой радужной оболочкой с черным бездонным глазком. И эти глаза мигали тоненьким веками. Этих глаз на клубне было пять. Одна пара уставилась на Пиночета, еще один глаз на Моню, а последняя пара осматривала Трофа, медленно вращая белками в глазнице. В один из глаз, по-видимому, попала соринка с потолка, и он часто заморгал. Пиночет, совладав с собой, пробормотал:

— Ребята, выходим… Только очень медленно, без резких движений! — Его голос осел и охрип.

Моня с Трофом, прижимаясь к стене, стали продвигаться к выходу. Пиночет, опустивший было автомат, вновь поднял его в направлении этого комка. «Хорошо, хоть остальные на месте пока сидят…»

Когда солдаты вышли, он последним покинул караулку, плотно прикрыв дверь в нее. Повернулся к Трофу и Моня, волосы которого стояли дыбом, как будто он попал под напряжение:

— Ч-что это?!

— Срочно собирай караул у калитки! — Сказал Пиночет Трофу. — Враг, который уничтожил часть, здесь, внутри помещения.

Троф побежал по постам. Моня, как хвостик, побежал вслед за ним. Он был в шоке. Пиночет сам ощущал, как у него колени стали ватными и оттого мелко трясутся. Он в своё время не так боялся духов, как сейчас этих вот маленьких серых комочков. Они еще ничего не сделали, но он хорошо помнил, что они сделали с Матвеем и той маленькой девочкой, и потому был уже готов просто удариться в панику. Единственное, что его удерживало — это ответственность за своих пацанов.

Караулка теперь точно была склепом, наполненным духом смерти. Воспоминание вынырнуло наружу, схватило сознание Пиночета и утащило его в тот разговор тридцатилетней давности.

Он отдыхал в Ярменске — городе, находящемся отсюда километрах в четырехстах. Тогда он ещё служил в другой части, но в городе у него жила тетка, и он к ней часто наведывался, тем более что еще у него там жили кореша по Афгану. В отпуске он встретил одноклассника. Тоже было лето. Они с компанией были на рыбалке. Правда, рыбалкой это мероприятие называлось только для оставшихся дома жен и детей. А для самих рыбаков эта была заурядная пьянка.

С Николаем они отдалились к речке отлить. В голове шумело, в душе бушевал огонь, по телу разливалось тепло, и его слегка пошатывало, по спокойному и гладкому течению реки расходились круги от полных и длинных струй. Они до этого спорили на какую-то военную тему. На какую — Пиночет сейчас не помнил.

— Вот ты говоришь — ядреная бомба, нейтронная бомба, водородная бомба… — Важно говорил Николай, пытаясь вывести на воде свое имя. — Конечно, это сильное оружие. Но всё равно от него можно спрятаться, уцелеть, да ещё с помощью современных средств обнаружения… Ик! Вот… А я тебе скажу — все это фуфло. Будущее за биологическим оружием! ИК! Ну, в смысле было бы, если б не Горбатый со своей перестройкой и разоружением, а хотя и сейчас неизвестно, все ли кончено… Ты бы знал, над чем мы работали лет эдак несколько назад!

— Это в твоем совхозе?

— Какой в жопу совхоз! — Николай старательно заправил в штаны свой кранник. — Это я щас в совхозе работаю. Ик! О… Вот. Фу, суки, водяру паленую продали, ей бога! А тогда я работал в одной лаборатории… Биологическое оружие разрабатывали. Вот это была вещь! Эффект Ольги, слыхал?.. То-то же! Ну, сама Ольга из истории. Какая-то древняя царевна подожгла город голубями из этого же города, привязав к их лапкам горящую паклю… Помнишь-то историю своей страны? Ну, военные все балбесы… Да я тоже не знаю! Всегда её не любил. Но суть не в этом. А суть была такая, что люди получили смерть от своих же зверюшек…

О чем это я?.. А, вот! У нас оружие разрабатывали сверхновое. Мы над ним пыхтели со времен Сталина. Биология — это тебе не автомат!.. Но Горбатый начал свое разоружение и нас послали на вольные хлеба… Кстати, лаборатория недалеко отсюда находилась. А мы разрабатывали такую вещь!.. Жуть! Вот, отгадай, что она из себя представляет? Ик! О… Ну?

— Да откуда я знаю? Че ты от меня хотишь? Хватит трепаться, там водка стынет, дамы ждут!

— Нет, ты погоди… Думаешь, я лапшу вешаю? Э, брат, не! Не догадался, шо за оружие?.. То-то! Обыкновенный овощ! Свекла… Морковь… Картоха, ё-маё! Ха-ха-ха!!! — Он захохотал так сильно, что отклонился назад и рухнул в кусты. Саричев помог ему подняться. — Спасибо… Ик! Понял? Модель номер… Э… Хер его помнит. Ха-ха-ха! Представляешь — жуёшь самый обычный овощ, незаменимый для русского человека вещь! Ик! А в один прекрасный момент — хоп! — в ее клетках включается генетическая программа, и она мигом перерождается, превращаясь в живую зубастую тварь, предназначенную для физического уничтожения противника. ИК! О…

Вот. Только получение контрольного образца мы не успели сделать — всю лабораторию мешалкой под сраку! Ик! О… Приехали дяди в погонах, всю аппаратуру в машины, а нас в эшелон!.. Но это фигня! А склад с опытными образцами и поле с контрольным урожаем остался… Прикинь, если б также парочку боеголовок забыли!..

— Караул построен!

Пиночет всплыл из той ночи, как пузырь воздуха со дна озера. Он вновь в своём времени. Старший прапорщик Саричев Вячеслав Сергеевич, в данный момент начальник гарнизонного караула, старшина роты.

— Ребята! — Он посмотрел уставшие лица пацанов («Господи, защити своих!»). — Там, в караулке, наш враг. Трофимычев с Манаевым видели его. На вид это обыкновенная картошка, но в действительности это сверхновое биологическое оружие… Вы все в курсе, что случилось с нашей частью. Видимо, вся картошка, которая была на складе, оказалась им… В это трудно поверить, но это так. Не знаю, как она уничтожает людей, может, у нее есть зубы…

«Что же делать? Что?! Там в караулке смерть… Я не могу снять караул и увезти его… Да и куда везти?! Оставить здесь, но что они смогут сделать? Они стреляют по двенадцать патронов в полгода! Сраная подготовка! ЧТО, ЧЕРТ ПОБЕРИ, МНЕ ДЕЛАТЬ?!»

— В связи со сложившимися обстоятельствами я вынужден снять караул, и после этого мы отправимся в понтонный полк. Это самая близкая часть, которая находится от нас. Нам только надо набрать с собой запас бензина. Поэтому сейчас…

Он вдруг осекся и повернул голову в сторону первого поста. То, что он увидел, оказалось ударом ниже пояса («Это несправедливо! ЭТО ПРОСТО ПРЕДАТЕЛЬСКИ НЕСПРАВЕДЛИВО!»). Он увидел приближение Смерти. Грациозное, медленное, плавное, но неотвратимое. Там, среди травы и мелкого кустарника, по земле, шустро перебирая ростками, прямо к ним двигалась серая масса, издавая равномерное щелканье. И эта масса была все ближе.

— МАМА!!! — Закричал Моня и, позабыв обо всем, бросился в другую сторону.

Этот вопль разбудил Саричева. Он понял, что на них движется многочисленная армия картофеля, словно бесконечные полчища термитов, уничтожающих все на своем пути. Очевидно, она уничтожила их часть, а теперь добралась до гарнизонного караула.

«Главное — не спешить!»

— Караул, к бою! Помните — не стрелять вглубь территории постов — там цистерны с бензином.

Пиночет сел на колено, прицелился в приближающуюся серую массу. Первый выстрел, как обычно, оглушил его, забив в уши плотные пробки ударной волны, поверх которой стал накладываться лязг затворов. Патронник выплевывал горячие гильзы и слышался их стук о почву метрах в трёх от них.

— Караул, огонь! — Скомандовал Троф, оправившись от оцепенения. Пламегаситель его АКСа окутался огнем.

Тут же к ним присоединились остальные. Выстрелы слились в сплошную канонаду, а лязг затворов в звон. Гильзы стрекозами летали над солдатами. Песок, куски земли, скошенная трава, щепки от кустарника, каменное крошево и кусочки плоти картофеля разлетелись во все стороны. Воздух наполнился запахом горелого пороха.

Через несколько секунд магазин закончился, Саричев одним движением отсоединил его, сунул в подсумок, выхватил другой и вставил в автомат, легко передернул затвор и продолжил стрельбу. Затвор с готовность залязгал.

Сзади послышался крик, едва слышимый сквозь грохот автоматной стрельбы. Наверное, только один Антон услышал его. Он обернулся и увидел Моню, бегущего назад. Оружие он уже бросил. Лицо его было белым, как мел, глаза с отчаянной надеждой смотрели на своих. Он бежал с такой скоростью, что пыль облаками взрывалась под его ногами. Чего он мог так перепугаться?

Антон встал с колен и попытался разглядеть, что же там могло быть. И он разглядел. И после этого ощутил, как холодеют кончики пальцев. За Моней гналась такая же стая маленьких убийц. Он как-то интуитивно глянул на караулку. Там, из раскрытой форточки здания, ползли по стеклу и спрыгивали на землю новые существа.

Моня вновь закричал. Даже не закричал, а завизжал. И теперь его услышали остальные. На его ногах повисло несколько клубней. Он остановился, чтобы сбросить их, и это было его смертельной ошибкой. Впрочем, он и так стоял первым в списках Смерти. С воплем он подкосился на своих ногах и тут же покрылся ковром из существ. Остальные продолжили свой бег.

Чиж завопил и стал стрелять по этим тварям.

— Там же Моня! — Схватил его за руку Тёпа.

— Какой Моня! Его уже сожрали! — Чиж отдернул руку и продолжил стрельбу.

«Спаси их, спаси! — Заорал Степан в ухо Саричеву. — Ты сам видишь, что автоматы вас не спасут»!

Там, где недавно земля летела во все стороны, и пыль стояла столбом, через горы растерзанных и уже мёртвых клубней ползли все новые твари. Казалось, что с каждым новым убитым существом на его месте появляются два новых. Саричев пошарил рукой в подсумке. А затем с ужасом посмотрел в него — он был пуст, автомат превратился в ненужную железяку. «Спаси их! Спаси! Ради тех, кого ты подарил Афгану…»

— К машине! — Крикнул он. — Все к машине, живо!!!

Но его сорвавшийся голос, проглоченный рёвом детонирующего пороха, щёлканьем уже близких челюстей, крысиным писком и азартными криками пацанов, никто не услышал. Разве могли они сейчас думать о бегстве? Они в своих руках чувствовали силу — оружие, которое стало горячим от непрерывной работы. Оно им давало азарт. Кто кого? Это были всего лишь восемнадцатилетние пацаны, которые еще несколько лет назад играли в войнушку и мечтали пострелять из настоящего оружия. Они еще не знали, что такое прикосновение Смерти. А Саричев знал, что это. Максимум, через минуту закончатся боезапасы у остальных и еще через несколько секунд армия зубастых тварей будет здесь.

— К МАШИНЕ, МАТЬ ВАШУ!!! — Заорал он, расталкивая обезумевших пацанов.

ПРАВИЛЬНО! С ТРЕХ СТОРОН НАПАДАЮТ, ЛИШЬ С ЧЕТВЕРТОЙ НИКОГО… И ТАМ НАХОДИТСЯ МАШИНА.

Антон опять глянул в сторону караулки. Картошка, которая выползла из нее, миновала внутреннее ограждение и мчалась к стреляющим. Ей оставалось преодолеть чуть более пяти метров. Он с недоумением посмотрел на молчащий автомат, перебрал магазины в подсумке, и только после этого к нему пришла мысль о бегстве. Он с криком бросил бесполезное оружие и побежал к машине. Его крик разбудил остальных. Они, как по команде, глянули в ту сторону, куда только что глядел Антон. Прозвучало еще несколько коротких очередей и все, боезапас иссяк. Все магазины были пусты.

«СПАСИ!»

Он понял, что пока пацаны еще соображают, бежать им к машине или нет, твари настигнут их до того, как до них дойдет мысль о спасении бегством. И только он сможет отвлечь внимание челюстей на себя. Кое-что он ещё мог исправить на этом свете.

— К МАШИНЕ!!! — Закричал он, а сам устремился в обратную сторону, к картошке, выползшей из караулки, прямо в раскрытую пасть Смерти.

Он, стиснув зубы, стерпел, когда маленькие, но очень острые и сильные челюсти вонзились в его ноги, и продолжил свой путь. Его расчёт оказался верным — твари ринулись к добыче, самой пришедшей к ним. Парни только сейчас осознали, что их начкар дал им шанс, и ринулись к машине. Антон уже сидел там, открыв обе двери с одной стороны, и ожидал остальных. Конечно, ужас сотрясал его внутренности, но он был далек от того, чтобы закрыться одному от надвигающейся смерти. Он оказался последним, кто видел старшину в живых, и как он закончил свою жизнь.

Пиночет упал прямо на упругие тела клубней, потому что его ноги были разодраны, и тело потеряло опору. Он лишь успел заметить спины пацанов. Значит, они спасены. Мир живых оградился от старшего прапорщика Саричева плотными черными ставнями. Смерть проглотила освежеванный сухарик.

Картошка со стороны первого поста настигла беглецов, которые были уже в трёх метрах от машины. Эти биологические убийцы точно следовали заложенной в них программе — в первую очередь лишали жертву подвижности. И поэтому сразу же вгрызались в то, что придавало движение — в ноги.

Десяток челюстей раскроили икроножную мышцу на правой ноге Чижа. Он не смог оттолкнуться от земли, разогнуть стопу, и поэтому споткнулся, и упал. Бегущие за ним Геша и Кит зацепились за его тело и упали тут же. Всех троих в несколько секунд растерзали до костей. Тёпа упал потому, что ему перекусили ахилловы сухожилия и он покатился кубарем по земле. Когда он остановился, у него уже не было ног.

Троф вскрикнул, потому что в его бедро вонзилась самая настоящая пила, но останавливаться он не стал — он тоже видел, что было с теми, кто останавливался или падал. Превозмогая боль, он сделал еще несколько прыжков и запрыгнул в машину, оглянувшись. «Все мертвы»! — он захлопнул за собой дверь.

Антона как будто кто-то толкнул и прошептал в ухо — чего ты ждешь?! Он захлопнул железную дверь. Через доли секунды в нее с глухим стуком ударилось несколько маленьких тел убийц. Троф продолжал кричать, пытаясь сбить ладонью грызуна. Но клубень цепко держался своими ростками-щупальцами за человеческую конечность. Круглые бешеные глаза победоносно глядели на свою жертву, и хищно вытянутый рот величиной с половину тела со скоростью швейной машины разрезали кожу с черными волосами, разрывал подрагивающие волокна мяса. За тварью оставалась кровавая неровная канава, из которой торчало что-то похожее на мелко порезанный и политый кетчупом бекон.

Наконец Троф ухитрился схватить упругий клубень, под дряхлой шкурой которого играли маленькие, но жесткие мышцы, размахнулся и со всей силы ударил его о приборную доску, отбив себе пальцы. Грызун рассыпался на несколько частей и остался лежать на полу. Там они, каждый по отдельности, словно расчлененный труп из фильма ужасов про оживших мертвецов, шевелил ростками и дергался. Троф нетронутой ногой стал топтать эти останки. Из длинной неровной раны торопливым ручьем текла разогретая кровь. Он красными и влажными от слез глазами посмотрел на Антона:

— Нужно перевязать…

Антон стянул с себя китель и разорвал его на части. Так же он поступил и с майкой. Потом глянул на Трофа:

— Я готов.

Троф руками поднял свою покалеченную ногу, чтобы Антон смог её перевязать. Стиснув зубы, он зажмурился и застонал. Когда Антон уже заканчивал, он кричал от боли. Так продолжалось, пока Антон неумело накладывал повязку из разных кусков материи. Они тут же темнели и пропитывались насквозь.

— Всё! — Сказал Антон и вытер о штаны свои руки.

Троф буквально бросил свою ногу. Что-то зашипело сзади, и машина покачнулась. Фыркнуло с другой стороны, машина дернулась. Антон завертел головой.

— Покрышки, суки, грызут! — Пояснил Троф.

Что-то заскрежетало под днищем, послышалось журчание и резко запахло бензином.

— Отлично! — Воскликнул Троф. — Теперь еще и без бензина остались! Теперь точно никуда не уехать…

Антон вскрикнул и инстинктивно прикрыл скрещенными руками лицо, потому что увидел, как снизу вверх по стеклу поползла масса картофеля. В кабине стало темно. Сотни немигающих глаз уставились в ее глубину. Шевелились белые ростки, как черви, тонкие и острые зубы скоблили стекло и железо, издавая душераздирающий скрежет.

ГОСПОДИ, ЕЩЁ НЕСКОЛЬКО МИНУТ, И ОНИ РАЗЪЕДЯТ МАШИНУ! ОНИ ПРОСТО СОЖРУТ МЕНЯ!

Он больше не смог выдержать этот скрежет, взгляд сотен глаз, излучающий страх и вид раскрывающихся вытянутых ртов с двумя рядами маленьких треугольных зубов. Мужество покинуло его, и он завизжал.

Еще бы немного, и он смог сойти с ума, но этого не случилось. Сильнейший удар в переносицу выбил сноп искр из глаз Антона. Боль пронзила его до самых кончиков пальцев и вышвырнула ужас из мозга.

Антон открыл глаза и затряс головой, как боксер, пытающийся скинуть с себя состояние нокдауна. Из обеих ноздрей потекла кровь, пачкая оголенные кровь и живот, впитываясь в штаны. Когда он очухался, то увидел перед собой лицо Трофа. Тот устало подмигнул ему:

— Ну, успокоился?

— …Спасибо. — В глазах Антона мелькнула злость, но она тут же пропала, когда он заметил в глубине глаз Трофа такой же страх и отчаяние. Правда, он был властен над собой.

Он опять посмотрел на шевелящуюся массу, облепившую машину, и ощутил, что желудок может повторить свой танец буги-вуги, исполненный на ура утром в части.

— Держи себя в руках, — пробормотал Троф, — иначе я тебе башку оторву… Нельзя сопли пускать. Машина вряд ли куда уедет, но пока мы в безопасности. Будем ждать помощи.

ГОСПОДИ, ВСЕ ЖЕ МЕРТВЫ!!! ИХ БОЛЬШЕ НЕТ… ГЕША… МЫ ЖЕ ДОЛЖНЫ БЫЛИ СКОРО СТАТЬ ФАЗАНАМИ! ТЫ ВЕДЬ ХОТЕЛ НАУЧИТЬ МЕНЯ ИГРАТЬ НА ГИТАРЕ…

— А что нам сейчас делать? Троф!

Троф запрокинул голову и часто дышал. Его глаза под закрытыми веками дергались.

— Ты спишь?.. Ну, спи…

ЧАСТЬ II

ЗА ГРАНЬЮ ЖИЗНИ

Он повернул голову в сторону караулки, но из-за клубней, облепивших машину, ничего не было видно. Зубы продолжали скоблить стекло.

ИНТЕРЕСНО, А ВЫДЕРИЖТ ЛИ СТЕКЛО ЭТИ ЗУБЫ?

Антон сжал кулаки и зажмурился, чтобы отогнать нахлынувшую волну самосожаления, а потом дотронулся до носа, который тут же отозвался болью. Он опух и стал похож на хобот слона. Видимо, Троф сломал его. Правда, был один плюс — кровь уже перестала идти из него, и ее неровные дороги на груди и животе стали подсыхать и трескаться.

— Ничего, главное — ждать! — Пробормотал Антон. — Кто-то ведь должен приехать сюда. Здесь всё-таки дивизионные склады горючки!

Он захотел прислониться к стеклу, но соседство с жаждущими его плоти тварями не прельщало и он, опустив голову на грудь, закрыл глаза. Однотонное скобление зубов слилось в шорох, и уже не пугало. В следующее мгновение любой звук перестал беспокоить его. Недаром говорят — человек такая скотина, что привыкает ко всему.

…Что-то разбудило Антона. Он с трудом выкарабкался из черной ямы сна и кое-как разлепил одеревеневшие веки. И тут же вздрогнул, потому что увидел прямо перед собой эти фиолетовые дьявольские глаза, окружавшие его вокруг. Потом он медленно осознал, какие события произошли в этот сумасшедший день, и тяжело вздохнул. То, что разбудило его, опять повторилось. Это был слабый голос Трофа:

— Пить…

— Сейчас, подожди! — Антон очухался окончательно и стал оглядывать внутренности машины.

Оживились и защелкали челюстями расслабившиеся клубни. Стянутая засохшей кровью кожа на груди и животе затрещала, кое-где из нее вырвались волоски. Антон поморщился. В кабине было ужасно душно, жарко и приторно воняло кровью. День был на исходе. Солнце нагрело автомобиль, и он стал похож на большую духовку.

Под передним сиденьем стояла полиэтиленовая канистра, наполовину наполненная водой. Антон достал ее, открутил крышку, налил в нее теплую, с горьким привкусом пластмассы, воду, и протянул Трофу. И только в этот момент заметил, как тот был бледен. Кожа на его лице была неестественно белой, и как будто восковой, полупрозрачной, отчего вены под ней казались вытатуированной в виде паутины. Губы были синими, сухими и растрескавшимися, будто он побывал в Сахаре. Он тяжело поднял руку, взял крышку, медленно поднес ее ко рту и резко опрокинул внутрь, сделав один большой глоток, после чего поморщился.

— Еще! — Выдохнул Троф.

Антон под внимательные взгляды кровожадных тварей налил еще пару таких крышек и выпоил их сослуживцу. Тот посмотрел на клубни, окружившие их машину, как пчёлы свои соты:

— Твари! Суки… Откуда они взялись? Ведь всю часть, падлы, сожрали. И город, наверное… — Он перевел смертельно уставший взгляд на Антона. — Мы, кажется, неправильно наложили повязку…

Он опустил взгляд на ногу, где сквозь материю перевязки сочилась свежая кровь.

— Давай перевяжу! — Антон потянулся к нему.

— Да не надо… Это уже не поможет. Игорь, ты прости, если что не так… Сам понимаешь, что не ради удовольствия вас пинали — служба такая…

— Да всё нормально!

— А сейчас каюк всей нашей службе… весь батальон соломенный дембель получил с цинковыми чемоданами. Эх, бляха, ведь до дембеля чуток оставался! Я был бы дома… Ёба, я ж не хотел так закончить свою жизнь…

Его дыхание прервалось, он зажмурился, отвернулся к окну и засопел носом. Его плечи стали вздрагивать. Он всхлипнул и застонал. Антон никогда не думал, что Троф, этот здоровенный парень, грозный дедушка, ростовский бандит, может плакать. Он положил руку на его плечо:

— Троф, всё будет хорошо! Нас все равно спасут…

— Да кому мы в сраку нужны! — Он повернулся к нему, глядя влажными воспаленными глазами. — Когда корабль тонет, каждый спасает свою шкуру!.. Не хочу я подыхать так, как крыса в норе!..

Затем он попытался взять себя в руки и успокоился. Вновь зажмурил глаза, раздул ноздри, несколько раз глубоко вздохнул. Некоторые клубни стали сползать с машины. Видимо, они понимали, что до этого мяса в консервной банке им не добраться. По крайней мере, пока.

Троф открыл глаза и посмотрел на небо, голубеющее среди поредевших рядов тварей. Уже спокойным голосом он начал говорить:

— Антон, когда всё закончится, прошу тебя об одном: как-нибудь найди время и доедь до Ростова… На вокзале увидишь шашлычников возле багажного. Это мои ребята… Чёрт, говорили же мне — отмажем тебя от армии!.. Дурак, захотел сходить… Так вот, подойди к ним и скажи, что с Домовым вместе служил и надо к тебе к моим старикам попасть. Пусть отвезут… Если братвы не будет, сам доберись… Толстова, пятнадцать, квартира шестьдесят. Скажи, что я понял свои ошибки и прошу прощения… Я им не хотел зла, просто хотелось казаться крутым… Я им много говна сделал… Скажи, что всегда любил их…

— Троф, ты чего? Сам приедешь и всё скажешь…

— Помолчи. Мне тяжело говорить… Я не дотяну. Это руб за сто! С меня вся кровь выбежала… Эти мудаки вместо строевой лучше бы учили, как раны перевязывать!.. В этом же доме, только в сто двадцатой Надюха Жиганова живет… Я её бросил, когда узнал, что мы залетели. Сеструха написала, что дочь у неё растет… На меня похожа… Я хотел приехать по дембелю и к ней на мировую идти, жениться… Ох, ну и сволочь же я был!.. Антон, почему люди только перед смертью свои грехи осознают? Про Бога вспоминают и прощения просят!.. А?..

— Я не знаю…

— Я тоже. Почему?! Надеются, что произойдет чудо, и они останутся в живых?.. АНТОН, Я ВЕДЬ ПРАВДА НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ! Я ЖИТЬ ХОЧУ! Я БЫ ДУШУ ПРОДАЛ, ЧТОБЫ ТОЛЬКО ВЫБРАТЬСМЯ ИЗ ЭТОЙ ПЕРЕДРЯГИ!.. Господи, помоги мне! Прости меня!.. — После этого Троф замолчал и стал отрешенно глядеть куда-то вдаль.

Картошка апатично смотрела на него своими фиолетовыми глазами. Троф закрыл глаза. Его дыхание успокоилось. Он заснул. Сейчас, с осунувшимся лицом, костями черепа, выпирающими из-под истончившейся кожи и ярко-синими венами, ввалившимися глазами, вокруг которых пролегли черные круги, он был похож на покойника. И только частое неглубокое дыхание, да крупные капли пота, словно бисер, обсыпавший его лоб, выдавали в нем живого человека. Антон тоже был вспотевшим. Он исчесал зудящую кожу на животе и груди, и теперь там были широкие красные полосы. Голова нагрелась, как скороварка. Он с сарказмом подумал: «Лихо от зубов спаслись. Зато сейчас поджаримся и будем, как две большие шкварки. Абыдно, однако…» Плюс ко всему хотелось по-маленькому.

НУ, НИЧЕГО, ПАРУ ЧАСИКОВ ЕЩЕ СМОГУ ПРОДЕРЖАТЬСЯ…

Солнце клонилось все ниже к горизонту. Они по-прежнему оставались одни. Никто не спешил к ним на помощь. Никто не спасал их и дивизионные склады. Страх, выбитый несколько часов назад из головы ударом Трофа, начал возвращаться и шептать: «А ты подумай — может, уже вся Сибирь заражена этой гадостью и какое кому дело до двух полуживых солдатиков российской армии!» И еще он услужливо показал небольшой короткометражный фильм, где два человека в форме, очень похожие на них, запертые в такой же машине, после полутора недель ожидания помощи, два скелета, обтянутые кожей, оставшиеся без воды, пытаются вылезти и добежать до караулки. И тут же на них набрасывается орда мелких зубастых тварей, обгрызая высохшее мясо, оставляя дергающиеся мумии.

Тело Антона покрылось мурашками, он передёрнул плечами, и украдкой глянул на соседа. Троф дремал. Солнце поцеловало край земли и стало уходить, растворяясь в нём. В машине стало прохладнее.

…Картошка прорвалась в машину ночью. Где-то сзади автомобиля она то ли нашла, то ли прогрызла щель среди ящиков с продуктами, и клубни один за другим стали проникать в салон. Первый пробрался под сиденьем Трофа и впился в его полуживую раненую ногу. Второй поднялся по спинке сиденья и впился в шею, со скоростью электроножа работая челюстями. Троф вскрикнул, но его возглас оборвался и вместо него послышался звук булькающей жидкости, из сонной артерии толчками стала вылетать кровь, пачкая лобовое стекло. Затем этот не знающий усталости клубень со звуком механической мясорубки, фарширующей мясо, перегрыз шею, позвоночник. Голова опрокинулась назад, повиснув на коже и лоскутах плоти. Тело забилось, словно через него пропустили ток. Пальцы рук растопырились.

Несколько других набросились на Антона. Странно, но боли он практически не ощущал (МОЖЕТ, ЭТО ОТ ШОКА?), только парализующий страх. Один клубень, будто глазастый паук, взобрался по ноге, дополз до живота, залез на грудь. Он не спеша, поглядывая в лицо человеку, стал продвигаться к шее. Антон поднял руки, чтобы сбросить этого монстра, но они почему-то не доставали убийцу. Он лихорадочно бросил взгляд на них. Вместо них были обрубки, вернее, огрызки, на концах которых, как гроздья винограда на лозе, висели обожравшиеся твари. Антон закричал.

Машина ходила ходуном, вокруг нее пищала обеспокоенная картошка. Антон, выпучив глаза, прижал ладони к шее. ГОСПОДИ, РУКИ ЦЕЛЫ! РУКИ!!! СОН… ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ СОН! Но страх не уходил. Теперь он уже принимал лик ужаса. Может, это подействовал не только сон, но и кромешная тьма, окружавшая его повсюду, наполненная лишь светом далеких звезд, да красноватым светом фосфоресцирующих глаз чудовищ, стерегущих свои жертвы.

Антон попытался отогнать ужас, сосредоточившись на другом. Тем более было, над чем подумать — мочевой пузырь был переполнен до краев и мог лопнуть от любого резкого движения. Ему вдруг стало смешно: «Черт побери, никогда не думал, что сходить поссать окажется великой проблемой! Всегда в любое время находилось место, где можно было это сделать. Но где, я вас спрашиваю, поссать в машине?!»

А ТЫ ВЫЙДИ НА УЛИЦУ ИЛИ ПРОСТО ПРИОТКРОЙ ДВЕРЦУ И ВЫТАЩИ В ЩЕЛЬ СВОЙ КОНЕЦ — ВПОЛНЕ МОЖЕШЬ УСПЕТЬ ЧУТОК ОТЛИТЬ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ЕГО ТЕБЕ ОТГРЫЗУТ!

Антон стал молча хихикать, отчего ужас, жутко ненавидящий смех, обиженно улетучился. Громко смеяться не удавалось, потому что любое давление на мышцы живота, а, следовательно, и на пузырь, могло вызвать горячий гейзер. От этой мысли Антону стало еще смешнее, и пресс стал напрягаться все больше и больше, сдавливая распухший резервуар. Было и смешно, и больно.

Больше размышлять времени не было. Антон буквально разорвал ширинку и запустил руку внутрь, ища свой отводной шланг, благо тот сам готов был выскочить наружу.

ВСЕ, КРАНТЫ, КЛАПАН НЕ ДЕРЖИТ!

Едва кранник очутился на свободе, из него выстрелило, как из пожарного рукава. Теперь Антон мог не сдерживаться и хохотать от души, сотрясаясь всем телом, отчего под задом заскрипело сиденье. Щелкали челюсти, шуршали щупальца. Антон подмигнул горящим глазам:

— Мы с вами, господа, составляем жутко весёлую компанию!

В помещении палитру запахов перебил свежий солено-кислый аромат.

— Господа, пользуйтесь туалетной водой из натурального туалетного экстракта! — Громко продекламировал он, после чего его снова стал давить новый приступ смеха.

Через десяток минут он перестал смеяться. Жутко воняло, болел пресс, но зато в организме ничего не давило и на душе было легко. Антон произвел ритуал контрольного встряхивания и спрятал свой интим на место, дабы не вызывать жадных взоров приятных соседей и фантазий, какие бы ощущения он испытал, если б один из этих хмыренышей решил попробовать на вкус это творение природы.

Вновь в машине повисла тишина. Картошка успокоилась. Лишь шипела пена, выделившаяся из мочи. Антон тихо спросил:

— Троф, я тебя разбудил? — Теперь ему вдруг стало внезапно стыдно, что он поднял такой гвалт и к тому же испортил атмосферу в салоне, которая и без его активного участия не отличалась особой свежестью.

Троф молчал.

СПИТ, ЧТО ЛИ?

Антон протянул руку и на ощупь коснулся его плеча. Оно было таким холодным, что он отдернул руку. В его кровь вдруг начал впрыскиваться адреналин. Кажется, случилось то, чего Антон смертельно боялся — он остался один.

— Троф! ТРОФ!!! — Он стал грубо трясти его.

Голова, едва различимая во мраке кабины, безвольно ударилась о стекло.

— Троф, нет! Не оставляй меня! — Он продолжал трясти его.

НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

Антон успокоился, приблизил руку к нему и положил палец на шею в том месте, где должна была биться артерия. Кожа была ледяной. Пульс не прощупывался, дыхания не было слышно. На переднем сидении был труп.

— Боже мой! — Антон опять ощутил приближение ужаса и отпрянул назад.

А тот, словно питон, взял его в свои кольца и начал потихоньку их сжимать. Несомненно, Троф был мертв. Сперва он умер во сне Антона, а сейчас он умер наяву.

ГОСПОДИ… ГОСПОДИ… ТРОФ МЁРТВ… ГЕША МЁРТВ… ПИНОЧЕТ МЁРТВ… КАРАУЛ ВЕСЬ МЁРТВ… ЧАСТЬ МЕРТВА… ВСЕ МЕРТВЫ!!!

НЕ СХОДИ С УМА!

ЧТО ДЕЛАТЬ?! ЧТО?! БЕЖАТЬ… МНЕ СТРАШНО, НАДО БЕЖАТЬ!

НЕ СХОДИ С УМА!

Антон стал лихорадочно нащупывать ручку двери. Картошка, заметив беспокойные движения человека, оживленно заверещала.

БЕЖАТЬ ОТСЮДА!!!

НУ, И БЕГИ В ЗАДНИЦУ! БЕГИ, РАЗ ЖИТЬ НАДОЕЛО. КАК БЫЛ ТОРМОЗОМ, ТАК ИМ И ОСТАЛСЯ, ЧМО ОГУРЦОВСКОЕ!

О, это был голос Матвея. Язвительный, ехидный. Да он бы, наверное, обрадовался такому повороту событий. Он считал, что все огурцы — тупорылые лохи, особенно призыв Антона. К тому же очкуны, потому что ссат сидеть рядом со жмуриком.

НУ, УЖ НЕТ! ХЕРА! ЭТО ТЫ СДОХ, КАК ЛОХ, А Я ПОКА ЖИВ И ВЫЖИВУ НАЗЛО! ВОТ ТОГДА ПОСМОТРИМ, КТО ЛОХ…

И он показал фигу черному небу и глазастым клубням. Он плавно отпустил ручку двери — ЕЩЕ БЫ СЕКУНДА, И Я БЫ ОТКРЫЛ ДВЕРЬ! — и вздохнул, поняв, ЧТО могло с ним произойти, если бы он вышел наружу.

НЕ ЗАБУДЬ — ТОЛСТОВА, ПЯТНАДЦАТЬ — РОДИТЕЛИ ТРОФА, НАДЮХА ЖИГАЛОВА… ТЫ ДОЛЖЕН СДЕЛАТЬ, ЧТО ТЕБЯ ПРОСИЛИ. ВОЛЯ ПРИГОВОРЕННОГО — ЗАКОН.

Он подумал о Трофе — всё же тот остался в человеческом облике, а не грудой обглоданных костей. Придет время — и его похоронят Человеком. Антон тоже хотел остаться человеком, пусть даже и после того, как умрёт. Он достал канистру и выпил из нее примерно стакан воды, приложившись прямо к горлышку. Немного воды пролилось мимо.

БЕРЕГИ ВОДУ, ДУРЕНЬ! ТЕБЕ НЕ ЧЕРЕЗ ПОЛЧАСА ВЫХОДИТЬ.

От канистры жутко воняло — все-таки она стояла в луже, образованной при активном участии рядового переправочно-десантного батальона Игоря Антонова.

МОГ БЫ, КОНЕЧНО, КАНИСТРУ ДО ЭТОГО НА ЗАДНЕЕ СИДЕНЬЕ ПОСТАВИТЬ.

КОНЕЧНО, НО ОГУРЦЫ — ЛОХИ И ЗАССАНЦЫ… ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, ЖИВУЧИЕ.

Антон усмехнулся и закрыл глаза.

Проснулся он под утро от холода. За ночь машину выстудило, и теперь в ней было отрезвляюще холодно, как в катаверной. Плюс к этому в ней остался один человек, и воздуха, попадающего внутрь со множества щелей, стало хватать с лихвой. Даже туалетная вонь уменьшилась. А может, Антон просто принюхался.

Он сжался в комок. Холод ледяным шершавым языком лизал его тело. Лето почти закончилось и по ночам стоял холод. Ничего особенного — ужас передал смену еще одному спутнику Смерти.

Рассвело. На стеклах сидело лишь несколько картофелин. Видимо, вся эта шатия-братия поняла, что кусок мяса в консервной банке горячим к столу не попадет. Только если холодным, и не первой свежести. А то и вообще, останется консервированным. Но эти несколько тварей ждали своего часа. Правда, на свою жмущуюся от холода жертву они глядели в половину своих глаз. Остальные, очевидно, дремали. Утренний свет хорошо освещал внутренности кабины. Антон глянул на Трофа. Удивительно, но сейчас в его душе страх не пошевелился. Видимо, он перестал бояться, или просто понял, что обречён. Рано или поздно… Но, честно говоря, ему хотелось попозже. Троф был похож на заснувшего человека, наклонившегося головой на стекло. Правда, этот человек был слишком бледен, а в уголках губ запеклась бурая пена. И еще от него исходил запах начинающегося гниения.

— Н-ну, что ж, — стуча зубами, подытожил Антон, — д-добро п-пожаловать в н-новый день!

Он подумал, что если так и дальше будет жаться от холода, то, в конце концов, станет заиндевевшим пингвином, и принялся разогреваться изнутри. Он перелез с заднего сиденья на переднее и стал крутить руль, жать педали, дергать рычаги, прыгать. Клубни удивленно раскрыли все свои глаза и жадно наблюдали за внезапно ожившим бифштексом. Остальные зрители поспешили занять свои места. Но многие не поддались на провокацию.

— А, други, вы уже тут! — Голос Антона был переполнен радостью.

Он перестал ломать машину, потому что тепло, идущее от разогнанной крови и разогретых мышц, окутало тело плотным покрывалом. К тому же он ощутил волчий аппетит. Эта необычная зарядка взбодрила его, придав сил и настроения. Он полез на заднее сиденье, а оттуда в багажник и стал рыться в коробках. Вскоре послышался удовлетворенный возглас:

— Ну, грызуны, я тут точно дембеля дождусь!

Его разбудил дневной жар в кабине и неприятный запах. Антон тяжело очнулся от сна. Он с трудом разлепил веки и еще несколько минут дремал, морщась от усиливающейся вони. Сон, вопреки ожиданиям, не принес облегчения. Наоборот, Антон ощущал себя разбитым корытом. Да еще эта вонь. Это разлагалось тело Трофа. Он отхаркнул и сплюнул на пол. День был в разгаре, духовка включилась и начинала работать. В Антоне вдруг зашевелился червь паники. Он понимал, что теперь находится в самой настоящей газовой камере. Конечно, она далеко не герметичная, но все-таки ее щелей не хватало, чтобы обеспечить еще живого человека свежим воздухом. К тому же на улице не было ни ветерка, чтобы машину хоть немного продуло сквознячком. И когда солнце пойдет на убыль, газовая камера исполнит приговор над последним из выживших на этой территории человеком.

Поистине, Смерть удивительно изобретательна.

Деревья стояли в знойном мареве. Разогретый воздух поднимался вверх, будто бесцветный дым. И сквозь него деревья казались живыми, шевелящимися. Было знойно и пусто. Даже картошка…

ЧЕРТ ПОБЕРИ, КАРТОШКИ НЕТ!!!

Антон только сейчас заметил, что стекла пусты. Клубней не было. Он, вытянув шею, осмотрел местность вокруг. И уже хотел ликовать, потому что солнце освещало пустые полянки и проплешины. Но возрадоваться не пришлось — картошка никуда не делась. Она не сидела на машине, но она пряталась от солнца в тени кустарников, травы, подобрав под себя щупальца. НО ВЕДЬ ОНА БЫЛА НЕ НА МАШИНЕ, И ГЛАЗА ЕЁ БЫЛИ ЗАКРЫТЫ!

Значит, есть время…

ЕСТЬ ВРЕМЯ, ЧТОБЫ ЧТО-ТО ПРЕДПРИНЯТЬ! НУЖЕН…

НУЖЕН ВОЗДУХ. ТЕБЕ ПОЗАРЕЗ НУЖЕН СВЕЖИЙ ВОЗДУХ, ИНАЧЕ ТЫ ЗАДОХНЕШЬСЯ.

ОТКРЫТЬ ДВЕРЬ?.. НЕТ, В ТЕНИ ПОД МАШИНОЙ НАВЕРНЯКА СИДЯТ ЭТИ ТВАРИ. И ЕСЛИ Я ОТКРОЮ ДВЕРЬ, ЭТИМ СВОЛОЧЯМ ОСТАНЕТСЯ ПРЕОДОЛЕТЬ ЧУТЬ БОЛЕЕ ПОЛУМЕТРА.

А ФОРТОЧКУ?

А ВОТ ЭТО ДОПУСТИМО!

Он приложил голову к стеклу, и насколько хватало глаз, осмотрел почву под машиной. Да, где от машины падала длинная ровная тень, притаилось с пару десятков грызунов, и сейчас она была похожа на обычную картошку, которую по осени выложили просушиться на свежий воздух.

— Ну, что ж, поиграем в чуханки! — Сказал он, осторожно повернул барашек, не сводя глаз с ближайших клубней, и приложил пальцы к холодному стеклу.

СТРАННО, НО В МАШИНЕ ЖАРА, А СТЁКЛА ХОЛОДНЫЕ!

Сердце бешено заколотилось. Антон держал пальцы на барашке, чтобы при первой же опасности захлопнуть форточку.

ВСЕ-ТАКИ С МОИМ ОТГРЫЗЕННЫМ НОСОМ НА ГРАЖДАНКЕ ТРУДНО БУДЕТ СНЯТЬ КЛЁВУЮ ТЁЛКУ, И ОНИ БУДУТ МЕНЯ ПУГАТЬСЯ В ПОСТЕЛИ. ХА-ХА-ХА!

Картошка не подавала признаков жизни.

Антон, стараясь не шуметь, глубоко вдохнул наружный воздух. Пряный аромат кедровой хвои, дурман багульника, терпкость можжевеловых кустов, маслянистость зеленых шишек, и перенасыщенный кислородом воздух водопадом обрушились в легкие и ударили в мозг дозой какого-то неземного наркотика. Антон застонал, запоздало спохватился и захлопнул форточку. Она громко стукнула.

ЧЁРТ!!!

Он взял себя в руки, пинком отогнав панику, и огляделся. Нет, клубни по-прежнему лежали неподвижно. НЕ УСЛЫШАЛИ! ОБМАНУЛИ ДУРАКА НА ЧЕТЫРЕ КУЛАКА! ГЛУХИЕ, ЧТО ЛИ?!

ГЛУХИЕ!

ГЛУХИЕ! СТОП!!! ТОЧНО, ОНИ ЖЕ АБСОЛЮТНО ГЛУХИЕ! У НИХ СТОЛЬКО ГЛАЗ, ЩУПАЛЕЦ, НО НИ ОДНОГО УХА! ЗНАЧИТ. ОНИ МОГУТ ТОЛЬКО ВИДЕТЬ! ОНИ РЕАГИРУЮТ ТОЛЬКО НА ДВИЖЕНИЕ! ГЛУХИЕ ТЕТЕРИ!!!

Теперь он мог более смело открыть форточку и наслаждаться свежим летним воздухом. Но так было только до вечера, пока стояла жара и твари прятались в тени. Но едва солнце коснулось горизонта, и дунул свежий ветерок, как клубни тут же открыли глаза, распустили щупальца и поползли к машине.

— Суки! — Констатировал Антон.

Он захлопнул форточку и повернул барашек. В машине была вонь, стояла одурь тухлого мяса. Тошнота стала давить горло. Желудок задёргался, готовый выпрыгнуть наружу. Плюс ко всему пузырь опять был полным и хотел опорожниться. А от прошлого сливания на днище салона все еще блестели лужи, не успевшие испариться за день. Гибельное зловоние немного развеивал все тот же ветерок, проникающий в щели. Антон перебрался на заднее сиденье и лег, спасаясь от смрада. Он лежал так некоторое время, дыша часто и неглубоко, сплевывая вниз и пытаясь бороться с тошнотой. Вскоре он уже не мог стерпеть, расстегнул штаны и отлил прямо тут же. Кисло-соленая вонь ударила в ноздри. Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения. Желудок резко сократился и выхаркнул содержимое.

ГОСПОДИ, Я НЕ ДОЖИВУ ДО ЗАВТРА!

Его полоскало долго. И даже когда уже нечего было выводить наружу, спазмы продолжали рвать желудок, и боль резью отдавалась в мозгу. Вся кошмарная палитра запахов переполненного отравой гроба на колесах въедалась в человека, его внутренности, отравляя кровь. Перед глазами плыло, голова не соображала, и глаза застилало какой-то пеленой. Казалось, что Смерть сидит рядом и не торопясь шлифует лезвие своей и без того бритвенно-острой косы, готовясь скосить ей еще одну травинку.

ВСЁ. Я ПОДЫХАЮ!.. МАМА!

Где-то его тоже, как и всех парней из их батальона дожидалась мать. Возможно, она сейчас пекла его любимые пирожки с малиной или писала ему письмо, а кот Шкет тихо тырил с кухни кусок мяса. Антон улыбнулся, вспомнив родной дом.

МАМА, Я ЕЩЕ ХОЧУ УВИДЕТЬ ТЕБЯ…

НЕ НОЙ, ДЕРЖИСЬ!

БОЛЬШЕ НЕ МОГУ…

Сознание пыталось вырваться из рыхлой, ватной трясины и вытолкать человека. Смерть склонилась над ним, её костлявая рука сжала черенок отточенной косы.

Какой-то звук, кроме собственных вэканий из пустого, рвущегося на части желудка, потревожил Антона. Не то гул, не то рокот. Он с трудом подтянул к себе отяжелевшие руки, уперся ими в сиденье и оторвался от него с криком, сев вертикально, конечно, его окружали светящиеся глаза тварей. Но еще какой-то свет высвечивал трафареты клубней на стекле. Антон встряхнул головой, пытаясь прийти в сознание.

Я УЖЕ В РАЮ?.. ЭТО ТОТ СВЕТ, КОТОРЫЙ ВИДЯТ ПЕРЕД СМЕРТЬЮ?.. Я УЖЕ В РАЮ?

А В РАЮ ВОНЯЕТ ТУХЛЯТИНОЙ И БЛЕВОТИНОЙ?

Антон припал к боковому стеклу и, не обращая внимания на щелканья челюстей в пяти миллиметрах от его глаз, стал вглядываться в стволы деревьев, окружающих склады.

МАТЬ ТВОЮ, ЭТО ЖЕ ФАРЫ!

В ночной тьме был виден свет фар, режущих ночь, и корпуса каких-то больших машин, лязгающих гусеницами. Картошка угрожающе защелкала челюстями и заверещала.

— Эй, там! — Хотел крикнуть Антон, но из горла вырвалось лишь шипение.

Даже руки не отрывались от колен, будто на них висели свинцовые оковы.

Первая машина повернула дальше по дороге, проходящей возле складов, и поехала дальше. За ней загорелись фары следующей.

ОНИ ЖЕ НЕ ВИДЯТ МЕНЯ! Я В ТЕМНОТЕ! НОЧЬ… ОНИ ПРОСТО ПРОЕДУТ МИМО, А Я ЗДЕСЬ БЛАГОПОЛУЧНО СДОХНУ В ДВУХ ШАГАХ ОТ СПАСЕНИЯ!..

Настал решающий момент. Антон понял, что если он сейчас как-нибудь не даст о себе знать, то больше никаких шансов выжить у него не останется. Он стал собирать в кулак все свои немногочисленные силы. Потом он оторвал свой зад и потянулся вперед. Тело практически не слушалось его, лишь голова еще немного продолжала соображать.

Никогда путь в один метр не казался Антону таким мучительно долгим и трудным, будто он пробирался по лесопосадкам молодых сосен. Пот тёк градом, ноги жили каждая сама по себе, руки исполняли непонятный танец, кровь паровозом грохотала в ушах, в глазах пульсировали концентрические круги, желудок продолжал сжиматься.

ЛИШЬ БЫ АККУМУЛЯТОР НЕ СЕЛ!

Он плюхнулся на водительское место и положил руку на камазовскую параболу, которую установил в своей машине Пиночет. Он стал дёргать рычажки, нажимать кнопки, какие только попадались под руку. Свет фар машины скользнул в сторону, и уже вторая проехала мимо. На Антона попал свет фар следующей машины. Спасение было рядом, но оно проходило мимо. Смерть замахнулась.

ГОСПОДИ, СПАСИ МЕНЯ!!!

УАЗик замигал ближним и дальним светом, поворотками, габаритными огнями. Через минуту его руки упали, и он был не в силах больше поднять их. Сознание начало ускользать от него. Последнее, что он видел — это то, как одна из тех здоровых машин с гусеницами, развалив проволочное заграждение, устремилась прямо на него. Она остановилась, и из нее выскочило несколько фигур в плотных комбинезонах. В руках у одного был шланг. Он стал им поливать местность вокруг УАЗика и себя. Сквозь щели просочился запах хлорки. Твари, недовольно пища, бросились врассыпную. Видимо, эта жидкость им не нравилась. Люди в комбинезонах и противогазах раскрыли двери машины. На руки им упал полуживой тощий парень, весь в крови и рвоте. Через минуту он был в бронетранспортере. Мощная машина развернулась и стала догонять колонну, принесшую жизнь в этот таежный уголок.

Из секретного донесения:

«…По причине несвоевременных действий личного отдела безопасности из биологической лаборатории №73321-АН-05 произошла утечка новейшего сверхсекретного биологического оружия модификации «ГИДРА», вследствие чего были уничтожены войсковые части №635344 и №635400, город Новый Улов, Новорнежск и близлежащие поселения. В настоящее время очаг распространения оружия локализован и устраняются последствия утечки. Однако следует отметить, что данное происшествие показало высокую эффективность новейшего оружия и целесообразность его дальнейшей разработки…»