Язычники

Я в архивах Ватикана

Обнаружил манускрипт,

Что занятнее романа —

Про языческий реликт

С христианскою окраской,

Что бытует на Руси.

Я читал его с опаской,

Думал: «Господи, спаси

Этих в ереси погрязших

И безграмотных людей!»

Их духовно окормлявший

Православный иерей

Пышной гривой, бородою

И семьей отягощен.

Кто безжалостной судьбою

В православии крещен,

Явно Господом наказан.

Я судьбу благодарю,

Что тонзуру брить обязан —

И не подданный царю.

Впрочем, сей отчет коллеги,

Что в России побывал,

Пусть лежит в библиотеке:

Там не тот материал,

Что бы мог мне пригодиться

В написанье книги, ведь

Там почти не говорится

О преследованьях ведьм.

Летом, в день солнцестоянья,

Я был занят — как привык —

Процедурою дознанья,

Приобщением улик:

Свечи, крашеные в черный, —

В ритуале средь могил

Маг иконою сожженной

Самодельный воск чернил;

Нож изъяли ритуальный,

Чем он чертит знаков вязь,

Тряпки с кровью менструальной

И летательную мазь.

Арестант весьма упорно

Обвиненья отрицал.

Я бы дыбой благотворно

Красноречье развязал.

— Мне подброшены улики! —

«оклеветанный» строптив.

У епископа на пытки

Разрешение спросив,

Я ответа дожидаюсь,

И неведомый состав

Испытать я попытаюсь,

Спрятав баночку в рукав.

Если, мазью натеревшись,

Я просплю спокойно ночь,

Только страху натерпевшись,

Не умчусь из кельи прочь,

В воздух взмыв, незримым стану —

Если не увижу сон,

Будет ясно: по обману

Был невинный осужден.

Ночь пришла. Вернувшись с мессы,

Я разделся догола,

Чтобы мазью натереться.

Монастырь объяла мгла.

Я лежу, весь в мази липкой,

Не взлетаю. В келье зной.

Вскоре я заснул с улыбкой —

Я смеялся над собой.

Сквозь проломленную стену

Демон выволок меня.

Я подумал, что в геенну.

Не увижу света дня

И на адской сковородке

Буду заживо гореть?

Крик захлебывался в глотке.

Мы продолжили лететь.

Ветер бил в лицо, под нами

Проносились города;

Над лесами и полями

Мы летели — но куда?

Мой двукрылый провожатый,

Исхлестав меня хвостом,

Бросил — и пропал куда-то

В темном небе над селом.

Почему-то дальше Польши

Гнусный бес меня унес.

Католический мир больше

Не увижу я всерьез?

Что за храм яйцеголовый

И увенчанный крестом?

О, епитимьей суровой

И безжалостным постом

Накажу себя, о Боже,

Я даю тебе обет,

Иль столь грешен, что негоже

Мне увидеть белый свет?

Что за бороды и лапти,

Как же говор местный груб,

Грязь на немощеном тракте,

Что ни дом — из бревен сруб.

Разбуди меня, Всевышний,

Мой прерви кошмарный сон!

Средь крестьян я явно лишний

С их невнятным языком.

Боже, чем я провинился,

Чистя твой же мир от зла,

Что заснул и очутился

Среди русского села.

Почему-то ночью этой

Люди из своих домов

Потянулись — лунным светом,

Как и пламенем костров,

Осветив себе дорогу;

Тащат овощи и хлеб.

Бормоча молитву Богу,

Я нырнул за чей-то хлев —

Свиньи, куры и коровы

Гвалт подняли, лает пес,

И, не вымолвив ни слова,

Я метнулся под откос,

Исколов босые ноги

И от холода дрожа —

В лес, подальше от дороги,

От хозяйского ножа,

Топора или лопаты —

Не поймут, что я не вор,

И убьют «ночного татя»,

А потом швырнут в костер,

Что горит зачем-то ночью

У реки на берегу.

А зачем? Узнаю точно.

Я запнулся на бегу

И смотрел из-за деревьев

На крестьянский хоровод.

Что за бог, чьим прославленьем

Местный занялся народ?

Бородач пустил по кругу

Ковш, и все хлебнули хмель;

Огласили всю округу

Пенье, бубен и свирель.

Вокруг идола, восславив,

Здешний люд пустился в пляс,

Перед ним дары оставив —

Пироги, плоды и квас.

Это чучело из веток —

В пять локтей зеленый сноп,

Освещен костровым светом,

И венком увенчан лоб;

Между ног — длиною в локоть

Деревянный срамной уд.

Плодородие и похоть —

Вот кому молился люд.

В красной краске уд, как сабля,

Угрожающе торчал;

Муде — пара алых яблок.

Идол от толчка упал,

Тут же танец оборвался,

Все завыли вразнобой —

Не иначе, бог «скончался».

Мужики вперед спиной

В шуме бабьих причитаний

Понесли его сжигать —

Путь немалых расстояний

Надо преодолевать,

Чтоб костра, где бог сожжен был,

Сыпать пепел на поля:

Так обычаем исконным

Удобряется земля.

Чтоб поля заколосились!

Он скончался и воскрес,

Как египетский Осирис —

Тот зеленолицый бес.

Сколько общего в обрядах

У далеких разных стран.

День придет — играть им надо

В православных христиан;

Под полночным звездопадом

В честь языческих богов

С приапическим обрядом

Все свободны от оков.

Лицемерным христианам

Жить легко, коль говорят:

В честь Предтечи Иоанна

Сей языческий обряд.

Дух мистерий элевсинских —

Но с плебейским огоньком.

Я твержу молитв латинских

Список весь, с чем я знаком,

Но смотрю и понимаю:

Точно смерть моя близка.

Голый, средь чужого края,

Я не знаю языка,

Мне осталось побираться,

Как немому, или красть.

Бес решил поиздеваться —

Я отдался в его власть,

Сам же эту мазь на тело

Опрометчиво нанес —

Очень глупо, а не смело.

Нет, когда ведешь допрос,

Под сомненье нужно ставить

Оправданья колдунов.

Но ошибки не исправить.

Эту гроздь лукавых слов

Бес шептал его устами,

Спровоцировав меня,

Чтоб своими же руками

Гнусной мазью колдуна

Я натерся добровольно,

Пролетев почти весь мир —

Не на шабаш возле Кельна,

Чтоб вернуться в монастырь

И потом, узнав плясавших,

Предавать их всех огню.

Бес унес меня подальше,

Я отныне не казню

Ни одной немецкой ведьмы —

Спас подружек, защитил!

И, глумясь, гонец из бездны

В том селе меня спустил,

Где язычники справляют

Богомерзкий свой обряд.

С болью в сердце наблюдаю.

Их, конечно, не казнят.

Я бы сжег их всей деревней,

Но — в кустах я голиком!

Пляс ночной все непотребней

Пред березовым стволом,

Что, увенчанный венками,

Хороводом окружен —

И, толкаясь с мужиками, девки

(здесь не видно жен)

Попытались — точно в шутку —

Не пустить парней к стволу,

Что был отнят с шумом жутким

И качался на плаву,

Полетев с обрыва в реку.

Боже праведный, зачем?

Но нагому человеку

Не положено совсем

Вопрошать, в чем смысл обряда,

Скрючив тело за кустом.

Топят дерево? «Так надо!»

Надо прыгать над костром,

Взявшись за руки по парам

(смысл неясен для меня);

Домотканым сарафаном

Не задеть язык огня,

Очевидно, все старались,

А кому не повезло,

Опаленные, катались

По траве — так все село

Над костром в ночи скакало.

Очищение огнем?

Тот, кого огнем объяло,

Богом не благословлён?

Шест, изрядно просмоленный,

Возвышался над костром,

На верхушке с укрепленным

Деревянным колесом.

Мне неведом смысл сакральный

Сего действа, для чего

До реки многострадальной

Докатили колесо,

Что в итоге загорелось,

С опаленного шеста

Рухнув вниз — огнем зарделось;

Люди с помощью весла

Подхватили и скатили

По обрыву в речку вниз.

Сколько мусора топили —

Водяным большой сюрприз.

(Может, эти «богомольцы»

Также верят в водяных?)

Бубны, гусли, колокольцы —

Плясок музыка ночных.

Косы девичьи летали;

В пляске вертки и легки,

Ночь весельем оглашали,

Целовались сквозь венки,

А потом, спустившись к речке,

Их пустили по воде,

На венки поставив свечки,

Зажжены что на костре.

Огоньки вдаль уплывали.

В продолжение забав

Мужики рубахи сняли

И пустились следом вплавь,

И вернувшихся с венками

Ждали девки у воды,

Обвивая их руками,

Бросив скромности следы.

Себе пару подбирают

Этой ночью при луне:

Ту, кого они поймают

В визге, смехе, беготне.

Блуд? Иль все ж соединилась

После в церкви бы семья?

И в душе зашевелилась

Черной зависти змея.

Если выйти? Жертва беса,

Здешним людям незнаком,

Вдруг явившимся из леса

Безбородым чужаком

Я бы стал — кому я нужен!

Верно, был бы я избит

И утоплен в здешней луже

(Что логично, без обид).

До сих пор звучали песни,

Но уже издалека.

Бог весною вновь воскреснет,

Унесет венок река.

Под кустом, где я скрывался, —

Лишь недавно из воды,

Парень с девкой целовался,

Что пошла «искать цветы»,

И, боясь пошевелиться,

Я невольно рассмотрел

И веснушчатые лица,

И сплетенье голых тел.

Слыша громкое дыханье,

В кровь я губы искусал,

И греховное желанье,

Заразившись, испытал.

Оглушительный стук крови

Зазвучал в моих висках,

Едкий пот со лба на брови,

Вдруг заметят — липкий страх.

Боль внизу, костер — как рана,

Песен звук терзает ночь.

Чтоб себе грехом Онана

Хоть немного, да помочь —

Я боюсь пошевелиться.

Губы в кровь, в глазах туман.

Голове не закружиться —

Как, когда я словно пьян.

Уходите, не дразните

Своей похотью меня!

Горче вы не уязвите

Никогда при свете дня.

Бородатые крестьяне

Все по парам — я один.

Их соитье на поляне —

Лету жаркому почин.

Кто-то с факелом по лесу

Бродит в поисках цветов —

Не попасть бы в лапы к бесу,

Что таится средь кустов;

Кто-то травы собирает,

Кто-то — чашкою росу,

Где-то музыка играет,

Облегчая путь в лесу;

Жжет наузы, обереги,

Отслужившие свой срок,

Люд, не помня о ночлеге.

Догорает костерок.

Лик суровый Иоанна

Опечалился в раю.

Для язычников поганых,

На потеху мужичью,

Кто связал святое имя

С их гуляньем и костром,

Их забавами лихими,

Нарушаемым постом,

Этим действом неприличным?

Жечь недрогнувшей рукой!

Мне сродни царев опричник —

Тоже с песьей головой.

Если б на Руси родиться,

И в семье хорошей чтоб —

В их ряды я мог бы влиться

(мне был чужд кудлатый поп).

Здешний клир махнул рукою

На языческий разгул,

Сам погрязший с головою

В пляски и купальский гул?

Мне, признаться, интересно,

Нет ли среди них попа,

Кому в рясе стало тесно,

С бородою до пупа?

Не узнать коллег без рясы,

Вся толпа — бородачи,

Может, здесь священник в плясе

От мирян неотличим.

Кто-то голый в одиночку

Кувыркается в траве,

Кто-то жжет в костре сорочку,

Кто-то сведущ в колдовстве —

Из земли, смочив водою

И речным снабдив песком,

Как из теста, под луною

Лепит сходное с крестом,

Но прямым, не православным,

И монетки, как изюм,

Месит в тесто — и тщеславно

Мнит, что будет толстосум.

Суеверному народу

Ересь льется, как в реке

Кто-то снова мутит воду

В неснимаемом венке.

Звон раздался колокольный,

На заутреню зовя.

Я проснулся. Виды Кельна

За окном монастыря.

И стена моя на месте,

Монастырь не поврежден.

Память о купальской песне

Смоет чистый перезвон.

За окном уже светает,

Солнца первые лучи

Мой нелепый сон стирают,

Растворив его в ночи.

Я хватаю полотенце

И стираю с тела мазь.

Скоро выкинет коленца

Та колдующая мразь,

Что божилась: «Невиновен!» —

И почти поверил я.

Мой эксперимент греховен,

Мне нужна епитимья.

Но я счастлив, что вернулся,

Что мне только снился сон,

Что я вовремя проснулся,

Нашим Господом спасен.