На концерте

Вячеслав Матосов

НА КОНЦЕРТЕ

1

В 1923 году Палестиной управляла Великобритания .

В фойе кинотеатра "Эден" в Тель-Авиве на улице Лилиенблюм в сентябре того года у столика с бокалами вина и лёгкими закусками стояли два больших деятеля музыки: композитор Йоэль Энгель и дирижёр Мордехай Голинкин.

В зрительный зал постепенно входили зрители, но часть из них ещё продолжали осушать бокалы. Зрителями здесь были жители еврейских кварталов, сотрудники колониальной британской администрации и богатые арабские гости из района Яффо. Cезон открывался оперой "Травиата".

Эоэль держа в руке бокал, предложил Мордехаю:

— Ну, опрокинь для храбрости один бокал!

— Нет, нет, Йоэль. Сколько лет я шёл к этому cобытию — созданию еврейского оперного театра! Я тебе могу рассказать, как я начал собирать средства для этого. Эта история — довольно короткая. Я бы тебе рассказал её, но я не смогу живописно передать. А вот мой тогдашний друг, журналист Иосиф, сумел художественно описать это. Смотри. Ты успеешь прочитать это до начала концерта, — многозначительно произнёс Мордехай.

И он достал из внутреннего кармана пиджака, ещё привезённого из России, сложенную несколько раз и истёртую по краям старую газету "Петроградская жизнь". Там на последней странице был помещён небольшой рассказ журналиста.

Йоэль с недоверием взял, развернул эту газету и углубился в чтение.

2

В начале 1917 года на сцене Мариинского театра в Петрограде шла репетиция оперы "Русалка". В это время в фойе театра Фёдора Ивановича Шаляпина поджидал дирижёр оперной труппы Народного Дома Мордехай Голинкин.

Подошедший Фёдор Иванович с возмущением в голосе обратился к Голинкину :

— Представляешь, Марк Маркович, был я у директора, просил за тебя. И что? Он сказал, что закон есть такой, по которому не берут евреев на работу в императорские театры! Вот как берегут таланты в России.

— Эх, Фёдор Иванович. Не стоило бы надеяться на другой его ответ.

Но я позволю себе обратиться к вам с другим предложением. Не сможете ли вы дать благотворительный концерт? Хочу собрать средства для открытия еврейского оперного театра, — ответил Голинкин.

— Хм. Обычно, я говорю, что бесплатно лишь птички поют. Но только для тебя я согласен сделать это.

Хорошо. Кое-что из моего репертуара из нот у тебя есть. Выбери то, что надо. И принесёшь мне ноты и тексты песен на языке "идиш", чтобы я успел выучить.

— С радостью, Фёдор Иванович! — обрадованно сообщил Голинкин.

— Добро. Там ещё могут помешать недоброжелатели-антисемиты, — предупредил Шаляпин.

— Когда будем знать точно дату концерта, мы всё организуем. А сейчас не буду вас больше задерживать, — закончил Мордехай и поспешил к выходу.

3

В своей лавочке, над входом которой висела вывестка "Крупы, колбасы, табак и протчего", купец Захар Пантелеймонович Весовщиков, с великим бахвальством заложив большой палец левой руки в карман праздничной жилетки, одетую на новую синию рубаху-косоворотку в горошек, сидел на тюке табака, опираясь другой рукой на бочку с селёдками. Вокруг него на полках были разложены пищевые товары в жестяных банках и в небольших мешках. Пространно разводя в воздухе указательным пальцем, он инструктировал перед концертом стоящих перед ним двух "братьев-христиан":

— Завтра он у меня попляшет "Комаринскую". Так вот, по моему знаку начинайте свистеть, а я выскочу, сбегаю на квартиру к знакомому прапорщику, бывшему "черносотенцу". Он там с друзьями живёт. Они нам помогут. Сорвём жидам концертик. Понятно?

А то негде покуражиться нашему сословию. Вона, пришлось мне вчерась пожертвовать большевикам три сотни тысяч.

Вот тебе алтын, Кузьма, и билет в последний ряд, место крайнее. Поглядывай на меня, я на балконе буду сидеть справа. Да, оденься по-приличнее, насколько можешь.

— Захар Пантелеймоныч, а я слыхивал от одного барина на базаре, что такие вот, которые подряжаются в теянтере, чтоб какой-нибудь актёрке испортить представление, прозываются по хранцузски "клака", — глядя подобострастно в глаза купцу, взахлёб проговорил Кузьма конторщик.

В то же время он совершил невольный поклон, как будто, проявлял желание почистить рукавами своей потрёпанной чёрной рубахи новые хромовые сапоги на ногах Весовщикова.

— Дура, ты братец, дура стоеросовая! Это в цирке дают представление, например, с медведями, али с собаками. А это — концерт с мировой знаменитостью. Одно слово — солист Императорских театров! И тут наша игра опасная. Пан или пропал. Можете по морде схлопотать, братья-герои.

А тебе, вот, Стёпка, билет входной. Будешь стоять в проходе. В случае чего, так, успеешь и смыться, — обратился купец к писарю Степану из торговой конторы, что находилась напротив лавки.

— Сумлеваюсь я об ентом, Захар Пантелеймоныч. Всего алтын жалуешь. Мало. Можно и в передрягу попасть такую, что не уйдёшь, — прошамкал, сверкая выбитым зубом, Степан.

— Небось, ноги твои не подведут и смогёшь сбежать. Ну, всё, идите. Вон, у меня ждут очереди ещё охотнички, — кивнув в сторону окна лавочки и ухмыляясь, ответил ему купец.

Но, как ни странно, в этот назначенный купцом час больше никто не постучал в окно и не явился из позванных им вчера с улицы.

4

В апреле 1918 года в фойе Народного Дома в Петрограде перед концертом дирижёр оркестра Мордехай Голинкин выслушивал своих помощников Наума, Ефима и Менделя.

— Заметил я на балконе справа одного купца. Сидит пока тихо, — тихо рассказывал Наум.

— А я видел в партере на последнем ряду одного конторщика, — также тихо объявил Ефим.

— И ещё один в проходе трётся, — сообщил Мендель.

— Вот, что. Постарайтесь пробраться поближе к ним. Вы многих здесь знаете. Если нужна будет помощь, то обратитесь к работникам Дома. Они могут вызвать полицию. Скажите им, что вы — от меня.

Всё. Я веду этот концерт и пойду переодеваться, а вы следите за своими подопечными. Как только начнут шуметь, культурно заткните им рты и выведете вон. А перед началом предупредите их. Пусть увидят, какие увесистые кулаки у вас, — проинструктировал их Мордехай.

5

Захар Пантелеймонович почти незаметно вошёл в ложу и сел в кресло второго ряда. Внезапно в ту же ложу вошёл Наум, плечистый парень из Одессы, демонстративно неся на вытянутых руках стул. Затем он вызывающе сел на этот стул рядом с Захаром Пантелеймоновичем.

Сидящие в первом ряду ложи зрители, конечно, обернулись с удивлением, но, как будто, быстро поняли намерение Наума.

Наум сначала ярко продемонстрировал свой кулак, засучив рукав синей в горошек косовортки.

А затем, наклонившись к уху Захара Пантелеймоновича, почти нежно прошептал:

— Только крикни что-нибудь, господин незнакомый. Враз выведу, да ещё и добавлю. И твоим помощничкам не сдобровать. Я их заприметил тоже. Там их наши охраняют. Если только откроют рот, то их отдубасят за милую душу.

Против таких аргументов Захар Пантелеймонович возражений не нашёл. Только испуганно отстранился от соседа и решил вести себя ещё более осторожно.

6

В это время за кулисами стояли Шаляпин, Голинкин и аккомпаниатор Шаляпина Феликс Блюменфельд.

Шаляпин, положа руку на плечо Голинкину, обратился к нему:

— Эх, Рассея! Сколько ты талантов погубила! И вечно ты будешь пребывать под чьим-то сапогом.

Слушай, Марк Маркович, уезжай ты, братец, в Палестину. А порядочному человеку здесь, брат, делать нечего.

— Собираюсь уже, Фёдор Иванович, — неожиданно ответил Голинкин и обратился к аккомпаниатору:

— Ну, всё. Иди, Феликс, к инструменту, раскладывай ноты.

И вот перед занавесом вышел Мордехай Голинкин большого роста в чёрном фраке и объявил о начале благотворительного концерта в пользу Фонда образования еврейского оперного театра в Палестине при благосклонном участии Фёдора Ивановича Шаляпина.

Открылся занавес и Шаляпин, тоже во фраке, вышел на сцену, cжал руки, протянул их к зрителям, а затем медленно стал подходить к рампе величавой походкой, в то же время держась просто и свободно.

Его высокая могучая фигура, светлые волосы, серозелёные глаза, казалось, что всё в нём устремилось навстречу зрителю. Раздался шквал аплодисментов. Орлиным взглядом оглядел зал: в партере — фраки, смокинги, а на верхнем ярусе — студенты и курсистки.

В начале концерта Фёдор Иванович исполнил песню "Хатиква" на языке "иврит", которая впоследствии стала гимном государства Израиль. Затем последовали песни на языке "идиш". Половине зала не были знакомы эти языки, но все внимательно слушали.

И, глядя на великого русского певца, можно было только пожалеть о несложившейся дружбе двух больших народов...

7

Конторщик Кузьма тихо вошёл в зал и быстро нашёл своё место в последнем ряду партера. Как только он сел, то заметил сзади себя, как будто, выросшего из-под земли здоровенного еврейского парня. Наклонившись над Кузьмой, парень тихо сказал:

— Давай познакомимся, на всякий случай. Меня зовут Ефимом. Приехал я из Одессы. Я тут рядом буду. Если ты будешь шуметь и мешать на концерте, то я тебя не дам этого сделать и выведу отсюда. Понятно?

Кузьма обернулся, с опаской посмотрел на большие волосатые кулаки того парня и со страхом в голосе ответил:

— А я — Кузьма. В конторе работаю. А что вы ко мне имеете? Вон, здесь много других.

— Других, других, да не таких как ты. Поэтому сиди тихо, — последовал ответ.

8

Зал был полон. Стёпка с трудом протиснулся в проходе и остановился затёртый двумя студентами с обеих сторон. Концерт начался, Стёпка успокоился и нащупал в кармане свисток, который он приготовил. Но тут же почувствовал, что сзади кто-то подобрался к нему. Тот, кто подобрался к нему, положил два своих кулака на спину Стёпке и прошептал ему на ухо:

— Послушай, любезный. Не вздумай свистеть или шуметь. В противном случае я тебя быстро успокою и вмиг выведу. Силы у меня достаточно.

Стёпка тут же вспомнил вчерашнюю драку в подворотне, где ему выбили зуб, и стал искать выхода из создавшегося положения. Он увидел, что справо от него образовалось пустое место, и тут же продвинулся туда. После этого он обнаружил свободный проход между соседней ложей партера и стоявшими зрителями, немедленно проскользнул туда и вырвался в фойе.

Там он толкнул в плечо нечаянно господина, который тут же схватил Стёпку за рукав и очень серьёзно спросил, что тот делает здесь. Господин этот был журналистом, но Стёпка так испугался, что тут же выложил журналисту всё про подготовку к "провалу" концерта.

Этим журналистом оказался Иосиф Шнеерман, которому уже после концерта Наум, Ефим и Мендель рассказали свои впечатления о своём "успокоении" остальных "заговорщиков".

Испуганный чуть ли не до смерти Стёпка, вырвавшись из рук журналиста, выхватил у швейцара на вешалке свой полушубок и опрометью выскочил на улицу.

После концерта Наум за кулисами доложил Мордехаю :

— Намеревался тот купчишко устроить дебош, но я его быстро успокоил. Перечить даже не посмел.

Ефим и Мендель мне сказали, что те двое и не попытались рот раскрыть.

9

— Интересно написано, — удивлённо проговорил Йоэль и отдал газету Мордехаю.

— Да, тогда я не собрал достаточно средств. Я продолжил собирать эти средства, гастролируя с камерным ансамблем "Зимро". Мне предлагали потом стать главным дирижёром Мариинского театра, но я уехал в Палестину. И вот только сейчас удалось поставить этот долгожданный спектакль. И всему этому дал начало великий русский певец Фёдор Иванович Шаляпин!

Мне уже пора в оркестр. Помоги мне, Всевышний! — тихо проговорил Голинкин и ушёл.

А Йоэль направился в зрительный зал.

Вячеслав Матосов. Торонто. 2022.