Последний альв

Всадники медленно двигались по каменистой дороге. Справа возвышалась монолитная стена, слева уходила круто вниз пропасть, дно которой терялось в непроглядном мраке. Кони испуганно храпели, били землю точёными копытами, но умелые руки людей смиряли горячий норов животных, вынуждая двигаться вперёд.

Всадник в позолоченной кольчуге и плаще цвета пролитой крови, гарцевавший впереди отряда на горячем, вороном коне, до боли вглядывался вдаль, где из-за унылых серо-жёлтых уступов манило и дразнило весёлое зелёное пятнышко. Тень тревоги и печали не покидала его лица, будто мучило что-то, терзало…

— Немного осталось. Скоро прибудем, государь.

Всадник обернулся. Неслышно приблизившийся священнослужитель в снежно-белой мантии, с массивным золотым крестом на груди, склонился в низком поклоне.

— А, это ты, Виттор, — в голосе монарха проскользнуло едва уловимое раздражение. — Да. Ещё немного…

— Что-то беспокоит вас, государь?

— Зачем всё это, Виттор? Мы одержали полную победу. Все земли, от Великого моря до Драконьих скал, от ледяных пустошей и до знойных песков необъятных пустынь принадлежат нам. Зачем же мы пришли сюда?

— Что бы они не сделали с нами того, что мы сделали с ними, — живо ответил священник, будто читая по невидимой книге. — Затравленного зверя нужно добивать немедля, пока он не оправился, государь. Иначе потом бед не оберёшься. Сил богомерзкие твари поднакопят — и заплачем мы горькими слезами.

Монарх промолчал, только взглядом потемнел, да меж бровей пролегла глубокая складка. Тронув коня, он в молчании продолжал подъём во главе отряда. Солнце не прошло и четверти небосклона, когда всадники, наконец, достигли цели, ещё на подходе услышав тихое, печальное пение флейты.

Их взглядам открылась удивительная картина. Настоящий крохотный оазис посреди засушливой, гористой пустыни. Жёлтый камень незаметно сменился ковром шелковистой, изумрудной травы, достающей взрослому человеку до пояса. Непривычного вида деревья, густо покрытые зеленоватой листвой с серебристыми прожилками, склоняли длинные ветви к самой земле. На одной из них, около самой земли, сидел таинственный музыкант.

Монарх остановил коня, с восхищением обозревая открывшуюся его глазам картину, не смея двигаться дальше. Здесь, на этом крохотном плато, сохранялся последний островок той жизни, которая предшествовала жизни людской. Здесь люди не были хозяевами, а лишь гостями. Или чужаками, вторгшимися в гостеприимно распахнутые двери.

Хозяин дома будто и не заметил их присутствия. Прислонившись спиной к стволу, запрокинув голову и закрыв глаза, он весь погрузился в музыку. Тонкие пальцы бегали по инструменту, извлекая на свет мелодию, такую хрупкую и нежную, что люди застыли, боясь пошевелиться, и затаили дыхание, чтобы не нарушить случайным вздохом её трогательного очарования.

Сколько это продолжалось, никто не мог сказать. Но вот прозвенели последние ноты, — и музыка стихла. Музыкант отнял инструмент от губ и тихо произнёс, не открывая глаз:

— Понравилась ли тебе моя песня, государь?

— Она заставляет сердце плакать в груди, — искренне ответил монарх, очарованный прекрасной мелодией.

— Увы. Эта песня способна разжалобить сердца из крови и плоти. Но она бессильна против тех, кто носит в груди осколок льда.

Музыкант повернулся, и взгляд янтарных глаз с пронзительно-зелёными, кошачьими зрачками ожёг монарха огнём горя и безнадёжности.

— Ведь не за тем ты явился сюда, к самому Краю Мира, чтобы слушать песни последних альвов.

— Не за тем, — согласился монарх, и в груди снова что-то болезненно сжалось. Как тогда, при подписании этого глупого и жестокого договора. — Я пришёл, что бы положить конец этой проклятой войне. Закончить то, что было начато задолго до моего рождения моими праотцами.

— Вот как? И с кем же ты собрался воевать? Видишь ли ты здесь хоть одного воина в сияющей кольчуге, с мечом наголо?

— Пока жив хоть один представитель твоего рода, будут и воины, и войны. Это не закончится, пока один из нас не возьмёт верх.

Альв медленно кивнул в ответ его словам, и собственным мыслям.

— Я знал, что ты придёшь. Но до последнего надеялся, что милосердие победит в тебе голос холодной стали. Жаль сознавать, что я ошибался. Значит, наше время действительно прошло.

Он замолчал на мгновение, и тихо продолжил.

— Осмелишься ли ты в одиночку подойти ко мне, что бы я мог показать тебе остатки моего народа, или так и будешь прятаться за спинами своих воинов?

Монарх вспыхнул от гнева, и стремительно соскочил с коня. Обеспокоенный священник, бросившись ему наперерез, громко заголосил.

— Помилуйте, государь! Неужто вы готовы поверить этой безбожной твари?! Она заманивает вас в ловушку своими сладкими речами! Прикажите нашим лучникам снять этого певуна с дерева, что бы не смущал умы…

— Молчать! Я сам решу, что стоит, а что не стоит мне делать! Никто не осмелится упрекнуть меня в трусости без причины.

Решительный, властный, монарх зашагал к оазису в одиночестве, вызывающе глядя на застывшего альва. Янтарные глаза внимательно следили за каждым шагом монарха, но певец не пошевелился, пока государь не оказался от него на расстоянии вытянутой руки. Холодный ветер, возникший невесть откуда, растрепал волосы, ударил в лицо. Государь дрогнул и отпрянул, ощутив присутствие впереди некоей древней магии.

— Ближе, государь, — тонкие губы альвы насмешливо дрогнули. — Лишь шаг отделяет тебя от истины. Или ты боишься?

Монарх промолчал, поджав губы, и шагнул вперёд. Воздух, плотный, прохладный, взметнулся — и бессильно опал. А государь ахнул.

Прекрасный оазис исчез. Исчезли травы и удивительные деревья. На голой каменистой площадке сиротливо жались к скале несколько покосившихся, крохотных шалашей из обрывков ткани и веток, а тела их хозяев усыпали плато, как листья осенью покрывают землю. Иссушенные солнцем до состояния мумий, женщины и дети лежали вповалку друг на друге и возле хижин, и у края пропасти, в отчаянной попытке оборвать жизнь, превратившуюся в ад, и возле гладкой стены, по которой, из крохотной трещинки, тёмной струйкой стекала вода. Одна из женщин, пытаясь спасти своего ребёнка, положила его под капающую воду. Но этого было слишком мало, что бы победить подступающую смерть.

Альв, сидевший напротив монарха на выбеленной солнцем коряге, тоже изменился. Измождённый и бледный, с болезненно блестящими глазами, он был лишь жалкой тенью бессмертных, некогда гордо выступавших по этой земле.

— Теперь ты видишь, государь? Не будет больше воинов. Все они лежат здесь, или на дне пропасти.

— Боги! Так ты привёл их сюда…

— …умирать. Ты понял правильно. Когда мы бежали из Серебряного леса, я ещё сохранял надежду, что мы сумеем выжить. Мир большой, а нас оставалось так мало. Но мы нигде не находили покоя. Твои воины преследовали нас, как гончие псы. Стоило хоть ненадолго остановиться — и приходилось снова вступать в бой. Последний воин из моего отряда погиб от ран много лун назад. Тогда я понял, что всё бесполезно. Твои воины продолжали преследование, и в конце этого пути нас ждала смерть, либо позорный плен.

Поэтому я выбрал другой путь: повёл их сюда. Не все выдержали тяготы дороги. Во время коротких остановок одни ложились спать — и больше не просыпались. Другие бросались вниз со скал, предпочтя быструю смерть тягостному ожиданию. И всё-таки, я довёл их. Эту иллюзию, которую вы увидели, я создал для своих сородичей. Они умирали с улыбкой на лице, уверенные, что оказались дома, в родном лесу. По мере того, как истощались мои силы, поддерживать иллюзию становилось всё сложнее. Скоро наступил момент, когда оставшиеся в живых поняли, что всё, что они видели, было ложью. Нас окружали лишь пустыня и смерть. Вместе с осознанием этого, их покинула последняя воля к жизни. И я остался один.

Альв замолчал. Мёртвая тишина, нарушаемая лишь тоскливым плачем ветра, повисла на плато. Монарх взглянул на это место другими глазами. Целая цивилизация прекрасных, благородных созданий, некогда правившая этим миром подобно богам, окончила здесь своё существование, униженная, сломленная, забытая всеми кроме тех, кому их присутствие не давало покоя.

Слабые смертные, коих альвы многие лета назад доверчиво пригрели на своей груди, защитили и обучили, дав цель в жизни, обернулись против своих благодетелей, набросившись на них с алчностью голодных волков, стремясь силой завладеть тем, что им итак давали добровольно…

— Мне жаль…

— Не надо, государь. Не лги себе, — альв горько усмехнулся. — Ты жалеешь не моих родных и близких. Загнав нас сюда, обрекя на медленную смерть от голода и жажды, ты испытываешь муки совести, что не «облегчил» нашу участь гибелью под ударами мечей своих воинов.

Монарх молчал. Что мог он возразить в ответ? Всё было правдой. Он привёл сюда отряд в поисках именно этой горстки несчастных беглецов из Светлого леса. Последних альвов…

«Затравленного зверя нужно добивать немедля, пока он не оправился», — всплыли в голове слова Виттора. Теперь добивать было некого.

С усилием, последний альв поднялся на ноги и выпрямился. Даже измученный и умирающий, он сохранял стать и величие истинного Перворожденного.

— Я — последний альв. И я жил лишь для того, что бы встретить тебя, государь, и показать, что больше вам, людям, воевать не с кем. Какое решение ты примешь? Сам ли предпочтёшь оборвать мою жизнь, или позволишь встретить мой последний закат?

— Ты понимаешь, что я не могу уйти просто так, — монарх не мог поднять глаз на застывшее перед ним создание. Альв улыбнулся.

— Я понимаю.

Монарх медленно шагнул вперёд. Тихо заскрежетал извлекаемый из ножен меч…

************************

Он вышел из леса и, не оглядываясь, направился к своему коню. Молча вскочил в седло, и бросил угрюмый взгляд на своих воинов. Печать вины лежала на его сердце тяжёлым грузом. Альв не мог этого знать, но его брошенные вскользь слова глубоко ранили государя. Сердце первого правителя людей вовсе не было ледяным. Однако, как и все правители, он в первую очередь думал и заботился о своём народе. Какой бы ценой этого не приходилось добиваться…

— Возвращаемся!

Люди удивленно зашептались, но противиться не посмели. Шеренги воинов дружными рядами разворачивались и уходили прочь с плато. Виттор на своём рыжем мерине подскочил к монарху, хватаясь за крест.

— Да как так можно, государь?! А как же эта дьявольская пуща? А как же выродки бесовские, что здесь скрываются? Неужто ты не собираешься соблюдать подписанный договор?

— Теперь это уже не важно, Виттор.

— Что? Почему?

— Потому что всё кончено.

Священник ещё что-то бормотал, но монарх его не слушал. Его мысли витали далеко отсюда. Он думал, что люди наконец-то могут быть свободны от лживых богов и надменных бессмертных. Что теперь они — единственные властители этого мира. И гнал прочь тоскливую мысль о том, что когда-нибудь это может случиться и с ними.

************************

«…Когда оборвётся жизнь последнего альва, погаснет сердце мира, и смерть воцарится там, где когда-то правила жизнь»

Альв долго провожал взглядом отряды государя людей, пока те не скрылись за многочисленными поворотами горной дороги. Рядом с ним, прислоненный к коряге, сверкал богатой инкрустацией меч правителя людей. Последний дар гордого собой победителя умирающему врагу.

Опустившись на тёплую корягу, он снова взялся за флейту. В остывающем воздухе тихо зазвучала Песня смерти.

Он играл, а на губах застыла слабая улыбка.

«… когда оборвётся жизнь последнего альва…»

Он достиг своей цели. Его соплеменники погибли не напрасно. Все они знали, на что шли. Что их время ушло, и им не выжить, как бы они не пытались. Это было предрешено.

«…когда…»

Он закрыл глаза, и увидел. Увидел у подножия горной цепи крохотную человеческую деревушку — место их последнего пристанища. Рыжеволосая женщина с тоской смотрит вдаль, в сторону гор, прижимая к груди новорождённого ребёнка. Эта девочка никогда не увидит своего настоящего отца. Над ней будут смеяться из-за необычной формы её глаз, и она будет прятать под длинными волосами чуть-чуть заострённые кончики ушей. Она, и ещё десятки детей по всей необъятной людской стране, будет жить, как человек, и думать, как человек, глуша в сердце непонятную, необъяснимую тоску по зелёным лесам, ночному небу над головой и свободе от оков морали и лжи.

Альв улыбался уголками губ, не прекращая играть.

Когда умрёт последний альв… только он никогда не умрёт. Кровь бессмертных Детей Богов будет продолжать струиться … в жилах людей. Последний Видящий некогда великой расы знал, какую жертву придётся принести за выживание этого мира. И он её принёс.