Я был готов любить весь мир

Из ржавого крана на дно грязной ванны падают капли. В некоторых местах на стене отвалилась плитка, на ее месте виден голый бетон. Побелка на потолке осыпается. Если я наберу ванну, сяду в нее, то через некоторое время обнаружу в ней частички потолка. Окно деревянное. Старое. С двойным стеклом, на внешней стороне которого видны грязные разводы от капель недавнего дождя. Комната неимоверно мала, но скудный букет мебели и принадлежностей делает ее просторной. Повсюду пыль: проходя босиком, мне приходится стряхивать ее с голых ступней. В двери посередине находится непрозрачное узорчатое стекло. Ручка двери шатается. Защелка заедает. Свет в комнате насыщен серыми тонами, словно краски в этом мире не существует.

Зеркала нет, поэтому я беру старый таз и наливаю в него воду, чтобы увидеть свое отражение. Пока он наполняется, я чувствую металлический запах этой воды, а затем, когда таз уже полон, я выключаю воду, ставлю его на пол в центре комнаты и сажусь на коленки, которые впоследствии станут грязными и холодными.

Я сильно наклонен вперед.

Я жду, пока исчезнет мельчайшая рябь, чтобы как следует вглядеться в себя. Во время ожидания мои глаза закрыты. Я предельно сосредоточен. Тишина. От отсутствия звуков я слышу звон в своих ушах, чувствую биение своего сердца, слышу, как переваривается еда в моем желудке, как кровь течет по моим венам, как растут мои кости, я слышу звук превращения моих мыслей в явь. Слышать многое — это дар, слышать все — это проклятие.

Поверхность таза — зеркало, но я продолжаю сидеть в той же позе, которую принял. Наконец я мгновенно открываю глаза: вода прямо под моей головой. Мне ничего не видно кроме нее: мои волосы провисли ветвями старой ивы, образовав туннель, направляя мое зрение строго вниз. Я смотрю в отражение и вижу в нем свою сущность. Меня не пугает ее изнеможденный вид. Я прищуриваю глаза, чтобы мой рассматриваемый объект стал отчетливей. Картина насыщена железными тонами. Все-таки черно-белый мир — самый совершенный, словно жизнь и смерть — ничего лишнего. Я наклоняюсь все ниже и ниже, пока не касаюсь воды-ртути, которая обжигает меня… Этот холод-жар по рецепторам и нервам передается в мозг, который неторопливо смакует вкус этого чувства, а затем отправляет ответную команду своему телу поднять голову выше, но тело не слушается, ему нравится ощущать своим существом миллионы холодных молекул, которые отзываются чувствами в его голове. Я не разучился наслаждаться ощущениями, который дарит нам мир.

Я опускаюсь все ниже, погружаюсь в холодную металлическую воду, похожую на свинец. Затем я поднимаю голову кверху, руками убираю волосы за уши и смотрю сквозь осыпающийся потолок на звезды. Вода реками стекает вниз по моему телу. Я чувствую каждую из них, заставляющую отзываться острыми ощущениями на холод, который они таят в себе. Я поглощаю этот холод, весь до единого градуса. Падая на пол, капли уже теплые, а я холоден. Так происходит с пугающим количеством людей на земле, через которых целыми днями пропускают холодные капли, получая теплые на выходе, а сами люди, теряя свое тепло, изнемогая, приходят домой и продолжают находиться под гипнозом.

Я дрожу, но остаюсь неподвижным. У меня безумный взгляд. Я ушел в себя. Мое тело — лишь оболочка. Я пью воду, чтобы жить, я ем пищу, чтобы жить. Я сплю, когда устал, смеюсь, когда смешно, и плачу, если мне больно. Все слишком примитивно. Два часа в день на еду, 8 на сон, 8 на работу или учебу. Час на дорогу. Еще час на другие мелкие потребности. Осталось 4 часа. Четыре, черт возьми, часа. 240 минут. 14 400 секунд. Это 180 прочитанных страниц, это зубы, почищенные 72 раза, 20 неторопливо принятых душа, это 12 ужинов, 8 уборок дома, 4 написанных стихотворения, 2 просмотренных фильма, одни стремительные роды и ноль пройденных очередей за хлебом, в которых стоят во время страшного голода.

Мы не имеем права тратить эту кроху времени на занятия, которые не делают нас капельку счастливей, не добавляют цвета. Мы ужасно много времени тратим в угоду другим, а надо бы на себя… А счастлив ведь тот, кто этого не замечает. Может лучше оставаться глупым? Променять все эти ненужные знания на что-то стоящее. Ведь… глупость недалеко от счастья. Быть настолько счастливым, что не знать какой сейчас месяц, где в мире идет война, какая на тебе одежда. Плевать на эпидемии, цунами, землетрясения. Может, они и к лучшему, они встряхнут человечество, скажут: «Эй, проснись и посмотри вокруг! Оглянись же! Разве этого мы хотели достичь? Надо что-то немедленно делать! Так нельзя. Так. Нельзя!»

Я согласен с ними. У меня есть цель, есть план.

Я хочу взять всю существующую в мире желтую краску, сжать ее до размеров крохотной сферы и вставить ее себе в сердце, чтобы оно навсегда стало добрым. Затем я возьму всю розовую краску и вставлю полученные полусферы в глаза, чтобы видеть только прекрасное. Голубую сферу растворю в свих руках, чтобы прикосновения были исключительно нежными, ведь я не хочу повредить то, чего касаюсь. Из зеленой сферы я создам природу, ибо с нее все началось, ею же и закончится. Соитие оранжевой сферы с красной породит зорю и закат, которыми я буду наслаждаться каждый земной день. Будто бы на полотно я разолью черную сферу и посыплю ее острыми гранулами белой, получив ночное небо, в котором звезды будут видны и днем, настолько они будут ярки. И, наконец, возьму фиолетовую сферу, вставлю себе в душу, чтобы ее цвет стал глубже всего на свете, как космос. Я не оставлю красок даже на картины: мне нужна каждая капля. Я выбираю внутреннюю красоту взамен красоты окружающей.

Я не смогу долго удерживать такое количество красок в себе, поэтому попытаюсь поделиться ими с миром. Я буду делать это искренне, не требуя ничего взамен, буду готов любить весь мир, но меня не поймут, посчитав доброту и открытость слабостью. Меня используют, а затем выбросят как сломанную игрушку, ведь я буду не такой как все, а это запрещено. Запрещено, понимаете? «Слушайся, делай, как тебе говорят, думай, как тебя учат, не задавай вопросов, не интересуйся лишним, и тогда будешь самым лучшим.» Но одно я знаю точно — я не буду собой. Это, черт возьми, убийство. Во мне убьют меня, мое желание узнать все об этом мире. Это очень хрупкое желание, как стеклянная сфера: разбив ее, осколки склеить не получится. Разочаровавшись однажды, прежним уже не станешь. И я не стану, и тогда цвет моего сердца из желтого превратится в хлебный, розовые очки разобьются о реальность бытия, осколками поранив мне глаза, руки станут синими, утратив свою голубизну, природа умрет — зеленый цвет превратится в призрачно-желтый, звездное небо поглотят бесчисленные фонари зла, фиолетовое сияние души иссохнет и потрескается.

И тогда я пойму, что быть добрым и открытым — самая большая ошибка. Открыв свою хрупкую шкатулку перед миром, я мигом утратил прелесть ее мелодии, получив взамен шипение. Я пойму, что дать этому миру что-то прекрасное можно только через свое творение. Я вложу весь оставшийся цвет в произведение с надеждой, что этой яркости хватит.

Я попрошу, чтобы мне принесли стол, листок и карандаш, а затем, выполнив мою последнюю просьбу, оставили меня навечно. Надеюсь, такого срока мне хватит: ведь я хочу… я хочу…создать нечто действительно стоящее, чтобы в конце с гордостью сказать: «Я дал этому миру маленький лучик света» Я буду верить, что, однажды странствующая душа увидит мелькнувший огонек моей свечи в бездонном лесу тьмы, направится прямо на него и, дойдя, обнимет жалкое существо свечи своей ладонью и согреется под ним, увидев ослепительное сияние вложенных мною сфер. О ее свет нельзя будет обжечься, ее тепло будет мягче самого нежного пушка новорожденного олененка, ее стан будет стебелем тюльпана, а вместо воска будут течь мои слезы. Этот странник не умрет в ту бесконечную ночь. Отныне внутри него будет циркулировать само солнце. Сияние его сердца будет ярче, чем глаза влюбленного.

В моих снах он спасает всех на своем пути, пополняя наши с ним ряды. И ряды не станут только моими, а в равной мере каждого. Это очень важно.

Во снах я счастлив.

Может быть, в награду, меня, как ребенка, может уже и мертвого, возьмут на руки и вынесут из этого мира, как душу, которая зажгла ту одинокую свечу спасения.

После того, как я зажгу ее, я буду здесь и нигде больше. Теперь я — маленький невзрачный пушистый комочек, лежащий в убогой ванной комнате возле ржавого крана, из которого вода капает с той же силой, с которой в этом комочке пульсирует бесцветный огонечек жизни.

Вы ужаснетесь, увидев то, что от меня осталось.

Если вы найдете у себя дома утерянные некогда краски, пускай даже почти использованные, принесите мне чуть-чуть, пожалуйста. Оставьте их под моей дверью. Я нарисую солнце.