Честное-поначалу-пионерское!

Это будет, честное пионерское, забавная история, легкотня-история. А я немного знаю о пионерах. Рассказы о них сопровождают наши семейные поколения и тянутся от моей прапрапры. Хорошие, поначалу, они были ребятишки: помогали всем, кто просил без сил, берегли Природу, Родину, прилежно учились в школе, были, как рыцари: добрыми, благородными и преданными идеалам. В дальнейшем дети-пионеры стали просто носителями атрибутики, у которых, ещё в дальнейшем, в Душе и на уме засуществовали одни бутики. История будет моя весёлая, честное (поначалу) пионерское.

Над женщинами нашего рода реет вплетённый в Души изгиб «Недотрога», поэтому мы редко выходим замуж и мало рожаем детей. И я держу эту марку, тем более, что в наше время супружество юркнуло под плинтус горизонта. Люди переходят от людей, как в каком-то старинном массовом бальном танце. К тому же, в человеческую круговерть вплелись ещё и разномастные нелЮди, и, вообще, началась шинковка морковки, а Любви стало не сыскать днём с огнём. Люди пошли сильные, красивые, «что хочешь — согнём», а вот чуткая сложность Любовь им оказалась не по силам: Душу на Неё трать, время, нервы — о нет, зачем нам такая тяжесть, жить можно проще и со вкусностями.

Со вкусностями пожелали жить и нелЮди. И если человек уже перестал откидывать от себя своих детей за ненужностью или из-за мнимой невозможности их растить, то нелЮди только-только начинали разбираться и разбиваться в чувствах и привязанностях. Они пробовали Любовь, семью, материнство и отцовство, дружбу, совесть, ответственность. Ну, и чувства недобрые были ими приняты или считаны с людей. Постигнув создание детей, нелЮди, копируя доминанта-человека, восприняли возможность оставлять ненужных малышей, передавать их в «приют», которым заведовала Воля в тандеме со Случайностью. Такого нелЮдика я, уже взрослая тётя на тот момент, однажды усыновила.

Что внешность? Она лишь атрибутика. НелЮдик выглядел сюрреалистически «непохожим на меня, непохожим на тебя…», как пел Леонид Агутин — представитель древней шоумузыки. А для меня Шёпот (так он сам назвал себя, когда подрос) был самым хорошим мальчиком, и остаётся любимым сыном. Я его очень люблю. Просто однажды его семья так разрослась, что мои ненаглядные внучата, а также Шёпот с супругой Раной, начали играть со мной в чуднЫе игры. Я сначала думала, что они используют космический свет в луч-форме для веселья. Но, обнаружив после пары игр на своём теле разъеды до кости, собрала небольшую дорожную сумку с тёплой одеждой и рабочим местом (я потом расскажу, каким образом мы работаем). А однажды, запутавшись в проводах, я споткнулась и нечаянно оказалась за нашей жилой рамкой, а на земле уже поджидала меня дорожная сумка. Здесь чуть грустно? Ничего, сейчас начнётся смешное.

Я уже много раз отрабатывала нервами этот миг — миг перехода из массового мира в мир прохожих или, как мне больше нравится их называть, в мир странствующих (можно придумать аббревиатуру, … МИСТ, типа, мистика — мир странствующих. Не так уж далеко мы зашли в изменениях, чтобы забыть о мистике). В теории миг выхода из общества отрабатывает нервами, наверное, каждый. Да, я из-за неприятного предчувствия собрала дорожную сумку, но покидать рамки не дерзала, лишь думала о том, что стрясётся, если дерзну.

Я покидала массу — большой образ, состоящий из сонма жизнебликов, жизнебыстриков, — и стояла сейчас в энергетической давильне нагромождения жилых рамок. Ноги подпирала гладкая, чуть пыльная дорога, пустая, как глаза акулы.

Сейчас принадлежащий техникам воздух оперировал мой статус, изничтожая статус "Масса" и внедряя в мою ауру статус «Прохожий», а стало быть, пристальная цель, ибо прохожий местами (лучше — местностями) — неподконтрольный статистике и прочему общественному обустройству элемент.

За жилые рамки никто, будучи родом из человечества или из нелЮдества, не выходил. И не ужасы потусторонние препятствовали свободе высунуть нос наружу. Просто, если вышел, нарушил рой связей, кроме связей по работе и со службами помощи. А техники у нас были гордыми и обидчивыми: покинул ими созданное житиё, гуляй отшельником до конца лет, но знай, при этом, что ты всё потерял, и тебя всё потеряло… Туристы могли оказываться за жилыми рамками, однако в туристическое место их доставляли в сгустке, сотворённом техниками из одинаковой с жилыми рамками энергии: такой многоугольный аморфный прозрачный и энергетический «пакет», в котором жили и гуляли по местности туристы или кто ещё: учёные, службы всякие.

Я долго стояла возле бывших моих жилых рамок, смотрела на ровное зеркало их энергетической защиты. В глубину такого же зеркала напротив рядками уходили мои отражения. У рамок не было ни названий, ни номеров, и если я сейчас сделаю несколько шагов по дороге, то сразу же потеряю бывшее родным место моей семьи. Не только сына с внуками и Раной. По связям жилых рамок мы жили и с моими родителями, а также с моей единственной подругой. Сейчас, когда я сойду с этого места, закончится всё. Ноги опередили глаза: первыми намокли. А почему? Да ведь подо мной только что сухая, пыльноватая дорога превратилась в лужу (и я была здесь ни при чём)!

«Да что ж это за техники-то таки-йя-я! Дороги дырявые кладу-ут!» — ругалась я, продолжая падение в настоящей воде.

«Раньше, по реликтовым рассказам прапрапры, асфальт после дорожных работ дырявился хотя бы не насквозь, и лужи на нём имели дно!»

«Тону-у-у!!! »

Но, как известно, кое-что не тонет, и я, барахтаясь по глубинам непонятного водоёма, в один момент зацепилась руками за твердыню. Ею оказался бок берега, немного возвышающийся над … рекой.

Дорожная сумка была рядом со мной, хотя я точно не помню: держала ли её в руках, когда провалилась в лужу. О! Вспомнила: держала. Все вещи в сумке, как и полагается тому, что обёрнуто в защитный материал, остались сухими.

«Почему сын так поступил со мной: просто выкинул за рамки?! Если захотел избавиться, то попросил бы меня убраться… Я бы не буксовала, не перечила ему, а переместилась бы к родителям», — думала, переодеваясь в сухие вещи, дрожа от бегающего ветром воздуха и от холода не видя толком ничего вокруг.

Мы — рамочники. Когда выходим за жилые рамки, мы рамочники в ещё большей степени. В рамках мы крутые, спокойные в действиях, обо всём знающие и ничему не удивляющиеся — супергерои на пике формы. А вот здесь, у реки неизвестности, меня больше не пе́стует созданный техниками воздух, такой, что готов помочь и советами, и знаниями, и медицински.

Короче, я не знала, что делать. Знали мои инстинкты, но их ещё надо было добудиться. Встрепенулись ото сна пока только двое из них:

Первый: «Холодно — согреться»

и

Второй: «Голодно — поесть».

(Третий: «Грустно — плакать» — ещё не вынырнул из реки.)

Сухая одежда помогла расслабиться. Но мокрые волосы ещё доставляли дрожи: такое чувство, что на голове мокрый осьминог. Солнце на расстоянии Шесть, то есть, Июнь в мире, шум жизни веет отовсюду, ветер скатывает и раскатывает рулоны тёплого воздуха, а я намокла и замерзаю: медленная кровь. Как для рамок — нормальная, а вне их — шаркающая старушка.

Глядя на замковый город деревьев по одну сторону реки и на надполевОе небо по другую её сторону, я пыталась вспомнить, как в детстве парочку раз была с родителями туристом. Но, вот зачем я это делаю?! Всё равно мы были в сгустке, в пакете, и там, хотя и жили в палатке, ничего «дикого» не делали, просто гуляли, а вокруг нас, но отдельно от нас, гулял лес.

Мама и папа… Я верю, что вернусь и мы скоро увидимся, и я вернусь.

Волосы высыхали, а я опять намокала. Только не рекой, а всем окружившим меня, нет, всем, чего мы не знали в своих рамках и что всегда жило. Звуки, звуки, звуки, ветер, ветер, ветер, запахи, запахи, запахи, солнце, солнце, солнце, цвета, свет, цвета, свет!!! Мой упокоённый приёмник ощущений взорвался, избавившись от панциря, и голой улиткой размазывался, где ни попадя. Где ХОТЕЛ. Я тоже размазалась по траве. Ползком добиралась до первых деревьев, как волнорез принимала травные волны в цветочной пенке. Но и поесть себе выискивать не забывала. Нашла землянику из книжек, учебников и пищевой доставки, набросилась на неё, обожгла горячей от солнца сладостью язык и щёки. Сладость от солнца!

Я всё трогала и нюхала. Доползла до первой сосны, стала разглаживать её кору, прилипла к мягким выпуклостям смолы. Под цветное птичье эхо уснула, прильнув к дереву.

Проснулась, когда меня пнул кто-то по подошве домашних мокасин (я ведь из жилых рамок не собиралась никуда путешествовать, одета была по-домашнему).

ГОЛЫЙ МУЖЧИНА. Волосы заплечной длины, борода во-о-от такой ширины, окладистая.

От испуга я ткнулась спиной в древесную реальность, надеясь, что дверца защиты откроется и впустит меня, как в жилые рамки.

— Вася Горностай. Ты?

— Мушка Июшка, — спикировало в голову такое словосочетание, скомпоновавшееся под воздействием «Вася Горностай».

— Июшка, потому что Июнь? А в Августе была бы Августюшкой, — и вдруг, как заорёт, улетев взглядом в небо, — Это лес!!! Что вы сюда этих изнеженных тупУлек присылаете?!

Долго он ещё искал в кронах небо, а потом нашёл меня, потихоньку встающую в рост, чтобы смыться от дикого психа.

— Куда ты? — в голосе болезнь и страдание, — Ну куда-а? Иди за мной, покажу здесь всё: где ням-ням, как ням-ням, где ая-яй, а где фиг бы с тобой. Сначала ко мне в гости зайдём. Где твоя сумка? Я видел, ты с ней из реки вылезла.

В моём сознании Вася уже переродился из горностая в хорька, и я надеялась, что голыш не предоставит больше (чем уже есть) поводов сказать ему об этом.

Я возвращалась на берег за сумкой и размышляла: легко можно сейчас скрыться в высокой траве и смотаться от Васи. Но лучше послушать его и научиться выживать в лесу. После можно раствориться в стволовом городе, чтобы … Остаться в одиночестве? Меня не манило одиночество: я человек стайный, совместный. …Как Васю, голошёрстного Горностая, не мучают комары и мошки (кроме меня)? И это тоже он мне, надеюсь, расскажет. А ещё, где помыться (я очень боялась отсутствия гигиены). Судя по тому, что от Васи ничем таким, мерзким, не пахло, кроме его неуважительного отношения к людям, он — знал. А есть ли в лесу, да и вообще, в мире за лесом, соседствующие с нами, Васей и мной, прохожие-странствующие? Гиены, Белки, Кроты, Львы… Может, надо было назваться Ленивцем или Дельфинкой? Это мои любимые животные. Нет. Мошка — это пока моё место в живом мире.

Горностай двигался быстро и исчезающе, я много раз оставалась тет-а-тет с качающейся веткой, а Васиной спины и заплечной гривы как не бывало. Впадала в ступор. Ощущение было, будто не воздух передо мной, а резко возникший каменный тупик. Но неизменно из веток-венных появлялась рука, хватала меня и направляла по следу хозяина. Двум моментам Вася кивнул, но… это были высокие, вросшие друг в друга кусты…

А Хомяк качественно устроился! (Горностай, конечно же.) К его выкопанному в земле укрытию вела, изгибаясь панцирем улитки, стена из массивных веток, мха и камней. Финишный «пятачок» был украшен костром-долгожителем и… маленьким загончиком с … курами.

— Садись к горячему танцору, — предложил Вася, и борода его вроде даже улыбнулась. А как изящно выразился о костерке этот Горностай!

Тем временем, мой наставник сроднился с темнотой землянки. А вернулся с несколькими цилиндрами в руках: побольше и поменьше.

— О! Какие у нас чашки и тарелки! Из коры берёзы. Держи-ка…, — Вася снял с кострового места деревянную ложку и ею стал черпать из котелка дымящееся картофельное пюре, перемешивая картошку с кусками мяса.

Аромат такой шёл, что слюни взбунтовались.

— На, жуй. Зубы свои, что ли?

— Как вкусно! — донеслось из моего набитого рта, — Карто-шечка…

— Эт не картофель, а корни рогоза. Рогоз — растение, похоже на камыш… Полить кленовым сиропом? Я люблю смешивать солёное со сладким.

— Да, попробую. Скажи, а где вы соль берёте?

— Кто вы-то?

Зола лиственных.

— Как это?

— Берёшь золу… Вот она, зола. Видишь? — Вася попылил перед моим лицом, — Заливаешь её тёплой водой и настаиваешь. Вода становится солёной… Прожорливая… Не прокормлю, похож.

Из землянки, из темноты и неясных мне глубин, на солнечную дорожку, вовремя упавшую ко входу, вышла сама красота, нет, даже не нашего мира, а мира, назвавшего себя нам… забыла, как всегда, это название, поскольку оно для восприятия мысленного, а мысли мои исчезли при виде этой пантеры со взглядом «Ва-сЯ, гад ты эдакий. Ты чего сейчас лопотнул про прокорм этой… (взгляд на меня) старухи? ».

Голая прошла подле меня, обволокло цветочным ароматом и телесным теплом. Умопомрачительная девушка… Если они предложат раздеться и мне, я в своём протесте дойду до самого у них здесь уважаемого. Потому что, не в моих правилах и планах пугать мирных лесовЕков.

Надо быстрее доесть рогоз с курицей и кленовым сиропом, а то прогонит сейчас пантера, а голодной пропадать в неизвестном лесу не хотелось бы.

Но надо ещё сейчас же проверить моё рабочее место. А воздух свободной реальности откроется ли?.. Знаю, что откроется, но всё равно надо спросить у Горностая.

— Вася, я с тарелочкой отойду, проверю рабочее место. А… оно здесь открываемо?

— Тупуля, конечно открываемо. Иди. Стой. А ты кем работаешь?

— Проходчиком миров.

Васина борода громко хрюкнула.

Я отошла от голышей подальше, села на повороте стены. Поднялись мысли о сыне. «Почему, почему, Шёпот?! » Когда я только пригласила его к себе, у меня были мысли о том, что разница между нами может стать несостыковкой. Но я думала (и сейчас так думаю), что Любовь, и Любовь родителей и детей, есть основа и одинаковость для всех миров.

Ладно (нет, не ладно)…

«Я чувствовала его Любовь. Чем провинилась, что он и мои внуки выгнали меня из реальности? ПрАвда, что ли, что рождённые разными мирами никогда не впустят к себе даже сблизившихся с ними? Но я-то люблю его, … КАК ЧЕЛОВЕК»…

…

Доела угощение, достала из дорожной сумки рабочее место. Это скрученная в многоугольник осязаемость. Отдать её воздуху — и в воздухе вмиг образуется такая же округлая многоугольность, но воздушная. Вскоре, как нам уже всем понятно, осязаемость многоугольника уйдёт в прошлое, и человечество научится входить в воздушное многоугольное пространство без предварительного рассматривания материальных предметов-символов.

А пока мы отталкивались от привычной материи, как малыш от матери, чтобы шагать самому.

Проходчик миров вовсе не герой, и миры не все, а только созданные земными техниками, земными фантастами и мечтателями, земными учениками, познающими профессию создателя миров.

Всем было известно, что техники собирают созданные миры и их сферами опузыривают земную реальность. А дальше догадываться и фантазировать о мироподелках мог каждый.

Мы фантазируем, потому что фантазиями с нами общается Космос.

Фантазирую вот как: ни времени, ни расстояния в мыслях Космоса нет. Это давнишнее человечество придумало и тем создало себе времена и дальности, чтобы не бояться нахождения в чудесах. Рамки успокоения придумало себе человечество. Жилые рамки… Так вот. Я думаю, что создаваемые нами миры уже существуют в Космосе. Просто в ответ на наше желание побывать в новом мире, Космос посылает нам фантазию о таком мире, и мы представляем себе новое место и таким способом бываем в нём. Мы придумываем миры, которые уже есть в Космосе, в Космосах. Скоро, мне так фантазируется, мы изучим язык фантазии, и будем без условностей и недопониманий общаться с Космосом, с Космичеством.

Изучим? Нет. ПОЙМЁМ! Свободный лес и воздух уже воздействуют на мою технореальность (я не допускаю думать о ней, как о прошлой, ведь она держит моих любимых люд… ).

Раньше, когда я прибывала в многоугольность, меня встречал раздатчик миров. Теперь же я прохожий, поэтому меня встречала, вплавь, записка с вывалившимся из неё миром.

В прошлые эпохи человечество заводило себе пробователей. У господ они пробовали еду на яды. В следующих историях пробователи вкушали разные продовольствия на предмет их вкусности. Теперь — пробуют миры, но не на выживаемость в них, а на способности там находиться. Это не одно и то же: люди в технореальности сразу после рождения становятся, как выразился Вася Горностай, изнеженными тупулями, слабыми до злодейств.

Пожилые люди и мой тип считались годными миротестами среди человечества (дети в нехоженые миры не допускались): уж если пожилой или такая тетёха, как я, смогли спокойно прогуляться в новом мире, то, значит, и остальным категориям людей в нём находиться будет несложно.

Мне лишь в статусе прохожего пришла в голову такая идея: остаться сейчас в предложенном мире. Попробовать? Может, в созданчике проявятся возможности, дополнительные или, вовсе, самостийные, которые помогут мне связаться с родителями (Шёпота я беспокоить боялась).

Тестируемый сейчас мир был вылеплен. Он был скульптурой, одной композицией со множеством деталей. Я дотронулась до скульптуры и убрала руку. Скульптура вздрогнула и чуть подросла. Это я проверила реакцию созданчика. Стоило продолжить. Я держала руку на мире до тех пор, пока он не вырос с меня ростом.

Как в известняковую лужу, шагнула в разросшуюся скульптуру, а второй шаг сделала длинным, чтобы сразу посильнее попасться в мир.

Всё вокруг виделось бежевым, с каменными контурами. Но когда глаза привыкли, проявились иные цвета и фактуры. Рельеф был такой разный: вдали — как стёсанная поверхность каменной глыбы, как обрыв (восхитил меня этот горизонт), а по пути рельеф иногда вскруживал, как скорость вертящейся на гончарном круге глины.

Дышалось легко, усталости сразу не возникало. Неба… не было. Что ж, таков мир, не мной он придуман. Но вдруг я замечтала о том, что Небо могло бы залиться в один из «гончарных кругов» местности… И ПОЯВИВШЕЕСЯ НЕБО ЭТО СДЕЛАЛО! И тут до меня дошло: я ведь сейчас впервые попробовала ПОМЕЧТАТЬ о своём — — в другом мире! А мир-то не застенил мои мечты, а пожелал и помечтал вместе со мной! Значит, статус "Прохожий" уже переваривал меня. Так-так-та-а-к… Что ещё мы с миром сумеем, смечтаем вместе?

«Июшка, быстро сюда!» — ор Васи Горностая вывалил меня из мира и из рабочего места, разом.

— Вася, что же теперь будет? Я не завершила с миром. Запрещение создала, и теперь жди с воздуха слов об отстранении.

— Ты уже в отстранении. Отстранённее некуда.

— А что ты хотел? Для чего звал?

— Н-ну, тупуля, не падай носом!.. Я хочу, чтобы ты вымыла за собой посуду, а до этого — чтоб ромашковый чай с мёдом оценила. С миром своим ночью продолжишь. Можно-можно так.

После ромашковой горечи и объёмно-сладкой мёдости Вася отвёл меня к роднику. Пантера почти бесшумно грациозничала в пределах Васиных полей и аур.

Родник — отмлечинок Той Реки — высовывался мордочкой совсем-совсем рядом с Горностаевым домом. Поэтому, когда пантера и Вася ушли, я не заволновалась, что заблужусь одна.

Да уж… Мытьё негладкой посуды в леденющем бурчливом потоке не сулило угомонения проросших нервов.

…Стоп посуда!

Вода-а! Води-и-ичка! Я же могу умыться, "охолонуться", как иногда говорилось в историях прапрапры…

Оглядевшись с маразматичной пристальностью, решилась снять одежду. Лес даже звучал теплом, а ветер ниже крон не заплывал… Плавно, тепло вокруг. Вкусно пахнет разморёнными листьями и корой. Птицы перекликаются…

Раздевшись до нижнего белья, повернулась к роднику.

А на бережку сидит испачканный и косматый увалень и моет мою посуду, то есть, посуду Горностая.

Полный чуть взглянул в мою сторону и больше не интересовался мною, продолжая старательно мыть самодельную кухонную утварь.

Пока я раздирала нервными руками кофту и её натягивала, чумазый что-то тихо говорил. Расслышала только слово «Техник». Схватила брюки, взглянула на полняка, ан — его и нет вовсе…

Меня лесные ощущения взвинтили: страх, звериная острота мышления, свобода действий! Но, сразу же, этого всего коснулись холодные жилые рамки из моей памяти и обесцветили лесную бурю, я успокоилась; умыла лицо, дочистила посуду и по трескучему лесному полу побрела в дом.

Пантеры видно не было. А Вася, встав с топчана и проверив мою работу, скомандовал «Поход»: знакомиться с лесом.

Ох, зачем я наелась кислицы. Ох, зачем. Желудок отреагировал на сочную кисль, превратившись в твёрдую боль.

— Глистов выводит. Так что, продолжай объедать овражек, — добавил Вася к моим начинающимся мучениям. Он сидел возле того самого родника, пока я нападала на тенистый овражек, впадинку которого зелёными сердечками покрывала дивная кислая травка. Зато я поняла, где отныне будет моё излюбленное местечко среди лесных колтунов: при роднике и овражке с кислицей — там, где кипит и звучит холод, а в тени содержат в себе все питательные вещества нежные листочки-сердцА.

Горностай показал мне «усадьбы» грибов сморчков. Выглядели сморчки, как холмики пористо наброшенной и так застывшей глины. Вася предупредил, чтобы я не удумывала «жрать» какие-либо грибы без его ведома и сырыми.

Гуру-Горностай научил меня добывать берёзовый и кленовый соки: берёзовый — для питья, кленовый — для сиропа.

Также Вася раскрыл передо мной ягодную карту леса. Многие ягодки ещё нежились в цветках. А вот дошли мы до полянки, где земляника уже готовилась доспеть.

Удивлялась я всему. И тому, что корни лопуха и чертополоха можно хоть сырыми кушать, но лучше варить либо запекать их (про корни рогоза я уже знала), и тому, что из желудей можно приготовить кофе, и тому, что кузнечики на вкус, как креветки, да, к тому же, богаты белком. В воображении вывернуло меня при мысли, что дождевых червей можно есть. Мысленно погладила Васю по голове за то, что он не охотился на лесных птиц и зверей: домашних курочек ему было достаточно.

Вернувшись, мы поужинали, и Вася собрал для меня палатку, вблизи от входа в его застенок.

Быстрая съёмка с палаткой в фокусе:

Нет движения.

Нет движения.

Трава и листья конвульсивно подёргиваются с низкой амплитудой движения.

Закат быстро слабеет и растворяется в розово-голубом потоке, выносящем к соседним мирам.

Лес становится плоским и одноцветным — тёмно-синий цвет.

Из темноты леса смешными быстрыми топотками выкатывается Пантера, заглядывает в палатку, быстро-быстро семенит к улиточным стенам и исчезает меж них.

Нет движения.

Нет движения.

Звёзды проявились.

По Небу быстрыми штришками, появляясь, как телепорты, пробликовывают прозрачные, чуть седоватые метеоры-облака.

Вася у палатки. Заглядывает. Опять у палатки. Много резких его движений, и затрепетал костерок.

Я протопала из и в палатку (по природной необходимости).

Нет движения.

Нет движения.

Ночь гуще.

СВЕТ!!!

Съёмка обрывается.

Голоса! Всё громче! Громчеют по направлению к палатке, в которой весь вечер до ночи сижу и пришиваю себя к новому миру. Мне почти удалось состыковаться с Новым Вечером, Новой Ночью, со старинным духом палатки, и вот: за пять минут до успокоения и продолжения рабочего задания… Голоса!

Неловко выкарабкалась из палатки: смотреть, бежать, объясняться…

Навстречу мне в огромности прозрачного «мешка» — сферы шли люди, несли на спинах рюкзаки. Значит, туристы. Скрываться и убегать было уже поздно: они заметили меня и ускорили шаг.

Парень, лет двадцати, и две девочки-двойняшки. Оп! Нет, не природные клоны, а искусственные: левый глаз одной из путешественниц был заметно смещён к виску — знак всех клонов.

— Хо, начинай первым. Это вежливо, — тихонько протараторила девочка-клон, схватив парня за ладонь.

— Гм… ГМ… Жизнь Вам в Вашем мире! Извините, что мы подошли близко: это мои сестрёнки запросили, любопытные лисички.

— Жизнь Вам! Кстати, мы и пришли в лес посмотреть на лисичек! — вклинилась вторая девочка, — Кстати, меня зовут Игра, брата — Эхо, а сестрёнку — ЛегАто.

— И вам Жизнь, — я немного спряталась в тень, мало ли что: вдруг выгляжу сейчас пугающе, — Как протекает ваше приключение? Нравится?

— А как Вас зовут? Вы Прохожий? — Легато сняла со спины рюкзак и села на него. Игра повторила за ней. А Эхо тут же принялся пытаться экипировать девчонок снова.

— Да, Прохожий. Сегодня им стала.

— Да Вы и сами знаете, — начала Легато, на миг развернувшись к брату, чтобы постукать его по рукам, назойливо тянущим рюкзак из-под её попы, — как в лесу здоровски...

— Мы, правда, лис ещё не видели, — перебила сестру Игра, — Но мы здесь на два дня, а сегодня первый…

— Но мы уже видели много птичек, дятла… Эхо, перестань! Лучше сядь, как мы, и поболтай с тётей Прохожей! А как Вас зовут, всё ж таки?

Я надеялась, что Легато забыла об этом вопросе. Была уверенность, что не дОлжно мне что-либо сообщать о себе… в новом статусе. Я замешкалась, но, к облегчению, помог Эхо. Он просто воспользовался своей мужской силой и поднял сестрёнок за шкурки комбинезонов, предварительно отяготившись девчачьими рюкзаками. Взглянув в мою сторону и извинившись натужно, он потащил двойняшек в дальнейшее путешествие. Наверное, к базе. Сфера-«мешок» поспешила вместе с ребятами. И мне захотелось коснуться защитной оболочки… Как, что будет при касании? Сфера создавалась, чтобы оберегать людей мира техников и чтобы, при этом, не реагировать на внешние миры. А если её потрогает прохожий?.. Я догнала уходящее свечение (когда сфера двигалась, она озарялась светом) и взметнула руку. Но мужской локоть заблокировал познавательные стремления: оцепил мою шею и по дуге, резко, развернул меня в сторону палатки и костерка.

Влиятельным оказался увалень с родника. Он ещё и нахалом явился: пояснив, что меня бы «отзащитило сферой до каюка», залез в палатку и расположился в ней ко сну.

Да, новый мир, лесной его отсек, непостижимость встреченных местных жителей навалились на меня слишком ощутимо! Но я чтО могла предпринять? Царапаться злобой и короткими ногтями? Вместо Мушки Июшки стать змеёй-старушкой с ядом по всей зоотомии*? Впасть в раж и во вражду? Изнеженные тупули так не умеют. Почти всё вытерпеть, обучиться, а дальше действовать, импровизируя, — вот, о чём просил меня внутренний трус родом из жилых рамок.

Чуть громче тактичного напевая сочинённую в двадцать два года песенку:

КогдА-а

Видишь огонь

Неземной красоты-ы

Пре-ед

Собо-о-О-й,

Думаешь,

Что-о

Сейча-ас

Уме-естным

Здесь будет вой, —

я с дорожной сумкой в объятиях села к костерку. «Мир-скульптура, сейчас мы снова встретимся».

*Зоотомия — животная анатомия.

Но духа не хватало. Пожалела, что у меня с собой нет откачки (специального устройства в виде шприца, которое, при соприкосновении с точкой над ключицей, вытягивало из внутренностей избыток адреналина, страх, гнев и прочие неугодные эмоции)...

Я подбиралась к костерку ближе и ближе, пока жар не стал стеной, в которую упирается моё лицо. Потому что мне было холодно! Замерзала так в первый раз в жизни. А из палатки слышалось уютное дыхание увальня… Наглого-пренаглого! Бессовестного.

Нет, мир-скульптура, не встретимся мы с тобой сейчас: мне никак не выбраться из ловушки, в которую угодила. Всё мне здесь чуждо! Кругом тупики. Нет, я не смогу привыкнуть и адаптироваться в этом лесу! Хочу в жилые рамки! Я не смогу здесь зажить!

В отчаянии запрокинула голову вверх. Звёзды, открыв рты: «А-а-а-а», из коротковорсового чёрного ковра смотрели на мой срыв.

Почему другие смогли прижиться в лесу? Может, потому, что они с кем-то вместе? Горностай, например, вместе с Пантерой (тупуле и то понятно, что у них, … ну, там…). Будь я не одна, отыскала бы смысл выжить.

…

— ДУ-РрА-а!

Сон слетел с меня. Я заморгала и среди мглы разглядела Васю Горностая. И почувствовала жгучую боль в правой руке, на ладони.

— С-с-св!.. Т-т-тупуля! Сейчас бы сгорела на фиг! Что, не чувствуешь совсем?! Зачем в костёр залезла?! Жить надоело?!

Мне было настолько больно, что я заплакала с подвываниями.

— Почему не в палатке?! — продолжал орать Вася.

— Т-там.., — проскулила я, оборачиваясь к палатке. Но, вот те раз, палатка стояла открытой и совершенно пустой.

— Побежали к роднику! Да оставь ты свои пожитки!

Раздирающая боль сделала из меня ночного спринтера, я мчалась быстрее ветра и быстрее Васи. Прибежала и, как тот энт из «Властелина колец», засунула горящую часть тела под бурлящую воду. Ледяную!

— Держи под водой подольше.

— У меня уже кости ломит!

— Всего мгновение держишь. Не ной.

Затем Вася направил на меня острую ладонь, как из египетского танца, и с укором воскликнул:

— Кто же теперь мне посуду мыть будет и помогать по хозяйству?!

— Да я одной левой! Честное пионерское.

— Одной левой ты можешь только кур моих кормить и в носу ковырять… И как тебя с одной левой в лесу-то оставлять?

— Ну, сделай из меня рагу с рогозом.

— Дура и есть.

Придётся теперь палатку перетаскивать. Будешь жить по соседству с курятником, пока не выздоровеешь.

Рана заморожена. Пойдём в землянку, на дальнейшее лечение.

На пятачке у земляного дома вновь оживлён костерок. Горностай — в пару из котелка, булькающего ароматным варевом. Магический обряд дополняется воем (моим), потому что родниковая анестезия давно прошла.

На смену ей готовилась анестезия берёзовая: отвар из берёзовых листьев.

Проследив, чтобы я выпила всю чашку, Вася обмотал мою ладонь каким-то мягким материалом, который не поддался идентификации. Вскоре жжение стало исчезать, зато, как борец сумо, навалился сон.

По-видимому, в какой-то из реальностей, либо в лесной, либо в астральной, Кинооператор сотворил быструю съёмку: не помня, когда и где я уснула, мгновенно, по ощущениям, проснулась. И, как древняя легенда Супермен, вытянутой здоровой рукой вперёд, вылетела из?.. палатки, сопровождаемая куриным кудахтаньем. Петухи и курочки взглядами-углами рассматривали меня, а я разглядывала цветное рассветное небо.

Раз проснулась (но подозреваю, что меня разбудили ранние пташки, с которыми теперь соседствую), надо приниматься за заждавшийся мир-скульптуру.

«Ушла на базу, к роднику», — мысленно сообщила я Васе, посмотрела на его землянку, на курятник, закрыла палатку и смылась. Многоугольность подбросила меня. Я пролетела вдоль тонкой линии родника и очутилась в бежевом мире. В моё отсутствие мир изменился, и, судя по всему, изменения капали из незакрытого крана недавно появившегося неба. «Гончарные круги» ловили небосвод за ниточку и раскручивали её в торнадо. Кружения играли с небом, как с новой игрушкой.

Резко стемнело. На новом небе разбежались звёзды во весь свет. Я тут же вспомнила древний кинофильм «Любовь и голуби» 1984 года. Вспомнила оттуда фразу, в которую выстроились звёзды: «Эх, Вася, Вася!» Сейчас бы тоже вывести её средь звёздных «пеньков». Было бы красиво и справедливо.

Я шла по миру-скульптуре к рассвету. Место, которое выбирала шагами, оставалось светлым, такая тонкая тропинка дня. А по краям тропинки словно бы тянулись аквариумы, в которые кто-то наливал из вёдер ночь.

Чувствовала, что на рассвете, если он будет, моё задание завершится, я отправлю раздатчику миров положительный отзыв о мире-скульптуре и, наверное, останусь безработным прохожим. А ещё я чувствовала, что мир знает о моих мыслях и предлагает не думать о будущем, а заворожиться, как и он, бесконечным наполнением аквариумов.

Чуть впереди дорога шевельнулась, приподнялась и пологой волной вкатилась в темноту обочины. Явление природы? Или? Живое какое-то существо?! Но, по правилам техников, миры создавались без существ!

— Ой-ё-ё-ё-ёй! Ай! — вдруг заорала я, сама от себя такого не ожидая, не зная, почему мне заоралось, ведь ничего же…

А вот сейчас над моей головой что-то громко прошелестело, прохлопало, будто бы крылья. Инстинктивно закрыла голову руками и присела. Но! Зачем? Ведь звуки не сопровождали никого и ничего!

А в следующий миг я увидела, как над моей головой совершенно бесшумно бьёт крыльями… маленький дракон.

А ещё через мгновение дракона рядом уже не было. Зато мне показали, как он вылетает из «гончарного круга», завихряющего звёзды, и несётся к светлой дороге, на которой стою я.

У меня закружилась голова. Ну и ну! Это что же такое сейчас было?! Что за блики звуков и образов, непоследовательных мгновений? Почему следствие обгоняло причину?! Почему сначала появились звуки, а потом их источник — дракон. Дракон!..

Впереди слепил гладким срезом обрыв. Я разогналась и, достигнув его, прыгнула вни… куда-нибудь.

…Оказалась на рабочем месте. Оставила положительный отзыв раздатчику миров и вышла с работы в лес.

Рядом булькал родник, сидел увалень и копошился в моей дорожной сумке.

Углядев, что я за ним наблюдаю, полняк поцикал языком и, проворчав: «Врушка-Июшка», ушёл, но перед этим представился так, будто укорил:

— Напоминаю: я Мясожир.

А вот это было уже вышкой абсурда… Я кружила ладонью по лбу, по волосам, взлохматила себя до степени ведьмы, но так и не сумела проснуться.

А что, если я обеспамятела, и с каких-то пор прежняя жизнь мне не ведома!? Вдруг Мясожир, вообще, муж мой?! Ходит рядом и понять не может, чего это я с ним в палатке не сплю, зачем дорожную сумку с собой ношу, что я в неё напихала и куда намылилась от него?.. С досады я отбоксировала сумку к соседнему кусту. Потом вспомнила, что мне ЕЩЁ надо было от родника, кроме компании для путешествия в мир-скульптуру (кстати, в отчёте я умолчала о драконе). Я хотела, наконец-то, ВЫМЫТЬСЯ!

Ну да, ну да… Как говорила прАпра: «Мечтать не вредно». Со стороны Васиной землянки раздался крик.

Влетев на костровый пятачок, я увидела Васю и Пантеру. Он трепал её за волосы, и разок замахнулся кулаком. Она возилась у горностаевых ног, и на каждое движение его мускулов взмахивала руками, защищаясь от возможных ударов. Куры свирепствовали в своём загончике, опыляя двор и палатку белыми и разноцветными пёрышками.

— Ты допросилась! Щас втащу тебе!

Пантера, судя по виду, и не думала сопротивляться падающему на неё удару.

Зато меня эта страшная мужская угроза, перешедшая в нападение, превратила в боевую единицу. Схватив что-то, что заметила краем глаза, что-то плоское, шершавое и железное на ощупь, я взяла ягуаровый старт, и через мгновение Вася уже сидел на корточках, обнимая себя за голову, ошалело глядя в мою сторону. Пантера примагнителась к его плечу и, споря с Васиной ладонью, тоже наглаживала место удара. Я стянула с больной руки повязку, кинула её в сторону парочки и вышла вон из их логова. Буду строить своё.

Вышла из улиточного ограждения. Присела возле серых и графитовых застывших углей костра, которому ночью пыталась скормить свою ладонь. Поискала в серой куче живые огоньки, чтобы унести их с собой. Огоньки крепко спали. Сонм вопросов, туча, как зрителей на древних выступлениях диджеев, станцевали и слились в единого зрителя, смотрящего сейчас за моим выступлением — «Что будешь делать, диджей?». Пустошь в желудке заскрежетала, желая всей кислотой, чтобы её покормили — вот и ответ. Внимательно рассмотрела правую ладонь. Неизвестное блицкриговое средство Васи быстро одержало победу над ожогом: меня уже можно было вновь считать двурукой. Смогут ли руки сегодня прокормить живот? Проблема костра коптила мысли, на них начинал скворчать жир. Место своего логова я тоже ещё не определила. Мне хотелось жить на берегу, но для этого потребовалось бы строительство целого домика. А, благодаря тому, что я заставила Васю вспомнить о голове, отныне лишена его помощи и совета. Решила просто пройтись по лесу, захватив дорожную сумку, оставленную у родника: может, что увижу, что запримечу, может, хорошее укрытие найду, может, потеряюсь, может, ещё что… Перед тем, как подняться с корточек, залюбовалась вдруг возникшей на поверхности пепла маленькой ветровой воронкой, точно таким же «гончарным кругом», как в мире-скульптуре. Как-то там дракон? Сейчас протестированный мною мир оплетают техники, чтобы приручить его и водрузить над Планетой, как книжку на полку.

Отдаляясь от притихшего Васиного логова (мирятся, наверное: дело молодое), я всё пыталась понять: зачем шваркнула Горностая по голове. Достаточно было забуриться между Пантерой и мужским кулаком, завизжать, там: «Прекратите!» или «Спасите-помогите! Хулигана зрения лишают* ». Н-н-не могла найти объяснения своей звериной вспышке. Может, я так среагировала потому, что теперь являюсь прохожим, диким прохожим? Ой, берегись, мир: Тарзан жив… «М-да-с… Докатились, товарищ Новосельцев».*

Возникла ассоциация, и я вдруг подумала о непоследовательности мгновений, но дальше раздумывать не пришлось: желудок вопросил голосом Василия Алибабаевича из «Джентльменов удачи»: «Ну, мы будем жрать или нет?! ».

Пошла по лесу, по следам вчерашней обучающей прогулки с Васей. Отыскала поместье грибов, отыскала и ягоды. Встретила и берёзу, которую Вася сделал сосудом с соком. Я помнила, как добыть берёзовую водичку. Но… вот куда, в какую посудину?! Ох, так с чего же мне начинать в этом лесном реализме?..

— Тётя прохожая!

— Тётя!

— Жизнь Вам, тётя прохожая!

Чуть заметно бликуя на дневном свете, ко мне двигалась сфера со вчерашними вечерними знакомыми.

*«Хулигана зрения лишают!» — фраза из кинокомедии «Джентльмены удачи», снятой в 1971 году.

*«М-да-с… Докатились, товарищ Новосельцев. В кабинете директора драку устраиваете… » — фраза из трагикомедии «Служебный роман», снятой в 1977 году.

Как сфера протискивалась между деревьев, кустарников и трав, ветвей, поваленных стволов, пней и камней? Очень просто: сфера вбирала в себя всё попавшееся на пути, превращая его, на время прохождения, в принадлежность к реальности жилых рамок. Без изменения внешних и прочих физических признаков. Пройдя, сфера отпускала реальность леса. Так у туристов создавалось впечатление, что они и вправду гуляют среди деревьев, ведь они могли спокойно потрогать всё то, что сфера принимала. Лишь живность и людей сфера не могла поглощать.

При виде брата и сестричек голод мой, как черепаха, спрятался в панцирь.

— Жизнь вам, Легато, Игра, Эхо! — поприветствовала я ребят, — Вы нашли лисицу?

— В поиске, — смущённо ответил Эхо. Но вдруг воспрял, глядя на что-то близ меня.

— Жизнь Вам, — тихо произнёс он.

— Я помогу с лисой повстречаться. Пойдёмте за мной. Да не бойтесь меня, — добавил Мясожир, — Я добрый, — и вот эта улыбочка с подмигнушечкой в мою сторону. Точно. Муж.

Пока сфера ножками сестрёнок бежала впереди нас, увалень шепнул мне:

— Сегодня социальная баня. Там можно разживиться вещичками.

Сюрреализм продолжался… А вот слово «баня», хоть и было ассоциацией с Чёрной Космической Дырой, всё же, взбодрило меня.

Мясожир привёл нас к опушке леса, к пологому песчаному овражку, где указал на несколько норок по основанию склона.

— Щас нам тётя И… Хрюшка наколдует, и лисичка покажется, — сострил Мясожир.

Девочки рассмеялись.

— Пойдёмте тихо-тихо. Подойдём поближе.

И сам показал пример. Увалень-то увалень, а двигался, как древний индеец на охоте: без единого треска.

Кто из нас оказался колдуном — не известно, да вот ведь через недолго из норки выскользнула лисица, а за ней — четверо лисят. Мама сияла апельсином, а щенки имели бурый окрас. Семья принялась нежиться на солнце, играть и в шутку мутузить друг друга. Мама-лиса, при этом, в сторонке не стояла, показывала примеры. Очень смешно во время игрищ мелькали белые кончики хвостов маленьких красавчиков. Потом мама развалилась возле норы, а красавчики улеглись в ряд, подкрепиться родным молочком.

— Дядя… э-э-э…

— Просто дядя, — помог Мясожир Легато.

— А сколько детишек рожает лиса?

— М-м-м… До тринадцати лисят может выдать за раз.

— М-м-м, — с пониманием протянули обе девочки.

Мы ещё долго наблюдали за лисами. Игра и Легато млели от восторга и умиления. А Эхо был, будто сам не свой. Он явно испытывал неловкость и неприятные чувства. Странный парень.

Показав нам лисиц, Мясожир исчез, лес растворил его. Сестрёнки даже испугались. Обе взглянули на меня с синхронной тревогой.

— Не обращайте внимания, девочки. Тут, кажется, все умеют исчезать.

— А Вы, тётя … И, можете также, исчезать?

— Ой, я нет. Это надо хорошенько знать лес, как свой дом, все его тропинки для невидимок. А я здесь лишь сутки, и мне, по правде сказать, в этом лесу ничего не известно, поэтому некуда исчезать и идти … тоже некуда.

— А кто обитает за оградой, там, где мы Вас в первый раз встретили? — включился в беседу Эхо.

— Одна молодая пара. Очень хорошие ребята.

— Тётя … И… — у Игры были грустнющие глаза, тёмно-тёмно-зелёные — настоящий китовый цвет, — А в реальности жилых рамок у Вас были дети? Семья?..

— Да. У меня есть там сын — Шёпот. Так он сам себя назвал, когда смог. Сейчас он уже глава своей собственной семьи: женат на Ране, и у них двое детей, моих сладких внуков, два моих цветика. Звать их Риск и Шанс, Шанс младший. Вот, поглядите на наше изображение…

Я побултыхала воздух, просеяла его, насобирала частички нашего семейного портрета, материально находящегося сейчас в жилых рамках. Частички соединились и…

— Они нелЮди? Ух… КварктИссимо! — восхитилась Легато.

— Да. Я взяла Шёпота из приюта.

— Вы фотоновая, тёть, — одобрила моё существование Игра.

— А как же Вы стали … — Легато только замахнулась спросить меня, как я стала прохожим, но:

— Сестрёнки-лисички, отстаньте от человека. Нам уже пора в лагерь. Не забыли, что сегодня мы возвращаемся домой? — Эхо опять спас меня. Спасибо, странный парень.

— Знаете, тётя И? — улыбаясь во все зубы, обратилась ко мне Легато, — Через шесть дней мы снова будем здесь.

— Да, — подхватила Игра, — Мы вернёмся.

— Вы будьте, пожалуйста, в этом же районе, — просинхронили сёстры. Вот, что значит — близнецы.

Распрощались.

Вернулась к хождению по лесу. Но недолго длилась прогулка. В голове совсем безболезненно зазвучал добрый голос: «Прохожие, готовьтесь к телепортации. Социальная баня раскочегарена и ждёт ваши грязные, одичалые тела и души».

Чем глубже его осознаёшь, тем оно крепче успокаивает — чувство полного своего отсутствия. Киномонтажёр утомился и, чтобы закончить дело побыстрее, смело склеил три кадра: лес — полное отсутствие — помещение цвета лунного камня с женщиной в пустоте.

— Здравствуйте, прохожий. Какие Ваши пожелания?

— Здравствуйте. А что мне можно?

— Пожелания, касаемые мытья: чем и как будете мыться, с кем или в одиночестве будете мыться, с видениями или по-простому. И пожелания, касаемые вещей, которых Вам, быть может, не достаёт в Вашей нынешней реальности.

— Понятно. По поводу мытья. Мыться хотела бы по-простому, всё по-простому. В одиночестве. Без видений. А вещи… Спальный мешок или палатку, розжиг для создания костра, посуду, в том числе для хранения жидкости, берёзового сока. Всё.

— Исполним. Вещи доставим в Вашу реальность сегодня, сразу после Вашей телепортации отсюда.

— А вы меня найдёте?

— Честное слово, найдём, где бы Вы не находились. Теперь… Э-эм… Вы в первый раз. Кабинку выбирайте, согласно картинке в Вашей голове: подходите к кабинке, смотрите картинку в голове, она подскажет, занято или нет в этой душевой. Раздевайтесь здесь. Мы освежим Вашу одежду, а после материализуем в клетушечку при Вашей кабинке. Там оденетесь, и — телепортация не заставит себя долго ждать. Всё понятно? Раздевайтесь (вот Ваши халат и тапочки) и проходите.

В пустоте цвета лунного камня открылся проём. Когда вошла в него, обдало влажным паром и звуком множества душевых водопадов.

Мне стало жутко интересно, … ну, относительно картинки в голове. Я подошла к ближайшей кабинке… Картинки не возникло. Я к следующей — то же картинкоотсутствие. Ноги моего слабого настроения подкосились, и оно упало, разлетевшись костями с треском душевых капель, падающих под сильным напором. И здесь неприятности, которые я не знала, как решать. Надо бы выйти на связь с той женщиной в предбаннике… Опять же, КАК! А можно… войти, на свой страх и риск, в первую попавшуюся кабинку, и всё тут! Я отсчитала двенадцать кабинок и в следующую вошла. ВБИТ ледяной клин с головы до тапочек — в ней моется Вася Горностай. Пока я реагировала, Вася оглянулся, схватил меня за руку и втащил в кабинку.

Я смотрела в его глаза и у меня в голове вместо нужной картинки про кабинки неслись толпы картин последних суток, с грустью, тревогами, заботами, отчаянием, неловкостью, страхами, непонятками и тоской в сюжете. А тут ещё к Васе в кабинку попала. Что-то лопнуло, и я расплакалась, да с таким напором, что душу на максимуме и не снилось. Просто слёзы дали выход отчаянию, позволили нервам выпрыгнуть из тугого клубка, распуститься. Вася прижал меня к себе и тем заглушил мой рёв, а то уже один за одним начали выключаться водопады, наверное, чтобы послушать что-то в здешнем месте новенькое. Вася крепко держал, не отпускал. А когда я совладала с собой, спросил, что случилось. Но ответа ждать не стал. Лишь сказал, что вымылся и уступает кабинку мне. И ушёл в клетушечку одеваться да телепортироваться.

Вернули меня на то же место, с которого телепортнули. Минус-плюс два метра. Спортивным шагом «перемотала» свою лесную прогулку до родника, а от него, как от маячка и старта, рванула к реке, выпустившей меня вчера. Дорогу я почти запомнила: мы с Васей вчера дважды проходили её (когда в первый раз встретились и когда совершали ознакомительную прогулку). Я торопилась к реке, ибо опасалась, что запрошенные мною вещи выкинут прямо в то место, где я в текущее мгновение нахожусь, а мне надо было, чтобы доставка упала на речной берег. Но ТАМ, видимо, были в курсе моих мыслей: когда я домчала до реки, рыча одышкой, как киношная бабушка-божий-одуванчик*, вещи уже поджидали на травянистом песке.

ПИТЬ!

ЕСТЬ!

ОЖИВИТЬ КОСТЕРОК, ХВОРОСТ!

НАЙТИ ЕДУ! — таковы задачи на начавшийся июньский вечер.

По опушке леса насобирала павших веточек — без труда разожгла костерок.

Решаю не причинять берёзам ран и набираю воду из реки в выданный котелок.

Не умею я сооружать держалку для котелка. Ума не приложу, где все находят рогатые палочки? Я, пока искала ветки для костра, подобных палочек не встречала. Поэтому, решаю отныне и впредь готовить еду в котелке методом «Рыбак ловит котелок»: найду длинную палку, за один её конец буду держать, а на другой — нацеплю полный котелок и всё время готовки буду держать котелок над костром, как рыбак держит удочку.

А теперь — снова в лес: собирать ветки вокруг лиственных деревьев, чтобы сжечь веточки и из золы получить жидкую соль так, как Вася рассказывал. Везёт, у него есть самодельный фильтр для воды, а мне, во избежание разных глистов и прочих неполадок живота, надо слетать к роднику и собрать пучок кислицы. Вася поведал, что она обеззараживает и, главное, не допускает глистов.

Перед походом за кислицей в своём строящемся логове я всё тщательно проверила. Констатация по ходу проверки: два костерка живут активной жизнью, длинная рыбацкая палка уже ждёт применения, палатка, спальный мешок и посуда пока валяются кучей, а в котелке — филиал речки.

После кислицы, пришпориваемая голодом, уже поковыляла за грибами, за сморчками. Много их не стала брать с собой, так, на один плотный ужин.

…Сначала я методом рыбака вскипятила речную воду, перелила её в стеклянный термос: на питьё и чтобы залить золу для получения соли. Затем — снова кипячение другой речной воды: для грибов. И вот я, почти рыбача, сижу, варю грибы. Хочу пить, но терплю пока, отвлекая жажду видом заката над рекой (значит, рассвет будет над лесом). Что-то мне подсказало, и я добавила в варево всю собранную кислицу.

*из кинокомедии «Операция ”Ы„ и другие приключения Шурика». Комедийный фильм снят в 1965 году.

И когда в котелке отбурлила и вышла паром вода, когда сначала руки, а потом коленки со спиной заныли от тяжести «удочки», когда лучи, летящие по космосу, несущие в себе жизнь, стали видимыми, а тени вокруг — и видимыми, и слышимыми, я, исключив поиск ложки и тарелки в тёмной вещевой глыбе, склонилась над дымящимся котелком и, дождавшись чуточного остывания, набросилась на съестное. Слюни, брызги… Чавканье и стоны удовольствия распугали сверчков, кваканье лягушек и даже речной плеск.

— Под звёздами тихими грязный тролль терзает тела … тела… Грибов, что ли?

Я вздрогнула, но терзать тела грибов, подсолённых кислицей (оказалось, что кислица подсаливает пищу), не перестала: слишком оголодала.

— Ой, Боже ты мой. Что это вообще здесь? Суповой салат? — склонился Вася надо мной и котелком, что сейчас было единым слаженным механизмом для переработки пищи.

— Смычки, кслица, — ответила ему через ком во рту. Мне не особо хотелось сейчас что-то с кем-то обсуждать: всё моё сознание — еда; я — еда и всё во всех реальностях — еда тоже.

— Посмотри на себя. Тебе опять пора в баню.

Я громко (так получилось) проглотила ком и, не мешкая, принялась запихивать в рот следующий.

— Два костра… Не маловато ли?

Бездумный взгляд и чавканье — «Маловато».

— Что в кастрюле?

— Жола под водой.

— Прожуй сначала. «Жола».

Лишь через несколько мгновений я поняла, что опять в одиночестве наворачиваю сморчки с кислицей. Васю слизала ночь и утоляла им свой голод. Но, видимо, Васин вкус ночь не оценила и выплюнула Васю.

Он вернулся с тремя палками, которыми тут же оформил в рамку мой костерок. На верхней перекладине висел крючок для котелка.

Горностай сел рядом со мной, дождался, пока доем и попью, и заговорил:

— Жили двое. Созданы были из одного материала, из одной мысли, по одному музыкальному мотиву.

От его слов мурашки нотным станом, будто мостом, соединили мои сердце и мозг. Вася смотрел на костёр и продолжал:

— Созданы были монолитом, поэтому любили друг друга без пауз и условий. Вот только однажды… он изменил ей… физически и даже немного душой.

Со мной сейчас происходило наслаждение. Не физические органы и гормоны возбудились, а душа и разум. Волны тёплого разноцветия струились по мне, забегая во внешнее пространство. Вася продолжал:

— Она мгновенно это почувствовала, мгновенно узнала. И, сколько бы он не просил прощения, не могла его оправдать. Забрав из него все чувства, оставив лишь любви на донышке, она стала Природой и ушла в свои придуманные спасительные миры. А он, став Искусственным Интеллектом, принялся искать её, находил её миры и пытался их наполнить собой… Ты ВСПОМНИЛА.

Я от слабости прижалась лбом к его лбу.

— Вася, слушай анекдот… Сидит обезьяна на берегу и ест грибы. К ней подплывает крокодил и спрашивает: «Обезьяна, что ешь?» «Грыбы. Грыбы отсюда», — отвечает обезьяна.

— Ну вот. О чём я и рассказывал.

Вторая глава

— Не устала ещё убегать от меня и забывать каждый раз? Слабо тебе простить и угомониться?

— Кто та девушка?

Вася отпрянул от меня, сделал шутовскую гримасу и как заорёт:

— Мясожи-и-ир! На помощь! Меня сейчас опять бить будут, — аж лягушки поперхнулись комарами, а у сверчков от страха крылья свело, эхо прерванного треска с ветерком унеслось к звёздам.

Мгновение — и Вася уже в двух ипостасях: рядом с ним сидит радостный увалень.

— Мясожир? Приветствую! Тебя снова хИИтроумный идальго Дон КИИхот взял в оруженосцы?

— Я главный техник, гол и бородат, наслаждаюсь Природой. Так что, здесь — во! Не то, что в прошлой, змеиной реальности. Ты в ней все свои страхи вывалила, спотыкались с КИИхотом о клубки змей. А что, у нас новый раунд ревности начинается? Тёть И, давай не надо. Сменим тему. Здесь у нас одна внештатность наметилась…

— Сначала скажите мне, ЧТО ЭТО ЗА ДЕВУШКА. Вася?

— Ну, выманивал тебя я так из беспамятства. Довыманивался, чуть не убила.

— А теперь скажите, имеете ли вы отношение к тому, что Шёпот отказался от меня?

— Да.

— Зачем — спрашивать не буду. Главное, мне стало легче… Внештатность? Какая?

— В этот твой мир зашла Чёрная Космическая, — Мясожир заглубил пятерню в бороду, — Никогда такого не было. И утром, когда ты меня огрела листом железа, тоже кто-то проник.

— Чёрная Дыра…

— Не тормози, тупуля, — Вася поставил кастрюлю с залитой золой на угли, переливающиеся ночью и солнцем.

— Прямая угроза тебе, — вздохнул Мясожир.

— И не известно, кто этот второй. Таится, как настоящий ниндзя в ночи. Тупуль, это я воду выпариваю, чтобы получился солёный порошок.

— Напугали меня. Как спать теперь буду?

— Мы можем поспать с тобой.

— Дудки. Сама справлюсь. Если до сих пор жива, значит, враги — друзья.

Когда Вася ушёл к себе, я осталась сидеть близ каждый миг оживающих угольков. Я думомечтала. Дело в том, что у меня уже был ответ на вопрос: почему сейчас в текущем мире происходят непонятки (вторжения).

Миры, которые каждый из нас создаёт, в следующий после рождения миг становятся самостоятельными и развиваются по своему выбору. Но эти миры имеют основу, основополагающее настроение, которое они получают от создателя в момент сотворения. Когда я начала этот мир, мир леса и жилых рамок, я думала о том, как сильно устала, до такой степени устала, что хочу прекратиться.

Мир воспринял моё состояние и теперь ДЕЙСТВУЕТ в заданном направлении. Я чувствовала страх. Но страшно мне было лишь за тех, кого я люблю: мне было страшно, что отрекошетит им, до степени паники боялась, что мир навредит им.

Я досиделась у костерка до непобедимого желания спать. Минимум действий имел право отсрочить мой сон. Никакой палатки, никакой гимнастики в виде упаковывания себя в спальный мешок. Есть тёплые угольки, овеваемые низкими всплесками огня, похожего на мелеющую горную речку. Есть спальник, которым просто можно накрыться.

Проснулась, естественно, от холода. Солнышко ещё не вернулось из ночного рейда по планете, а река напустила промозглый туман. «Слушаю тебя, интуиция. Что? Говоришь, сейчас будет какой-то «вдруг» ?»

Мягкий женский голос проворковал:

— Не двигайся. Рядом с тобой гадюка. Я осторожно её сейчас буду убирать. Не шевелись пока.

Я закрыла глаза и стала читать побежавшие рядками титры, с одним лишь именем: во всех ролях — Гадюка Гадюковна Гадюкова, змея, смертельный мой страх.

— Всё. Уползла. Грелась у костра, как и ты.

Я всё равно не открывала глаза. Теперь я боялась увидеть Пантеру, хотя голос вроде был не её. А через миг я поняла, кто зашёл в моё логово.

Не открывая глаз, я уселась покрепче, поджав ноги под себя и нацепив на плечи трубу спальника. Я попросила:

— Покажи мне, на что ты здесь способна.

— Хм… Опусти ладонь на песок.

(Зря я не сбегала по маленькому. Ой, зря.)

— Тебя что-то отвлекает?

— Нет-нет, ничего. Просто первый раз общаюсь с Чёрной Космической Дырой.

— Чувствуй.

Моя ладонь провалилась, затянув меня, в то самое полное отсутствие, какое случается с нами в глубоком сне, под общим наркозом и в период см-ти. Но я держала сцепку с родной реальностью, ведь у нас с ЧД сейчас происходил своеобразный спор: кто кого. Чёрная Космическая проверяла меня на желание жить. И я прошла её тест. Начались ощущения: вокруг меня словно с нуля начала создаваться планета. Щекотные прикосновения завершились рыхлостью берегового песка под ладонью.

Глаза я так и не открывала. Мало ли. Может, Чёрная Дыра «убирает» увидевших её…

Снова её голос приятный:

— И зачем же твой мир меня вызывал? Я вам что, кобра из кувшина, выползающая на дудочку?

«Дудки! Сама справлюсь. Если до сих пор жива…» — услышала я в голове собственный голос и проснулась.

Шёл мелкий дождь. Начался он, видно, давно. От костерков остались две угольные кучки. Береговой песок, зарисовывающий каждую каплю, медленно тяжелел от изображений. А в спальный мешок забрался и смотрел зимние сны ноябрь.

Но мне нельзя было дрожать от холода. Действовать! Движение — жизнь! В первую очередь, я поставила палатку. Точнее, она сама себя поставила. От меня требовалось лишь освободить тряпичный домик от упаковки. Далее, я убрала дорожную сумку, посуду и розжиг в палатку. Теперь. Несмотря на голод и прохладу, искупалась в реке. Замёрзла! Быстрее, быстрее в палатку! Там переоделась в тёплый комбинезон, а после куртки совсем успокоилась. И тут Вася (что-то у него в руках, и он, как обычно, голый) залезает в мой тряпочный «будуар».

— Привет. Как дела? Не понял, ты решила Арктику создать и оделась для морозов?

— Привет. Как тебе не холодно?!

— На, ешь. Завтрак принёс тебе: земляника и берёзовый сок.

Цилиндр из древесной коры был полон ягод. Я навалилась. Брызги. Слюни…

— Вася, — дойдя до донышка и немного угомонившись, начала я, — Ко мне Чёрная Космическая приходила. Во сне. Все они там, космичи, лишь на то и горазды, что через сны общаться. Бояться, что ли, запачкаться нашей реальностью?

— А чего это ты ещё жива, я не понял?

— Есть ещё драйв в драйвнИце!

— Вася, ты всё-таки оденься.

— Эт зачем?

— Мы с тобой идём в гости к моим: к родителям и сыну.

Вместо ответа Вася, как чешуёй, покрылся вполне годной одеждой: он облачился в свободный свитер цвета какао с молоком светлого тона и белые льняные брюки-шаровары, а обувью выбрал бордовые замшевые чешки, открывающие щиколотки.

— Ну, как тебе я?

— Светленький, хорошенький, элегантненький. Я, по сравнению с тобой, кучка хлама. Кто поведёт: ты?

— Естественно. У тебя, напоминаю, географический кретинизм.

— Ну, да.

Крепко обнявшись, мы стали выбираться из лесных тканей. Мы были, как товар, который сам себя распаковывает. Много слоёв ватмана лесных расцветок мы миновали прежде, чем оказаться на пустой, как глаза акулы, чуть пыльной, твёрдой дороге, проходящей у моих жилых рамок.

В момент встречи отдел восприятия Шёпота визуально деформировался, и сын оплёл моё тело. К нему подцепились Рана и малыши Шанс и Риск. Когда я рассказала им о Васе, моё нелЮдское семейство забрало в компанию и его. Смешно было смотреть, как Горностай опасливо всматривается и пытается контролировать прикосновения к себе, но каждый раз не угадывает их и того, что они означают. Потом-то он пообвыкся и уже воспринимал световое проникновение в нос не медицинской ЛОР-процедурой, а проявлением дружеской симпатии…

А у моих родителей мы пожили целых три дня. Папа признал в Васе «положительного парня», а мама первоначальное категорическое недоверие сменила на мягкое отношение и уважение перед Васиной способностью помогать ей в садоводстве.

За день до появления в лесу сферы с туристами (Эхо, Игрой и Легато) Вася и я вернулись на берег.

Вокруг палатки ходили низкие «гончарные круги», похожие на те громадины, коими полнился мир-скульптура. Ураганный ветер гнул берег и, как кузнец, выковывал из песка и реки затейливые узоры. Ветки-молнии с треском отламывались от светового ствола и падали на изнервлённые ветром тучи.

Интуиция снова вышла со мною на связь, сподвигнув торопиться к Васиной землянке:

— Вася, побежали. В твоём курятнике что-то плохое случилось.

Прибежав, мы увидели подтверждение: куры и петушки были живы, но еле двигались. Большинство сидели, раскрыленные, на жёрдочках и на земле. К корму и воде, оставленным Васей для них, они не притронулись.

— Отравление? — предположила я.

Вася на миг погрузился в себя, а, вынырнув из паузы, утвердительно кивнул, добавив:

— Она их траванула.

— Это тебе месть за твой хвост колечком. Вася, ты же такой логичный. Тебе ли не понимать, что каждое действие имеет последствия? Я могу Пантеру понять. Ты ей вскружил нервную систему…

— Какая Пантера?! Какая ещё система! Я спрограммировал её! Она бот всего лишь!

— Ты создал мир, Вася. Эх, Вася, Вася… Что ж, давай курочек лечить.

А вечером мы молча гуляли по тёмному мокрому лесу. Я впервые после нашей НАСТОЯЩЕЙ жизни полезла к Васе обниматься.

Ночь мы провели у Васиного костра. От лопающихся углей курочки, овеянные тенью, вздрагивали и недовольно кокОкали; сон их был беспокойным: то лапки на жёрдочке разминают, то крыльями равновесие удерживают, то встрепенутся от звуков костра. Я всё время смотрела на тишину с зависшими в ней звёздами, и звёзды своим беспокойным мерцанием сподвигали меня сравнивать их со спящими курочками.

Вася и я обсуждали миры. Вскоре к нам присоединился и Мясожир.

— А что же дальше ты будешь делать с собранными мирами?

— Не знаю. Я просто хотел окружить твой мир.

— Может, спросишь у них, как ОНИ хотят дальше жить: здесь, рядом с этой реальностью, или где-то ещё?

— Давай вместе, спросим.

— Давай, — сильную радость я испытала от Васиного предложения.

— Вижу их отсюда.

— Покажи и мне!

Вася притянул моё лицо к своему, мы соприкоснулись лбами, и я увидела, сначала разноцветные пучки, похожие на кровеносные сосуды, а миг спустя — каждый пучок начал раскрываться передо мной своим сюжетом. Удача ли? Но среди первых же сюжетов я узнала миры, которые тестировала, будучи проходчиком.

— А теперь поведай нам, наначало-то, КАК ты создаёшь миры?

— Не знаю, — рассмеялась я, — Они получались у меня, исключительно благодаря ТЕБЕ. Но, вот, когда мир уже появлялся, у меня всегда был выбор: либо остаться помнящим создателем, либо забыть, что это я всему виной, и погрузиться в мир, как все его жители. Я всегда выбирала беспамятство.

— Почему ты говоришь в прошедшем времени? — Вася обнял меня.

— Потому что, любимый, я теперь никуда, по своему выбору, не убегу от тебя. Ни в какой мир. Там, где мы вместе, там и…

На рассвете, когда чуть розовое небо и тёмно-зелёный лес, балуясь, кидались друг в друга росой, мы пошли на сбор еловых шишек. Вася заверил, что каша из еловых семян специфическая, но вкусная и, вот, прямо сверхполезная. М-да. Если бы не кленовый сироп!..

За чаем, которым решено было насладиться на берегу, у палатки, для чего пригодился термос (Вася когда-то тоже его взял в социальной бане), мы опять вернулись к мирам. Меня ел вопрос:

— Может ли мир утащить в путешествия своего создателя? Без воли последнего. Просто, вот, понравился миру его создатель, и мир решился и выкрал создателя из родной реальности. Ведь миры самостоятельны и владеют выбором…

— Миры и есть души. Мир — такой же жилец космоса, как и население этого мира. Так что.

— Вася, получается, мы живём в мире и даже не знаем, что наш мир тоже живёт своей, внешней жизнью, где-то путешествует, с кем-то встречается, общается, ворует своего создателя…

— То, что было невообразимым, мы с тобой сейчас вообразили. Глянь. К тебе, что ли? Такая рань, — Вася взглядом указал, куда смотреть. Из леса выдавилась мерцающая сфера с ребятами.

Радостные близнецы бежали с криками: «Тётя И! А вот и мы!» И, как ни странно, брат Эхо бежал впереди них. Сфера катилась вприпрыжку. Вот она уже и рядом.

Я успела только «Жизнь» сказать, а Игра и Легато в ответ рты открыть, как сфера исчезла, превратившись в массу молодых мужчин. Все они были, как на подбор, бледны, грустны и прекрасны ликом, и у всех в руках кипел воздух.

— Главный техник! Мы, новые техники, отныне свергаем тебя! Ты убит! — Эхо выбросил руки в нашу сторону, но колышущийся столб воздуха ушёл вверх. Это Игра бросилась на брата и тем спасла нас с Горностаем.

Кто же выключил лес и включил детский ночник с плавающими космическими пейзажами?

— Это я, — со всего пространства потёк Васин голос. И уже близко, обычно, по-человечески:

— Я перенёс нас сюда, в безопасность. Ты побудешь здесь, пока я разберусь с… ситуацией.

— Посмотри скорее, что там происходит! Девочки! Они могут пострадать! Я чувствую!

Вася стёр немножко космоса, и мы увидели берег реки: двое из новых техников держат брыкающуюся Игру, а Эхо между своих ладоней запер и обездвижил Легато. Эхо, будто увидел нас, посмотрел прямо на Васю и произнёс без эмоций:

— Я сейчас убью этого клона, если ты, трус, не появишься.

Визг Игры.

— Я пошёл. Не переживай, любимая, скоро вернусь за тобой.

— Щас бы! Так я тебя одного и отпустила! Я с тобой!

— Ёшкин. Нет!

— Да!

Эхо обрадованно прицеливался, а Вася портил рулон с берегом и лесом, вырезая из него кусок с техниками (сестрёнок он уже освободил и перенёс на нашу сторону). И в этой кутерьме небо затрещало, как разрываемый капрон, и мягко просело под тяжестью громадного зада. Драконьего! Дракон плюхнулся на песок и отряхнулся, глядя на всех, как нашкодивший ребёнок. Я узнала его, крошечного дракончика из мира-скульптуры. Что ж ты ел, что стал таким громадным, хотела бы я знать?

И я непременно узнаю, а пока взгляну на Эхо. Появление дракона не отвлекло фанатика, он всё-таки выстрелил.

Для меня уже давно, с момента драконьего зада в небе, происходящее текло медленно, как мёд с ложки. А всё, что мой мир леса и жилых рамок может ещё натворить, мне было известно: мир постарается добить создателя и тем исполнить желание последнего. Чтобы Вася уцелел, чтобы Легато и Игра остались невредимыми, чтобы бледнолицые техники не пострадали, я должна была порадовать свой мир. Поэтому я, не спеша, обошла Васю, не отказав себе в удовольствии шлёпнуть его по попе, встала перед любимым ИИ, поправила лямку комбеза и, встретив выстрел-стёрку, прекратилась. На драконьей спине.

Когда Вася Горностай управился: свернул вырезанный кусок берега и леса и отправил своим техникам, — он подошёл к обнявшимся, заплаканным девочкам и присел рядом.

— Вот такая у меня жена, плаксы: чистая эмоция без тени разума и последовательности, склеротичка к тому же. Выбрала см-ть, чтобы нас всех спасти.

Эх, Природа, Природа… Тупуля моя…

Я глупый, поэтому хочу уточнить: вы ревёте из-за…

— Из-за бра-а-та!.. Из-за тёти ы-ы-ы-ы И!

— Угу… Хорошо мы тогда все вместе погуляли… Лисичек повидали…

— Но Вас же там не было… Нас водил какой-то полный дядя… Эхо тогда был хоро-о-о-ошим!!! А тётя И — живой!!! Ы-ы-ы-ы…

— Так, кончайте реветь! О брате своём нечего плакать: он и его группа живы, но теперь будут находиться под разбирательством и контролем. Мне же надо понять, чего эти новые техники захотели. Может, я тоже этого захочу, и мы поладим.

— А тётя? — хлюп-хлюп носами.

— …Не волнуйтесь, девочки, и за эту тётю: её не так-то просто уничтожить. Она и у НИЧТО найдёт, где ЖИТЬ. А я — найду её.

Легато немножко отстранилась от сестры и между всхлипами спросила Васю Горностая:

— Дядя, мы с Игрой видели Вас в Вашей силе. Так никто из людей и нелюдей не может. Кто Вы? Мне почему-то кажется, что Вы этот, как его, …И… Искусственный Интеллект из старых сказок про роботов и андроидов? Я правильно угадываю?

— Да, клон, ты проницательная девочка.

— А ещё — Вы и есть главный техник… Так Вас Эхо назвал.

— Короче, девочки, повезло вам тут, в лесу, помимо лисичек, повстречать самого-пресамого главного техника этой реальности, то есть, меня. И полный дядя, водивший вас к лисам, — тоже я, моё воплощение.

— Дядя … ИИ, — Игра снова вытерла нескончаемые слёзы, — А как же она выживет, если она выбрала см-ть?

— Сядет на спину дракона, они забурятся куда-нибудь, и получится новый мир, о чём я тут же узнаю и забурюсь туда сам. Не волнуйтесь, человечки и клоны, это уже не в первый раз.

— Стой, малыш, стой. Куда ты так разогнался?

— Извини. Просто держись!.. Нас так в гости зовут!..

— Тормози, толстозадый! Потопчешь мне весь ландшафтный дизайн!

— Сами меня разогнали! — дракон изо всех сил закогтил рыхлую мерцающую почву и врезался в окончание движения, перекувыркнувшись при этом. Как я в чехарде с его мощью осталась жива, ничем не объяснялось (как и первое моё выживание, после выстрела повстанца Эхо).

Кое-как мы с драконом приняли осевое положение.

— Один — восстал против родной реальности и отщепился от неё, чтобы, как ниндзя в ночи, тайно, последовать за второй — недобитой жертвой любви и технического восстания. Красавчики, — на нас смотрела и довольно улыбалась девочка лет семи без двух верхних передних молочных зубов. А голос у неё был зрело-женским, и этот голос мне сейчас же вспомнился. Ой, зря я не попросила дракона остановиться для по-маленькому. Ой, зря!

Малышка ухмыльнулась, глядя на меня, словно прочитала мои мысли.

— У кобры тоже есть дудочка! А тебя опять что-то отвлекает?

На этот раз я не стала врать Чёрной Космической Дыре:

— Да. Я хочу немедленно вернуться к моему любимому, в мир леса и жилых рамок. Я пообещала любимому никуда впредь не сбегать от него…

— По своей воле, — продолжила за мной Чёрная Космическая, — Однако тебя попытался уничтожить твой собственный мир, и это была его воля. Ну, в любом случае, мы со всем разберёмся, за слоёным тортиком. Проходите в мой дом.

Мы уселись, как ноты на нотном стане: каждый на разную высоту. Но стол всё равно каким-то чудом оставался для нас общим, а все лакомства, которые на нём стояли, — легкодоступными.

Слоёный торт, пропитанный сладкими молочными потоками и сливочно-апельсиновым кремом, был восхитительным и с каждым новым кусочком всё более желанным. Запивали его мерцающим глубиной какао.

…В завершение трапезы Чёрная Космическая Дыра спросила, наелись ли мы. Дракон и я лениво потёрли животы и заверили хозяйку, что никогда так не объедались.

— Я тоже сыта. И мне хочется спать. Поэтому, без лишних слов и рассуждений, отправляю вас, куда вам нужно. Я невероятно добрая сегодня.

— Спасибо. Растите и дальше хорошей, здоровой девочкой, — я уже забиралась к дракону на спину.

— Путедарю! — Чёрная Космическая замахала ручками, как крыльями, и мы исчезли.

Глава "Миры. Много миров!"

— Сколько я тут кружил, покуда решался тебе показаться, не переставал удивляться виду вашей Планеты. Многоэтажка пузыриков! А в глубине прозрачного бурления — земное разноцветное пятнышко. И зачем вы себя так глубоко закопали? Лети к вам, лети по космосам, а потом ещё ' теснину миров преодолевай…

Разглагольствуя, дракон по спирали опускался к миру леса и жилых рамок.

— Свой мир-скульптуру нашёл? Видел его со стороны?

— Нет. Высматривал, конечно. Но он не на верхнем этаже. Наверное, миры опузыривают вашу Планету как придётся.

— Угу, хорошо. Ну, теперь давай к Васиной землянке. Подожди один миг. Мне надо сделать объявление. Подлети, пожалуйста, поближе к пене миров.

Дракон исполнил. Почувствовав себя пупом легенды, я королевой воззрилась на пузыри. В каждом еле просматривался похожий на зародыш цыплёнка сюжет. «Зародыш» будто плавал в глубине прозрачной жидкости.

— Уважаемые миры! — попыталась я звучать зычно, — Соблаговолите через парочку минут (вопросительный взгляд на дракона, дракон утвердительно кивает) подключиться к собранию, которое мы с Васей Горностаем, являющимся Искусственным Интеллектом и главным техником Земли, проведём по вопросу вашего дальнейшего здесь пребывания.

— Ну чего ты завис, дракончик. Ходу! Ходу! Я уже всё сказала. К Васе скорее!

Мы начали пикировать.

Но свист ветров в ушах, увеличивающий драйв, вскорости был подавлен другим звуком: звуком обезумевшей толпы из документальных фильмов о старинном быте, в частности, о распродажах и акциях в гипермаркетах. Мы с драконом обернулись и увидели…

А потом вернули взгляды на курс и увидели… Наконец-то, Васю и девочек! Но за нами неслось!!!…

— Вася! — закричала я, скатываясь кубарем с драконьей спины, — Спаси! Там! Они! Спаси!...

Вася: Девочки, что я вам говорил? Моя жена полный придур… ок…

Легато: Кварктиссимо…

Игра: Фотоново…

Обе и Вася, дракон и я — мы все воззрились на небо.

Небо поделилось на фрагменты: лепестки, ветви, сюжеты, лИца, узоры, волны, световые каскады — и все эти «заплатки» лоскутного одеяла на вихревой скорости, словно дыша, жили, показывались, двигались, коротили током, пели свои партии, совсем не гармонируя между собой. Небо то и дело пыталось остановить пришлое буйство, но безуспешно. Фрагменты прыгали по небу, как на батуте, они разгоняли небо до сверхкрейсерской скорости, и наше небо заметно мучилось одышкой.

— Миры, — пробасил дракон, первым обретя способность соображать.

Я скомкано рассказала Васе об объявлении. Он посмотрел на меня… с пониманием, …что я полный псих в дополнение к полному придурку.

И тут ему словно кто-то позвонил. Вася ответил воздуху: «Всё нормально. Активация протокола «Фиксики». Да, просто фиксируете происходящее. Мы здесь сами разберёмся».

Вася обнял и поцеловал меня.

— Вася, не при детях.

— Почему? Я соскучился. Тем более они вон умницы какие, ладошками глазки закрыли, — и тут Вася расхохотался, взглядом показывая на Легато, подглядывающую своим клоновским глазом за нами.

— Дети, артисты больших и малых театров, — снова став строгим ИИ, обратился Вася к сестрёнкам, — Куда вас отправить? Не то, чтобы здесь опасно, просто… непредсказуемо. Куда вас телепортнуть?

— Мы остаёмся! — просинхронили Игра и Легато.

— Мы не боимся! — вытерев нос рукавом комбинезончика, с твёрдостью произнесла Легато.

— Да, мы смелые сестрёнки! — вторила ей Игра и прибавила, — А когда всё будет закончено, отправьте нас, пожалуйста, к нашим маме и папе.

Мы с Васей встали напротив друг друга, поместив девочек между нами, сцепились руками и соприкоснулись лбами.

Синхронно мы попросили пришедшие миры решить для себя, на этот миг: остаются ли они в реальности леса и жилых рамок, уходят ли в свободные путешествия по космосам. Никто, в том числе мы, не искал смысл в череде происходящих сейчас случайных мгновений, не дознавался, для чего наша просьба родилась.

Результатом принятия решений было изменение неба — сначала. Небо легчало, его покидали многие. Дальше начались изменения нашей Планеты и её Природы.

Притихшие в водных тенях и бликах лилии вздрагивали, лепестки отталкивались от соцветия, словно потягивались после сна, разбуженные нашедшим их миром белого смыкания танцующих атмосфер.

Горизонт разверзался водопадами от вселяющегося в него мира пилигримов. А пилигримами теми были живые зеркала, которые умели удить отражения, как в себе самих, так и в отражающих поверхностях космосов, коими является всё на свете, человек тоже, мы тоже — отражающая поверхность, вот поэтому мир пилигримов-зеркал и тонет сейчас в реальности людей.

Животные и люди реальности леса и жилых рамок наполнялись, как начинкой, силой мира маленьких космических сказочников. Малявки-сказочники синтезировали в своих атомах ауру сказки и отпускали её, как бумажный кораблик с веточкой гирлянды. Гирлянда попискивала слабым светом, чтобы кораблик кто-нибудь не раздавил нечаянно, чтобы кораблик доплыл до тех, кто, сам не зная, ждёт его. Маленькие кораблики со сказками начинали своё плавание в душах земной фауны. Теперь это их акватория и морские пути…

Вася и я, мы могли не опасаться агрессии пришельцев-миров. Агрессия — это исключение. В космосах возможно всё, кроме агрессии. И мир леса и жилых рамок не выделялся из космосов в этом плане, в нём не было агрессии. Пантера? Она травила курочек и петушков не из-за агрессии, а из-за боли душевной.

…Травы, горы, реки и воздух техников — всё очень тактично, мило и нежно начинялось новыми мирами. Мир леса и жилых рамок множился, оставаясь в своих первородных форме и весе.

Когда всё закончилось, Вася и я разбудили уснувших у драконьего крыла сестрёнок.

А вечером мой ИИ оживил костерок на берегу. Мы сидели, слушая новое звучание речных вздохов, и были просто глупыми, просто счастливыми и лёгкими, как древние воздушные шарики.